СТИХИ. 1942

I

К музе

Какой мой долг перед тобой, когда
Не год, не два, а долгие года,
С рождения, быть может, мы с тобой
Обручены таинственной судьбой.
Как не любить друг друга нам, когда
Не виделись с тобой мы никогда.
Ах, не любовь! Тому названья нет,
Что оставляет свой бессмертный след,
Что раз найдя, мы жадно ищем вновь:
Животворящее дыхание стихов.

1941

«Жизнь не проста и не легка…»

― Жизнь не проста и не легка.
За спицею мелькает спица.
Уйти б на юг, и в казака
По-настоящему влюбиться.
Довольно ждать, довольно лгать,
Играть самой с собою в прятки
Нет, не уйти, а убежать,
Без сожалений и оглядки,
Туда, где весело живут,
Туда, где вольные станицы,
И где не вяжут и не ткут
Своих нарядов молодицы;
Где все умеют пить и петь,
Где муж с женой пирует вместе,
Но туго скрученная плеть
Висит на самом видном месте.
Ах, Дон, Кубань - Тмутаракань!
А я в снегах здесь погибаю.
Вот Лермонтов воспел Тамань,
А я читаю и мечтаю,
И никуда не убегу…
Твердя стихи о Диком Поле,
Что знаю я и что могу,
Живя с рождения в неволе.
И мой недолгий век пройдет
В напрасном ожиданье чуда, ―
Московский снег, московский лед
Меня не выпустят отсюда.

1940

Гоголь

Наташе Туроверовой

Поднимал все выше ты и выше
Свой бунчук, зовя ко мне мальчат ―
Однолеток, уличных мальчишек,
Жаждущих сражений казачат.
И в наш сад за низкую ограду
Уводил меня ты и гостей
На кровопролитную осаду
Неприступных польских крепостей.
Снежный прах летел в саду над нами,
Мы дралися из последних сил.
Детскими моими снами
Ты легко потом руководил.
По ночам внезапно страшный запах
Гари наполнял наш дом,
И меня ― наследника Остапа
Распинали ляхи над костром;
Но еще не мог в страданье диком,
Как Остап, терпеть я до конца,
И будил своим постыдным криком
Безмятежно спящего отца.
Кончились мальчишеские драки,
Ты подвел немедля мне коня:
С казаками в конные атаки
Бросил, не задумавшись, меня.
Полюбить заставил бездорожье,
Полюбить заставил навсегда
Новое донское Запорожье,
Юность опалившие года,
Мне до смерти памятные грозы.
Позже, в Севастопольском порту,
Ты сурово вытер мои слезы
И со мной простился на борту
Корабля, плывущего в изгнанье,
Корабля, плывущего на юг.
Ты мне подарил воспоминанье,
С детства неразлучный друг,
Память подарил такую,
Без которой невозможно жить.
По тебе я все еще тоскую,
Не могу тоску свою запить,
Не могу никак угомониться
И поверить просто, без обид,
Что любая маленькая птица
Через Днепр легко перелетит.

1939

1914 год

Казаков казачки проводили,
Казаки простились с Тихим Доном.
Разве мы ― их дети ― позабыли,
Как гудел набат тревожным звоном?
Казаки скакали, тесно стремя
Прижимая к стремени соседа.
Разве не казалась в это время
Неизбежной близкая победа?
О, незабываемое лето!
Разве не тюрьмой была станица
Для меня и бедных малолеток,
Опоздавших вовремя родиться?

1939

Крым

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

1940

«Богородице молилася…»

― Богородице молилася ―
Вся слезами изошла,
Головой о стенку билася ―
К колдуну в аул пошла.
Замерзала за станицею,
Погибала на пути…
Обернись, желанный, птицею ―
Над станицей пролети,
Опустись на подоконнике
И в окошко постучи,
Не на крыльях ― так на конике,
Снег взметая, прискачи.
Пролетают низко голуби,
Не летит мой голубок…
Под горою в новой проруби
Терек темен и глубок.

1940

Сечь

Украина плачет

Тарас Шевченко

Трещат жидовские шинки.
Гуляет Сечь. Держитесь, ляхи!
Сегодня-завтра казаки
Пропьют последние рубахи.
Кто на Сечи теперь не пьян,
Но кто посмеет пьяных трогать?
Свой лучший выпачкал жупан
Сам атаман в колесный деготь.
Хмельней вино для казака,
Когда близка его дорога,
И смерть для каждого легка
Во имя вольности и Бога.
В поход, в поход! Гуляет голь,
Гуляют старые старшины.
В поход ― за слезы и за боль
Порабощенной Украины.
За честь поруганной страны
Любой казак умрет как витязь.
Ясновельможные паны,
Готовьтесь к бою ― и держитесь!

1941

Поход

Н.Н. Евсееву

Как в страшное время Батыя,
Опять породнимся с огнем.
Но, войско, тебе не впервые
Прощаться с родным куренем!
Не дрогнув, станицы разрушить
Разрушить станицы и сжечь;
Нам надо лишь вольные души,
Лишь сердце казачье сберечь;
Еще уцелевшие силы ―
Живых казаков сохранять,
Не дрогнув, родные могилы
С родною землею сравнять.
Не здесь ― на станичном погосте,
Под мирною сенью крестов,
Лежат драгоценные кости
Погибших в боях казаков;
Не здесь сохранялись святыни ―
Святыни хранились вдали:
Пучок ковыля да полыни,
Щепотка казачьей земли.
Все бросить, лишь взять молодаек.
Идем в азиатский пустырь ―
За Волгу, за Волгу ― на Яик,
И дальше, потом ― на Сибирь.
Нет седел ― садитесь охлюпкой,
Дорогою седла найдем.
Тебе ли, родная голубка,
Впервые справляться с конем?
Тебе ли, казачка, тебе ли
Душою смущаться в огне?
Качала дитя в колыбели,
Теперь ― покачай на коне!
За Волгу, за Волгу ― к просторам
Почти неоткрытых земель.
Горами, пустынями, бором,
Сквозь бури, и зной, и метель
Дойдем, не считая потери,
На третий ли, пятый ли год.
Не будем мы временем мерить
Последний казачий исход.
Дойдем! Семиречье, Трехречье ―
Истоки неведомых рек…
Расправя широкие плечи,
Берись за топор, дровосек;
За плуг и за косы беритесь,
Кохайте и ширьте поля,
С молитвой трудитесь, крепитесь,
Недаром дается земля ―
Высокая милость Господня,
Казачий престол Покрова;
Заступник Никола-Угодник
Услышит казачьи слова.
Недаром то время настанет,
Когда, соберясь у реки,
На новом станичном майдане
Опять зашумят казаки.
И мельницы встанут над яром,
И лодки в реке заснуют ―
Недаром дается, недаром,
Привычный станичный уют.
Растите, мужайтесь, станицы,
Старинною песней звеня,
Веди казаку, молодица,
Для новых походов коня,
Для новых набегов в пустыне,
В глухой азиатской дали…
О, горечь задонской полыни,
Щепотка казачьей земли!
Иль сердце мое раскололось?
Нет ― сердце стучит и стучит.
Отчизна, не твой ли я голос
Услышал в парижской ночи?

1939

II

Погост

1
«Своей судьбе всегда покорный…»

Марии Волковой

Своей судьбе всегда покорный,
Я, даже в дни жестоких бед,
Не мог в стихах прославить черный,
Любимый твой, ― печальный цвет.
В часы бессмысленных крушений
Моих стремительных надежд,
Меня не раз пугали тени
И шорох траурных одежд;
Я ждал визита черной гостьи,
Сгущалась тьма вокруг меня,
Во тьме мерцали чьи-то кости
Мерцаньем адского огня, ―
Но снова музы голос милый
Меня из мрака вызывал,
Провал зияющей могилы
Травою снова зарастал,
И, зову нежному подвластный,
Я славил вновь сиянье звезд,
И светлый день, и вечер ясный,
И зеленеющий погост.

1939

2
«Ужели у края могилы…»

Ужели у края могилы
Познаю в предсмертной тиши
Всю немощь растраченной силы,
Холодную праздность души?
Ужели у самого гроба
Расплатою прожитых дней
Мне будет унылая злоба
На этих живущих людей,
На краткое счастье земное,
На это, когда-то мое,
Веселое и молодое,
Чужое теперь, бытие?
О, нет! И в последние годы
Развею кощунственный страх
Пред вечным сияньем природы,
Меня обращающей в прах.

1942

3
«Нет, ― никто еще так не любил…»

Нет, ― никто еще так не любил,
Никому еще так не казалась
Жизнерадостна зелень могил,
Мимолетна земная усталость.
Ты вернулась опять, и опять
Засияла звезда у предела.
Я не знаю, куда мне девать
Это счастье и что мне с ним делать.

1939

Жалость

1
«О, моя стихотворная шалость…»

Евгении де Жерве

О, моя стихотворная шалость ―
Шаловливая легкость пера!
Но зачем это терпкая жалость
Так настойчива и так остра?
О, моя благосклонная сила ―
Первобытная к людям любовь!
Но зачем голубые чернила
Превращаются в черную кровь?
Почему я не сплю до рассвета,
Почему не пишу по ночам?
Или страшное бремя поэта
Стало вдруг не по этим плечам?

1940

2
«Все сегодня не то, все иначе…»

Все сегодня не то, все иначе.
Стал пушистым мой старенький мех.
Поняла, наконец, я, что значит
Над Парижем порхающий снег.
Поняла, наконец, догадалась,
Почему я с утра не своя ―
Мне дороже любви эта жалость,
Неподдельная нежность твоя.

1940

Добыча

1
«Средь скуки холодных приличий…»

Средь скуки холодных приличий,
Назло благосклонной судьбе,
Я жадно мечтал о добыче,
Как варвар, мечтал о тебе.
Шатер да звериные шкуры,
На шкурах с плодами поднос,
Сиянье твоих белокурых
Тяжелых и длинных волос,
Покорно упавших на плечи,
Упавших на руки мои;
Умолкнут невнятные речи,
Ненужные речи твои.
Но завтра, кляня эту долю,
Кого ты из нас проклянешь?
В кого, вырываясь на волю,
Вонзишь подвернувшийся нож?

1941

2
«Нам этой ночи было мало…»

Нам этой ночи было мало.
И с каждым часом все жадней
Меня ты снова целовала,
Искала жадности моей.
Едва на миг во мраке душном
Мы забывались полусном,
Как вновь, я был твоим послушным
И верноподданным рабом.
И только утром, на прощанье,
Я, как прозревший, в первый раз
Увидел синее сиянье
Твоих всегда невинных глаз.

1941

3
«Ты мне дана, как Божий дар…»

Ты мне дана, как Божий дар,
Ты мне дана, как вдохновенье,
Как ворожба, как наслажденья
Испепеляющий пожар.
И я опять легко пою
И не ищу в плену объятий,
Благословений и проклятий
На долю светлую свою.

1941

«Ты пришла к моей избушке…»

Стихом размеренным

и словом ледяным.

Лермонтов

Ты пришла к моей избушке,
Постучалась у дверей,
Увела меня с пирушки,
Отняла моих друзей;
Простодушный нрав молодки
Больше знать мне не дано, ―
Поднесла ты вместо водки
Иноземное вино.
И я выпил это зелье,
Осушил стакан до дна,
Мне досталась на похмелье
Гробовая тишина…
Но твое не властно пенье
Отогнать земные сны,
Голубое дуновенье
Расцветающей весны,
И средь мрака гробового
Не внушает больше страх
Заклинающее слово
В этих ангельских устах.

1940

«С каждым годом все лучше и лучше…»

С каждым годом все лучше и лучше
Эти ночи весною без сна,
С каждым годом настойчивей учит
Непонятному счастью весна.
Все скупее, вернее и проще
Нахожу для стихов я слова;
Веселее зеленые рощи,
Зеленее за ними трава,
Голубее высокое небо,
Все короче положенный срок.
О, как вкусен насущного хлеба
С каждым годом все худший кусок.

1939

«Брат дервиша и пророка…»

Благословен час, когда

мы встречаем поэта.

Пушкин.

Брат дервиша и пророка,
Да хранит тебя Аллах,
К нам пришедший одиноко,
С вещим словом на устах.
Одинок в своем ты счастье ―
И в несчастье ты один,
Целый мир тебе подвластен,
Одинокий властелин;
Целый мир твое жилище,
Но влечет тебя Кавказ ―
Сердце знает, сердце ищет,
Сердце любит только раз.
Жизнь все лучше, все короче.
Для нежданного конца
Бережет судьба кусочек
Смертоносного свинца.
Но сегодня в дымной сакле
Беззаботен твой привал.
Ночевать в горах не так ли
Ты на севере мечтал?
Мы простимся на рассвете,
Поклонюсь тебе я вслед ―
Счастлив тот, кого ты встретил,
Кто узнал тебя, поэт.

1939

Божий мир

1
«Еще твой мир и мудр, и прост…»

Еще твой мир и мудр, и прост,
Еще легко его дыханье;
Вечерних зорь, полнощных звезд
Еще незыблемо сиянье;
Еще сменяет ночь рассвет,
Полдневный свет еще ликует
И слово краткое ― поэт
Тебя по-старому волнует.
А ты, как Божий мир проста,
А ты ясна, как песни эти.
Ах, без любви, как без креста,
Нельзя прожить на этом свете.

1939

2
«Каждый раз, в один и тот же час…»

Каждый раз, в один и тот же час,
На мосту, среди моей дороги
Я встречаю траурные дроги.
Спотыкаясь, конь едва бредет,
И никто за гробом не идет.
Над рекой туманится рассвет.
Я спешу… Мне тоже дела нет
До того, кто в нищенском гробу
Без креста, без венчика на лбу
Одиноко едет на погост.
Божий мир и благостен, и прост,
И без нас Господь благословил
Свежий прах безыменных могил.

1940

Пилигрим

1
«Постучится в эти двери нищета…»

Графине М.Я. Толстой

Постучится в эти двери нищета,
С нищетою постучится доброта,
Две сестры ― два Божьих близнеца ―
Будут ждать тебя у этого крыльца.
Все, что было раньше ― позабудь!
Собирайся же в последний путь,
Выходи, не опасаясь, на крыльцо:
Знают две сестры тебя в лицо.
Даст тебе свой посох доброта,
И суму наденет нищета.
Выведут к просторам всех дорог
И, прощаясь, скажут: «Ты убог,
Но теперь ты Господом храним,
Лишь Ему подвластный пилигрим».

1941

2
«Мне сам Господь налил чернила…»

Мне сам Господь налил чернила
И приказал стихи писать.
Я славил все, что сердцу мило,
Я не боялся умирать,
Любить и верить не боялся,
И все настойчивей влюблялся
В свое земное бытие.
О, счастье верное мое!
Равно мне дорог пир и тризна, ―
Весь Божий мир ― моя отчизна!
Но просветленная любовь
К земле досталась мне недаром ―
Господь разрушил отчий кров,
Испепелил мой край пожаром,
Увел на смерть отца и мать,
Не указав мне их могилы,
Заставил все перестрадать,
И вот, мои проверя силы,
Сказал: «Иди сквозь гарь и дым;
Сквозь кровь, сквозь муки и страданья,
Навек бездомный пилигрим,
В свои далекие скитанья,
Иди, мой верный раб, и пой
О Божьей власти над тобой».

1940

«И придет внезапно срок…»

И придет внезапно срок,
(Слишком рано, слишком рано),
Ты получишь от султана
Тонкий шелковый шнурок.
Вещи проще, чем слова:
Ах, как жизни будет жалко!
Эрзерумская гадалка
Оказалася права,
Вещий дар не обманул,
Зря над ним ты поглумился,
Прискакать поторопился
С вестью радостной в Стамбул.
Оказалась ложной весть,
Поражением ― победа;
Должен был ты все разведать,
Все узнать и все учесть.
Твой судья теперь Аллах!
И без робости, без страха
Посмотри на падишаха,
Встав на звонких стременах;
Посмотри в последний раз
На окно Ильдиз-киоска,
На лицо желтее воска,
На печаль усталых глаз.

1940

Амулет

Д.И. Ознобишину

Во сто крат дороже злата,
Драгоценней чем алмаз,
Мне подаренный когда-то,
Мной испытанный не раз
В дни тяжелого сомненья,
Этот маленький ― с вершок ―
Трехсотлетнего женьшеня
Желтоватый корешок;
Тайной властью талисмана,
Колдовством подземных сил
От измены и обмана
Не меня ли оградил?
Заменил мне все богатства,
Указал в ночи порог,
От притворства, от коварства
И от злобы оберег;
На путях моих скитаний,
В жизни мирной и в боях,
Он подсказывал заране,
Кто мне друг и кто мне враг,
И, ведя в объятьях к другу
На пирушку у огня,
Мимолетную подругу
Делал музой для меня.

1941

III

Прованс

1
«Успокойся, сердце, успокойся!..»

Calo-te, moun cor, calo-te!

Mistral

Успокойся, сердце, успокойся!
В авиньонской католической ночи
Русскою тоской не беспокойся,
Не стучи так громко, не стучи.
Я живу среди солдат без дела,
Ошалев от скуки и вина.
Вот уже и третья отшумела
Для меня несчастная война.
Все мы люди, все мы человеки:
Смерть придет ― спеши иль не спеши;
Но зачем же мне дано навеки
Это странное волнение души,
Это непонятное волненье
На прохладных ронских берегах, ―
Все еще прерывистое пенье
В только что написанных стихах.

1940

2
«Меня с тобой земля вскормила…»

La terro maire, la Naturo,

Nourris toujours sa pourtaduro

Dou mem la

Mistral

Меня с тобой земля вскормила
Одним и тем же молоком,
И мне близка твоя могила,
Твой мирный провансальский дом.
Шумят оливковые рощи,
И Рона быстрая шумит;
Учись писать, как можно проще, ―
Твоя земля мне говорит.
И ветер твой ― рукой поэта ―
Так нежно гладит по лицу.
Вот и мое подходит лето
Уже к законному концу.
Не все еще вокруг угасло
Для жизни бурной, но пора
Твое оливковое масло
Собрать для Божьего двора.

1940

Отправить

Василий Петрович.

Удивительные стихи! Потрясающие!