Книга: «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы
Назад: Туроверов Н.Н. «Возвращается ветер на круги свои…» Стихотворения и поэмы
Дальше: СТИХИ. 1937

СТИХИ
ИЗ ПРИЖИЗНЕННЫХ ИЗДАНИЙ
(1928-1965)

 


Путь.1928

I

1
«Вокруг простор пустынный и безбрежный…»

Вокруг простор пустынный и безбрежный,
А тут шалаш, бакшевник ― дед глухой,
И запах дынь, настойчивый и нежный,
И скрип кузнечика, протяжный и сухой.

Арбуз не вкусен вяло-тепловатый,
И я смотрю, прищурившись слегка,
Как медленно плывут кусками легкой ваты
В глубоком небе мимо облака.

1918

2
«Пустынно стало за гумном и голо…»

Пустынно стало за гумном и голо.
Снопы в скирду сложили у плетня,
И запахом укропного рассола
Пропитан воздух солнечного дня.
Лишь воробьев, в пыли купаясь, стайка
Одна на улице. О, страдная пора!
С кадушкой огурцов хлопочет молодайка,
И слышен крик ее с соседнего двора.

1917

3
«Сижу с утра сегодня на коне…»

Сижу с утра сегодня на коне,
Но лень слезать, чтоб подтянуть подпруги.
Борзой кобель, горбатый и муругий,
Рысит покорно рядом по стерне.

Я знаю, этот день, не первый и не новый,
Собой не завершит теперь в степи мой путь…
И вспомню после остро как-нибудь
И эти облака, и запах чабрецовый.

1919

4
«Закат окрасил облака…»

Закат окрасил облака
И лег в реке отсветом рыжим.
Плотва склевала червяка, ―
Мой поплавок давно недвижим.

Струит в лицо степная тишь
Последний хмель благоуханий,
Гляжу на сохнущий камыш
И не мечтаю о сазане.

1916

5
«Когда-то мимо этих плес…»

Когда-то мимо этих плес
Шли половцы и печенеги.
О, древний шлях! Дремлю в телеге
Под скрип немазаных колес.

И снится мне все тот же сон ―
Склоняясь надо мной, поют две бабы,
Напев их, медленный и слабый,
Меня томит, как долгий стон.

1920

6
«Пущу собак. И, как дитя, заплачет…»

И.А. Бунину
Пущу собак. И, как дитя, заплачет
На пахоте настигнутый русак,
И вновь Устин, отцовский доезжачий,
Начнет ворчать, что я пускал не так.

― Опять, паныч, у вас расчету мало. ―
И с сердцем бросив повод на луку,
Он острием старинного кинжала
Слегка проколет ноздри русаку.

О, мудрая охотничья наука!
Тороча зайца, слушаю слугу,
И лижет старая седеющая сука
Кровавый сгусток в розовом снегу.

1926

7
«Двух вороных могучий бег…»

Двух вороных могучий бег,
Полозьев шум слегка хрустящий,
Морозный день и ветер, мчащий
Лицу навстречу колкий снег.
О, как родны и ветла вех,
И дым поземки мутно-синий,
И кучера на шапке мех,
И на усах пушистый иней.

1916

8
Сочельник

Темнее стал за речкой ельник.
Весь в серебре синеет сад,
И над селом зажег сочельник
Зеленый медленный закат.
Лиловым дымом дышат хаты.
Морозна праздничная тишь.
Снега, как комья чистой ваты,
Легли на грудь убогих крыш.
Ах, Русь, Московия, Россия, ―
Простор безбрежно-снеговой,
Какие звезды золотые
Сейчас зажгутся над тобой?
И все равно, какой бы жребий
Тебе ни бросили года,
Не догорит на этом небе
Волхвов приведшая звезда,
И будут знать, и будут верить,
Что в эту ночь, в мороз, в метель
Младенец был в простой пещере
В стране за тридевять земель.
Никто другой не станет ближе,
Чем Он, скуде дымящих хат,
Когда сухой мороз пронижет
Веселый крик твоих коляд.

1926

Март

За облысевшими буграми
Закаты ярче и длинней,
И ниже виснут вечерами
Густые дымы куреней.
В степи туманы да бурьяны,
Последний грязный, талый снег,
И рьяно правит ветер пьяный
Коней казачьих резвый бег.
Сильней, сильней стяни подпруги,
Вскачи в седло, не знав стремян:
Скачи на выгон, за муругий,
На зиму сложенный саман.
Свищи, кричи в лихой отваге
О том, что ты донской казак,
Гони коня через овраги,
За самый дальний буерак.
Пусть в потной пене возвратится
Твой конь и станет у крыльца;
Пусть у ворот ждет молодица
С улыбкой ясной молодца.
Отдай коня. Раздольно длинный
Путь утомил. И будешь рад
Вдохнуть в сенях ты запах блинный,
Повисший густо сизый чад.
Как раньше предки пили, пели,
Так пей и ты и песни пой.
Все дни на масляной неделе
Ходи с хмельною головой.
Но час придет. И вечер синий
Простелит сумрачную тень,
И в запоздалых криках минет
Последний день, прощеный день.
Сияй лампадами, божница,
В венке сухого ковыля.
Молиться будет и трудиться
Весь пост казачая земля.

1925

Серьги

1
«Где их родина? В Смирне ль, в Тавризе…»
Ю.Л. Т-вой
Где их родина? В Смирне ль, в Тавризе,
Кто их сделал, кому и когда?
Ах, никто к нам теперь не приблизит
Отлетевшие в вечность года.
Может быть, их впервые надела
Смуглолицая ханская дочь,
Ожидая супруга несмело
В свою первую брачную ночь;
Иль позор искупить, чтобы девичью,
Побороть горечь жалоб и слез,
Их влюбленный персидский царевич
Своей милой в подарок принес.
И она, о стыде забывая,
Ослепленная блеском серег,
Азиатского душного рая
Преступила заветный порог.
Сколько раз потом женские уши
Суждено было им проколоть,
Озаряя гаремные души,
Украшая горячую плоть;
Сколько раз госпожа на верблюде
Колыхала их в зное пустынь,
Глядя сверху на смуглые груди
Опаленных ветрами рабынь.
Но на север, когда каравану
Путь казачий разбой преградил,
Госпожу привели к атаману,
Атаман госпожи не щадил,
Надругался над ней, опорочил,
На горячий швырнув солончак,
И с серьгами к седлу приторочил,
Привязал за высокий арчак.
Или, может быть, прежде чем кинул
Свою жертву под гребень волны,
Разин пьяной рукою их вынул
Из ушей закаспийской княжны,
Чтоб потом, средь награбленной груды,
Забывая родную страну,
Засветилися их изумруды
На разбойном, на вольном Дону.
Эх, приволье широких раздолий,
Голубая полынная лепь,
Разлилась, расплескалась на воле
Ковылями просторная степь.
И когда эту свадьбу справляли
Во весь буйный казачий размах,
Не они ль над узорами шали
У Маланьи сверкали в ушах,
Не казачью ли женскую долю
Разделяли покорно они,
Видя только бурьяны по полю,
Да черкасских старшин курени.
Но станичная глушь миновала,
Среди новых блистательных встреч
Отразили лучисто зеркала
Их над матовым мрамором плеч.
Промелькнули за лицами лица
И, кануном смертельных утрат,
Распростерла над ними столица
Золотой свой веселый закат.

1926
2
«Что ж мне делать, коль прошлым так пьяно…»
Что ж мне делать, коль прошлым так пьяно
Захмелела внезапно душа,
И в полночных огнях ресторана,
По-старинному так хороша,
Ты сидишь средь испытанных пьяниц,
Дочь далеких придонских станиц,
И пылает твой смуглый румянец
Под коричневой тенью ресниц.
Колыхаются серьги-подвески,
Расцветают в зеленом огне,
И трепещут короткие блески
В золотистом анжуйском вине.
Что на речи твои я отвечу?
Помню окрик казачьих погонь,
Вижу близко, как весело мечут
Эти камни разбойный огонь.

1927

II

Отплытие

1
«Уходит дымный контур Аю-Дага…»
Уходит дымный контур Аю-Дага.
Остались позади осенние поля.
На юг идет за пеной корабля
Стальных дельфинов резвая ватага.
Вчерашних дней кровавая отвага
Теперь для нас неповторимый сон.
Даль придавил свинцовый небосклон,
Все больше верст на циферблате лага.

2
«Помню горечь соленого ветра…»
Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Исчезала в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук. ―
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук;
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода,
И, прощаясь с Россией навеки,
Я постиг, я запомнил навек
Неподвижность толпы на спардеке,
Эти слезы у дрогнувших век.

1926

Архипелаг

1
«Глядят карандашом набросанные рожи…»
Глядят карандашом набросанные рожи
С тугого полотна моей палатки.
Дым от костра, сиреневый и шаткий,
В закатный час задумчивей и строже.

Быть может, их чертил, в тоске с моею схожей,
Какой-нибудь француз в Алжире иль Марокко
И бросил карандаш, когда взревел сирокко
Раздольной волей вечных бездорожий.

2
«Февральский день, и тихий, и жемчужный…»
Февральский день, и тихий, и жемчужный,
Белесо отразился в зеркале воды.
Прошли вдвоем. Чуть видные следы
Остались на песке. Шум лагеря ненужный
Лениво затихал. Ажурный контур гор
В молочной мгле суровей был и выше.
И оба вспомнили заснеженные крыши,
Лиловый дым, закат и на окне узор.

3
«В полдневный час у пристани, когда…»
В полдневный час у пристани, когда
Струился зной от камня и железа,
Грузили мы баржу под взглядом сингалеза,
И отражала нас стеклянная вода.

Мы смутно помним прошлые года,
Неся по сходням соль, в чувалах хлеб и мыло, ―
В один забытый сон слилося все, что было
И все, что не было, быть может, никогда.

4
«Прорезал облака последний резко луч…»
Прорезал облака последний резко луч.
Дохнуло море солью сыровато,
И краски расцвели внезапно и богато
На склонах смугло-желтоватых круч.

Минувшего нашел заветный ключ, ―
Знаком залив, знакома эта влага:
Мне в детстве снился зной архипелага
И этот мыс на фоне сизых туч.

В горах

1
«Глубокий снег лежал в горах…»

 

Глубокий снег лежал в горах.
Был лунный свет мутнее дыма.
Попутчик мой сказал: «Аллах
Хранит в дороге пилигрима».
Кто он, откуда? Для меня
Не все равно ль. На горном склоне
Он своего поил коня,
И вместе пили наши кони.
Теперь нас ждет в горах ночлег,
И знаю я, дрожа от стужи,
Он для меня расчистит снег,
Простелет рваный плащ верблюжий
И, вынув свой кремень и трут,
Зажжет подобранные сучья.
Счастлив Аллах, царящий тут,
Слуги ему не надо лучше.

1923
2
«Я скрылся от дождя, от ночи и от бури…»
Я скрылся от дождя, от ночи и от бури
В пастушьем шалаше. Пастух был нелюдим,
Но он мне место дал у очага на шкуре
И круглый хлеб, надъеденный самим.
В горах случайны и безмолвны встречи.
Что он мне мог сказать, что мог ответить я,
Когда нас крепче слов сближает мех овечий
И скудное тепло дымящего огня.

1923

Снег

1
«Ты говоришь: «Смотри на снег…»
А. Туроверову
Ты говоришь: «Смотри на снег,
Когда синей он станет к ночи.
Тяжелый путь за прошлый грех
Одним длинней, другим короче;
Но всех роднят напевы вьюг,
Кто в дальних странствиях обижен.
Зимой острее взор и слух,
И Русь роднее нам и ближе».
И я смотрю… Темнеет твердь.
Меня с тобой метель сдружила,
Когда на подвиг и на смерть
Нас увлекал в снега Корнилов.
Те дни прошли. Дней новых бег
Из года в год неинтересней, ―
Мы той зиме отдали смех,
Отдали молодость и песни.
Но в час глухой я выйду в ночь,
В родную снежную безбрежность ―
Разлуку сможет превозмочь
Лишь познающий безнадежность.

1924
2
«Нежданной дорогой с тобою мы двое…»
Нежданной дорогой с тобою мы двое
Идем неразлучно, мой спутник и брат,
И помним мучительно время былое ―
Мелькнувшее детство свое золотое
И родины страшный, кровавый закат.
Я знаю: тоской и работой остужен,
Ты числишь устало пустынные дни;
Наш путь и далек, и уныл, и окружен,
Но будет порыв наш стремительно нужен,
Когда мы увидим огни.
Услышим звенящие трубы возврата
И, близко видавшие смерть,
Мы круто свернем на восток от заката,
И будет ничтожна былая утрата
Для вновь обретающих твердь.

Зори

1
«Все тот же Лувр и тот же Тюльери…»
Все тот же Лувр и тот же Тюльери,
Просторные, пустынные аллеи,
В воде бассейна медленные змеи
Весенней, догорающей зари.

И в окнах тот же рыжеватый свет ―
Вечерний слиток золота и меди,
И на закат все так же прямо едет
Со шпагою упрямый Лафайет.

2
«О неземной, невероятной неге…»
О неземной, невероятной неге
Возвышенного бытия
Строфой классических элегий
Звенит фонтанная струя.

И сыпет золотом богато
Заката щедрая рука,
Загнув над крышею сената
Торжественные облака.

3
«Прохожих редких четок шаг…»
Прохожих редких четок шаг.
Длиннее тени на газоне;
Ты ждешь, когда фонарь уронит
В канал серебряный зигзаг.

Как передать в простых речах
И этот вечер вешне-мглистый,
И этот блеск, сухой и чистый,
В твоих восторженных очах.

1925
4
«Весны волнующий намек…»
Весны волнующий намек
Опять уверит и обманет.
В рассветном уличном тумане
Мой путь не нов и не далек.

Давно надежд всех минул срок;
Но нужно ль сердцу биться глуше, ―
Грузя в вагон свиные туши,
Я вижу розовый восток.

Париж

Опять в бистро за чашкой кофе
Услышу я, в который раз,
О добровольческой Голгофе
Твой увлекательный рассказ;
Мой дорогой однополчанин,
Войною нареченный брат,
В снегах корниловской Кубани
Ты, как и все мы, выпил яд
Пленительный и неминучий,
Напиток рухнувших эпох;
И всех земных благополучий
Стал для тебя далек порог.
Все той же бесшабашной воле
Порывы сердца сохраня,
Ты мнишь себя в задонском поле,
Средь пулеметного огня,
И, сквозь седую муть тумана
Увидя людные бугры,
Сталь неразлучного нагана
Рвешь на ходу из кобуры.

Что можем мы и что мы знаем?
В плену обыкновенных дней,
Упрямо грезя грозным раем
Жестокой юности своей,
С настойчивостью очевидца
Своей страны шальной судьбы,
Мы заставляем сердце биться
Биеньем бешеным борьбы.
Что ж, может быть, в твоей отраве,
Париж, смешон теперь наш бред ―
Но затереть никто не вправе
Тех дней неизгладимый след;
Пока нам дорог хмель сражений,
Походов вьюги и дожди,
Еще не знают поражений
Непобедившие вожди.

Как счастлив я, когда приснится
Мне ласка нежного отца,
Моя далекая станица
У быстроводного Донца,
На гумнах новая солома,
В лугах душистые стога,
Знакомый кров родного дома,
Реки родные берега;
И слез невольно сердце просит,
И я рыдать во сне готов,
Когда вновь слышу в спелом просе
Вечерний крик перепелов,
И вижу розовые рощи,
В пожаре дымном облака,
И эти воды, где полощет
Заря веселые шелка.
Мой милый край, в угаре брани
Тебе я вымолвил ― прости;
Но и цветам воспоминаний
Не много лет дано цвести.
Какие пламенные строфы
Напомнят мне мои поля
И эту степь, где бродят дрофы
В сухом разливе ковыля;
Кто дали мглистые раздвинет ―
Унылых лет глухую сень, ―
И снова горечью полыни
Дохнет в лицо горячий день;
Набат станиц, орудий гулы,
Крещенье первого огня,
Когда судьба меня швырнула
От парты прямо на коня.

Нам всем один остался жребий,
Нас озарил один закат,
Не мы ль теперь в насущном хлебе
Вкусили горечь всех утрат?
Неискупимые потери
Укором совести встают,
Когда, стучась в чужие двери,
Мы просим временный приют ―
Своих страданий пилигримы,
Скитальцы не своей вины.
Твои ль, Париж, закроют дымы
Лицо покинутой страны
И беспокойный дух кочевий;
Неповторимые года
Сгорят в твоем железном чреве
И навсегда, и без следа.

Ужели все мы песни спели,
И больше песен нам не петь?
И много лет еще в отеле
Из окон будем мы смотреть,
Как над ребром соседней крыши,
Дыша весной на город зря,
В апреле медленней и выше
Цветет парижская заря;
Но в городском вечернем виде,
С шестиэтажной высоты,
Привыкший взор уже не видит
Необычайной красоты.
И в жидкой мгле весенней ночи,
Из года в год, без перемен,
Нам безысходный труд пророчит
Горячий в небе Ситроен.

Как далека от нас природа,
Как жалок с нею наш союз;
Чугунным факелом свобода
Благословляет наших муз,
И, славя несветящий факел,
Земли не слыша древний зов,
Идем мы ощупью во мраке
На зовы райских голосов,
И жадно ищем вещих знаков
Не совершившихся чудес,
И ждем, когда для нас Иаков
Опустит лестницу с небес.
И мы восторженной толпою,
В горячей солнечной пыли,
Уйдем небесною тропою
От неопознанной земли.

1928
Назад: Туроверов Н.Н. «Возвращается ветер на круги свои…» Стихотворения и поэмы
Дальше: СТИХИ. 1937

Василий Петрович.
Удивительные стихи! Потрясающие!