Дела церковные

Книга: Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова

Новодевичий монастырь находился на значительном отдалении от Кремля, украшением которого Василий был озабочен в первую очередь, и всё же венценосный скупец не пожалел на строительство загородной обители огромной суммы (3 000 рублей). Это было исполнением обета, данного великим князем Господу после присоединения Смоленска, а к обетам Василий относился серьезно.

Кажется, это был первый из потомков Калиты, кто был по-настоящему религиозен. Набожны будут и последующие московские цари. Это психологически понятно. При самодержавной системе правления, основанной Иваном III, государь оказывался вознесен на такую высоту, что кроме как на Бога уповать ему было не на кого. На плечи монарха давила вся тяжесть ответственности за державу; собственного разума хватало не всегда; советники могли быть сколь угодно умны, но это были обычные, не избранные Господом люди, к тому же часто руководствовавшиеся своими частными интересами. Самодержавному государю, в сущности, человеку очень одинокому, оставалось полагаться лишь на молитву и наитие свыше.

Василий, отнюдь не мудрец и личность невеликого масштаба, вечный молельщик о ниспослании наследника, должен был очень сильно ощущать мистическую зависимость от Божьего Промысла.

Он часто ездил на богомолья по разным городам и монастырям, много времени отдавал молитве, а перед самой кончиной выразил желание принять схиму. Это вызвало целый переполох среди приближенных. И отец, и дед Василия умерли «белыми», то есть не принимая символического монашества перед уходом. Можно сказать, что светская процедура умирания уже стала государственной традицией.

Великий князь из последних сил, коснеющим языком всё просил выполнить его предсмертную просьбу, а вельможи спорили, допустимо ли это. Первый советник Шигона и большие бояре говорили, что многие великие князья, начиная с Владимира Святого, скончались не чернецами. В конце концов митрополит все же велел принести монашеское платье, и государя постригли на последнем издыхании.

Искренняя религиозность Василия никак не влияла на его взаимоотношения с церковной верхушкой и на установившуюся при Иване III иерархию власти. Митрополит должен был исполнять волю великого князя, а дела духовные – подчиняться государевым интересам.

В это время развернулась многолетняя дискуссия между двумя ведущими направлениями московского православия, начавшаяся еще в правление Ивана Васильевича.

Приверженцев первой партии называли «иосифлянами» (или «осифлянами») в честь самого известного и активного из ее вождей Иосифа Волоцкого (ок. 1440–1515).

Пострижение Василия Ивановича. Лицевой летописный свод

Это был человек страстный и властный, истовой веры. В миру его звали Иваном Саниным, родом он был из Москвы. С ранней юности он ощутил призвание к монашеству и стал чернецом Боровского монастыря, известного своим суровым уставом. Однако этой строгости Иосифу (таково было его иноческое имя) казалось мало, он хотел настоящей аскезы. Став настоятелем обители, он предложил братии устрожить устав, а когда монахи не согласились, ушел в леса под Волоколамском и основал там новый монастырь, с неслыханно жестким регламентом. Например, инокам запрещалось общаться с женщинами, и про Иосифа известно, что он отказывался видеться даже с собственной матерью. В личной жизни Иосиф был равнодушен к удобствам, ходил в залатанной рясе, но очень заботился о том, чтобы его монастырь владел многими землями и богатствами, которые расходовались на помощь нищим и страждущим. Он считал, что «Божьи люди» должны активно вмешиваться в жизнь мирян, что Божьи храмы должны быть пышными и великолепно изукрашенными, что слово пастыря для нижестоящих и для паствы непререкаемо.

Сторонники этой позиции (а к их числу относились большинство иерархов) отстаивали право церкви на собственность, требовали от духовенства не толкования Писания, а бездумного начетничества («Мнение – второе грехопадение», говорили они), осуждали всякое свободомыслие и призывали сурово карать еретиков. В смысле политическом это были приверженцы сильной монархической власти.

Противоположную партию позднейшие исследователи нарекли «нестяжательской», поскольку ее лидеры настаивали на твердом исполнении иноческого обета, который предписывал монаху отречься от всякого стяжательства и земного имущества. На этом основании владение землей почиталось недопустимым, а трата денег на материальное украшательство храмов – греховной. Истинная красота не в вещественном, а в духовном, доказывали нестяжатели. Это были приверженцы не слепой веры с бездумным повторением молитв, а духовного поиска и медитации – «света Фаворского», то есть прямого общения с Богом. Карать еретиков земными карами они считали неправильным – достаточно отлучать их от церкви, а раскаявшихся принимать обратно в ее лоно с любовью и милосердием.

Преподобный Иосиф Волоцкий, канонизированный во времена Ивана Грозного

Это мировоззрение утвердилось главным образом в монастырях, находившихся к северу от Волги, в Белозерском и Вологодском краях, поэтому вождей движения называли «заволжскими старцами».

В первый период долгой внутрицерковной полемики вождем нестяжателей был Нил Сорский (1433–1508). Этот монах был учеником почтенного кирилло-белозерского старца Паисия Ярославова, который посмел отказать Ивану III, когда тот позвал его в митрополиты. Монастырское уединение Паисию было дороже власти.

Таким же был и Нил, происходивший из семьи московских дьяков Майковых. Это был человек просвещенный, повидавший мир. В среднем возрасте Нил совершил паломничество в Грецию и, по некоторым сведениям, даже побывал в Святой Земле, что для русского человека той поры было большой редкостью. Вернувшись, старец основал неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря, на реке Сорке, обитель, монахи которой жили в нищете и кормились собственным трудом. Авторитет Нила Сорского на Руси был огромен.

Как мы видим, вопрос о монастырском землевладении был не главным пунктом расхождения между двумя этими принципиально различными платформами, первая из которых рассматривала церковь как учителя и поводыря неразумной паствы, а вторая стремилась побудить каждого человека к духовному развитию. Однако для государственной власти религиозные тонкости большого значения не имели, зато очень хотелось секуляризовать обширные церковные владения. И Ивану III, и его сыну Василию все время требовались новые земли, чтобы расселять дворян, основу государства, а монастырям принадлежали огромные угодья. (С. Платонов пишет, что вблизи столицы 37 % всех пахотных земель были приписаны к церкви.)

Вот почему концепция нестяжательства поначалу казалась трону весьма привлекательной. На соборе 1503 года, вероятно, по предварительной договоренности с Иваном III, старец Нил Сорский вдруг заговорил о неправильности монастырского землевладения. Государь поддержал его, но в это время Иван Васильевич был уже не тот, что прежде. Он сильно сдал, здоровье его пошатнулось, и всем было ясно, что долго он не протянет. Поэтому митрополит и церковная верхушка сплотились вокруг набиравшего силу наследника, срочно вернули в Москву уже покинувшего собор Иосифа Волоцкого и предприняли атаку на нестяжателей. Ивану III пришлось уступить. Должно быть, он не хотел на закате жизни вступать в конфликт с сыном, которому предстояло вскоре взять на себя всю тяжесть государственной власти.

Через год состоялся новый собор, на котором иосифляне, уже не встречая противодействия со стороны больного Ивана, сурово расправились с еретиками-«жидовствующими», тем самым утвердив принцип церкви карающей, а не всепрощающей.

Однако когда новый монарх, вроде бы близкий к иосифлянам, встал к кормилу власти, он скоро понял правоту отца: государству были очень нужны церковные земли.

И началось движение в другую сторону.

На следующий год после восшествия на престол Василий призвал в Москву одного из заволжских старцев – Варлаама и в 1511 году поставил его митрополитом. Нил Сорский к этому времени уже умер, но великий князь приблизил двух новых священнослужителей, связанных с нестяжательством. Одним из них был опальный, постриженный в монахи князь Василий Патрикеев, в иночестве Вассиан. Государь называл Вассиана «опорой своего царства» и «наставником в человеколюбии». Из Афона приехал высокоученый монах Максим (Михаил Триволис), в молодости учившийся в Италии. На Руси его именовали Максимом Греком. Он переводил и толковал священные книги, был активным сторонником обновления русской церковной жизни.

Нил Сорский тоже канонизирован, но на целый век позже

Казалось, что победа нестяжателей неизбежна – особенно после того, как умер их главный оппонент Иосиф Волоцкий (1515). Потребность государства в росте земельного фонда побуждала Василия III все время увеличивать число сторонников секуляризации среди духовенства.

Однако выяснилось, что есть проблема поважнее меркантильного интереса: нестяжатели, руководствовавшиеся не земными, а небесными резонами, оказались недостаточно гибкими в политических делах.

Первый конфликт случился из-за упоминавшегося выше северского князя, владения которого Василий хотел аннексировать. Князь не соглашался приезжать в Москву, пока не получит гарантий безопасности и от государя, и от митрополита, а нравственный Варлаам, понимая, к чему идет дело, давать обещание не желал. Пришлось чрезмерно щепетильного митрополита снять и заменить более покладистым иосифлянином. «Ему наследовал некто Даниил, едва тридцати лет от роду, человек со здоровым и тучным телом и с красным лицом, – сообщает Герберштейн. – Для того чтобы не казаться преданным более желудку, чем постам, бдению и молитве, он всякий раз, как намеревался публично отправлять богослужение, обыкновенно делал свое лицо бледным с помощью серного дыма и в таком виде выходил пред народом». Этот бонвиван сделал всё, чего желал Василий, и обманутый северский князь оказался в тюрьме.

Максим Грек. Канонизирован только в 1988 г., но на иконе XVII в. уже с нимбом

Еще нагляднее преимущества «иосифлянской» церкви продемонстрировала история 1525 года с государевым разводом – делом огромной личной важности для Василия. И Вассиан Патрикеев, и Максим Грек, и другие нестяжатели, разумеется, выступали против этого, с их точки зрения, греховного поступка, а вот митрополит Даниил опять проявил покладистость. Если бы не его твердая поддержка, брак Василия с Еленой Глинской не состоялся бы.

И теперь разгром «нестяжателей» стал неизбежен. Сначала расправились с Максимом Греком, потом с Вассианом (обоих покарали суровым монастырским заточением). Не помиловали и менее именитых: одних казнили за еретичество, других отправили в темницу.

Внутрицерковная полемика на этом еще не завершилась, однако облик московского православия определился на века. «Небесная», «духовная», «нищая» церковь самодержавному государству оказалась менее удобна, чем церковь богатая, легко управляемая и «политически грамотная». Церковь, не связанная собственностью, независима и – опаснее того – слишком общественно влиятельна, слишком авторитетна. А в том русском государстве, которое создал Иван III и которое как могли достраивали его преемники, не могло быть никакой альтернативной власти, особенно же держащейся на духовном авторитете. Единовластие стоило того, чтобы оставить церковные земли в покое. Лишь через два с половиной столетия, во времена Екатерины II, когда церковь и помышлять забыла о независимости от государства, в России наконец проведут секуляризацию церковных земель, взамен назначив духовенству казенное жалованье.

Назад: Дела внутренние

Дальше: Дела азиатские