58. Битва за Урал

Видный ученый и флотоводец, патриот и честный человек… К сожалению, на посту Верховного правителя Колчаку могли пригодиться лишь два последних качества. А к ним так недоставало других! Он не был полководцем, плохо разбирался в сухопутной стратегии (традиционно для русских моряков). Не был администратором. Не был политиком (традиционно для всех русских военных). Не был «вождем», способным «зажигать» массы. Каким же он предстает перед нами в последний год своей жизни? Генерал А. П. Будберг, далеко не из лизоблюдов наоборот, желчный и склонный к критике человек, называл его «вспыльчивым идеалистом, полярным мечтателем и жизненным младенцем». Он писал: «Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек, острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное, важности никакой, напротив, озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего». «Характер и душа адмирала настолько налицо, что достаточно какой-нибудь недели общения с ним для того, чтобы знать его наизусть. Это большой и больной ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее и России…»

Но убеждений и честности оказывалось далеко не достаточно для служения России в новом качестве. Отсюда рождалась неуверенность, постоянные колебания. Современники вспоминают, что Колчака было очень легко убедить в каком-нибудь решении, стоило лишь доказать его пользу для России. Но не было никаких гарантий, что решение тут же не будет изменено под влиянием другого доклада, доказывающего пользу России в обратных действиях:

Ну каких «учителей», какие кадры мог представить заштатный Омск? Правительство составилось из провинциальных общественных деятелей и чиновников, в лучшем случае губернского масштаба. Став всероссийским, оно, прежде всего, принялось пыжиться, пытаясь придать себе внешние формы Петербурга. Часто это выглядело карикатурно. Например, в министерстве земледелия образовалось аж 17 департаментов с полными штатами, были даже отдельные департаменты охоты и рыбной ловли. На деле же правительство было беспомощным и импотентным. Стремясь к налаживанию нормальной жизни, издавало законы, решения, постановления, которые оказывались либо мертворожденными и невыполнимыми, либо оставались на бумаге. До сибирской глубинки руки правительства не доставали, агенты власти на местах часто оказывались никуда негодными. Каких-либо средств провести свои решения в жизнь правительство не имело. Столичный Омск, не сумев воссоздать лучшие черты Петербурга, перенял все его худшие черты, возродив «придворные» интриги и притягивая, как магнитом, карьеристов и авантюристов. Адмирал стал для Белого Движения идеальным, чистым знаменем. Но собирались под этим знаменем люди самые разные. Далеко не одни лишь идейные борцы.

Еще более пагубно те же недостатки сказывались в военной сфере. В отличие от Деникина и Краснова, стоявших у истоков Белого Движения в своем регионе, Колчак пришел «на готовое», он плохо знал своих подчиненных, вынужден был полагаться на факты их заслуг в 18-м году (часто преувеличенных, мнимых или случайных), на чужое мнение. А на чье? В восточном Белом Движении, вспыхнувшем одновременно во многих очагах от Волги до Владивостока, единства не было, сильно сказывалось региональное и личное соперничество. К тому же путчисты, свергнувшие Директорию и приведшие к власти Колчака, постарались себя не обидеть. Так оказались наверху атаман Сибирского казачества Иванов-Ринов и генерал из капитанов Лебедев.

Авторитетные полководцы собрались на юге, а на востоке приходилось выбирать из тех, кто есть. Противобольшевистское восстание выдвинуло немало настоящих талантов, но оно же подняло много пены, и на каждого Каппеля, Пепеляева, Войцеховского находились Гайды, Лебедевы, Голицыны. Тем более, как это часто бывает, все лучшее оставалось в тени. Командиры, всей душой болеющие за дело, редко отлучались от своих войск А пена всплывала на поверхность, была постоянно на глазах, стараясь показать себя в выгодном свете. В результате рождались и принимались эффектные планы разгрома красных, красивые на бумаге, но невыполнимые. В армии часто проявлялись авантюризм и повстанческие пережитки. Вместо повиновения была модной критика получаемых приказов, их безграмотная корректировка, пересуды и сплетни по адресу начальства. Чтобы судить об уровне командования, можно привести пример, как Лебедев назвал никуда негодными начальников 11-й, 12-й, 13-й дивизий и их полков, потому что они… управляли боем по телефону. Из «опыта» сибирского восстания штаб Верховного делал вывод, что в гражданской войне командиры должны непременно водить войска с винтовкой в руках, как и делали многие белогвардейские мальчишки-генералы. Это когда в Красной армии всеми средствами насаждался профессионализм и укреплялась дисциплина.

Но нельзя судить о правлении Колчака только по отрицательным примерам. Он многое сделал и еще больше пытался сделать для возрождения России. В его политической декларации говорилось, что диктатура необходима только до победы над большевиками, в дальнейшем власть должна быть передана Учредительному Собранию. В качестве основных принципов после победы должны были осуществляться народоправство, демократические свободы и земельная реформа. Учитывая местные чаяния, гарантировался и созыв Сибирского Учредительного Собрания. Были приняты аграрные законы, основным пунктом которых земля до решения Учредительного Собрания оставалась у фактических владельцев, крестьян. К сожалению, сибирскому крестьянству это было «до лампочки», земли у него было навалом, а крестьянство за фронтом о колчаковских решениях так и не узнало. Но интересно, что в Архангельском крае, где аграрное законодательство разрабатывалось Северным правительством из эсеров и народных социалистов, крестьяне, получавшие некоторые сведения из Сибири, потребовали введения колчаковских, а не эсеровских законов, считая их более справедливыми и благоприятными.

Верховному правителю пришлось работать в сложнейшем узле международных противоречий, причем узле тройном. Во-первых, это был узел российской политики Англии, Франции, США, Японии. Во-вторых, узел их региональной, дальневосточной политики. В-третьих, сибирские миссии этих стран часто вынашивали собственные интересы, независимые от государственных. Так, японцы, прикомандированные к Семенову, регулярно получали крупные взятки, сглаживая в докладах Токио самые скандальные проявления «атаманщины». От имени Колчака в Париже работала Всероссийская дипломатическая делегация, представлявшая интересы «белой» России и добивавшаяся (безуспешно) представительства России на конференции держав-победительниц. Колчак относился к интересам Родины крайне щепетильно. Широко известен пример с Финляндией, готовой вступить в союз, но требовавшей за это признания своей независимости и территориальных уступок – Карелии, Кольского полуострова. Колчак решительно отказался, тем более что ответные обещания Финляндии были очень неопределенными. Адмирал заставил признать свой протекторат Бухару и Хиву, разрабатывал инструкции для Архангельска и Юга России.

При нем была создана правительственная комиссия по снабжению предметами первой необходимости населения местностей, освобождаемых от большевизма. Приказы Колчака категорически запрещали реквизиции у местных жителей, телесные наказания – даже при подавлении крестьянских восстаний. Он заботился о солдатах, прибавляя им жалованье, вникая в вопросы снабжения и быта, многократно ездил на фронт для личных проверок Пытался он бороться и с коррупцией, рассылая своих ревизоров. Причем карал не только за взятки, но и за попустительство взяточникам. Например, был арестован и отдан под суд начальник военных сообщений ген. Касаткин за то, что не принял мер против взяточничества коменданта станции Омск поручика Рудницкого. Правда, к ощутимым результатам эта борьба не приводила. Снимали и сажали десятки, а продолжали брать и спекулировать тысячи. Ведь коррупция и спекуляция порождались не «белогвардейщиной», а общим безвременьем, падением нравов и русской психологией. Не менее пышно, чем в белых областях, эти явления процветали и в Совдепии. Уж там-то скольких спекулянтов и взяточников ЧК с трибуналами перестреляли, а между тем сами были заражены коррупцией сверху донизу. Что уж говорить о Колчаке, если даже при Сталине коррупцию не извели – наоборот, еще шире развернулась! Где уж было бороться с этим злом белогвардейщине, старавшейся действовать в рамках старых российских законов?

И даже в последний, самый тяжелый год Колчак урывками, по мере возможности, возвращался к любимому делу своей жизни – освоению Севера и Арктики. При нем началось строительство Усть-Енисейского порта. В январе 1919 г. в Томске был создан Институт исследований Сибири, были организованы геологическая экспедиция Н. К Урванцева, Обь-Тазовская экспедиция, ботаническая экспедиция В. В. Сапожникова и гидрографическая Д. Ф. Котельникова. 23.04.19 образовался Комитет Северного морского пути во главе с участником экспедиции Ф. Нансена золотопромышленником С. В. Востротиным, и совместно с Архангельским правительством была организована арктическая экспедиция. Командовал ею известный полярник, сподвижник Колчака по прошлым исследованиям капитан 1-го ранга Б. А. Вилькицкий. Экспедиция на нескольких ледоколах прошла из Архангельска в Сибирь, доставив туда груз винтовок, и в ту же навигацию вернулась обратно, привезя в Северную область сибирский хлеб и валенки для армии. При экспедиции был и научный отдел во главе с К. К. Неупокоевым. Карта полярных морей висела в кабинете Колчака наряду с картой боевых действии. Глядя на нее, он отдыхал душой в минуты усталости, нервного перенапряжения и срывов… И мечтал когда-нибудь вернуться туда, в суровый Ледовитый океан, к близкому и родному делу…

Пожалуй, стоит процитировать и такие строки из дневника Будберга: «На свой пост адмирал смотрит, как на тяжелый крест и великий подвиг, посланный ему свыше… Едва ли есть еще на Руси другой человек, который так бескорыстно, убежденно, проникновенно и рыцарски служит идее восстановления единой и неделимой России. Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать, безвольный, бессистемный и беспамятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств, вечно обманывающийся и обманываемый, обуреваемый жаждой личного труда, примера и самопожертвования, не понимающий совершенно обстановки и неспособный в ней разобраться, далекий от того, что вокруг него и его именем совершается…»

Летом Сибирской армии Колчака пришлось расплачиваться за то, что ее командующий вовремя не поддержал Западную армию. Теперь красные обходили ее с юга, резали коммуникации, а с фронта навалились окрепшие и усилившиеся за счет пополнений 2-я и 3-я армии большевиков. 1.07 пала Пермь. Колчак наконец-то снял Гайду. Сибирская армия разделилась на 1-ю, под командованием Пепеляева, и 2-ю, Лохвицкого, грамотного и толкового генерала, в мировую войну командовавшего русской бригадой во Франции. Западная армия Сахарова стала 3-й. Главнокомандующим был назначен ген. Дитерихс. Произошли кадровые перестановки и у красных. Командующим Восточным фронтом стал Фрунзе. Планируя битву за Урал, он решил продолжить разгром южного крыла колчаковцев, наиболее потрепанного и деморализованного в майско-июньских боях.

Облегчил реализацию плана сам ген. Сахаров. Вместо того чтобы воспользоваться передышкой, вызванной перегруппировкой красных и переброской их соединений на Южный фронт, и как следует укрепиться на уральских перевалах, он 3.07, едва приведя в порядок разбитые части, легкомысленно бросил их в наступление на Уфу. Но ведь и Фрунзе использовал передышку для усиления оставшихся у него войск Когда корпус Каппеля завязал упорные бои, тесня правый фланг 5-й армии, Фрунзе тут же сделал ответный ход. Воспользовался тем, что основная часть войск Сахарова собралась вдоль железной дороги Челябинск – Уфа и направил в обход 26-ю и 27-ю дивизии (по 9 полков, от 1 до 3 тыс. чел. в каждом). По Бирскому тракту и горным тропам они должны были выйти на железную дорогу недалеко от Златоуста, отрезав каппелевский корпус. 2-я армия, наступавшая севернее, должна была обеспечить второе кольцо, повернув от Екатеринбурга на юг, к Челябинску. В задумке план привел бы к полному уничтожению армии Сахарова.

На этот раз главной задачи войска Фрунзе не выполнили. Малочисленные гарнизоны и заслоны белогвардейцев в горах остановить лавину красных полков, конечно, не смогли. Но задержали ее в коротких кровопролитных боях на переправах через реки Юрюзань и Ай, у селений Киги, Нисибаш, Дуван. Каппель успел выйти из готовящегося окружения Задержалась и 2-я армия, увязнув в сражении за Екатеринбург. Тем не менее, колчаковцы понесли очередное поражение, 13.07 – Златоуст, а 14.7 – Екатеринбург были заняты красными. После этого 2-ю красную армию расформировали, передав часть ее сил в 3-ю и 5-ю, а часть вместе со штабом и управленческим аппаратом передислоцировалась на юг для организации контрудара против Деникина.

В советской литературе неизменно рисуется трогательный, единодушный энтузиазм, с которым уральское рабочее население встретило «освободителей», массами ринувшись записываться в Красную армию, что, мол, и явилось одной их главных причин большевистских побед – поскольку за счет этого энтузиазма красные легко восстановили потери и смогли создать значительный перевес над колчаковцами. Да, главным фронтом уже стал не колчаковский, а деникинский. Центральная Россия перестала питать Восточный фронт пополнениями. Но в «энтузиазме» позволительно усомниться. Советских историков и писателей разоблачает сам Ленин. 9.06.19 он приказывает РВС Востфронта: «Мобилизуйте в прифронтовой полосе поголовно от 18 до 45 лет, ставьте им задачей взятие ближайших больших заводов вроде Мотовилихи, Матьяра, обещая отпустить, когда возьмут их, ставя по два и по три человека на одну винтовку».

Неплохой энтузиазм! Хватай и гони в бой, а цена освобождения – взятие большого завода, где можно мобилизовать поголовно новых. 2–3 человека на винтовку – т. е. вождь, посылая в атаки необученную толпу, заранее списывает в потери 50–60 %. Задавить мясом, закидать врага человеческими головами. А сзади, само собой разумеется, пулеметы коммунистических или интернациональных батальонов.

1.07 Ленин напоминает: «Крайне необходимо мобилизовать немедленно и поголовно рабочих освободившихся уральских заводов» – видимо, чтобы не допустить таких же восстаний, как в Ижевске и Воткинске.

19.07 «Следует принять особые меры – первое, для нерастаскивания оружия уральскими рабочими, чтобы не развилось у них губительной партизанщины, второе, для того, чтобы сибирская партизанщина не разложила наших войск».

Из Ижевска и Воткинска, где в 18-м после подавления восстания красные устроили массовые расправы, поголовно расстреливая семьи рабочих, ушедших к белым, в 19-м, при вторичном оставлении городов, ушли с колчаковцами 40–50 тыс. чел. В Омске образовался целый барачный городок ижевских беженцев. На их основе Ижевская бригада ген. Молчанова, понесшая большие потери в весенних боях, была развернута в дивизию. Нет, не очень-то единодушно и не очень-то восторженно встретил Урал красных, если от рабочих оружие приходилось прятать. А причиной побед стали массовые мобилизации, позволяющие не считаться ни с какими потерями.

В стане колчаковцев случилось самое страшное – началось разложение армии, усиливающееся от поражения к поражению. Когда посыпались удары, сразу всплыли все ее слабые стороны: и низкий уровень командования, и мобилизационный принцип формирования, и отсутствие спайки частей. Красные пустили в ход свое мощное оружие – пропаганду. Она слабо действовала, пока белые войска победоносно шагали к Волге. Не станешь же переходить к противнику, который в панике удирает… А когда пошли сплошные поражения, мобилизованный мужик начал кумекать по-своему: стоит ли погибать? Солдат с Урала и из Поволжья видел, как армия все дальше отходит от его деревни, а в перспективе рисовалось отступление на бесконечный российский восток. Верным способом вернуться домой казались дезертирство и плен. Солдат из Сибири видел, что в условиях катастрофы гораздо выгоднее вернуться домой в рядах победителей-красных. С тыловыми пополнениями до него доходили слухи о восстаниях и партизанщине, разливающейся в родных краях и тоже усиливающейся по мере поражений… Пошли случаи сдачи в плен и перехода к врагу целыми подразделениями. Ни на юге, ни на северо-западе столь массовой сдачи и измены не наблюдалось – это характерно только для востока и севера, где комплектование армий было мобилизационным, и где советская власть оказалась быстро сброшенной, не успев развернуть на полную катушку свои злодеяния.

Белые армии таяли. А красные получили еще один существенный источник пополнений – перебежчиков и пленных тут же ставили в строй. Чтобы не было никаких фокусов, распихивали понемногу в надежные части и гнали «искупать кровью вину». Колчаковское командование остановить процесс распада не могло. Большинство младших офицеров составляли прапорщики из гимназистов и юнкеров, попавших на фронт после краткосрочных курсов. Старые солдаты называли таких «шестинедельными выкидышами». Ни малейшим авторитетом они обладать не могли. В трудных ситуациях терялись, порой паниковали, становились для подчиненных обузой, а не спасителями, умеющими найти выход. Да и офицеры военного времени, более опытные, перестали быть надежной опорой командования. Память жутких офицерских расправ 17-го была слишком свежа – и у них, и у солдат, среди которых имелось немало фронтовиков, участвовавших в подобных расправах. Когда такие же эксцессы появились и в колчаковской армии, многие офицеры стали в критической ситуации бросать свои подразделения, опасаясь, что их перебьют или уведут к красным.

Между тем штаб Верховного во главе с Лебедевым разработал новый кардинальный план разгрома большевиков. Генералу Дитерихсу, отличному командиру и превосходному тактику, но – увы! – неважному стратегу, план понравился. На бумаге и впрямь все выглядело красиво. 5-ю армию Тухачевского заманивали в Челябинск, как в ловушку. Севернее города начинала наступление группа Войцеховского из 16 тыс. чел., перерезая железную дорогу Челябинск – Екатеринбург. Южнее атаковала группа Каппеля из 10 тьгс. чел. и перерезала магистраль Челябинск – Златоуст. В лоб наступала группа генерала Косьмина.

23.07 красные пошли на штурм Челябинска и на следующий день заняли город. Тотчас же перешли в контрнаступление фланговые группировки белогвардейцев. Поначалу операция развивалась удачно. Войцеховский, ударивший в стык между двумя красными дивизиями, разметал их и глубоко вклинился в расположение противника. Теснил большевиков Каппель… Но план Лебедева упустил ряд «мелочей». Например, что сильная армия, опираясь на ресурсы большого города, вовсе не обязательно запаникует под угрозой окружения и бросится наутек, как 5 месяцев назад. Что она может принять сражение на равных Не учитывал он и того, что севернее наступала 3-я армия красных, которую командование тут же повернуло во фланг Войцеховскому. Одну дивизию из резерва фронта немедленно двинул Фрунзе, нацелив ее на белые тылы. И пошло побоище…

Потери с обеих сторон были огромными, но красные легко компенсировали их. В одном лишь Челябинске «поголовной» мобилизацией за несколько дней набрали 8,5 тьгс. чел. Белые бросали сюда все, что могли. Три дивизии были сняты с переформирования почти неподготовленными. И все перемалывалось в челябинской мясорубке. Жесточайшие бои продолжались 7 суток 29.07 Дитерихс двинул в бой последние колчаковские резервы – две сибирские дивизии, вообще только еще формирующиеся, даже не прошедшие курсов стрельбы. Но и это усилие не принесло перелома. А затем ход сражения, колебавшийся туда-сюда, надломился в пользу красных. Битва неумолимо стала превращаться в разгром белогвардейцев. Поражение было полным. Только пленными колчаковцы потеряли 15 тьгс. То, чего не удалось добиться Фрунзе между Уфой и Златоустом, случилось благодаря просчетам колчаковской Ставки под Челябинском. Окончательно надорвавшиеся, потерявшие и стратегическую инициативу, и значительную долю боеспособности, белые армии оставили Урал и отступали в Сибирь. С этого времени власть Колчака была обречена. Дальнейшее ее существование определялось уже не фронтовыми операциями, а сибирскими расстояниями…