35. Кошмар над Россией

Никогда не говорите «хуже быть уже не может». Опыт подсказывает, что в любой паршивой ситуации – может. Так и в России с 17-го в каждый отдельный момент казалось, что дальше некуда, хуже попросту не бывает. А становилось еще хуже. Будто на страну обрушились все бедствия Апокалипсиса. Надвигались эпидемии. Тиф. Его завезли из Турции и Персии солдаты Закавказского фронта. Первым очагом стал Северный Кавказ, 11-я армия. Через Царицын тиф потек в центральные губернии, через пленных проник к деникинцам. Если летом солнце и вода кое-как сдерживали распространение, то осенью тифозная эпидемия пошла гулять по нарастающей. С запада в Европейскую Россию пришел тяжелый вирусный грипп-«испанка». Грязь, антисанитария, отсутствие отопления в городах, порушенная система здравоохранения, массовые миграции войск и беженцев способствовали разгулу заболеваний и высокой смертности.

Все суровее становился голод. И вызван он был отнюдь не «кольцом фронтов». В 18-м урожай был хороший, крестьяне спешили засеять всю захваченную землю. И самих крестьян в армию еще не подгребли. Ну как мог возникнуть голод в стране, являющейся крупнейшим мировым экспортером зерна? А возник он по двум причинам – из-за большевистской бесхозяйственности и большевистской продовольственной политики. Можно ли объяснить «кольцом фронтов» факт, что в Астрахани вдруг не стало… рыбы?! За всю войну ни в одной белогвардейской области, в каком бы кольце она ни была, голода не наблюдалось. Все беженцы из Совдепии отмечают резкую разницу при переходе границы германской оккупационной зоны. С одной стороны – мрак, нищета, голод, а в соседнем селении бойкая торговля продуктами, изобилие, кажущееся сказочным, – вплоть до шоколада, свободно продающегося в любой лавке… Красный командир и дипломат Н. Равич пишет в воспоминаниях: «Переходя на сторону Красной армии, крестьяне попадали совсем в другую обстановку. Суровая дисциплина, жертвенность ради революции, голод и холод, излишки хлеба и топлива отправлялись в Москву и Петроград, население которых в них нуждалось».

Позвольте, да что же это за прорва такая, Москва с Петроградом, что вся Европейская Россия их кормит, а там все равно голод?

Просто вся мудрая ленинская теория с самого начала показала полную несостоятельность. Значительная часть продовольствия, отобранного продотрядами, ими же пожиралась, перепродавалась, пускалась на самогон. Уже тогда во главу угла был поставлен план, бумажная отчетность. Задача продотрядов была выполнить и перевыполнить, награбить не меньше установленной нормы – и они рапортовали о выполнении. А хлеб гнил в элеваторах, неприспособленных хранилищах, под открытым небом, скот издыхал, рыба и сало тухли – до этого уже никому дела не было. И в Москве с Петроградом, для пропитания которых грабились столько губерний, рабочие и совслужащие получали по карточкам мизер, карточки «нетрудовых элементов» не отоваривались почти никогда, их владельцам предоставлялась возможность умирать или выкручиваться, кто как может. Тем не менее, большевистские вожди тупо и упрямо продолжали пихать страну в собственные теоретические схемы, ползущие по швам.

Мало того – пытались углублять эксперименты. Вслед за продразверсткой, войной против «кулака» начиналась… коллективизация! Колхозы – сталинское детище, но совхозы – ленинское. Они начали создаваться в 1918-м с принудительной записью крестьян в «рабочие». 8.11 на совещании делегатов комбедов Ленин комментировал: «Против середняков мы ничего не имеем. Они, может быть, и не социалисты и социалистами не станут, но опыт им докажет пользу общественной обработки земли, и большинство из них сопротивляться не будут».

Представляется любопытным, что возглавил первую кампанию по коллективизации коммунист Семен Середа – до революции один из видных масонских иерархов России.

Большевики сочли, что ленинскую схему построения государства-машины уже можно претворять в жизнь: политических конкурентов устранили, бунты подавили. В конце 18-го вышел вторым изданием фундаментальный труд Вождя «Государство и революция».

Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы… Уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой». А теоретик, «любимец партии» Бухарин, разъясняя требования момента, писал: «Принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

В дополнение к эпидемиям, голоду и разрухе косил жертвы террор. Возникнув сразу после прихода совдепов к власти, он после установления однопартийного правления в июле окончательно легализовался, окреп, принял готовые формы расстрелы по приговорам, внесудебные расстрелы, институт заложников и т. п. Но глобальный размах красный террор набрал в сентябре. 30.08, отомстив за расстрел ни в чем не повинных друзей, одиночка, поэт-романтик Каннегиссер убил председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого – тупого и страшного человечка, которого даже большевики порой звали за глаза «злобным карликом». В тот же день в Москве произошло покушение на Ленина. История темная, неоднозначная, и вряд ли Ф. Каплан имела к этому отношение. Больная, полуслепая женщина, она, по-видимому, просто попалась под руку. К эсерам она никогда не принадлежала, ни улик, ни признаний против нее нет. Все доказательства ее вины всплыли только в 1922-м, на сфабрикованном процессе эсеров, причем из уст подсадных чекистских провокаторов Семенова и Коноплевой.

И появилось знаменитое постановление Совнаркома и ВЦИК о красном терроре: «Предписывается всем Советам немедленно произвести аресты правых эсеров, представителей крупной буржуазии и офицерства… Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, очистить наш тыл от белогвардейской сволочи… Ни малейшего промедления при применении массового террора… Не око за око, а тысячу глаз за один. Тысячу жизней буржуазии за жизнь вождя! Да здравствует красный террор!»

Было куда больше тысячи. Хотя число жертв никому не известно, в одном Петрограде расстреляли 900 – цифра из письма Бонч-Бруевича. В Москве не меньше 600 (фамилия Каплан опубликована в №б «Еженедельника ВЧК», а в каждом – список на сотню). А сколько по другим городам, губерниям, уездам? Протокол заседания ВЦИК от 31.08.18 содержит следующие указания: «Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районам право самостоятельно расстреливать… Устроить в районах маленькие концентрационные лагеря… Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки. Ответственным товарищам ВЧК и районных ЧК присутствовать при крупных расстрелах. Поручить всем районным ЧК к следующему заседанию доставить проект решения вопроса о трупах…»

Член коллегии ВЧК Лацис писал 1.11.18 в газете «Красный террор»: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».

Это было не просто массовое убийство. Красный террор обрекал на уничтожение все воспитанное, образованное, интеллигентное. Ну какая буржуазия осталась в Совдепии к осени 18-го? Все состоятельные промышленники и банкиры давно разъехались за границу, на Украину, в Сибирь. Под гребенку шла интеллигенция – чиновники, студенты, учителя, врачи, гимназисты. Гибли члены семей – женщины, дети, старики. Счет-то везде шел на количество. А кого проще набрать, как не самых беспомощных?

В XX веке в Европе начали вполне легально применяться пытки. И чекистские издания, даже не секретные, а вполне открытые – «Красный меч», «Красный террор», «Еженедельник ВЧК» – вполне открыто обсуждали вопрос о применимости пыток с точки зрения марксизма. И дедушка Ленин во всем поддерживал палачей. 7.11.18 г. на митинге сотрудников ВЧК он сказал им «Когда я гляжу на деятельность ВЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю – это обывательские толки, ничего не стоящие».

А когда возник скандал в верхах, как раз из-за публикаций о пытках, Ильич провел в ЦК постановление о том, что «на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работа которой протекает в особо тяжелых условиях».

А ведь террор шел не только по линии ЧК Как грибы, разрастались и множились новые карательные органы. Народные суды, Рабоче-крестьянские ревтрибуналы, Революционные желдортрибуналы. Революционные военные трибуналы. Революционные трибуналы ВОХР, армейские особые отделы… Все это существовало параллельно. А карательными правами, вплоть до расстрелов, обладали и Советы всех степеней, даже сельские, и комбеды, и армейские командиры с комиссарами всевозможных рангов, и различные уполномоченные центра, и продовольственные, заградительные, карательные отряды. А «чистки» прифронтовой полосы? Директива наркома внутренних дел Петровского от 30.08.18 г. требовала «направить все усилия к безусловному расстрелу всех, замешанных в белогвардейской работе», ставя в один ряд офицера, чиновника, истопника казармы и сестру милосердия Над Россией продолжала сгущаться жуткая, сатанинская ночь.