75. Священная война

Сталин перед войной неоднократно принимал решения, противоположные решениям Николая II. Это не случайно. На процессах над изменниками в 1930-х купили себе жизни высокопоставленные эмиссары масонской «закулисы» Радек и Раковский, выложили все, что им было известно. Сталин знал, как вовлекали Россию в Первую мировую, как западные союзники подставляли и погубили ее. Когда Англия и Франция снова принялись лгать и двурушничать, Сталин отвернулся от них, предпочел договориться с Германией. Опять же, это позволяло вернуть западные области, отнятые у России. Как только Николай II понял, что война неизбежна, он объявил мобилизацию — и именно ее немцы использовали как повод к войне. Сталин это тоже знал. Он старался избежать подобного развития событий, требовал не поддаваться на провокации. Но война с Советским Союзом была в Германии давно предрешена, и провокации были Гитлеру не нужны. Он напал без всякого повода…

Некоторым советским военачальникам довелось как будто вернуться в собственное прошлое, перескочить на четверть века назад. Прапорщик Суджанского полка Георгий Сафонов завершил Первую мировую на Румынском фронте, останавливал немцев под Яссами. Новую войну генерал-лейтенант Сафонов встретил там же, командовал Приморской армией, защищал Одессу. Иван Конев в той войне был фейерверкером в артиллерийской бригаде. В июле 1941 г. генерал Конев принял первый бой по «старой специальности», организовывал под Витебском оборону из отдельных подразделений, заменил убитого командира батареи, а потом и наводчика, сам стрелял по лезущим немецким танкам.

Сталин к этому времени уже взял курс на возрождение патриотических ценностей. Изменилось преподавание истории, вернулась на полки классическая русская литература, в армии восстановились офицерские и генеральские звания, было реабилитировано казачество. Но такой поворот начал осуществляться только с середины 1930-х. В войну вступило поколение, которое воспитывалось в духе «пролетарского интернационализма». Твердо усвоившее, что иностранные солдаты — «братья по классу», а слово «патриот» считавшее бранью. Поколение, забывшее подвиги отцов и дедов, громившее храмы и гордившееся безбожием.

Оно было насквозь пропитано той же самой идеологической отравой, в свое время разложившей царскую армию, и результаты стали аналогичными. Война началась такими же явлениями, какими закончилась для России Первая мировая — солдаты целыми полками бросали оружие, сдавались, разбегались и дезертировали. За полгода в плену оказалось 3,9 млн. человек! Сотни тысяч осели в «примаках» у украинских и белорусских баб.

Но старшее поколение еще сохранило в душе понятие Отечества, а многие и Веру. К. К. Рокоссовский в период отступления зашел в деревенскую избу, где лежал больной старик, дважды раненный в Первую мировую. Посмотрел он на командиров и сказал: «Я старый солдат, воевал с немцами. Мы врага на русскую землю не пустили. Что же вы делаете?» Маршал писал: «Эти слова помню и по сей день. Я ощутил их, как пощечину. А старик добавил: «Если бы не эта проклятая болезнь, ушел бы защищать Россию»… Рокоссовский вспоминал и другой эпизод. Врага пытались остановить под Ярцевом, собирали фронт «из ничего», из разрозненных отступающих частей, подкреплений. При атаке немцев бойцы привычно побежали. «Среди бегущих — солдат, такой усач из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит и покрикивает: «Команду подай!.. Кто команду даст?… Команда нужна! — что-то созрело в нем, и он сам гаркнул, — Стой! Ложись! Вон противник — огонь! — я этого усача и сейчас представляю, как живого».

Рокоссовский вообще ценил ветеранов Первой мировой. В боях на Смоленском направлении и под Москвой к нему приходили наспех собранные разношерстные пополнения, и он старался выявить участников прошлой войны, назначал их командовать отделениями, взводами, ротами. При формировании Брянского фронта генерал Батов встретил в окопах бывшего сослуживца Баркова, в свое время командовавшего отделением в лейб-гвардии стрелковом полку. Рокоссовский, узнав об этом, сразу спросил: «Батальон потянет?» (в итоге рядовой был назначен помощником командира роты).

Люди старших поколений приходили на смену сдавшимся, на подкрепление растерянным и деморализованным двадцатилетним. А солдаты царской армии были воинами с большой буквы. Они прошли огонь и воду, получили великолепную выучку, и они-то не обманывались насчет «братьев по классу». Они знали — если германец пришел в Россию, его надо бить. Но знали и то, как его бить. Генерал армии И. М. Третьяк в 1941 г. только что закончил училище и был направлен в 32-ю дивизию, державшую оборону на славном Бородинском поле. Он тепло вспоминал старшего адъютанта батальона — бывший штабс-капитан пошел на фронт добровольцем и учил зеленых лейтенантов премудростям боевого искусства. А на Волоколамском направлении встала насмерть дивизия бывшего брусиловского фельдфебеля генерала И. В. Панфилова.

Солдат прежней войны было много среди ополченцев, и происходило невероятное. Во все времена и во всех странах ополченские части считались второсортными, а в Великую Отечественную эти части, плохо вооруженные, состоящие из запасников старших возрастов, останавливали и побеждали врага, нередко превращались в гвардейские. Много ветеранов было во второочередных сибирских дивизиях, прикрывших последние рубежи под Москвой. Они и воевали по-старому: основательно, крепко, а комиссары делали вид, будто не замечают крестов на шеях. Много их было и в коннице. После первых жарких схваток на доукомплектование кавалерийских корпусов Белова и Доватора приходили в основном старые казаки, бывшие унтера и солдаты драгунских, гусарских, уланских полков.

И может быть, не случайно, как раз корпус Белова начал контрнаступление под Москвой на 10 дней раньше, чем на других участках. Отбил у врага самые первые километры, вернуть которые немцы уже не смогли. А старый солдат Конопля, воевавший в 14-м, партизанивший в 18-м и тяжело раненный в атаке на г. Клин, говорил военному корреспонденту: «Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет…»

Ну а другим пришлось учиться. И не только учиться воевать — учиться любви к свой Родине. В первые полгода войны никакого массового народного сопротивления не было. На Украине, в Белоруссии, западных районах России еще помнили «культурную» оккупацию 1918 г. После большевистских коллективизаций, раскулачиваний, религиозных гонений казалось — может, так будет лучше? Врага нередко встречали хлебом-солью, открывали церкви… Но пришли совсем не избавители. В 1918 г. немцы сдерживались, потому что их стране было слишком туго. А в 1941 г. они считали себя хозяевами.

Точно так же, как в 1914 г., германское командование пустило в ход «превентивный» террор. Сразу запугать, чтобы и мысли не возникло о враждебных акциях. Но теперь террор применяли в еще больших масштабах. Белорусские, украинские, русские деревни заполыхали не в ответ на действия партизан, а просто так, для острастки. Улицы захваченных городов оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от «саботажа» до незарегистрированных домашних животных. Начались расстрелы заложников по любому поводу. В первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный провод. В Великих Луках расстреливали девушек за «неисполнение распоряжения военных властей» — за отказ идти в солдатский бордель. Широко развернулись и расправы над «коммунистическими активистами», к коим до кучи причисляли депутатов захудалых сельсоветов, бригадиров, родственников советских офицеров, да еще и истребляли целыми семьями. Так, в Бахмаче сожгли в станционном складе 300 «стахановок» с детьми. Полным ходом пошли «реквизиции» с насилиями и грабежами.

Опыт «особого обращения» с русскими пленными немцы тоже выработали еще в прошлую войну. А сейчас их, вдобавок, оказалось чересчур много. Но стоило ли церемониться с «недочеловеками»? Приказ Кейтеля от 8 сентября 1941 г. разрешил «как правило» применять против них оружие. То бишь, расстреливать, чтобы не возиться. А лагеря в большинстве представляли собой огороженные участки открытого поля, пленных держали на солнцепеке и холоде без крыши над головой, без еды. В первую же зиму сдавшиеся миллионы почти целиком вымерли. Потом спохватились, что погибло столько молодых мужчин, а в хозяйстве не хватает рабочих рук. Вышли из положения еще одним испытанным способом, принялись угонять в рабство мирных граждан. Начали подгребать и «примаков», устроившихся по деревням. Вот тогда-то и стало шириться партизанские движение.

Германское руководство извлекло из пыли старые проекты германизаций и депортаций. Опять же, доработало их, расширило. По плану «Ост» (колонизации восточных земель) предусматривалось «выселить» поляков — 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев — 50 %, украинцев — 65 %, белорусов — 75 %. А куда их надо «депортировать», на этот раз подразумевалось четко, поскольку евреи «подлежали выселению» на 100 %. В начале 1941 г., перед вторжением в Россию, Гиммлер провел совещание в Везельсбурге и поставил перед подчиненными задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов»: требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 млн.

Для такого количества лагерей смерти не хватало. Трещали пулеметы и автоматы, наполнялись телами противотанковые рвы на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, испытывались машины-душегубки на Дону и Кубани. Там, где подходящих рвов не было, их рыли сами обреченные. Объем использовали по-научному, рационально. Для этого мужчин и женщин заставляли ложиться впритирку лицом вниз. Хлестали пули, и на их трупы укладывался второй слой, пока еще живых. Потом третий… Боевые потери Советского Союза и Германии во Второй мировой войне были равными (в СССР — 8,5 млн, немцы и их союзники потеряли столько же). Но в нашей стране погибло 17 млн. мирных жителей. Основная часть — русские, белорусы, украинцы. Поголовно уничтожали цыган. Немало истребили и евреев. Когда советская армия отступала из Западной Украины и Белоруссии, они часто отказывались эвакуироваться. Их старики помнили, что при немцах и австрийцах они оказывались в привилегированном положении, внушали соплеменникам не слушать призывов уходить. Рассказывали, какие культурные люди германцы, а известия о расправах наверняка ложь.

О зверствах узнавали наши солдаты и офицеры на фронте, узнавали в советском тылу: выходили люди из окружений, сбежавшие из плена, в контрнаступлениях отбивали города и деревни. Приходило понимание, что война действительно Отечественная. Что без Отечества, оказывается, нельзя — от этого зависит и жизнь всего народа, и твоих близких, и тебя самого. Возвращалась и вера в Господа. Как было не обратиться к Нему женам и матерям солдат, ушедших в месиво сражений? Как было не обратиться к Нему самим солдатам перед лицом смертельной опасности — даже тем, кого воспитывали в духе атеизма? С этого и начиналась Победа… Советское правительство действовало в том же направлении. Еще в 1939 г. Сталин распорядился прекратить гонения на священнослужителей, а с началом войны в уцелевших храмах шли службы, люди стекались на них во множестве. Церковь обращалась к мирянам, призывала на подвиг. Генерал Жуков, выезжая на самые напряженные участки фронта, возил с собой чудотворную Казанскую икону Божьей Матери, Защитницы Руси. В 1942 г. власти официально объявили о праздновании Пасхи Христовой, возродилась и Московская Патриархия.

Сталин во время войны опять нередко поступал противоположно царю. Николай II не хотел подвергать подданных лишениям, позволял тылу жить вполне мирно. Не вмешивался в дела промышленности и хозяйства, оставил их в ведении министров, дал широкие полномочия ВПК, Земгору. Сталин немедленно перевел страну на военное положение. Мобилизовал экономику и лично контролировал ее, возглавив Государственный Комитет Обороны. Царь держал себя очень лояльно по отношению к союзникам. По возможности, шел навстречу их требованиям, а то и капризам. А сам в случае какой-либо нужды выступал довольно вежливым просителем. Сталин тоже строго выполнял союзнические обязательства. Но обращался с западными партнерами твердо. Считал их должниками России, а себя — вправе предъявлять им решительные требования. Наоборот, вынуждал их быть скромными просителями, и это оказывалось гораздо эффективнее. Слушались, соглашались. Даже не пытались заноситься, как прежде. Авторитет России в антигитлеровской коалиции был куда выше, чем в составе Антанты.

Немцы, как и в прошлой войне, делали ставку на внутренний раскол нашей страны. Использовали остатки троцкистской и бухаринской оппозиции, прибалтийских, украинских, крымских, кавказских националистов, обманами привлекли к себе многих казаков, создавали формирования власовцев. Они достигли куда больших успехов, чем в Первую мировую, в германских войсках служило 800 тыс. советских граждан! Но взорвать государство не удалось. Патриотические устои оказались прочнее, а попытки разрушительной работы сурово пресекались. Мог ли кто-нибудь на советских заводах призывать к забастовкам, а в армии вести пораженческую агитацию? Вместо расшатывания шло сплочение, и цифры говорят сами за себя. Если в 1941 г. в плен попало 3,9 млн. солдат и офицеров, в первой половине 1942 г. 900 тыс., то за остальные 3 года войны 650–900 тыс.

Просчеты Первой мировой не повторялись, зато лучшее перенималось. В Красной армии была принята «ячеечная» система обороны, цепочки одиночных окопов. Тимошенко, Конев, Рокоссовский, начальник инженерных войск Западного фронта Галицкий, принялись вместо этого внедрять прочные траншейные позиции. Назначали инструкторами солдат и офицеров, которым довелось строить оборонительные рубежи в прошлой войне. Рыбалко при формировании своей танковой армии лично учил командиров, как правильно оборудовать траншеи, блиндажи, укрытия от артогня. По опыту школ прапорщиков были созданы курсы младших лейтенантов, начали готовить командные кадры из отличившихся солдат и сержантов. Возродилась гвардия, лучшим полкам и соединениям присваивали звания гвардейских. Появились суворовские и нахимовские училища по образцу кадетских школ. Менялась форма, на плечи воинов вернулись погоны. Вернулась Георгиевская лента на орденах Славы.

Воевал и опыт тех, кого уже не было в живых. В Финском заливе почти без изменений применили план минных постановок, разработанный Эссеном и Колчаком, он сыграл решающую роль в морской обороне Ленинграда. А при подготовке Львовско-Сандомирской операции маршал Конев затребовал из военно-исторического отдела генштаба материалы по Брусиловскому прорыву. Чтобы преодолеть мощную позиционную оборону врага, во многом повторил указания Брусилова — меры по обеспечению скрытности, по подготовке командиров и личного состава, по организации артиллерийского наступления, разведке. Точно так же, как в 1916 г., батареи выдвигались в последний день, точно так же вели пристрелку отдельными орудиями, командиры рот и батарей получали детальные «карты-бланковки» своих участков с обозначенными объектами и целями. Брусиловский опыт с картами оказался настолько удачным, что его потом использовали во всех операциях до конца войны.

Укрепляя фронт, советское командование обратилось к созданию новых казачьих соединений. Они формировались, как в старину. Генералы Горшков, Кириченко и другие ехали по донским, кубанским станицам. К ним стекались седые бородачи, приводили сыновей, племянников, а то и внуков, колхозы давали коней. Дрались героями. 52-летний казак Недорубов сам сформировал сотню, в боях на Кагальнике собственноручно перебил больше 70 гитлеровцев, стал Героем Советского Союза. В сражениях за Кавказ вывозили тяжелораненых казаков, машины кидало и трясло по разбитым дорогам, и чтобы не кричать от боли, они запевали казачьи песни… Было создано 17 кавалерийских корпусов, в 1943 г. их свели в 8, но укрупнили, усилили зенитками, артиллерией, стали придавать им танковые части, и возникли конно-механизированные группы — такие соединения готовились создавать еще в 1917 г., да не успели. Все 8 корпусов заслужили звания гвардейских.

Вновь прославились и пластуны. На Кубани из добровольцев была сформирована 9-я пластунская дивизия П. И. Метальникова. Генерал Штеменко описывал ее: «Бойцы — молодец к молодцу, много бравых добровольцев с Георгиевскими крестами на груди». В боях за Тамань и Крым дивизия показала настолько высокие боевые качества, что была взята под контроль Сталиным и использовалась только по указаниям Ставки. А Борис Полевой, посетивший ее в Галиции, рассказывал про «дядьку» Ивана Екотова Он командовал взводом связи, а по совместительству вел работу с молодым пополнением. Полевой записал его беседу:

«Было раз еще в ту, царскую войну, когда ваши папы и мамы еще под стол пешком ходили, было такое дело. Надо было взять вражью крепость. Она вот тут вот где-то недалеко. Пошла стрелковая дивизия в атаку, а из крепости по ней «максимы»: та-та-та. Отбита атака. Пошли снова. И опять отбита. Стоит эта крепость, и ни черта ей не делается, как его там достанешь, австрияка?… У них каждая травиночка в предполье пристреляна была… Ну видит начальство такое дело и посылает оно нас, казаков. С вечера нас офицеры с головы до ног осмотрели: как и что, не бренчит ли что, не валюхается, а как ночь сгустелась, мы и поползли. Гренадеры наши на другой стороне крепости пальбу открыли, а мы молча, тишком. Еще в предполье бешметы скинули, разложили их, будто цепь залегла, а сами дальше… Проходы в проволоке проделали, и все молча. Расчет такой: утром, как рассветет, они с укреплений беспременно бешметы наши заметят. Ага, мол, вон где цепь, и начнут по ним палить. А мы ползем да примечаем, где у них офицерский блиндаж, где пулемет, где орудие, и врага себе по плечу выбираем. Когда солнышко поднялось, заметили австрияки наши бешметы, и ну по ним палить. Палят, а мы уже у самого вала. Тут господин офицер свисток дает. Ура-а! До их траншеи два шага. Они ахнуть не успели, а мы уже кинжалами орудуем… Вот, зеленые, что это есть, пластуны». Замполит пояснил писателю, что потери во взводе Екотова всегда были самыми маленькими.

Кто-то из воинов прошлой войны уже не мог занять место в строю по возрасту, по здоровью. Но и они старались что-то сделать для победы. Крестьянин Дмитрий Николаевич Темин под Минском нашел на груди убитого офицера знамя 24-й дивизии. Сберег, а потом нес это знамя на параде — с седой бородой, в старой гимнастерке с Георгиевским крестом, а по бокам шагали ассистенты, молодые офицеры, сверкая советскими орденами. Генерал Батов вспоминал, как рыбак Саенко помогал наводить переправу через Днепр. «В ночь перед атакой старик вышел проводить бойцов. Люди несли к реке лодки, а он стоял у кустов на краю торфяного луга в чистой рубахе, а на груди у него было четыре Георгиевских креста. Так старый русский солдат просто и ясно выразил ощущение праздника, овладевшее им в канун броска наших войск через Днепр… Мы постояли рядом, и знаете, вдруг в памяти мелькнули дни военной молодости — тогда, в 16-м году, учителями моими были вот такие же бородачи. Павел Абрамович Саенко стоял рядом, глядя вслед уходившим к Днепру бойцам, и на его лице было выражение спокойствия и удовлетворения. Посмотрел я еще раз на его чистую заплатанную рубашку со старыми наградами и от души обнял ветерана».

А когда наша армия вступила в западные районы Украины, Белоруссии, в Польшу, неоднократно происходили похожие случаи. К советским генералам подходили пожилые местные жители, и, вытянувшись в струнку, по-русски докладывали: «Ваше превосходительство! Рядовой такой-то, находившийся в бессрочном отпуску, прибыл для дальнейшего прохождения службы!» Те, кто сам воевал в Первую мировую, описывали подобные эпизоды с уважением, кто помоложе — с иронией. Они не разглядели в поступках стариков того, что увидели сами старики. А они увидели возрождение великой России…

Русские победоносно шагали по Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Германии, Австрии. Поили коней из Дуная, Шпрее, Эльбы. Поили и «железных коней», заливали радиаторы машин и танков. 62-летний казак 5-го Донского кавалерийского корпуса Парамон Самсонович Куркин всю войну носил на груди 4 Георгиевских креста, а завершил ее в Вене, и рядом с крестами красовались 4 ордена Боевого Красного Знамени. А участника Брусиловского прорыва старого сапера Пичугина перед форсированием Днепра генерал Батов спросил о предстоящих трудностях. Он ответил: «Трудности что… Трудности забудутся, победа останется». Он дошел до победы, наводил мост через Одер.

Воины и народ встретили победу на Светлую Пасху Христову. В 1945 г. Пасха совпала с днем св. Георгия Победоносца, 6 мая. А в ночь со вторника на среду Светлой недели Германия подписала безоговорочную капитуляцию. В Москве полыхал в небе красочный салют, а по всей стране звонили колокола, в храмах звучали благодарственные молебны, мерцали огни свечей, сияли светлые лица. От священников и друг к другу неслась радость «Христос Воскресе», и добавлялось — «с Победой!» Да, Россия стала уже другой, изменившейся. Но она снова была единой и могучей, и одолеть ее не мог никто…

Войска возвращались домой. Весело грузились в эшелоны, на станциях гремели оркестры. Марши тоже были другими, советскими, но играли и старое полюбившееся «Прощание славянки». Марш, звучавший и в 1914, и в 1941 г. Он будет звучать и дальше, провожать воинов и на афганскую, и на чеченскую. Как там поется-то?