56. О забытых героях…

В любых масштабных операциях неизбежны накладки. В Полесье должна был совершить обходной маневр на Ковель маневренная группа Гилленшмидта из 46-го пехотного и 4-го кавалерийского корпусов. Но 46-й был только что сформирован из новобранцев, а для кавалеристов прорывать оборону было слишком сложно. Сделать этого не сумели. А резервов Юго-Западный фронт не получил, он же, как считалось, наносил лишь вспомогательный удар. Клещи под Ковелем не удались. Это было не страшно, если бы наступал Западный фронт. Но он стоял на месте, у вырвавшейся вперед группировки 8-й армии остался открытым правый фланг, и разрыв увеличивался.

Брусилов просил ускорить удар соседей. Но Эверт готовил прорыв фундаментально. Немцы обнаружили его подготовку, без труда установили, что русский Западный фронт намеревается атаковать у Молодечно и Сморгони, наращивали здесь силы и оборону. Разведка доложила об этом Эверту, и он счел, что нужна еще и дополнительная подготовка. Вдобавок в Белоруссии зарядили дожди, развезло дороги. Эверт теперь сообщал, что не сможет наступать ни 10 июня, ни 15-го, как намечалось изначально, а только 17-го. Брусилов соглашался даже на такой срок, но просил, чтобы его поддержала соседняя, 3-я армия Леша. Но по планам она вообще не должна была наступать, у нее было мало войск и артиллерии, а чтобы изготовить ее к удару требовалось еще большее время.

Ставка и сама оказалась не готова к столь серьезным успехам Брусилова. Алексеев понимал его положение, но соглашался и с доводами Эверта. Возразить на них было нечего. А кардинально ломать планы, переносить все усилия на Юго-Западный фронт и отменять наступление Западного Алексеев не решался, оно так долго и нелегко готовилось. Он принял компромиссный вариант. Отменил вспомогательный удар Северного фронта, от него особых результатов все равно не ожидали. Куропаткину предписывались только демонстрации, один корпус и дивизион тяжелых орудий забирали от него к Брусилову, еще несколько соединений в 3-ю армию Леша. А Эверту разрешили наступать у Молодечно 17 июня, но на других направлениях предпринять атаки в помощь Юго-Западному фронту.

12 июня на участке 3-й армии атаковал 31-й корпус Мищенко, силясь продвинуться вперед и прикрыть фланг группировки Каледина. Но один корпус против сильной обороны ничего не смог сделать. 15 июня 4-я армия генерала Рагозы нанесла отвлекающий удар у Барановичей. Здесь также наступал один Гренадерский корпус, но он неожиданно захватил две линии германских позиций, ряд важных высот, солдаты проникли и в третью линию траншей. Целью атаки была лишь демонстрация, отвлечь немцев на себя, и пришлось даже оттягивать назад слишком вырвавшиеся части. Однако успех у Барановичей резко переменил настроение Эверта. Он представил в Ставку данные, какие мощные укрепления наворотил противник у Молодечно и Сморгони и принялся доказывать, что штурмовать их бесполезно. Если прикажут, он начнет, но уверен в провале. Иное дело, если перенести удар к Барановичам. Хотя на это потребуется еще 12–16 дней…

К великому сожалению, в полной мере сказалась слишком мягкая натура Алексеева. Для военачальника она оборачивалась серьезнейшим недостатком. Он не считал себя вправе вмешиваться в прерогативы командования фронтов и армий. Например, при наступлении Брусилова 17-й корпус 11-й армии и 32-й корпус 8-й армии завязли в лобовых боях на р. Икве. Алексеев подсказал решение, оставить на Икве лишь заслон, оба корпуса сдвинуть севернее и ударить с фланга на Рудню-Почаевскую. Но при этом начальник штаба Верховного Главнокомандующего счел нужным деликатно извиниться: «Позволяю высказать мнение только потому, что хорошо знаю район и условия ведения в нем действий» (подсказка была верной, 15 июня Рудню взяли, и оборона по Икве рухнула сама собой). Конечно же, Ставка должна была гораздо раньше заняться делами Западного фронта. Но Алексеев точно так же деликатничал. Взялся Эверт наступать у Молодечно — пусть готовится. Объявил, что там наступать нельзя — тоже не настаивал. Да и на чем настаивать? Но том, чтобы ломануться на неприступную оборону и захлебнуться кровью? А пока переигрывали то так, то эдак, было потеряно время…

Разработали новую директиву. Наконец-то стали снимать войска с Западного фронта, 2 корпуса передавали на Юго-Западный. Эверту предписывалось наносить два удара, 4-й армией на Барановичи и Брест, а 3-й армией на Пинск, защитить фланг Брусилова. Ну а Юго-Западный фронт должен был развивать наступление на северо-запад, на Ковель. Стрелы на Брест и Ковель сходились рядышком, противостоящую группировку неприятеля, вроде бы, брали в клещи. Но Брусилов протестовал против очередного сдвига сроков. Сообщал, что против него сосредотачиваются крупные силы врага, и у него не получится не только развивать наступление, а придется вообще остановить его. Действительно, немцы и австрийцы задумали устроить «Танненберг» глубоко вклинившейся в их расположение 8-й армии Каледина.

Им приходилось спешить — пока на Юго-Западный фронт еще не подвезли подкреплений, пока Западный не двинулся вперед. Всех соединений, направляющихся из Италии и Франции, дожидаться не стали. Собрали на флангах выступа 12,5 дивизий и 16 июня обрушились с двух сторон. Нацеливались подрезать под основание. С севера атаковала группа генерала Руше. У Киселина знаменитая германская Стальная дивизия столкнулась с Железной стрелковой. Наши воины 4 дня держались под жестокими артобстрелами, отбрасывали врага. Немцы оценили упорство, выставили плакат: «Ваше русское железо не хуже нашей германской стали, а все же мы вас разобьем!» Им вывесили ответ: «А ну, попробуйте!»

Они попробовали. Предприняли 42 атаки. После этого от дивизии мало что осталось, ее отвели на переформирование. Но и Железная стрелковая была повыбита, в некоторых полках осталось в строю по 300–400 человек. А 19 июня перешли в наступление соседи Каледина, 3-я армия Западного фронта. На ее участке загремела артподготовка, солдаты поднялись в атаки. Неожиданно испортилась погода, залили дожди. Поднялась вода в Припяти, смыла мосты, и вся операция была сорвана. Но и немцы, наседавшие на 8-ю армию с севера, начали перестраиваться против нового противника, проломить боевые порядки русских так и не смогли.

Зато с юга группировка Марвица, 6 дивизий и 25 тяжелых батарей, вклинилась на стыке 8-й и 11-й армий. На р. Стырь у деревни Гумнище 2 дивизии, германская и австрийская, навалились на позиции 126-ю ополченской дивизии, смяли ее и разрезали пополам, захватили много пленных. Фронт был прорван. Генерал Сахаров узнал, что неприятель сокрушил его правый фланг, приказал отходить. Но тогда открывался левый фланг 8-й армии, ей тоже пришлось бы отступать. Брусилов приказ отменил. Наоборот, потребовал немедленно нанести удар и выправить положение. Единственным резервом Сахарова были 2 драгунских полка, Архангелогородский и 4-й Заамурский. Их и послали в контратаку.

Они ринулись в конном строю. Немцы и австрийцы уже ощущали себя победителями, двигались в глубь нашей обороны, и вдруг на них налетела кавалерия, принялась рубить. Неприятели не разобрались, какие силы напали на них, побежали. Рядом случайно оказались несколько рот Прагского полка, увидели бой, скомандовали в штыки и бросились помогать драгунам. Отбили пленных ополченцев. Они хватали немецкие и австрийские винтовки, присоединялись к пражцам. Опомнились и подключились полки разорванной 126-й дивизии. Под общим напором враги покатились прочь. В суматохе взорвали мосты через Стырь, а половина их войск была еще на русском берегу, их прижали к реке и уничтожили.

Ну а у Брусилова нервы были крепкими. Он четко выполнил собственную установку: не заниматься латанием дыр, не дергать для этого соединения с других направлений. Пока его правый фланг отражал контрудары, на левом 9-я армия продолжала наступать и вышла к г. Черновцы. Австрийцы еще в 1914 г. взялись укреплять его и превратили в сильнейшую крепость. Город опоясывал сплошной железобетон казематов и дотов, джунгли проволочных заграждений с пропущенным током, на окрестности взирала сотня жерл тяжелых и сверхтяжелых орудий вплоть до 12-дюймовых (305 мм) — их снаряды оставляли 10-метровые воронки. Но наши войска пошли на штурм с ходу.

У Лечицкого во всей армии было лишь 47 тяжелых орудий, остальные легкие. Артиллерию собрали вместе и стали сосредотачивать ее огонь на отдельных участках, а потом пехота занимала их. По очереди, бросок за броском, овладели системой предмостных укреплений на левом берегу Прута. Неприятели могли обороняться еще долго, но их дух уже надломился. Части 9-й армии стали обтекать Черновцы, обходить с северной стороны, и в городе началась паника. Гарнизон взорвал мосты через Прут, принялся поджигать и взрывать склады, тяжелые батареи, эшелоны на станции. Рота капитана Самарцева из Новоузенского полка на подручных средствах переплыла реку и ворвалась в город. Это усилило переполох. Но остальные наши войска река задержала, и австрийцы успели удрать. 18 июня Черновцы были заняты. Рухнул весь южный фланг вражеского фронта. Армия Лечицкого двинулась за противником, давила части, еще пытающиеся обороняться. Взяла целый ряд городов, вошла в Карпаты. Дальше всех углубился 3-й кавалерийский корпус графа Келлера, захватил г. Кимполунг (ныне в Румынии).

Между тем, в Полесье обе стороны вели перегруппировку. К немцам один за другим подходили эшелоны солдат, у г. Маневичи сосредотачивались силы для нового контрудара по северному флангу армии Каледина. А Брусилову Ставка теперь подчинила и 3-ю армию Леша, он готовился наступать совместно с Западным фронтом. 3 июля заполыхали орудия в Белоруссии, Литве, Латвии. 3 корпуса 4-й армии Рагозы пошли на приступ германских позиций под Барановичами, захватили 2 линии окопов, 3 тыс. пленных. Немцы считали положение угрожающим, начали вывозить из Барановичей все ценное. Другие армии Эверта и Северный фронт Куропаткина предпринимали демонстрации. У оз. Нарочь и под Двинском наши солдаты заняли передовые укрепления противника.

Но германское командование знало о предстоящем наступлении и тоже готовилось. На разных участках армии Гинденбурга и Леопольда Баварского сами обрушили на русских артобстрелы, волны газов, ожесточенные атаки, старались сковать, отвлечь на себя. А у Барановичей ситуация была уже иной, чем в июне. Вражеских войск было больше, оборону усилили. Эверт опять действовал по иностранным переводным инструкциям, его корпуса пробивались по узкому коридору в 8 км. На таком пространстве о каком-нибудь маневрировании говорить не приходилось, пытались давить вперед. А немцы быстро заткнули коридор резервами, остановили русских контратаками и пулеметными ливнями. 4 июля Эверт повторил артподготовку, потом устроил третью. Бросал в прорыв свежие соединения, а германская артиллерия била их с флангов. 10 июля он доложил в Ставку — потери достигли 80 тыс. человек. Запрашивал, продолжать атаки или прекратить? Царь и Алексеев приказали прекратить.

Юго-Западный фронт начал наступление на день позже Западного, 4 июля. Немцы и австрийцы на этот раз хотели стянуть для контрудара кулак помощнее, под Маневичами генерал Линзинген поджидал, пока к нему подвезут побольше дивизий — и опоздал. Армия Леша атаковала его с востока. Линзингену пришлось разворачивать свои войска против нее, завязались упорные встречные бои. Но и 8-я русская армия, на которую собирались ударить немцы, развернулась, устремилась на врага с юга. Группировку Линзингена зажали с двух сторон, принялись громить. 7 июля разбитые немцы и австрийцы стали откатываться на запад. Были взяты Маневичи, Галузия, Городок.

Противник поспешно отступал за р. Стоход. Севернее держал оборону фронт Леопольда Баварского, его правому флангу тоже пришлось бросать понастроенные позиции и отходить назад. Людендорф писал: «Это был один из наисильнейших натисков на Восточном фронте… Несмотря на то, что русские атаки в любой момент могли возобновиться, мы продолжали выискивать отдельные полки, чтобы поддержать левое крыло фронта Линзингена северо-восточнее и восточнее Ковеля». Преследуя неприятеля, наши части вышли на Стоход, захватили несколько плацдармов за рекой. Но в руках немцев оставался Ковель, крупный железнодорожный узел, сюда непрерывно подвозили поезда с подкреплениями, их бросали навстречу русским, оборудовали новые рубежи обороны. Брусилов приостановил атаки, чтобы пополнить войска, подтянуть отставшую артиллерию.

Его фронт выгнулся огромной дугой. В центре 7-я и часть 11-й армии так и не смогли продвинуться вперед. Но на южном фланге 9-я армия углубилась на 120 км, а на северном 17-й корпус 11-й, 8-я и 3-я армии углубились на 80 км. Число пленных с начала Брусиловского прорыва возросло до 378 тыс., число захваченных орудий до 496. Брусилов был награжден «Георгиевским оружием, бриллиантами украшенным». Ставка признала Юго-Западный фронт главным, сюда теперь перебрасывались все резервы, ряд соединений с Западного фронта.

Бои шли не только на земле, но и в воздухе. «Отцами» российской истребительной авиации стали кубанские казаки Вячеслав Матвеевич Ткачев и Евграф Николаевич Крутень. Весной 1916 г. они выступили инициаторами создания специальных истребительных отрядов, сами же и возглавили их. Ткачева, командира 1-го отряда, называли «Казачьим соколом». Он был не только великолепным пилотом, но и видным теоретиком, умелым авиационным начальником. Написал первый отечественный учебник по тактике воздушного боя, был назначен инспектором авиации Юго-Западного фронта, а потом начальником управления авиации при Ставке Верховного Главнокомандующего — фактически стал первым командующим ВВС.

Капитан Крутень командовал 2-м отрядом. Он тоже много сделал для развития теории воздушного боя, разработал 20 способов атаки, был автором 9 работ по авиационным вопросам. Обучал молодых пилотов маневрировать, бороться за высоту и «мертвый конус» (заходить в хвост непрятеля). Будущий маршал авиации С. А. Красовский служил у него радиотелеграфистом и вспоминал: «Крутень был худ, подобран, в глазах блеск. Казалось, он весь был устремлен вперед и только ждал команды на вылет». В качестве истребителя он провоевал меньше года (погиб в 1917 г.), но успел сбить 17 вражеских самолетов.

В России хватало и других талантливых летчиков. Почетное прозвище «ас» родилось на Западе, его присваивали пилотам, уничтожившим 5 и больше неприятельских машин. В наших вооруженных силах было 26 асов. Самым знаменитым считали капитана Александра Александровича Казакова, называли «асом из асов» — он сбил 32 самолета (погиб в гражданскую). У Петра Мариновича было на счету 22 самолета, у Ивана Смирнова и Виктора Федорова по 20, у Василия Янченко 16, у Михаила Сафонова, Бориса Сергиевского и Эдуарда Томсона по 11, у Федора Зверева, Георгия Шереметьевского и Ивана Орлова по 10.

Заслуженной славой пользовалась семья авиаторов Прокофьевых. Отец, в прошлом артист оперетты (игравший под псевдонимом Северский), стал бомбардировщиком, старший сын Жорж — испытателем и инструктором, а младший Александр — морским истребителем. При неудачной посадке у него взорвалась бомба на подвеске, и он потерял ногу. Но он научился летать с протезом и все так же одерживал победы, сбил 13 немецких самолетов (в эмиграции стал авиаконструктором, советником президента США).

Подвиг Маресьева предварил еще один летчик, корнет Юрий Гильшер, ему разворотила ногу разрывная пуля, и он с протезом поднимался в небо. Среди истребителей славился и кавалер ордена Св. Георгия Е. К. Стоман. Перед каждым вылетом он имел обыкновение жаловаться механику: «Собьют, чувствую — собьют». Но возвращался с очередной победой и будто оправдывался: «Повезло…». Впоследствии он стал ведущим инженером в КБ Туполева. Когда готовил к перелету через Северный полюс знаменитый АНТ-25 Чкалова, точно так же сетовал: «Завалится, чувствую — завалится…» Всего за время войны наши истребители уничтожили свыше 2000 самолетов и 3000 пилотов противника.

По-прежнему водил на врага эскадры «Муромцев» «отец» бомбардировочной авиации Г. Г. Горшков (в 1919 г. был расстрелян в кампании «красного террора»). Знаменитыми бомбардировщиками были Е. В. Руднев (впоследствии эмигрировал), Н. Н. Данилевский, А. М. Костенчик — в апреле 1916 г. он бомбил станцию Даудевас, и в его «Илью Муромца» попало два немецких снаряда. Костенчика контузила и тяжело ранило, но он сделал еще круг, сбросил остаток бомб. Потом стал терять сознание. Штурман перехватил штурвал, кое-как посадил машину. В ней насчитали 70 пробоин, но все члены экипажа остались живы…

В период, когда армия страдала без снарядов и винтовок, туго пришлось и авиации, большинство самолетов были иностранными. Но и здесь кризис преодолели не за счет поставок, а силами отечественной промышленности. Заводы «Руссо-Балт», «Дукс», Щетинина, Антре начали выпускать по заграничным лицензиям «фарманы», «вуазены», «ньпоры», «мораны». Были и свои оригинальные конструкции. После «Ильи Муромца» был создан еще более мощный бомбардировщик «Святогор», появились истребители РБВЗ-С-16 и РБВЗ-С-20, гидропланы Григоровича, разведчик «Лебедь-12». Летом 1916 г. на фронте действовало около 600 самолетов.

Велись дальнейшие научные разработки в области авиации. При Московском Высшем техническом училище организовался кружок воздухоплавания профессора Н. Е. Жуковского. Ему помогали будущие знаменитые конструкторы Андрей Туполев, Владимир Петляков, Борис Стечкин, Павел Сухой (потом ушел на фронт, служил прапорщиком в артиллерии). А в Гатчинской школе капитан К. К. Арцеулов (сбивший в боях 18 вражеских самолетов), в 1916 г. впервые в мире преднамеренно ввел свой «ньюпор» в штопор и сумел вывести в горизонтальный полет. Штопор считали «злым демоном авиации» — русский летчик нашел способ бороться с ним (впоследствии Арцеулов стал одним из ведущих советских конструкторов и испытателей планеров).

В летних сражениях 1916 г. совершалось множество подвигов. Героями становились пехотинцы, кавалеристы, артиллеристы, гражданские люди. Время и бурные события революции стерли память о них. Но ведь они были… В июле на Западном фронте немцы пустили газы на позиции Грузинского и Мингрельского полков. Противогазы имелись, их надели. Но солдаты перестали слышать команды. Враг поднялся в атаку, и началась неразбериха, паника. Тогда полковник Отхмезури снял маску, стал отдавать приказания. Его примеру последовали все офицеры. Паника улеглась, неприятеля отбили. Большинство солдат уцелело. Офицеры отравились и погибли.

На том же Западном фронте проявляла чудеса храбрости унтер-офицер Мария Бочкарева. Дочь бедного крестьянина из Томска, она в 1914 г. подала прошение идти на фронт добровольцем. Вопрос решал лично царь, дозволил такое исключение. Она начала службу рядовым в 28-м Полоцком полку, четырежды была ранена. Метко стреляла, дралась в штыковых, когда доверили отделение, стала умелым командиром. Девушка заслужила полный Георгиевский бант из 4 крестов и 4 медалей, была произведена в прапорщики. А другая русская женщина, В. В. Мещерякова, всюду ездила с Преображенским полком, где служили три ее сына. Один погиб, а мать каждый раз провожала в бой и встречала из боя оставшихся.

Дерзко сбежал из плена генерал Корнилов. Его содержали в крепости Нейгенбах под надежной охраной. Он принялся морить себя голодом, чтобы у него был больной вид, попал в тюремный лазарет и оттуда удрал. Разумеется, генерала искали, рассылали погони. Он прятался, шел ночами, питался тем, что находил на полях. Где-то разжился австрийским солдатским мундиром, выдавал себя за дезертира. Прошел через Австрию, Венгрию, добрался до Румынии и оттуда вернулся к своим. После этих приключений Корнилов стал национальным героем, а царь назначил его командиром 25-го корпуса.

На Юго-Западном фронте немецкие самолеты бомбили село Рожище. Взорвались ящики с пироксилиновыми шашками, и загорелся расположенный неподалеку лазарет. Уполномоченный Красного Креста Г. М. Хитрово бросился спасать раненных. В дыму и пламени руководил эвакуацией, сам вытаскивал людей, пока на него и других спасателей не обрушилась крыша… А 9-й Казанский драгунский полк на Юго-Западном получил приказ атаковать. Неприятель вел жестокий огонь, кавалеристы не могли двинуться с места. Но вперед вдруг выехал на своей смирной лошадке полковой священник о. Василий (Шпичек). Его знали как очень тихого и скромного человека, а он крикнул: «За мной, ребята!» Безоружный поскакал на врага. За ним ринулись офицеры, присоединился весь полк, и смели противника.

Подвиг о. Василия был далеко не единичным. С крестом в руке возглавил атаку 318-го Черноярского полка и был убит о. Александр (Тарнаутский). Таким же образом погибли еще несколько священников гвардейских и армейских полков. Священники нередко брали на себя другое опасное дело, выносить с поля боя раненых. Всего же за время войны через службу в армии прошло свыше 5 тыс. священнослужителей. Из них 14 были награждены орденом Св. Георгия IV степени, 227 — наперсным крестом на Георгиевской ленте, 288 — орденом Св. Владимира III и IV степени, 543 — орденом Св. Анны II и III степени. Более 30 военных священников были убиты, свыше 400 получили ранения, больше 100 попали в плен. Протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский разъяснял по этому поводу: «Пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу»…