47. Кут-эль-Амара, Хамадан, Кум

В Османской империи вслед за восточными губерниями геноцид христиан перенесся в другие области. В июле план иттихадистов был введен в центральной Турции и Сирии, в августе-сентябре — в Западной Анатолии. Снова не обошлось без осложнений. 13 июля объявили о депортации в Суэдии на берегу Средиземного моря. 4300 армян не подчинились, ушли на гору Муса-даг. У них набралось 600 боеспособных мужчин, 150 винтовок и охотничьи ружья. Прибыли воинские подразделения, пробовали атаковать, но на обрывистых кручах потеряли 200 солдат. Решили взять армян измором. Они продержались 7 недель, у них кончилась еда, люди болели, стали умирать. Но 12 сентября в здешние воды случайно зашел французский крейсер «Гишен». С Муса-дага подали сигнал, отправили вплавь гонцов. Крейсер вызвал эскадру, и она вывезла 4058 человек.

Хотя в целом истребление в центральных и западных областях шло легче, чем в восточных. Тут христиане не составляли большинства населения, жили в городах или вкраплениями среди турецких деревень. С побережья Черного моря отправлять их куда-то в Сирию было далеко, уничтожали на месте. Войск здесь почти не было, орудовали банды милиции. В Самсуне, Орду, Гиресуне, они обходили дома, тащили людей топить, резали. Особенно страшная смерть доставалась женщинам, извращения мешали с истязаниями. Некоторые армяне сами убивали своих жен, сестер, матерей, дочерей, чтобы избавить их от такой участи.

В глубинных районах Малой Азии тоже не было депортаций. Американское генконсульство в Ангоре (Анкаре) докладывало, что поначалу забирали мужчин, уводили за 40 км, и в ущелье их ждала толпа убийц с дубинами, топорами, косами и даже пилами. Остальных армян так далеко гонять не стали. Мобилизовали возчиков с телегами, загружали по несколько семей и непрерывно подвозили жертвы к окраинам. Сразу за городом встречали палачи. Стариков приканчивали быстро, детей мучили ради потехи. Женщин и здесь убивали с особой жестокостью. Они попадали в лапы насильников, а потом их принимались пластать и потрошить. Картины были такие, что несколько турецких возчиков от этих кошмаров заболели, двое умерли.

Кое-где устраивали «переселения» для видимости. Армянские семьи из Бесне, 1800 человек, довели до ближайшей реки, заставили раздеться, перебили и скинули тела в воду. А на дороге между Тель-Абиадом и Культепе проезжий немец увидел «множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие. Все мертвые дети были в одежде». К убийствам привлекали и жителей соседних деревень, желающих пограбить. Они резали неумело, в с. Тель-Армен многих армян только изранили. Вместе с мертвыми их побросали в колодцы.

Иногда армянам удавалось уцелеть, перейдя в ислам. Но рассылались разъяснения, что «их тоже следует депортировать». Предписывалось обращать в ислам лишь малолетних детей, которые могли забыть о своем происхождении. Их стали собирать в специальные сиротские дома, давать турецкие имена, придумывали им родителей, якобы погибших в борьбе с «неверными». В некоторых районах христиан истребляли в два этапа. Сперва давали выбор, умереть или принять ислам, а потом получали новые указания и уничтожали вероотступников. Но бывало и так, что мусульманское население и начальство относились к армянам терпимо, спускали приказы на тормозах, оставались живые деревни, особенно в труднодоступных местах, где это можно было скрыть.

Самые крупные города, Стамбул, Смирну (Измир), Алеппо, в течение лета не трогали. Жившие в них армянские купцы, банкиры, предприниматели, соревновались в лояльности к властям, принимали ислам, вносили пожертвования на военные нужды, сыпали взятки. Начальство показывало, будто относится к ним благосклонно. Они убеждали самих себя, что для них-то все обойдется. Но 14 сентября вышел указ о конфискации армянских предприятий и прочих владений, а хозяев подгребли под депортацию. При этом Талаат-паша направил губернатору Алеппо приказ: «Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено». В октябре, заключительным аккордом, план геноцида ввели в Европейской Турции. Очевидец вспоминал, что «часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям». 1600 армян из Адрианополя (Эдирне) довели до побережья, посадили на лодки, вроде бы перевезти на азиатский берег, и выбросили в море.

Но сотни тысяч христиан все же добрались до мест депортации. Из Киликии и Сирии им пришлось идти относительно недалеко. Из Стамбула и прочих мест, расположенных вдоль железной дороги, изгнанников везли в поездах. Набивали в вагоны для скота, они раскалялись под солнцем, люди по несколько суток находились без пищи и воды, кто-то умирал. Но на них не нападали и не убивали по пути, большинство прибывало в пункты назначения. Однако и их участь была страшной. Они попадали в концлагеря. Лагерей возникла целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а основные протянулись по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной. На вопросы иностранцев турки не без ехидства отвечали, что идею концлагерей переняли у англичан.

Депортированных размещали в заброшенных строениях или под открытым небом, на солнцепеке и осенних дождях. Снабжали как попало. Были предложения дорезать, но уполномоченный по делам высылки в Сирии Нури-бей счел, что это не нужно: «Нужда и зима сами убьют их». Сохранилось немало свидетельств, как исполнялись его прогнозы. Учитель немецкой школы в Алеппо М. Нипаге писал: «В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая… Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть… Большинство их болеет тифом или дизентерией». Другой свидетель рассказывал: «Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости…»

До нас дошло множество страшных фотографий: обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Их снимали иностранцы, одни надеялись таким образом открыть глаза международной общественности, другие щелкали объективом просто так, ради «экзотики». Иттихадисты узнали о фотографиях, требовали сдавать их, грозили военным трибуналом. Но снимали и германские офицеры, им угрожать было трудно, и Талаат разносил губернатора Алеппо, чтобы немедленно зарыли трупы на дорогах, которые немцы фотографировали.

Зарубежные миссионеры, благотворительные организации, пробовали хоть как-то помочь несчастным. Покупали продукты, медикаменты. Там, где местное начальство смотрело сквозь пальцы, спасали уцелевших в резне. Германский колонист из Киликии вспоминал: «В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1–2 лет». Хотели собирать средства, чтобы наладить снабжение лагерей, но правительство это запретило. Указало, что собирать деньги, разумеется, можно, но расходоваться они должны только через государственных чиновников. В чьих карманах они оказались бы, понять не трудно.

А между тем, война шла своим чередом. На Кавказ прибыл новый наместник и главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Армии это пошло только на пользу. Воронцов-Дашков военных вопросов почти не касался, занимался гражданским управлением. Николай Николаевич знал способности Юденича и в руководство войсками вмешиваться тоже не стал. Но он со своим штабом взял на себя организацию тыла, снабжения, подготовку пополнений. Играл свою роль и огромный авторитет великого князя. Из Кавказской армии по-прежнему забирали соединения на главные фронты. Когда положение в Белоруссии и на Украине стабилизировалось, Николай Николаевич добился, чтобы некоторые из них вернули.

Он сумел договориться и о более тесном взаимодействии с флотом. В то время во всех странах моряки держались обособленно, действовали сами по себе, а уж о подчинении морских сил пехоте даже речи быть не могло. Но по просьбе великого князя Черноморский флот выделил в распоряжение армейского начальства специальное соединение, Батумский отряд капитана I ранга Римского-Корсакова. Это сразу сказалось на обстановке в Аджарии. Турки морем доставляли подкрепления, боеприпасы и продовольствие своим войскам, действующим в здешнем районе. Отряд Римского-Корсакова пресек перевозки, высаживал десанты, прикрывал их огнем, отгоняя противника от берега. Неприятели отходили в горы, страдали там от голода и холода. Русские освободили Зачорохский край.

А группировку Керим-паши, отступившую от Алашкерта, турецкое командование расформировало. Основные силы вернуло под Эрзерум, несколько дивизий пришлось направить в Иран и Ирак. Юденич этим воспользовался. 4-й Кавказский корпус после сражений пополнился. Закаспийскую казачью бригаду развернули в 5-я Кавказскую казачью дивизию. Командиром корпуса стал генерал Де Витт. В сентябре Юденич приказал ему вернуть позиции, утраченные в августовских боях. Теперь корпусу противостояла лишь 36-я турецкая дивизия, курдское ополчение, на фронт направили и карателей-гамидие, освободившихся после основной «работы». На них ринулись три казачьих дивизии. Полки «мясников» сразу бросились наутек, курдов и пехоту смяли. Лабинский, Таманский и Кавказский казачьи полки взяли Мелязгерт, 4-я казачья дивизия захватила Баш-кале. С двух сторон двинулись к Вану, но… остановились возле города и не смогли в него войти из-за нестерпимого смрада. Генерал Чернозубов доложил: «Город Ван весь в развалинах. Лучшие постройки сожжены, а глинобитные разрушены. Улицы и дворы усеяны трупами армян и животных».

Успехи Германии очень ободрили ее сторонников в Персии. Местные племена опять сочли — русским приходит конец, брались за оружие. Турки постарались поддержать эти настроения, ввели в Иран войска. На этот раз они не ограничились западными районами, начали продвигаться в глубь страны. Заняли Керманшах, а потом и Хамадан — в 350 км от Тегерана. А в столице турецкая и германская агентура уже давно плели заговоры. Османское вторжение одних политиков обрадовало, другие струсили. Меджлис Ирана постановил вступить в союз с Германией и Портой, к этому склонялось и правительство. На сторону оккупантов перешел главнокомандующий, маршал Низам-эс-Султан, обещал немцам сформировать большую армию. А слабовольный шах колебался, боялся прогадать.

Сами по себе персидские войска были сбродом оборванцев и опасности не представляли. Но война с Ираном означала новый фронт в тысячу километров, начались бы вторжения банд в Азербайджан, Среднюю Азию, пришлось бы отрывать силы, прикрывать такое пространство… Великий князь Николай Николаевич считал, что пожар надо тушить, не позволяя ему разгореться. Начал формировать экспедиционный корпус генерала Баратова. В него должны были войти 2,5 дивизии конницы, а из пехоты 2 полка пограничников. А заодно повышался статус главнокомандующего: вместо отдельной Кавказской армии образовывался Кавказский фронт. Великому князю подчинялись теперь два объединения — армия Юденича и отдельный корпус Баратова (по иронии судьбы, все трое Николаи Николаевичи).

Чтобы выправить ситуацию в Персии, наместник обратился к англичанам, предложил нанести удары с двух сторон. Не тут-то было! Как раз в Иране британцы считали русских своими конкурентами. Стоит ли помогать им? Вместо этого выдвинули другой план: с двух сторон ударить на Ирак. Потому что Ирак они надеялись отхватить для себя. Но наступать на Месопотамию зимой через высокогорный район Муша и Битлиса было безумием. Там все было вырезано и опустошено, продовольствие и фураж пришлось бы везти за сотни километров, а в тылу у русских осталась бы мощная Эрзерумская группировка. Губить войска за сомнительные чужие интересы Николай Николаевич отказался.

Впрочем, он предостерегал и англичан, что Турция еще сильна, и глубокое вторжение в Ирак может обернуться катастрофой. Но союзники его доводами пренебрегли. Их притягивала заманчивая цель — Багдад. Древний знаменитый город, какая громкая будет победа! Существовал даже проект возродить Багдадский халифат, объявить его центром исламского мира (разумеется, под контролем Лондона), перетянуть на свою сторону арабов. А Дарданеллы союзников еще ничему не научили. Списывали неудачи на сильные укрепления, массу артиллерии. Но неужели британские части, гораздо лучше экипированные и вооруженные, не разнесут турок в полевом сражении?

В Иране оставили лишь прикрытие нефтепромыслов, а индийский корпус генерала Таунсенда разметал турецких пограничников, отряды арабского ополчения, взял Басру и устремился на Багдад. Османское командование отреагировало без промедления, сняло с Кавказа потрепанный корпус Халил-бея. Еще один корпус выступил в Ирак из Сирии, они объединялись в 6-ю армию под командованием фельдмаршала фон дер Гольца. Сил у него было меньше, чем у англичан, половина его армии еще маршировала к месту боев. Но он выдвинул все что есть навстречу Таунсенду.

Не дойдя до Багдада всего 35 км, у развалин древнего Ктезифона, британские части нарвались вдруг на упорную оборону. Начались яростные турецкие контратаки. Теснили, отбрасывали, к фон дер Гольцу подтягивались новые части. Корпус Таунсенда был разбит, стал откатываться назад. Неприятель гнался за ним, бросал наперерез конницу. Отступали 170 км. В городишке Кут-эль-Амара выбившиеся из сил британцы были окружены. Кое-как укрепились и застряли в осаде.

Операция Баратова развивалась куда более успешно. Он прекрасно осознавал — в Персии важно не упустить время. Генерал вообще не стал ждать, пока соберутся его войска. В конце октября он со штабом и отрядом казаков сел в Баку на пароходы, переправился через Каспий и высадился в порту Энзели. Стремительным броском занял Решт и Казвин, взял под контроль дорогу от моря во внутренние области Ирана. В Казвине его догнала бригада генерала Фесенко 1-й Кавказской казачьей дивизии, Запорожский и Уманский полки. Баратов выступил с ними на Хамадан, преодолел 400 км и с ходу атаковал город. Сам был в гуще боя, разрывом снаряда убило его адъютанта Альхави, но генерал остался без единой царапины. 3 декабря турецкие отряды и примкнувшие к ним банды были разгромлены.

Шах увидел, что сила все же на стороне русских, распустил меджлис и отправил в отставку правительство, настроившиеся воевать. Часть депутатов и министров не угомонилась. Вместе с германским и турецким послами они выехали из Тегерана в г. Кум и объявили там о создании «Временного национального правительства». Но раздуть мятеж Баратов им не позволил. К нему подоспела 2-я бригада 1-й Кавказской казачьей дивизии. Командир корпуса послал ее на Кум. Узнав о приближении казаков, оппозиционеры разбежались. 20 декабря в Кум вошел генерал Колесников с Кубинским и Горно-Моздокским полками. Казаки прокатились 200 км рейдом на юг, до Исфахана, разогнали отряды мятежников. Вступление Ирана в войну было предотвращено.

Великому князю Николаю Николаевичу на новом посту пришлось заниматься еще одной серьезной проблемой — армянскими беженцами. Кроме тех потоков, которые хлынули в период отступления, в течение осени на российскую территорию вышло еще 60 тыс. Впрочем, точное их количество установить было невозможно. Они пробирались через фронт горными тропами, выходили из убежищ при возвращении русских войск. Оседали в разных местах, где получится приткнуться. Многие умирали, уже избежав опасности. Сказывались душевные травмы, приходили истощенными, больными. В беженских лагерях начались эпидемии тифа и холеры, в 1915 г. похоронили 30 тыс. человек.

Администрация края делала все что было в ее силах. Организовывала дополнительные лагеря, питательные пункты, лазареты. Но для массы людей этого оказывалось недостаточно. На первых порах не хватало жилья, медикаментов, врачей, продовольствия. Помогали и армянское, и русское население, собирали деньги, закупали самое необходимое. Подключались зарубежные благотворительные организации. В целом в России спаслось около четверти миллиона беженцев. Среди них было много детей, потерявших своих близких. В Александрополе возник целый «Сиротский город» из 30 тыс. маленьких обитателей. Особые приюты были созданы в Эривани, Эчмиадзине, Тифлисе. Но для сирот, переживших ужасы и страдания, детство уже оборвалось. Одна девочка рассказывала посетившему их писателю Анри Барбюсу: «Когда убили у меня на руках моего малютку-братика, я онемела. Я еще могла кричать, когда убивали маму, но больше никогда…»