15. Прусское поражение

Основные силы 2-й русской армии пересекли границу 21 августа. В этот день произошло солнечное затмение. В частях специально разъясняли небесное явление, но солдаты сочли его дурным знаком. Да и офицеры вспомнили «Слово о полку Игореве». 2-я армия вообще получилась «невезучей». Штаб Варшавского округа стал штабом Северо-Западного фронта, штаб Виленского округа — штабом 1-й армии. А штаб 2-й собирали с миру по нитке. Командующий тоже был случайный, 55-летний Александр Васильевич Самсонов. В молодости он командовал эскадроном на турецкой войне, отлично проявил себя на японской, возглавлял Уссурийскую бригаду и Сибирскую казачью дивизию. Был начальником штаба Варшавского округа. Но дальше пошел по административной части: служил наказным атаманом Войска Донского, Туркестанским генерал-губернатором. Он был болен астмой, летом 1914 г. лечился в Пятигорске. В начале войны шли должностные перетасовки, вспомнили, что он служил в Варшавском округе, вызвали с курорта к царю и дали армию. А он не посмел отказаться, раз ему доверили.

Раньше командовал лишь дивизией в 4 тыс. шашек, и получил вдруг огромные силы, 7 корпусов. Но и тут начались перетасовки. Штаб фронта рассудил, что войск у Самсонова в избытке, забрал в формирующуюся 9-ю армию 2 корпуса, часть артиллерии и конницы. А фланговые корпуса должны были прикрывать стыки с соседями, их запретили передвигать. Потом спохватились, что для наступления остается слишком мало. Вернули один корпус из 9-й армии, разрешили использовать фланговые соединения, но они уже отстали от главных сил, а 2-й корпус на правом фланге оторвался слишком далеко, его переподчинили Ренненкампфу.

Участок наступления был трудным. К границе подходила лишь одна железная дорога. Части выгружались далеко от исходных позиций, несколько дней топали пешком по плохим дорогам, по жаре. Колеса вязли в песке, обозы и артиллерия отставали. Жилинский подгонял, указывал, что противник бежит перед Ренненкампфом, надо перехватить его. Самсонов в непривычных делах сразу запутался, не знал за что ухватиться, и только передавал приказы Жилинского, подгонял корпуса, они шли без привалов, все дальше отрываясь от тылов. А Ренненкампфу штаб фронта подтвердил приказ остановиться, чтобы немцы совсем не сбежали.

Железная дорога была на левом фланге, и здесь в городке Зольдау скопилось много войск — 1-й корпус генерала Артамонова, дивизия 23-го корпуса, две кавдивизии, отставшая артиллерия. Разбирать эту массу Самсонов не стал, просто переподчинил ее Артамонову. Правее далеко углубились в прусскую территорию 15-й корпус Мартоса, занявший без боя г. Найденбург, 13-й Клюева, их догоняла 2-я дивизия 23-го корпуса, а правый фланг прикрывал 6-й корпус Благовещенского. Эти начальники очень отличались по своим качествам. Николай Николаевич Мартос был храбрым и умным генералом, его корпус считался одним из лучших. Артамонов еще в японскую проявил себя трусом и паникером, выкрутился благодаря знакомствам и подвизался, в основном, в дипломатических миссиях. Клюев прежде служил «генералом для поручений», а Благовещенский — по линии военных сообщений, необходимых навыков не имели.

А штаб армии отстал от войск на 120 км, находился в Остроленке — там имелась телефонная линия с Белостоком, с командованием фронта. Разведки Самсонов не организовал, сведения о противнике получал от Жилинского, который и сам ничего не знал. Телефонной связи с корпусами не было, немцы резали провода. Передавали распоряжения по радио, а чаще слали конных нарочных. Пока доскачут, ох сколько времени пройдет… Германия к вторжению была готова. Припасы вывезли или уничтожили. В Найденбурге подожгли большие склады и магазины, русским пришлось их тушить. Часть жителей, поляки, встретила наших солдат как лучших друзей. Большинство немцев эвакуировалось. Оставшиеся держались любезно, но… сообщали своему командованию о передвижениях русских. Попросту звонили в соседний город по телефону, линии работали.

Разведка Мартоса обнаружила противника севернее Найденбурга. Здесь стоял 20-й корпус Шольца, который Притвиц оставил заслоном против армии Самсонова. У деревень Орлау и Франкенау немцы построили укрепленные позиции, выставили 16 батарей. Корпус был усилен ландверными соединениями и по численности соответствовал двум русским. Мартос этого не знал, 23 августа развернул части к атаке. После артподготовки Симбирский, Полтавский, Черниговский полки ринулись на штурм и ворвались в Орлау. Но Шольц ввел в бой резерв, отбросил русских. Черниговский полк побежал, его командир Алексеев остановил солдат, с поднятым знаменем повел в штыки. Он был убит. Вокруг знамени (Георгиевского — за 1812 г.) завязалась рукопашная. Три раны получил знаменосец, погиб заменивший его поручик. Немцам удалось окружить полк и лишь ночью он прорвался к своим.

Но Мартос организовал новый удар. Пехота еще в темноте подползла к вражеским позициям, на рассвете артиллерия накрыла германцев, и солдаты кинулись на них. Немцы не выдержали натиска, побежали, бросив пушки. Русские потеряли 2,5 тыс. убитых и раненых, но 37-я германская дивизия была полностью разгромлена, остальные потрепаны, 15-й корпус двинулся преследовать их. Это усугубило панику в Германии. После Гумбиннена еще одно поражение! Оберпрезидент Пруссии помчался к кайзеру, умоляя о спасении. Мольтке намеревался снимать с Запада аж 6 корпусов. Поразмыслив, все же ограничился теми, которые уже снял.

Да и в 8-й германской армии потрясение Гумбиннена успело пройти. Полки приводили себя в порядок. Собирались разбежавшиеся и отставшие солдаты. Новые начальники, Гиндербург и Людендорф, еще с дороги рассылали приказания. Было решено оторваться от 1-й армии и разбить 2-ю. Изобретать новых планов не требовалось. По географическим особенностям Пруссии немцы представляли, как будут наступать русские. На учениях отрабатывались разные варианты. В том числе, если русские прорвутся с юга. Через Пруссию проходили три рокадные железные дороги (вдоль линии фронта), их связывали поперечные ветки, это позволяло свободно маневрировать войсками. Нужно было собрать две группировки и ударить по флангам, под основание прорыва. Против Ренненкампфа оставляли 3 дивизии. Корпуса Макензена и Белова должны были повернуться к 1-й армии спиной и навалиться на 2-ю с востока. А корпус Франсуа отводили в Кенигсберг, грузили в вагоны и кружным путем перебрасывали на другой фланг, чтобы атаковать с запада.

Русская разведка засекла эти перемещения, но Жилинский не понял их и наломал дров. Он подумал, что разгромленные немцы хотят укрыться в Кенигсберге. Приказал Ренненкампфу продолжить движение, но не на соединение со 2-й армией, а повернуть севернее, на Кенигсберг. А к Самсонову поступали данные, что враг накапливается у него на левом фланге. 24 августа он запросил разрешения остановиться, уточнить расположение врага. Жилинский обругал его: «Видеть противника там, где его нет — трусость, а трусить я не позволю генералу Самсонову».

После такого оскорбления Самсонов отбросил всякую осторожность. Подтвердил войскам приказ «вперед» и велел перенести свой штаб в Найденбург. А его соединения действовали сами по себе, на фронте в 200 км расходились веером в разные стороны. На левом фланге кавдивизия генерала Любомирова, подчиненная 1-му корпусу, порубила немецкие ландверные части и взяла г. Уздау. 15-й корпус Мартоса, гонясь за разбитым противником, поворачивал на запад. 13-й, не встречая врага, продвинулся далеко на север. А 6-й занял Бишофсбург и шел на северо-восток, навстречу Ренненкампфу (который к нему уже не шел).

В штабе 8-й германской армии в Остероде атмосфера тоже была нервозной. Гинденбург и Людендорф получали неточные сведения о движении Ренненкампфа, слали противоречивые приказы корпусам — то идти на Самсонова, то подождать, то развернуться обратно против 1-й армии. Гоффман доказывал, что между русскими армиями 125 км, если быстро ударить на Самсонова, Ренненкампф все равно не успеет помешать. Наконец, перехватили две радиограммы. Командующий 1-й армией извещал 2-ю, где он находится. А Самсонов передавал приказ корпусам, указав их расположение. Шифровальное дело в то время было еще слабо отработано, нередко возникала путаница. Как в русских, так и в германских войсках порой отбрасывали шифры, передавали открытым текстом. Сейчас для немцев это оказалось очень кстати, вся картина прояснилась.

Тем не менее, окружать всю 2-ю армию сочли слишком рискованным. Наметили задачу поскромнее. Оттеснить фланговые русские корпуса от Уздау и Бишофсбурга, а окружать лишь центральную группировку. Хотя и это было непросто — требовалось восстановить оборону в центре. Что толку предпринимать фланговые маневры, если корпус Мартоса разорвет германский фронт надвое? Отступающему корпусу Шольца приказали занять позиции у села Мюлен, на усиление ему направили 2,5 дивизии. Но на эти позиции наскочили не части Мартоса, а догоняющая их 2-я дивизия 23-го корпуса. Ее начальник генерал Мингин не подозревал, что противник вшестеро превосходит его, атаковал с ходу. Одна из бригад даже добилась успеха, вклинилась в германскую оборону, но вторая, Эстляндский и Ревельский полки, была разбита и бежала.

Мартос узнал, что левее идет бой, повернул на Мюлен свой 15-й корпус. Присоединил остатки дивизии Мингина, послал записку к правому соседу, в 13-й корпус Клюева, просил помочь. Тот откликнулся, выделил два полка. Мартос доложил Самсонову, что обозначилась крупная германская группировка, просил направить к нему весь 13-й корпус. Однако командование фронта опять внесло путаницу. Оно обратило внимание на разброс корпусов 2-й армии, приказало собрать их вместе. Дальше всех вырвался 13-й — а значит, требовалось ориентироваться на него. Жилинский издал директиву, пусть 15-й корпус слева и 6-й справа подтягиваются к 13-му. Поэтому Самсонов в просьбе Мартоса отказал. Слепо и дисциплинированно повторил директиву Жилинского — не Клюев должен идти к Мартосу, а наоборот, Мартос и Благовещенский должны идти к Клюеву.

Непонятная ситуация в Пруссии обеспокоила и Ставку. Великий князь Николай Николаевич сам приехал в штаб Северо-Западного фронта и приказал нацелить 1-ю армию, чтобы она установила связь со 2-й. Но Жилинский его распоряжений не выполнил. Он остался при своем мнении — немцы укрылись в Кенигсберге. Ренненкампф к этому моменту занял Инстербург (ныне Черняховск) и вышел к Балтийскому морю в 50 км от Кенигсберга, и штаб фронта подтвердил ему задачу, начать осаду столицы Пруссии.

А 6-й корпус Благовещенского получил приказ идти на соединение с 13-м. 26 августа он выступил из Бишофсбурга на запад двумя колоннами. Впереди дивизия Рихтера, за ней — Комарова. Но Комарову вдруг сообщили: сзади, с северо-востока, надвигается скопление противника. Он счел — это те самые немцы, которые бегут от 1-й армии и которых надо перехватить. Развернул дивизию и повел навстречу. Но это выходил для флангового удара корпус Макензена. У села Гросс-Бессау завязался жестокий бой. На дивизию Комарова навалились две германских. Он послал просьбу о помощи к дивизии Рихтера. Она уже ушла на 14 км. Получив известие о сражении, немедленно повернулась, форсированным маршем зашагала на выручку и… столкнулась с еще одним германским корпусом, фон Белова. Он двигался на русских параллельно с Макензеном.

Обе наших дивизии понесли большие потери, стали отступать. Неприятеля все-таки притормозили. У станции Ротфлис занял оборону резервный отряд генерала Нечволодова из 2 полков, 7 сотен казаков и дивизиона 152-мм мортир, встретивших врага губительным огнем. По калибру артиллерии немцы сочли, что против них стоит весь корпус и не решились лезть напролом. Но командир корпуса Благовещенский повел себя совершенно беспомощно, остановить войска не сумел, они протекли через Бишофсбург и отступали дальше. А ночью поползли слухи о германской погоне, от случайных выстрелов поднялась паника. Солдаты беспорядочными толпами хлынули к границе. Утром 27 августа немецкие самолеты обнаружили, что 6-го корпуса на месте нет, в русском правом фланге образовалась дыра. В нее стали вливаться соединения Макензена и фон Белова.

А на левом фланге этим же утром генерал Франсуа атаковал Уздау. В городке находились командир 1-й стрелковой бригады Савицкий и полковник генштаба Крымов. Они организовали оказавшиеся под рукой части и встретили противника достойно. Гумбиннен немцев еще ничему не научил. Маршировали сплошными шеренгами, в ногу, останавливались для ружейных залпов — первая шеренга с колена, вторая стоя. Русские пулеметы, винтовки, шрапнель, косили их, как траву. Потом Петровский и Нейшлотский полки ударили в штыки, и враг обратился в бегство. Удирали в таком ужасе, что один из своих батальонов Франсуа нашел лишь на следующий день, за 45 км от поля боя… Но командир 1-го корпуса Артамонов струсил, переполошился и приказал отступать к Зольдау. А в докладе Самсонову солгал: «Все атаки отбиты, держусь, как скала. Выполню задачу до конца». Франсуа после полученной взбучки не верил, что ему отдали город за здорово живешь. Ждал какого-то подвоха, запретил двигаться вперед, велел окапываться.

Тем временем Мартос вел сражение под Мюленом. У Шольца было в 1,5 раза больше сил, но русские выигрывали. Прорвали укрепления, опрокинули противостоящие части и взяли Мюлен. Германское командование срочно перебросило дивизию с другого участка — бегом, бросив для скорости ранцы, и контратакой кое-как выправило положение. Попробовало обойти с фланга. Его прикрывали два полка 23-й дивизии, Либавский и Кексгольмский, но они сражались так героически, что Гинденбург пришел к выводу — на этом направлении у русских больше корпуса.

А штаб Самсонова находился в Найденбурге и реальной обстановки не представлял. Со всех сторон сыпались тревожные донесения, но на них не реагировали, рассылали прежние приказы — наступать. Наконец, в Найденбург пришли солдаты разбитых Эстляндского и Ревельского полков, рассказали, что творится под Мюленом. От случайных кавалеристов узнали, что Артамонов сдал Уздау. Только тогда Самсонов отдал приказ 13-му корпусу идти на помощь к Мартосу. А на Артамонова разгневался за вранье, отстранил от командования и назначил вместо него генерала Душкевича. Но Душкевич был на передовой, руководство принял инспектор артиллерии Масальский. Так что в левофланговой группировке, вдобавок ко всему, стало трое начальников.

В общем-то ситуацию еще можно было исправить, даже переломить в свою пользу. Для этого Самсонову стоило поехать на левый фланг, где скопилась без толку третья часть армии, наладить там управление и нанести контрудар по группировке Франсуа. Можно было поступить проще, отвести центральные корпуса назад. Самсонов не сделал ни того ни другого. Он принял единственное решение, которого не должен был принимать ни в коем случае. Лично ехать на передовую, в 15-й корпус. Приказал штабу разделиться, канцелярским службам эвакуироваться в тыл, а сам с группой офицеров и конвоем казаков отправился в эпицентр боев. И все. С этого момента армия лишилась единого руководства. Курьеры с донесениями безуспешно искали командующего, он потерял связь и с тылом, и с корпусами.

В штабе фронта тоже вдруг поняли, что немцы вовсе не удирают за Вислу, а атакуют. Только теперь полетел приказ Ренненкампфу — помочь Самсонову. Части 1-й армии выступили без промедления, 28 августа, но заведомо опаздывали к развязке — между армиями было 95 км… Ну а для 13-го корпуса генерала Клюева, глубже всех забравшегося на германскую территорию, настоящая война еще не начиналась. Он вошел в Алленштайн. Второй по величине город Пруссии выглядел вполне мирно. Работали магазины, кафе. Жители вежливо кланялись даже рядовым. На больницах висели плакаты с просьбой не беспокоить пациентов… О соседе справа, 6-м корпусе Благовещенского, Клюев ничего не знал. Оттуда получили радиограмму, но на этот раз она была шифрованной. Расшифровать не сумели. А с самолета заметили, что с востока приближаются войска, около корпуса. Решили, что это и есть 6-й.

Согласно приказу, Клюев двинул свои дивизии на подкрепление Мартоса, а в Алленштайне оставил «до подхода Благовещенского» по батальону от Дорогобужского и Можайского полков. Но шел корпус не Благовещенского, а фон Белова. Два батальона он смял мгновенно. Ему активно помогли горожане, стреляли из окон, а с чердака больницы, которую «не беспокоили», ударили пулеметы. Немцы устремились вдогон за ушедшими русскими. Преследование обнаружили, но Клюев счел, что за ним увязались небольшие отряды. Велел арьергарду, неполному Дорогобужскому полку, отогнать их. Полку не оставили артиллерии, запасы патронов ушли с обозами, а на него обрушилась лавина германцев. Отбивались из пулеметов, пока были боеприпасы. Потом остались только штыки. Но дорогобужцы заняли дефиле между двумя озерами, враг не мог развернуться широким фронтом, и его раз за разом осаживали контратаками. Погиб командир полка Кабанов, редели батальоны, но удержали неприятеля до вечера. Лишь с наступлением темноты остатки полка снялись и пошли искать своих, унося тело командира.

Под Мюленом 28 августа наседали уже не русские, а немцы. Войска Мартоса обтекали со всех сторон. Германская дивизия генерала Зонтага попыталась ночью обойти с юга, захватить господствующие высоты. Но ее заметили, изготовились. На рассвете штурм высот был встречен дружным огнем. Враги покатились назад, по ним ударила своя же артиллерия, приняв за русских, а штыковая контратака довершила разгром, было взято 2200 пленных, 13 орудий. Гинденбург и Людендорф нервничали, выдернули еще одну дивизию из группировки Франсуа. Она уперлась в оборону Кексгольмского полка, и обход с юга так и не удался.

На северном фланге немцы рвались обойти через городок Хохштайн. Здесь отбивались Нарвский и Копорский полки. Они попали в полуокружение, оборона простреливалась с трех сторон, они отвечали огнем трех батарей и отразили все атаки, усеяв окрестности германскими трупами. На высоты недалеко от Хохштайна вышел и 13-й корпус Клюева. Но он не мог разобраться, что происходит вокруг, приказал войскам остановиться и ждал приказов свыше. А в 15-м корпусе кончались боеприпасы, не было продовольствия. Оставалось только отступить.

Вечером сюда прибыл Самсонов со своими штабными. Оценив положение, он разрешил отход к Найденбургу. Но начал распоряжаться и окончательно все погубил. Штаб Самсонова предложил чересчур сложный план «скользящего щита» — пусть соединения по очереди перемещаются с северной оконечности фронта на южную. Сперва обозы, потом 13-й корпус, потом 15-й, потом 23-й. Потом все повторяется, и весь фронт будет постепенно «скользить» на юг. А Мартосу со штабом корпуса приказали ехать в Найденбург, заранее выбрать позиции для обороны. Лучший корпус был обезглавлен. Но и Самсонов с войсками не остался. Сказывалась болезнь, перенапряжение, рывок на передовую выплеснул остатки его сил. Штабные офицеры уговорили его уехать, организовывать управления на новом месте, а командование всеми отходящими корпусами поручили Клюеву.

«Скользящий щит» сразу рухнул. Как можно было регулировать движение в лесах, без связи? Соединения хлынули как придется. Немцы сунулись было в погоню, но корпус Мартоса даже без начальства был еще боеспособен. У села Кунхенгут Кременчугский и Алексопольский полки устроили засаду. Промерили расстояния, навели заранее пулеметы и в темноте расстреляли колонну, двинувшуюся за ними. А Гинденбург после бесплодных атак и огромных потерь уже вообще отказался от окружения русских! Выгнать их, и то хорошо! Слал приказы Шольцу и Франсуа отменить прежние планы, просто преследовать и вытеснять отступающих. А Белову и Макензену — разворачиваться против Ренненкампфа.

Но его приказы запоздали. Пока суд да дело, Франсуа продолжал атаки и уже взял Зольдау. Открылась дорога в глубь расположения русских. У Франсуа был заблаговременно подготовлен летучий отряд — кавалерия, пехотная бригада на машинах и повозках, велосипедисты. Теперь его бросили на Найденбург, перерезая нашим частям пути отхода. Самсонов, уезжая из этого города, не позаботился организовать оборону. В Найденбурге скопились обозные, лазареты с ранеными. Здесь находился командир раздерганного 23-го корпуса Кондратович с одной бригадой, этого было достаточно против бригады немцев. Но Кондратович предпочел спасать бригаду (и себя), бросив обозы и раненых. Летучий отряд захватил город почти без боя, навстречу ему двигались части Макензена, замыкая кольцо.

А часть штаба Самсонова, которая эвакуировалась на свою территорию, утром 29 августа доложила Жилинскому — армия отступает. Он рассудил, что напрасно послал туда 1-ю армию, телеграфировал Ренненкампфу: «2-я армия отошла к границе. Приостановить дальнейшее выдвижение корпусов на поддержку». Но Ренненкампф понимал ситуацию глубже, отдал своим частям приказ «ввиду тяжелых боев 2-й армии» идти ей на помощь. Действительно, бои еще продолжались. Клюев оставил в Хохштайне арьергард, Каширский полк, к нему примкнули подразделения Нарвского. Их окружили, против 16 орудий гремели 86 германских, но солдаты дрались до вечера, в последней рукопашной пал командир полка Каховский со знаменем в руках.

Еще один арьергард, Софийский полк, встретил преследующих немцев между двумя озерами у с. Шведрех. Сражался отчаянно, поредел, но и неприятели отстали. Сплошного окружения не было. Сквозь жиденькую цепочку германских застав вполне можно было прорваться. Но ночью на лесных дорогах части перемешались, тащились из последних сил, голодные — 15-й корпус четверо суток не выходил из боев, 13-й за двое суток прошагал больше 80 км. А прусский лес не был надежным укрытием. Через каждые 2 км тянулись просеки, было много речушек и болот с дамбами. Немцы следили с самолетов, где находятся русские, устраивали на пути засеки, ставили заслоны с пулеметами и пушками.

У каждой дамбы или перекрестка встречал огонь. Вся масса солдат останавливалась, передовые подразделения разворачивались, атаками прогоняли врага. А через пару километров ждал новый заслон, и все повторялось… Около села Саддек, попав под очередной обстрел, Клюев решил «во избежание ненужного кровопролития» сдаться. Правда, предоставил желающим спасаться самостоятельно. Одни отделились, пошли на прорыв (и в большинстве выбрались). У других больше не было сил, они подчинились решению начальника. Некоторые предпочли погибнуть в бою, группа смельчаков из 13-го корпуса захватила 4 немецких орудия, заняла круговую оборону и дралась до последнего.

Мартос, посланный вперед своих войск, нарвался на немцев. Офицеры его штаба погибли или рассеялись. Мартос с тремя спутниками сутки блуждал в лесу. Ночью услышали рядом солдат и подумали, что свои. Но вспыхнул немецкий прожектор, ударил пулемет, под Мартосом убило коня, и его схватили. Так же блуждал Самсонов. Попал в хаос отступления. Пробовал командовать на дорогах ротами и батальонами, но понял, что восстановить управление уже невозможно, и впал в полную прострацию. Ехали с офицерами штаба, несколько раз натыкались на немцев. Направились через лес. Лошади выбились из сил, и зашагали пешком. Самсонова измучила астматическая одышка, сделали привал. Командующий тяжело переживал случившееся, говорил: «Царь доверился мне. Как я встречусь с ним после такого разгрома?» Отошел в сторону, и его спутники услышали выстрел. Все поняли, что это значит. Тело Самсонова не смогли найти в темноте, а утром появились немцы. Офицеры штаба бежали, а через час встретили казачий патруль — вышли к своим.

Командование фронта уяснило картину только вечером 29 августа. Забило тревогу. Ренненкампфу приказали организовать поиск конницей. Но направление дали неверное — на Алленштайн, где русских давно не было. А 1-му и 6-му корпусам велели нанести удары по флангам, чтобы облегчить выход окруженной группировке. Куда там! Благовещенский боялся, что немцы пойдут на него. Выделил для операции лишь отряд Нечволодова, Ладожский полк с 2 батареями. В 1-м корпусе царило безвластие, Артамонов, Душкевич и Мосальский разбирались, кто же из них начальник. После понуканий определили для наступления генерала Сирелиуса с Варшавской гвардейской дивизией.

Тем не менее даже небольшие силы прорвали вражеское кольцо. 30 августа Нечволодов вышиб немцев из г. Вилленберга. Как раз на этом участке пробивалась из окружения русская конница, атака помогла ей пересечь линию фронта. Сирелиус разметал неплотные германские заслоны и взял Найденбург. У немцев поднялся переполох. Только утром Гинденбург доложил в ставку о блестящей победе, и на тебе! Но удары были слишком слабыми и разрозненными. Против Сирелиуса стягивалось 5 дивизий, ему пришлось отступить. Нечволодов тоже получил приказ отходить.

Только войска Ренненкампфа, громя выставленные против них части кавалерии и ландштурма, неудержимо продвигались вперед. К 31 августа они вышли на ближние подступы к Кенигсбергу, заняли Фридланд (Правдинск) и городишко Растенбург (пока еще неприметный — он станет знаменитым лишь во Вторую мировую как ставка Гитлера). А конный корпус хана Нахичеванского и кавалерийская дивизия Гурко докатились до Алленштайна. Снова увидели чистенький, вполне мирный город. Жители вежливо раскланивались, а на вопросы о русских недоуменно пожимали плечами — вроде, тут их никогда и не было. Жилинский уже направил Ренненкампфу новый приказ. Писал, что Самсонова постигла неудача, требовал вернуть кавалерию из рейда. Но командующий армией рассудил иначе — раз уж его конница очутилась в тылах противника, велел ей погулять как следует, взрывать железнодорожные пути, дамбы, порушить станции и линии связи.

Эти прорывы вызвали у немцев изрядный переполох. Поднимались ложные тревоги — «Русские идут!» Открывали огонь по своим, были жертвы. При ночном шуме в Найденбурге генерал Моргентау удрал босиком, надев ремень с кобурой поверх белья. Зато на окруженцев началась настоящая охота. К солдатам подключились полиция, егеря, штатские добровольцы с ружьями и собаками. Очевидцы описывали, как тяжелораненых пристреливали, забивали прикладами, «стрельба по нашим санитарным отрядам и полевым лазаретам стала обычным явлением». Над пленными измывались, избивали их, впрягали в трофейные пушки вместо лошадей и заставляли тащить. В плен попало 9 генералов. В штабе 8-й армии Людендорф грубо насмехался над Мартосом. Гинденбург повел себя благородно, пожал руку, сказал: «Я желаю вам более счастливых дней». Приказал вернуть наградную золотую саблю, но так и не вернули. С Клюевым, сдавшим подчиненных, обращались куда лучше.

Германская пропаганда непомерно раздула масштабы победы, трубила сперва о 70, потом о 90 тыс. пленных, о 20 тыс. убитых русских, а число трофейных орудий постепенно росло от 300 до 600. Реальные потери наших войск были скромнее. Погибло 6 тыс. воинов, попало в плен 50 тыс. (из них 20 тыс. раненых), немцам досталось 200 орудий (часть подбитых или выведенных из строя артиллеристами). 20 тыс. окруженных сумели вырваться. Как сообщалось в докладе, «большинство офицеров, пробивавшихся в одиночку или с нижними чинами, выдержали ряд самых тяжелых испытаний и опасностей и выказали незаурядное личное мужество и храбрость, преодолевая на своем пути превосходного по силе противника, борясь с бронированными автомобилями… и даже артиллерией противника, уничтожая то и другое».

Немцы громогласно объявляли о «гибели 2-й армии», но и это было далеко от истины. Им удалось разгромить 5 русских дивизий, и победа обошлась недешево — они потеряли 30 тыс. убитыми и ранеными. Мало того, за успех на Востоке пришлось заплатить стратегическим проигрышем на Западе, откуда снимались подкрепления. А 2-я русская армия была жива, большая часть ее сил просто отступила. Новым командующим стал энергичный генерал Шейдеман. Он очень быстро привел армию в порядок, и всего лишь через неделю она снова вела активные боевые действия.

Для расследования причин поражения была назначена правительственная комиссия. Жилинский попытался свалить вину на Ренненкампфа. Дескать, струсил и вовремя не помог Самсонову. Но великий князь Николай Николаевич представлял истинное положение, хорошо знал командующего 1-й армией и возмутился клевете. Заявил: «Жилинский сам потерял голову и не способен управлять боевыми действиями». Для проверки в 1-ю армию направили генерала Янушкевича, и доклад его был очень лаконичным: «Ренненкампф остался тем, кем был». По результатам расследования сняли командиров корпусов Артамонова, Кондратовича, Благовещенского и самого Жилинского. Его вернули «по специальности» на дипломатическое поприще, послали российским представителем в Париж. Там он оказался на своем месте, неплохо отстаивал интересы страны.