Большинство сведений о советских концентрационных лагерях и участи в них женщин наверняка так бы и остались неведомыми современникам, если бы не… Вторая мировая война. Когда большое количество людей из советской страны оказалось на Западе и охотно свидетельствовало против советской системы. В начале 50-х годов даже была создана объединенная комиссия ООН и ИВТ, члены которой производили опросы и тщательно документировали все показания. Опросы также производились и прежде, во время оккупации немецкими войсками советских территорий. Советы потому и расправлялись не только с самим осужденным, но и с членами его семьи, чтобы не оставлять «в тылу» обиженных на партию и власть потенциальных врагов. Однако у семей, уничтожаемых советской системой, имелись близкие и дальние родственники, которые при случае могли рассказать о бедах своих родных. Иногда эти люди выступали как свидетели, делясь проблемами с новыми немецкими властями, пришедшими их избавить от евреев, комиссаров и коммунистов – от прежней советской власти и красной диктатуры. И тогда прошлое зло многим казалось куда как страшнее, чем зло, что несли непрошенные освободители.

Возможно, переход на сторону врага на временно оккупированных территориях был бы более массовым, если бы советские граждане не боялись неминуемого наказания. Прекрасно осознавая, что в случае поражения немцев все близкие, а возможно и дальние родственники сотрудничавших с оккупантами (или освободителями, – кто как воспринимал) станут для окружающих презренными врагами и их тоже арестуют.

Боясь попасть в лагеря, советские люди понимали, что принудительный рабский труд, в течение 20–25 лет (чаще всего и давали такие сроки), по сути, обозначает смерть, лишь растянутую во времени. Длительные сроки были предусмотрены властью для максимального использования рабочей силы заключенных в целях укрепления хозяйственной, экономической и военно-оборонительной составляющей государства. Многомиллионная сила заключенных в неволе людей использовалась для самых тяжелых физических работ; чаще всего, в необжитых, труднодоступных и суровых по климатическим условиям районах.

Зэки лагерей и лагпунктов работали на рудниках, в шахтах, на приисках и лесоповале. Причем всюду работали вручную, чаще при помощи лишь пилы, топора, кирки и лопаты. В северных лесах, в тундре, в непроходимых болотах прокладывали они шоссейные и железные дороги, рыли каналы, рубили лес.

Зэки лагерей и лагпунктов вели крупные лесоразработки в Архангельске, Беломорске, Мезени; строили железные дороги: Байкало-Амурскую, Котлас – Воркута; рыли мелиоративные и ирригационные системы, крупные каналы, возводили военно-морские базы и другие сооружения военного назначения и т. д.

Зэки лагерей и лагпунктов добывали полезные ископаемые. На Новой Земле, в Воркуте, Караганде и во многих других местах, где размещались лагеря, заключенные добывали уголь. На Витиме, Курильских островах, в Верхнем Уфалее – железо. В Джезказгане, Верхоянске, Медвежегорске, Караганде – медь. В Никополе, Верхнеуральске, Краснотуринске, Аше – марганец. В Магадане, Верхоянске, Алдане, Вилюйске – золото. В Андижане, Лениногорске, Норильске и др. – уран. Силами заключенных велась добыча свинца, олова, апатитов, слюды, платины и иных полезных ископаемых, коими богата земля русская.

Такую же тяжелую работу приходилось выполнять и советским зэчкам. Лагеря принудительного труда подразделялись на четыре категории: общего, усиленного, строгого и особого режима. Женщины в смешанных лагерях размещались в особых бараках и в особых «филиалах» лагерей, называемых лагерными отделениями, или лагерными пунктами.

В книге «Женщины и коммунизм» И. А. Курганов приводит список женских лагерей и лагерных пунктов, о которых стало известно во время опроса бывших заключенных, оказавшихся в годы Второй мировой войны на Западе. Список, конечно же, далеко не полный, однако внушительный; в нем значатся:

женский спецлагерь № 6 в Норильске на 3500 человек;

женский спецлагерь № 7 в Норильске;

женский лагерь № 1 в группе Кингирь на 6000 чел.;

женский лагерь в Инте № 388/16 на 3000 чел.;

смешанный лагерь на Земле Франца-Иосифа;

женский лагерный пункт № 1 в Караганде на 2800 чел.;

женский лагерный пункт № 4 в Обезе на 4000 чел.;

женские лагерные пункты в Краснотуринске № 286/1, 286/6, 286/9.

женский лагерный пункт в Кемерово;

женский лагерный пункт в Магадане;

женский ОЛП (отдельный лагерный пункт) в Красноярске № 3, в 6 км от Решот на 8000 чел.;

женский ОЛП № 4, в 120 км от Решот на 1200 чел.;

женские лагерные пункты в Мариинске № 2 и № 3;

женские лагерные пункты в Потьме № 1, № 3, № 6 (только этот – на 3000 чел.), № 10, № 16;

женские лагерные пункты в Усть-Вымь № 2, № 3, № 17;

женское отделение 12, № 223-р в Воркуте на 1500 чел.;

женское отделение 16, № 233-р в Воркуте на 3000 чел.;

женское отделение 17 в Воркуте на 4000–5000 чел.

И много-много других мест заключения, предназначавшихся для Женщин, превращенных преступной системой в изгоев и рабынь.

Места, где отбывали сроки женщины, выглядели устрашающе. Обычно каждый лагерь состоял из десятков бараков, обнесенных забором из колючей проволоки высотой в 3–4 метра. Около забора проходила заминированная полоса земли шириной в 5–6 метров, освещаемая ночью прожекторами. Заключенный, оказавшийся на запретной полосе, расстреливался с вышек, расположенных через каждые 100–200 метров. Иногда таким способом зэчки умышленно шли на смерть, избавляясь от невыносимых мучений, сексуальных домогательств и унижений.

С внешней стороны забор охраняли, помимо вооруженных охранников, и сторожевые собаки. Оглашенно лающие с пеной у рта овчарки, которых нам тиражировало советское кино в психологических сценах, когда несчастных советских пленных прогоняют под дулами немецких автоматов, – вымысел киношников, но лишь отчасти, потому как стоит актеров, играющих «проклятых фашистов» переодеть в советскую форму, как сразу все становится на место. Это реализм, но реализм, имеющий отношение в первую очередь к советской системе! К слову, овчарки, используемые для охраны немцами, отличались молчаливой злобой, им не дозволялось лаять до истерической хрипоты.

С такой тщательной охраной побег из советского лагеря был практически невозможен; тем более что на сотни или даже тысячи километров вокруг зачастую не было ни людей, ни жилья.

Работа заключенных столь тяжела, что немногие могли дожить до окончания срока. Я встречалась с бывшими заключенными Инты, пожилой супружеской парой, прошедшей в молодости настоящий ад. Оба попали в концлагеря еще старшеклассниками, он, Микола Канаш – ставший жертвой навета, что будто бы был причастен к порче портрета Сталина гвоздем; она, Мария Канаш – читала патриотические стихи на родном языке, и, значит, попала под влияние националистически настроенной группы молодежи. Оба выжили, чтоб после встретиться и создать сплоченную семью из двух человек (женщина после лагерной жизни не могла рожать), устало ненавидящих советский режим и знающих настоящую цену всем советским лозунгам и призывам.

Они рассказывали о лагерной жизни, о людях и о работе (чаще говорил он, женщина, посерев лицом, поднималась и уходила в другую комнату, чтобы не слышать еще и еще о безумно мытарственных днях, растянувшихся чуть не на два десятилетия). Работа зэка обычно длилась по 10–12 часов, без выходных и скидок на ненастную погоду; и это не считая дороги между лагерем и местом работы. Идти приходилось колоннами в окружении охранников и натасканных, сипло лающих собак. Иногда место работы находилось очень далеко, и за дорогу можно было потерять нескольких ослабевших зэков, умиравших от истощения и перенапряжения сил. Сейчас, когда по телевизионному каналу Discovery в отдельных передачах показывают несчастных евреев, в принудительном порядке работавших на заводах Третьего рейха, которые получили в свой адрес не только извинения от немецких властей, но и хорошие денежные компенсации, хотелось бы спросить: а где те редкие (но еще есть!) выжившие, прошедшие советские лагеря, кто и когда признает перед ними вину и поможет материально лучше прожить последние годы жизни?!

Перед каждым выступлением колонны заключенных предупреждали, что разговаривать или отставать запрещено, иначе охранники стреляют без предупреждения. Затем вели: на лесоразработки, на строительство дорог, в шахты и на рудники. Женщины работали наравне с мужчинами, ведь более легкой работы в лагерях практически не было. По аналогии с памятным лозунгом, под которым жили советские товарищи: «Народ и партия – едины!», многие миллионы советских зэков и зэчек жили под лозунгом: «Коммунизм и принудительный труд – едины!»

Прежде, – в тогда еще недавние царские времена – в шахты и на рудники ссылали государственных преступников, приговоренных судом на каторжные работы; этот процесс не был массовым, не был многотысячным, а тем более многомиллионным. И никогда в числе приговоренных к каторжному труду не было женщин! Но в советской стране равноправие. И сотни тысяч женщин отправляются на самую тяжелую работу: в шахты и рудники. Они сражались с вечной мерзлотой и, имея только примитивные орудия труда, добывали для Страны Советов золото, олово, медь, уголь. К слову сказать, партия посылала юных: девушек, девочек, почти детей – комсомолок и патриоток труда – на заводы и стройки, в забои и шахты, прославляя это как… величайшее достижение советской системы в борьбе за женское равноправие. А верные сыны партии – агитпроповцы, члены творческих союзов пропагандировали подобный образ действий настоящей советской женщины, строительницы коммунизма-ленинизма.

Труд женщин был одинаково тяжел и в условиях крайнего Севера, и в знойных пустынях Средней Азии. Чтобы максимально интенсивно использовать заключенных, советская власть ввела высокие нормы выработки, которые могли выполнить только здоровые и физически очень сильные люди. Мой собеседник М. Канаш подчеркивал, что пищевой рацион полностью зависел от выработки. Тот, кто смог выработать 80 % нормы, получал 80 % пайка, кто выработал 50 % нормы, получал всего 50 % пайка. Паек в лагере был и так скуден, а уменьшение пайка означало одно: истощение и смерть. Даже питавшиеся «по норме» жаловались на то, что не могли никак сходить в туалет по большому; чтобы хоть как-то помочь своему организму, заключенные на 7—10-е сутки пальцами доставали скудные экскременты из заднего прохода. А в это время в советских садах и школах дети и подростки разучивали благодарственные стихи, речевки и песни: «Спасибо партии родной за наше счастливое детство!», «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»… Не имея даже отдаленного представления о том, что может ожидать их самих или их близких…

Женщины, изолированные от общества в тюрьмы и в лагеря, проходили все круги ада. Изнурительный труд, пытки и сексуальное насилие сопровождали их все годы заключения. Думаю, это же в какой-то мере продолжается и сегодня.

Даже по окончании долгого трудового дня, с приходом утешительных сумерек мучения для зэчек не прекращались. «Ночью женские бараки обыкновенно превращались в публичные дома, так как «соцблизкие», представлявшие лагерную администрацию и откормленные на краденом пайке, использовали женские бараки как места своих любовных развлечений… отказ от любовных притязаний обыкновенно означал перевод в условия совершенно невыносимой работы» (из книги Б. Яковлева «Концентрационные лагери СССР», Мюнхен, 1955). «Судьбы загнанных в них и запуганных падших женщин печальны и безысходны. О жизни этих девушек в северных лагерях рассказывает в своих воспоминаниях, опубликованных в 1989 г., Л. Разгон, в свое время корреспондент «Комсомольской правды», а впоследствии один из заключенных ГУЛАГа. В северных лагерях женщины и девушки, захваченные во время облав на барахолках, вокзалах, в ресторанах, вынуждены были обслуживать целые бригады лесорубов. Согласно последним недавно рассекреченным данным, по решению тех же «троек» женщин, действительно занимавшихся проституцией или просто подозреваемых в торговле собой, нередко даже расстреливали, пытаясь ликвидировать их как «класс», – пишут авторы книги «Проституция в Петербурге (40-е гг. XIX в. – 40-е гг. XX в.)» Н. Лебина и М. Шкаровский.

В публичные дома превращались не только овраги на лесоповале, где работали мужчины и куда для их утех приводили женщин, но и общие нужники (туалеты); да мало ли еще потаенных мест для свального блуда людей, массово обреченных на гибельное, унизительное, дегенеративное существование. Свидетельств подобному можно сыскать множество.

Насилие и моральное разложение часто превращали женщин, оказавшихся по ту сторону свободы, в обозленных и деградированных созданий, лишенных всяких нормальных человеческих принципов.

О судьбе женщин-заключенных, участниц очередной грандиозной стройки коммунизма – города Ангарска – можно прочесть в материале историка и публициста Ю. Братющенко «Штрихи к портрету стройки коммунизма» (см. «Секретные материалы 20 века» № 9, 2005). Ангарск, город в Иркутской области вместе с его закрытыми заводами типа «Комбинат-16» построен силами заключенных Китойского ИТЛ. «Комбинат-16» – уникальный завод, который должен был обеспечить горючим всю Восточную Сибирь и Дальний Восток; решение о его постройке было принято Советом Министров СССР в 1949 г., а в 1953-м сдан в эксплуатацию завод полукоксования, в апреле 1954-го – на заводе гидрирования уже получена первая продукция – метанол.

Историк пишет: «Серьезную тревогу вызывали факты размещения в одной зоне (9-е лагерное отделение) заключенных мужчин и женщин. Только тогда, когда обстановка уже становилась нетерпимой, грозящей чрезвычайными происшествиями, начальник политотдела Иночкин на партконференции в 1949 году назвал это произволом, граничащим с преступлением. Он констатировал, что имеется много фактов сожительства с заключенными (женщинами) 4-го лагерного отделения»; «Начальник спецотдела лагеря Никитенко докладывал: «Мы получили заявления от честных женщин-заключенных о том, что, выводя их на работу вместе с заключенными-мужчинами отрицательного поведения, мы толкаем их на путь морального разложения»; «Вот что пишет Шилов о соседстве с заключенными-женщинами: «В соседней юрте жили расконвоированные женщины. Жуткие матерщинницы и хулиганки. Никаких условностей они не признавали, и все вещи вульгарно называли своими именами. Что у них в юрте происходило вечерами и ночью – было трудно себе представить. Одним словом, настоящий бордель». И еще: «Охрана у них была слабее, и они пользовались этим. Бывало, идешь мимо траншеи, а оттуда раздаются призывные возгласы. Женщины настойчиво и ласково зазывают к себе. Выбирай любую. А уж потом за пачку папирос охранник закрывал глаза на то, что происходило в траншее. После одной избранницы другие дамы не претендовали уже на смелого кавалера. Риска не было никакого: все женщины были здоровы. За этим постоянно следили медики. Вот таким образом и появлялись в лагерях дети»; «Детские приюты, пока существовало 4-е женское лагерное отделение, были переполнены». Автор упоминает о том, что с заключенными сожительствовали надзиратель Нестеров, начальник строительного участка майор Прудников, работники лагеря Зырянов и Высоцкий, заместитель командира взвода по политчасти Урбагаев и другие.

Трансформация, происходящая с восприятием окружающего мира и действительности, которая наступает в тюрьме или лагере, – самое страшное, что может произойти с человеком. Об уродливых сдвигах души писал еще великий Достоевский (к примеру, «Записки из мертвого дома»), об этом писал талантливый В. Шаламов («Красный крест»), это же пытался передать сильно распиаренный Западом Солженицин («Архипелаг ГУЛАГ» и др.). «Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью… Каждая минута лагерной жизни – отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел – лучше ему умереть. Заключенный приучается там ненавидеть труд – ничему другому и не может он там научиться… Он приучается ненавидеть людей», – это из шаламовского «Красного креста». Лагерь – это важнейшая карательная школа системы социализма и одна из главных составляющих тоталитарной системы.

Лагерная действительность ломает Мужчину и убивает Женщину. Закономерно, что в советских лагерях была огромная смертность. Выжить там обычный срок заключения (от 10 до 25 лет) могли только молодые и сильные, кому улыбнулась удача. Удача – это когда человек попадал на более легкие участки труда: работал в кухне, в канцелярии, в клубе и др. Но все (!) выжившие возвращались из лагерей если не инвалидами, то уже хронически больными людьми. Но никаких послаблений и льгот им от своего родного государства не предусматривалось. Никогда. Жалкие пособия, о которых стыдливо заговорили лишь в конце 90-х годов ХХ века – всего только очередная насмешка над теми несчастными, коим дал Господь родиться на этой оккупированной большевиками территории, и кто познал прелести советских концлагерей.