47. Берлин

Пропаганда Геббельса поддерживала дух германских обывателей байками о сверхсекретном чудо-оружии. Дескать, вот-вот его пустят в ход, и все переменится. Цеплялись и за другие соломинки. При берлинском представительстве «Индийского правительства» Субхаса Чандра Боса собирали факиров, жрецов и прочих добровольцев из индийских сект, тибетских последователей черной религии бон. Теперь их одели в эсэсовскую форму, создавали некое особое подразделение. Правительственные и эсэсовские начальники, допущенные к высшим секретам, посматривали на индусов и тибетцев уважительно. Вдруг и впрямь помогут, достучатся до «высших неизвестных»? Должны же они рано или поздно прийти на выручку своим избранникам! Нет, и потусторонние силы не откликались. Довели до катастрофы и бросили.

В нацистской верхушке обсуждались проекты «Альпийского редута». Предполагалось, что высокогорный район в юго-восточной Германии и Австрии – естественная крепость. Ее надо дополнительно усилить системами фортификации, стянуть надежные войска, завезти запасы. Сюда переберется правительство, можно будет продержаться несколько лет. А за это время в мировой политике произойдут благоприятные перемены. Вожди отдавали себе отчет, что остальная часть страны так или иначе будет оккупирована. Еще в сентябре 1944 г. было принято решение создавать подпольную армию «вервольфов».

В германских легендах это жуткие оборотни. Люди, по ночам превращающиеся в волков и выходящие на охоту за человеческой кровью и жизнями. Как видим, Гитлер и его окружение считали нечисть чем-то близким для себя, героическим. Возглавил «Вервольф» обергруппенфюрер СС Прютцман. Он служил на Украине, руководил карательными операциями против партизан, и рассудили, что опыт у него подходящий. Формировались штабы, отделы обеспечения, пропаганды, разведки, диверсий. Планировалось создавать отряды по 5-10 человек, в них записывали подростков, стариков, инвалидов, организовывали краткие курсы обучения.

Информация о том, что нацисты намерены продолжать борьбу, попала в донесения англо-американской разведки, вызвав немалый переполох. Справка об «Альпийском редуте», составленная для союзного верховного командования, читалась просто потрясающе: «Здесь под прикрытием естественных оборонительных препятствий, усиленных самым эффективным секретным оружием из когда-либо созданных человеком, уцелевшие силы руководства Германии положат начало ее возрождению; здесь на заводах, расположенных в бомбоубежищах, будет изготовляться оружие; здесь в обширных подземных нишах будет храниться продовольствие и снаряжение, а специально сформированный корпус из молодых людей будет обучаться ведению партизанской войны с тем, чтобы целая подпольная армия была подготовлена и направлена на освобождение Германии от оккупировавших ее сил» [149].

Начальник штаба Эйзенхауэра Беделл Смит ломал голову, как же брать ужасающий «Альпийский редут»? По собственному признанию, только после окончания войны он понял, что все это – не более чем мыльный пузырь. Нацистские руководители тешили сами себя сказками о «редутах» и «вервольфах». Западные шпионы и службы радиоперехвата читали их сказки, дорисовывали в лучших традициях фантастических романов. Хотя для строительства грандиозных сооружений уже не было ресурсов, никто этим всерьез не занимался. Не было и войск, чтобы оборонять неприступный «редут». Не хватало даже обычного оружия, не говоря уж о сверхсекретных новинках. 12 апреля немцам пришлось взорвать два последних пороховых завода. С этого времени им осталось лишь достреливать имеющийся запас патронов и снарядов [59].

Кстати, советская разведка была гораздо лучше осведомлена об истинном положении дел. Наше командование подобными химерами не впечатлялось. А насчет «вервольфа» советские военачальники предсказывали: партизанского движения в Германии не будет [98]. Они оказались правы. Самоотверженно, не жалея себя, человек может сражаться лишь за высокую идею. Но какая же идея была у нацистов? Идея высшей расы? Порабощения остальных народов и господства над ними? Эти идеи показали свою несостоятельность, расползались в тлен. А на их останках угнездился страх – боязнь ответственности за то, что натворили. Для подвигов желания уцелеть маловато…

Глупые юнцы действительно вбивали себе в голову, что они защищают родину от «азиатских орд». Выпускали из развалин фаустпатрон и тут же погибали. Стойко дрались солдаты – традиционная дисциплина была у них в крови. Но бой завершался, и уцелевшие немцы быстро трезвели. Верх брала та же самая традиционная дисциплина. Продвижение русских по Германии и Австрии везде сопровождалось белыми простынями и полотенцами, вывешенными из окон. Люди послушно шли регистрироваться в комендатуры, сдавали охотничье, коллекционное, спортивное оружие. Сдавали и своих знакомых эсэсовцев, членов нацистской партии. По всей Германии за 1945 г. было зарегистрировано лишь полтора десятка террористических актов с обстрелами или убийствами русских или союзных военных. Очевидно, срывал злобу кто-нибудь из фанатиков.

Что же касается истинной стратегии Гитлера весной 1945 г., задача ее оставалась только одна – любыми мерами выиграть время. А дальше все-таки вмешаются потусторонние силы, произойдет чудо. В ставке фюрера раз за разом вспоминали историю Фридриха Великого – он был разгромлен в Семилетней войне, балансировал на волосок от гибели. Но умерла царица Елизавета, и союз против Пруссии сразу распался, удалось заключить выгодный мир. 12 апреля умер Рузвельт – в окружении Гитлера это стало настоящим праздником. Последним всплеском бурной радости. Гитлер кричал, что долгожданное чудо все-таки произошло, сравнивал со смертью Елизаветы, велел подавать шампанское…

На западном фронте германское командование почти прекратило сопротивление, забирало на восток дивизию за дивизией. Правда, в Ялте была утверждена демаркационная линия между советской зоной оккупации и союзниками, она проходила по реке Эльбе. Но Черчилля уже обуял политический зуд. Он подталкивал американцев и своих генералов, что надо бы захватить побольше – а если получится, прибрать к рукам даже Берлин. Сокрушался, что в противном случае русские возомнят слишком много о своем вкладе в победу. Впрочем, американское руководство не спешило нарушать договоренности и ссориться со Сталиным в угоду Черчиллю. Союз с русскими оставался для США слишком важным – против Японии.

А Иосифу Виссарионовичу исправно докладывали о поползновениях Черчилля. Но действовали и иные соображения. Самому Советскому Союзу было абсолютно не интересно затягивание войны. Страна устала. Каждый лишний день войны ложился на казну и народ колоссальными издержками, экономика страдала без рабочих рук, семьи – без мужей и отцов. Надо было поскорее кончать с нацистской нечистью. К решающему удару готовились три фронта. 1-й Белорусский должен был брать Берлин в лоб по кратчайшему расстоянию, с Кюстринского плацдарма. 1-й Украинский – отсечь город от германских войск с южной стороны, 2-й Белорусский – с северной.

Враг укреплял свою столицу и подступы к ней в течение нескольких месяцев. Подготовка наших войск тоже была невиданной по масштабам. Шесть раз проводилась общая аэрофотосъемка неприятельской обороны, изучались данные разведки, размножались карты и схемы. Для штаба 1-го Белорусского фронта был изготовлен даже точный макет Берлина и его пригородов. Для беспрерывного подвоза войск и боеприпасов железные дороги до Одера перешили с западноевропейской на русскую колею. Строились мосты, паромные переправы.

С войсками проводились учения и тренировки. Распространялся полезный опыт. Например, танкисты пробовали навешивать на броню сетки, чтобы ослабить поражающее действие фаустпатронов. Это оказалось малоэффективным. Зато выработали некоторые тактические приемы. В городских условиях танки стали пускать только после того, как пройдут дозоры пехоты. Танки шли «елочкой» – по разные стороны улицы. Экипаж правой машины следил за окнами слева, левой – за окнами справа. Ну а самым надежным способом считалось остановиться метров за 200 от подозрительного дома и расстрелять его из пушки – фаустпатрон поражал только на 30 м.

14 апреля 32 батальона на разных участках провели разведку боем. А 16 апреля в 5 часов утра (по московскому времени) на Кюстринском плацдарме взревели 9 тыс. орудий, 1500 катюш. Били в темноте, за 2 часа до рассвета, но цели были заранее пристреляны. Перемалывали оборону на участке 27 км, а через 25 минут перенесли огонь в глубину, и вдруг включились 143 зенитных прожектора. Они осветили дорогу пехоте, а противника слепили и ошеломляли – немцы сочли, что русские применили какое-то новое оружие. Правда, эффект от прожекторов оказался смазанным. Артподготовка подняла в воздух тучи пыли, и снопы яркого света перепугали немцев только на переднем крае. Но передний край был и без того перепахан снарядами, пехота захватила его без особого труда.

Ко всему прочему, немцы уже хорошо знали, что такое русские артподготовки. Они держали на первой полосе мало войск. Основные силы у них развернулись на второй полосе, пролегавшей по Зеловским высотам. Причем здесь позиции строились по обратным скатам высот, укрытые от артиллерии. Они остались неподавленными. Наша пехота нарвалась на ураганный огонь и вжималась в землю, не могла больше продвинуться ни на шаг. А германское командование срочно принялось перебрасывать на обозначившийся участок наступления все оперативные резервы.

У Жукова также имелись значительные резервы, в том числе две танковых армии, 1-я и 2-я. Их предполагалось ввести в бой после того, как во вражеской обороне будет пробита брешь. Но Георгий Константинович, скрепя сердце, приказал им вступить в сражение немедленно – для самого прорыва. Это вело к большим потерям, танки вынуждены были в лоб атаковать артиллерийские батареи, их поджидали мины, фугасы, затаившиеся фаустники. Но иначе погибала пехота, оборона на Зееловских высотах была слишком уж мощной. Даже после того, как к атакам подключились сотни танков, вражеские позиции прогрызали буквально по метрам [54].

Но 16 апреля, одновременно с 1-м Белорусским, начал наступление 1-й Украинский фронт. Конечно, маршалу Коневу тоже хотелось принять участие в штурме Берлина. Хотя по первоначальному плану на него возлагались только вспомогательные задачи – отрезать защитников германской столицы от группы армий «Центр» в Южной Германии и Чехии. Тем не менее Конев приказал своему штабу прорабатывать план в двух вариантах. Основной, соответствующий директиве Ставки. Но и запасной – если все-таки понадобится повернуть на Берлин [64].

Участок у 1-го Украинского тоже был очень сложный. Предстояло форсировать реку Нейсе, а враг основательно укрепился на противоположном берегу. Однако германские войска были распределены очень неравномерно. Перед 1-м Белорусским фронтом на участке 175 км стояли 23 дивизии, из них 14 перед Кюстринским плацдармом. А когда началось сражение, они сгрудились еще уже. Перед 1-м Украинским фронтом 25 вражеских дивизий растянулись гораздо шире – на 390 км. Экспериментов с прожекторами Конев не проводил, он применил другой прием. Во время артподготовки по всему фронту была поставлена дымовая завеса. К тучам дыма и пыли от разрывов добавились клубы тысяч дымовых шашек, совсем закрыли видимость. Но артиллеристы, саперы, пехота отлично знали свои цели. Тащили к берегу понтоны, лодки, на реку вылетели бронекатера Днепровской флотилии. Мгновенно было наведено 133 переправы. Ошеломленные враги еще не пришли в себя после бомбардировки, а русские уже перемахнули Нейсе, прочесывали траншеи очередями автоматов, в уцелевшие блиндажи летели гранаты.

За день германская оборона оказалась разгромленной. Одна группировка – 52-я советская армия и 2-я армия Войска Польского – устремилась на Дрезден. Другая, две танковых и три общевойсковых армии, двинулась обходить Берлин с юга. Но Конев доложил в Ставку – если нужно, он готов повернуть часть сил на Берлин. Сталин взвесил напряженную ситуацию на Зеловских высотах и изменил план. В ночь на 18 апреля он приказал перенацелить на германскую столицу 3-ю и 4-ю танковые армии. Поставил им задачу не ввязываться в затяжные бои, вообще не входить в крупные населенные пункты. Главное – действовать стремительно, дерзко, рассекать боевые порядки врага и углубляться в его тылы [122].

Этот маневр стал окончательным приговором для защитников Берлина. Танковые армии разворачивались на девяносто градусов, на север. Ринулись вперед, преодолевая по 35–50 км за день. Неприятельское командование растерялось. Принялось перекидывать резервы с восточных обводов обороны на южные и западные. Но и армии 1-го Белорусского фронта поднажали. 18 апреля они овладели Зеловскими высотами. На двух участках стали продавливать третью, последнюю полосу обороны. А между этими остриями прорыва в клещах очутился германский 56-й корпус генерала Вейдлинга. Его обтекали, и он начал пятиться в Бердин. Завязались бои в пригородах и на окраинах.

2-й Белорусский фронт начал наступление позже, чем фронты Жукова и Конева. Он только что завершил Восточно-Померанскую операцию, брал Гдыню и Данциг. Для выдвижения на новые рубежи Ставка выделила фронту 1900 автомашин. Но дороги были разбиты в боях и передвижениях танковых колонн, размыты весенней распутицей. Машин не хватало, солдаты шагали пешком, увязая в грязи, вытаскивали из жижи застрявшие повозки и грузовики. Тем не менее маршал Рокоссовский и его подчиненные совершили, казалось бы, невозможное. За 10 дней четыре армии удалось перебросить на 350 км, развернуть на исходных позициях по Одеру.

Немцев здесь было меньше, чем у Берлина, на участке 120 км оборонялись 7 дивизий и 13 отдельных полков. Зато препятствия впереди лежали такие, что озадачили бы кого угодно. Одер в устье разделялся и впадал в море тремя руслами. При весеннем половодье они слились вместе, ширина достигла 6 км! Наши солдаты говорили: «Два Днепра, а посередине Припять» [8]. А зарубежные генералы уважительно сравнивали эту операцию с форсированием Ла-Манша. Впрочем, у Рокоссовского не было таких сил флота и авиации, как на Ла-Манше. Но русские полководцы и воины нашли решения даже для самых сложнейших ситуаций. Как раз в устье, где разлив Одера напоминал море, немцы чувствовали себя в полной безопасности, никак не ожидали нападения.

Посреди широкого водного пространства остались островки и дамбы, где сидели германские посты и гарнизоны. С 17 по 19 апреля штурмовые отряды 65-й армии Батова по ночам начали выдвигаться на лодках. Захватили все эти промежуточные опорные пункты. А 20 апреля грянуло общее наступление, и армия Батова с ходу преодолела Одер. Саперы, работая по горло в ледяной воде, в первый же день навели две переправы. Через реку пошли орудия, танки. Вместе с 65-й сумела форсировать Одер и соседняя, 70-я армия. Но выше по течению река была гораздо уже – однако и враг оказался наготове. Встретил атаку 49-й армии жестоким огнем, топил лодки, плоты, понтоны. Форсирование сорвалось. Рокоссовский вышел из положения быстрой и смелой рокировкой. Он снял всю 49-ю армию с ее участка, направил в полосу 70-й армии. Приказал перейти Одер по переправам соседей, а на другом берегу вернуться в свою полосу наступления. Вот тут уже неприятельская оборона окончательно сломалась. В прорыв вошли два танковых корпуса. Германскую группу армий «Висла» стали отжимать от Берлина к северу, к морю [107].

В это же время были разрезаны неприятельские боевые порядки к югу от Берлина. 21 апреля 3-я танковая армия Рыбалко ворвалась в Цоссен, где располагался германский Генштаб, основные центры связи и управления войсками. Обслуживающий персонал и охрана разбежались. Ряд зданий и подземных бункеров впопыхах повзрывали, но главный узел связи вермахта уцелел. Его лишь засыпало кирпичами и обломками, а о четверых дежурных связистах все забыли. Они оказались погребенными заживо. Четверо солдат считали себя обреченными, сбили замок с помещения офицерского буфета, нашли ящики с вином и перепились. Через некоторое время наши бойцы обнаружили провода под напряжением, заинтересовались, куда они ведут, и откопали помещение. Аппаратура исправно работала, связисты валялись в отключке. А рядом собрали красноречивые ленты последних переговоров, которые вел генштаб Третьего рейха – то бишь четыре пьяных солдата.

После захвата Цоссена развалилось единое управление вооруженными силами Германии. Различные группировки начали действовать сами по себе. А из Берлина выползали на запад колонны машин, эвакуировались партийные и государственные учреждения. Куда эвакуировались – никто не знал. Называли Баварию, Австрию, мифический «Альпийский редут». Но и проехать куда-либо было очень трудно. На дороги выплеснулись беспорядочные массы беженцев. Захлестнули шоссе, бессмысленно текли не пойми куда. Над Берлином в эти дни повисли густые облака дыма, ветер разметал по улицам груды пепла. Уничтожались документы. Конечно, не все. Уничтожить все бумаги, которые государство наплодило за 12 лет, было невозможно. Но от некоторых улик избавиться не забыли. Исчезли все документы, касающиеся финансирования нацистской партии. Пропал архив нацистского казначейства, возглавляемого рейхсляйтером Францем-Ксавером Шварцем. Вот и гадай, сколько откуда поступало, сколько в какие банки вывезли. Исчезли и архивы Фонда экономической помощи имени Адольфа Гитлера, «Кружка друзей рейхсфюрера СС». По мнению исследователей, были сожжены [9].

А 22 апреля клинья 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов соединились. Берлин должна была оборонять 9-я армия Буссе, но ее рассекли на несколько частей. Непосредственно в столицу откатился только корпус Вейдлинга. Основную часть армии, 200 тыс. солдат, отрезали от города и окружили к юго-востоку от него. Она бросалась в контратаки, пыталась вырваться, но уже не в Берлин, а в других направлениях. Только бы самим спастись. Вырваться им не удавалось, контратаки отражали, а столица Третьего рейха лишилась основного ядра своих защитников.