5. Дела европейские
В то же самое время, когда Россия добилась господства в Восточной Европе, выдвинулся лидер и в Западной Европе — Франция. Фундамент для ее величия создали два талантливых премьер-министра, два кардинала, Ришелье и Мазарини. Прижали дворянскую анархию, своевольство аристократов и городских парламентов, сепаратизм провинций. Фактически завершили слияние державы, сшитой из разнородных клочков, насаждали централизацию, отлаживали механизмы управления. Плоды пожинал «король-солнце», Людовик XIV. После смерти Мазарини он сам возглавил правительство и сам принимал важнейшие решения.
Но французская система абсолютизма очень отличалась от русского самодержавия. Формула Людовика XIV гласила: «Государство — это я». Он строил державу не на духовных и не экономических устоях. Наоборот, дал полную волю плотским фантазиям. Решил создать подобие «рая на земле» — а в центре «рая» должна была пребывать его собственная персона. В болотистом лесу в 18 км от Парижа развернулось строительство Версаля. Оно продолжалось 14 лет, обошлось в 500 млн ливров, только при сооружении водопровода для фонтанов вымерло 10 тыс. рабочих, а сколько всего жизней унесло строительство, история умалчивает.
Но в результате возник сказочный мирок — небывалый доселе парк и дворец. Здесь царила немыслимая роскошь, непрерывной чередой сменяли друг друга балы, маскарады, пышные театральные постановки, пиршества. Для избранных! Но чтобы попасть в мирок избранных, требовалось вписаться в него, жить по его законам. А вся жизнь в версальском «раю», вся политика, мораль, отныне закручивались вокруг личности короля. Людовик сумел поставить себя на уровень живого божества.
Каждое действие от пробуждения короля до сна превращалось в ритуал. Устанавливалась сложная иерархия. Например, подавать королю утром сорочку, а вечером — ночную рубашку должны были принцы крови. Им, в свою очередь, обязаны были оказывать почести аристократы более низкого ранга, аристократам — простые дворяне. Ночной горшок Людовика выносили под конвоем четырех дворян, марширующих со шпагами наголо.
Он добился своего. Вместо обычных для Франции заговоров против короля знать теперь грызлась за его милости! Бешено интриговала за право продвинуться в версальской иерархии. А женский персонал дворца Людовик считал собственным «гаремом», резвился, как петух в курятнике. Но это считалось немыслимой удачей, подсунуть жену или дочь в объятия короля. Да что там короля! Почтенные отцы семейств были счастливы определить родственниц в постели любых влиятельных сановников. В общем, Людовик сумел перевернуть саму психологию французов. Вместо идеала нищего, но гордого дворянина, хватающегося за шпагу при малейшем нарушении «чести», стали престижными роли лакеев, шутов и проституток.
Людовик выступал покровителем науки и искусства. Под эгидой короля действовали Французская академия (литературная), академия живописи и скульптуры, возникла академия наук. Талантливые художники, поэты, композиторы, драматурги, получали хорошие заказы, высокую оплату. Это было отнюдь не случайно. Таланты требовались королю, чтобы поярче и разнообразнее разукрасить свою «сказку». А знать подражала монарху, и спрос на искусство становился частью общей моды на роскошь. Мало того, Людовик осознал, что искусство можно сделать инструментом большой политики. Все страны должны были восхищаться блеском Франции — а тем самым признавать ее первенство.
Это удавалось в полной мере. Пышность версальского двора слепила других европейцев. Франции завидовали, смотрели на нее снизу вверх. Распространялась мода на французскую культуру и искусство. Европейские монархи стали подражать Людовику. Тоже принялись строить дворцы, разбивать парки с фонтанами, внедрять балы, балеты, французский этикет. Английские и немецкие авторы начали писать по-французски — родные языки казались им недостаточно утонченными. А попутно французский язык завоевывал статус «международного», на нем стали говорить и писать дипломаты.
Но культурной экспансией Людовик не ограничивался. Он нацелился ни больше ни меньше как на европейское и мировое господство. Еще со времен Ришелье Франция создала развитую систему дипломатии, втягивала под свое влияние итальянские и германские государства. А Людовик XIV взялся наращивать вооруженные силы, привлекал лучших военных специалистов. Французская армия достигла 110 тыс. солдат, ее оснастили самым современным вооружением. Начались нападения то на Германию, то на Нидерланды. Сам король выезжал на войну, как на пикник, с женой и несколькими фаворитками. Талантливый военный инженер де Вобан специально разыгрывал для Людовика «красивые» осады городов. Целый корпус «инженеров короля» под научно выверенными углами подводил к стенам траншеи и апроши, артиллерия под научно выверенными углами била стены, саперы подкапывались минами, и в заранее определенный день крепость сокрушалась. Словом, зрелище получалось ярким и острым, куда интереснее, чем в театре.
Французы в оккупированных странах вели себя самым свирепым образом. Грабили и убивали всех подряд, оставляли за собой руины городов и пепелища сел с грудами трупов. А Людовик уже раскатывал губу на корону Германской империи. Откровенно строил проекты, что граница его владений должна пройти по Эльбе. Надеялся прибрать к рукам Италию, присматривался к слабеющей Испании. При своем правительстве король сформировал особую группу чиновников, «палату присоединения». Они рылись в архивах, выискивали в старых документах предлоги для захвата тех или иных земель.
Но Людовик в своих агрессивных планах опирался не только на собственные силы. У Франции имелись могущественные союзники. Одним из них традиционно считалась Османская империя. Дружбу с ней французские короли добросовестно поддерживали с XVI столетия. А Османская империя была не в пример больше и сильнее современной Турции. Она включала в себя Балканы, половину Венгрии, Ближний Восток, Ирак, Северную Африку. Перед турками трепетали все соседи, их называли «потрясателями вселенной».
Возвышение и усиление России во Франции заметили, сделали собственные выводы — Москву отметили в качестве потенциальной соперницы. А по традициям французской дипломатии, заложенным Ришелье, соперникам требовалось пакостить, ослаблять их, лучше всего — чужими руками. В период русско-турецкой войны Людовик прислал султану команду лучших инженеров, учеников де Вобана. Хотя им довелось испить вместе с турками горечь поражений. Глава миссии Делафер-паша (граф де Ла Фер) погиб в сражении под Чигирином.
А разгромленную Польшу французский король задумал перетащить под свое покровительство. Для этого и для дальнейших операций против России Людовик заключил весьма полезный альянс с орденом иезуитов. Интересы ордена и Франции в данном случае совпадали. В закулисных католических кругах даже вызревала идея сделать ставку на Людовика. Может, и впрямь будет полезно, если он перехватит императорскую корону у слабеющей династии Габсбургов? Подопрет ослабевшую Польшу, возвратит ей утраченные территории — а со временем, глядишь, создаст мощную католическую империю, проложит ей пути на восток…
Для борьбы за европейское господство Людовик рассчитывал и на другую давнюю союзницу — Швецию. Эта держава тоже была гораздо больше нынешней. Шведы успели поживиться и российскими, и польскими, и датскими владениями. В период Тридцатилетней войны (1618–1648) они по французскому «заказу» вообще перевернули Европу вверх дном. Но и себя не забыли. Возникла обширная Балтийская империя. Кроме собственно Швеции в ее состав входили Финляндия, Карелия, Ингрия, Лифляндия (Эстония и Северная Латвия), Северная Германия. А некоторые немецкие государства, вроде Голштейн-Готторпского герцогства стали вассалами Швеции, целиком зависели от нее.
Швеция, в отличие от Франции, не могла похвастать ни роскошью, ни развитием искусства. Это была весьма отсталая аграрная страна. Но ее армия считалась лучшей в Европе. В большинстве западных стран в описываемую эпоху войска были наемными. В солдаты вербовали всех желающих, бедноту, бродяг, иностранцев. Швеция ввела рекрутскую систему, передовую для своего времени. Вся территория государства была разделена на участки-индельты, на городские и сельские округа. Каждая индельта выставляла и снаряжала одного солдата, каждый округ формировал полк. Это обеспечивало 64 тыс. солдат.
Когда армия уходила на войну, по индельтам проводилась вторая мобилизация, собирали еще 64 тыс. Они оставались на родине, охраняли ее и служили резервом. В вооруженных силах служили и наемники. Но их качество отличалось. Были вспомогательные «второсортные» части. А были отборные — королевская гвардия и драбанты (лучшая конница). Имелся и сильный флот. В целом же Швеция могла выставить около 160 тыс. солдат и матросов.
Но столь явный перекос в военную область при отсталом хозяйстве вызвал и другие перекосы — социальные, экономические, политические. В постоянных войнах, в победоносных походах, расширявших Шведскую империю, основной выигрыш достался на долю дворян. Они были офицерами, командирами, им доставалась львиная доля трофеев и военной добычи. Короли награждали их за те или иные отличия, раздавали казенные земли — а в результате казенных земель почти не осталось. Приток налогов снижался, казна была пуста.
Разжиревшее дворянство подмяло под себя торговлю. Оно заседало и в парламенте-риксдаге, регулировало законы в свою пользу. Так, в 1671 г. были приняты новые законы о землевладении. Отныне крепостными крестьянами признавались не только дети крепостных, но и вольные, поселившиеся на землях помещика. Причем крепостные объявлялись полной собственностью землевладельца, он мог их продавать, дарить, отдать за долги. Имел и право «домашнего наказания», то есть порки. Хотя порка оказывалась понятием растяжимым. Например, жена генерала Крейца выстраивала дворовых крестьян с палками и гоняла провинившихся сквозь строй, забивая насмерть.
Но для себя шведские дворяне силились расширить «свободы». Чтобы самим заправлять государством — как в Польше, как в Англии. Однако король Карл XI вовремя обратил внимание на опасные тенденции и пресек их железной рукой. Прижал парламентариев, разогнал и переказнил слишком осмелевшую оппозицию, и заставил риксдаг принять новые законы о королевской власти. Утверждались права «самодержавного, всем приказывающего и всеми распоряжающегося короля, ни перед кем на земле не отвечающего за свои действия»! Даже простое несогласие с монархом теперь могло квалифицироваться как «измена» и повлечь смертную казнь.
Обретя почти неограниченные полномочия, Карл XI принялся выправлять свои финансы и экономику. Налоги он резко поднял. Например, в Эстонии они выросли в 2,5 раза, в Латвии — в 5 раз. Это обернулось восстаниями. Хотя противостоять профессиональным войскам голодные крестьяне никак не могли. Предводителям дробили кости на колесе, рядовых мятежников вешали или отправляли гребцами на галеры. Но король взялся не только за крестьян. Он решил перешерстить и дворянскую собственность. Объявил «редукцию» — начал проверять земли, которые пораздавали его предки. Решения принимал сам Карл, поэтому большая часть пожалований признавалась незаконными и конфисковалась. Помещики взвыли, но спорить было себе дороже. Дворянин Паткуль всего лишь отправил королю письмо, возражая против редукции, и за это был приговорен к отсечению руки и головы.
Что ж, мы с вами обрисовали коалицию французских союзников. Коснемся и противников. На протяжении всего XVII столетия захватнической политике французских королей противостояла Испания. Но постепенно она слабела, выдыхалась. Здешние провинции, в отличие от французских, сохраняли значительную самостоятельность. Склочничали с центральным правительством и друг с другом.
Препятствием для французской экспансии оставалась и Германская империя. Точнее, империя была понятием довольно условным. Она была разделена на три сотни княжеств, королевств, вольных городов. Теоретически они признавали над собой императора из династии Габсбургов, но фактически не обращали на него особого внимания. Реальными же владениями императора оставались Австрия, Венгрия, Чехия, часть Хорватии. Управляли ими крайне неумело, в бюджете никогда не могли свести концы с концами. Чтобы заткнуть одну дыру, дергали деньги из другой.
Столица империи — Вена была небольшим и довольно бедным городом. А императорский дворец Хофбург даже близко не лежал к Версалю. Он представлял собой беспорядочный лабиринт старых, запущенных зданий, строившихся в разные времена, некоторые были в аварийном состоянии. На престоле в данное время находился кесарь Леопольд. К правлению он не готовился, занял трон вместо умершего брата. Сам себя Леопольд считал в первую очередь композитором. Чтобы заняться любимым делом, он всячески уклонялся от государственных обязанностей. Сваливал их на министров и исчезал помузицировать. От этого проблемы еще больше запутывались.
Но бедность и бесхозяйственность в Вене старательно прикрывали чрезвычайной внешней помпой. Всеми силами старались подчеркнуть — королей много, а император единственный! Церемонии в Хофбурге были возведены в абсолют. Вот тут уж даже Людовика переплюнули! На каждый день, на каждый случай жизни существовал детальный сценарий. Кто из участников церемоний во что одет, какие слова должен произнести, сколько шагов сделать. Например, красные туфли и чулки полагались только императору, за нарушение полагалась смертная казнь. Там, где проходил или проезжал император и даже при упоминании его имени все были обязаны опускаться на одно колено.
Что ж, германские князья не отказывались от знаков внешнего уважения, признавали его почетным главой. Хотя о реальном подчинении никакой речи не было. В Германии к концу XVII в. выделилось несколько сильных государств. Одним из них стал Бранденбург. Его властитель, курфюрст Фридрих Вильгельм, сумел заполучить Пруссию — прежде она входила в состав Польши. В ходе войн и дипломатических баталий, перекраивавших Германию, он добился передачи еще нескольких разнородных клочков владений. Образовалось заметное государство. Правда, оно жило скромненько, земли были неплодородными, их называли «песочницей Германской империи». А столица Бранденбурга Берлин оставался захудалым городком с населением 15 тыс. человек.
Но Фридрих Вильгельм подобрал толковых чиновников, отладил систему управления. Версальской моде на роскошь курфюрст не поддался. Дворцов не возводил, балов не устраивал, деньги расходовал очень экономно. А в качестве специализации своей бедной страны он выбрал военное дело. Сформировал и обучил 30-тысячную армию, начал предоставлять ее властителям, готовым заплатить. Армия в качестве «государственного предприятия» — это оказалось выгодно. Войска не только окупали себя, но и приносили солидную прибыль!
Еще одним крупным государством в Германии стала Саксония. Вот она-то была полной противоположностью Бранденбурга. Плодородные почвы, богатейшие месторождения полезных ископаемых, развитая промышленность, международные центры торговли — Лейпциг и Дрезден. Это была страна солидных предпринимателей, купцов, искусных ремесленников. При таких доходах и властители могли жить припеваючи. Но и курфюрст Саксонии Август II Сильный был полной противоположностью прусского Фридриха Вильгельма.
Кстати, Сильным его прозвали не за военное могущество, не за политику. Он был сильным физически, умел гнуть подковы, а кроме того, проявлял чрезвычайную выносливость с женщинами. Историки насчитали у него 120 только «официальных» любовниц, а количество побочных детей курфюрста достигло 354. Случайные связи вообще учету не поддаются. «Французские» моды и нравы Август перенял в полной мере. Забрасывал все дела, предаваясь праздникам и представлениям. И если по роскоши сравняться с Людовиком все же не мог, то по разврату его двор обогнал даже Францию, считался самым распущенным в Европе. Когда приезжали в гости соседние немецкие властители, Август сам провожал их в спальни и представлял «подарки» — на кроватях возлежали обнаженные придворные дамы. А жена курфюрста, даром что строгая протестантка, ничуть не смущалась столь откровенными забавами мужа.
При таких тратах даже в богатой Саксонии на придворные расходы не хватало денег. Но Август был «просвещенным» властителем, уважал науку. Пытаясь выпутаться из долгов, он содержал алхимиков и чернокнижников, обещавших найти «философский камень», способный превращения любых веществ в золото. С «философским камнем» не получилось, зато алхимики случайно изобрели знаменитый саксонский фарфор. Его производство стало приносить неплохие доходы.
Другие германские государства, Баварию и ряд мелких княжеств, Франция перетянула на свою сторону. А кайзера Леопольда и подданных, остававшихся верными ему, могла раздавить без особых проблем. Но она неожиданно споткнулась о Нидерланды! Эта держава тоже была чрезвычайно богатой. Еще в XVI в. тут победила так называемая буржуазная революция. Под флагом радикальных религиозных учений власть захватили олигархи. Ресурсы государства они использовали для создания мировой колониальной империи, захватывали под себя международную торговлю. В Голландии сосредоточились основные мировые банки той эпохи, биржи, оптовые рынки, крупнейшие судоверфи, мануфактуры.
Но представлять эти явления «прогрессивными» было бы весьма опрометчиво. Наоборот, нидерландская промышленность оставалась крайне консервативной. Новшества внедрялись туго и редко. Хозяева и без того удерживали монополию, что-либо менять не видели смысла. Сверхприбыли предпочитали выжимать из собственного простонародья. Заработная плата голландских рабочих, корабелов, матросов, была самой низкой в Европе.
Высшим органом власти в Нидерландах являлись Генеральные Штаты — коллективный совет крупнейших олигархов. Был и персональный правитель, штатгальтер, что-то вроде пожизненного президента. Толстосумы всегда опасались, как бы он не перехватил власть, пытались вообще упразднить эту должность. Но на столь завидную добычу, как Нидерланды, положил глаз Людовик XIV, раз за разом повторялись опустошительные нашествия. Это вынуждало подлинных хозяев страны считаться со штатгальтером Вильгельмом Оранским, предоставить ему значительные полномочия.
Он оправдывал эти надежды. Вильгельм был талантливым военачальником, умелым политиком и дипломатом. По своему мировоззрению он был убежденным протестантом-кальвинистом. Верил в предопределение — что суждено, то все равно случится, поэтому оставался спокойным в любых катастрофических ситуациях. Но после варварских французских вторжений Оранский пришел к убеждению, что главная его миссия на земле — сокрушить агрессию Людовика. Этой задаче штатгальтер отдавал себя без остатка. Создал Аугсбургскую лигу — антифранцузский союз с императором, Испанией, привлек Ганновер, Данию…
За Англию боролись обе коалиции, старались так и эдак перетащить на свою сторону. Но и в самой Англии не утихали буйные политические дрязги. Эта держава, как и Нидерланды, пережило буржуазную революцию. Причины были аналогичными, местные финансовые и торговые тузы вздумали сами заправлять государством. Но британская революция вылилась в слишком крутые и разрушительные смуты, жестокую диктатуру Кромвеля, и после его смерти британская деловая верхушка предпочла восстановить монархию. Снова позвала на престол династию Стюартов, только постаралась ограничить ее власть.
Но это вылилось в новые конфликты. Парламент пытался сделать короля Карла II послушным исполнителем своей воли, а финансирование всячески сокращал. Королю это не нравилось, он распускал парламент, запрещал оппозиционные политические кружки. Оппозиция, в свою очередь, отвечала нападками. Причем самыми удобными для этого оказывались религиозные ярлыки. Карл II вроде бы не выходил за рамки договоренностей, достигнутых при реставрации монархии. Действовал строго в рамках закона — он всего лишь хотел, чтобы британские дельцы и политиканы не наглели. Тем не менее, для него нашли обвинение. Клеймили его, будто он покровительствует католикам.
Хотя на самом деле верхушка английской «общественности» уже осознала, что раздувать восстания под религиозными лозунгами себе дороже. Открывается дорога фанатикам и сектантам, возбуждается чернь, крушит все подряд. Но олигархи открыли для себя другие учения. Ими поделились каббалисты, оккультисты. Учения были тайными, сугубо для «избранных», но британская элита как раз и считала себя избранными. Она стала создавать особые организации. Масонские ложи. Они были как бы вне политических партий, вне религий. Таким образом, не попадали под запреты. Но люди, входившие в них, вырабатывали общую политику, проталкивали на ключевые посты нужных людей.
Хроническим безденежьем Карла II стал пользоваться Людовик XIV. Выплачивал крупные субсидии — и тому волей неволей приходилось дружить с Францией. Но у Карла II не было законных детей. Наследником престола считался брат Яков. Он командовал королевской армией, был человеком боевым, решительным, и потакать капризам оппозиции не собирался. Во втором браке он женился на католичке Марии Моденской и сам перешел в католицизм. Парламент поднял возмущенный вой, лишил его права наследования. Но в 1685 г. Карл II умер, и Яков плюнул на это решение. В армии его любили, среди лондонцев он пользовался большим авторитетом и уверенно сел на трон.
Недовольные подняли было мятеж, но большинство англичан поддержало Якова. Бунт он сурово подавил, перевешал более 300 человек. Оппозиционную партию вигов запретил, активистов пересажал по тюрьмам. Парламент вообще разогнал и начал править без него. Сам определял, какие расходы ему требуются, какие налоги собрать. Издал «Декларацию веротерпимости», отменил законы против католиков и дозволил назначать их на государственные посты. Семь англиканских епископов выступили с протестом, но Яков обвинил их в призыве к мятежу и арестовал.
Оппозиция поджала хвосты, не смела пикнуть. Утешала себя, что Яков не вечен. Надо дождаться, когда он умрет, и все уладится. А в семье у него запутался такой клубок, что впору было за голову схватиться. У второй жены короля детей не было, а от первого брака подросли две дочери, Мария и Анна. Карл II по настоянию парламента воспитал обеих в протестантской вере. Но религия и политика густо перемешались с проблемами иного сорта.
К Марии посватался штатгальтер Нидерландов Вильгельм Оранский. Причем сам он был гомосексуалистом, переживал нежный роман с графом Альбемарлем. Но надеялся таким образом вовлечь Англию в союз против Франции. Марию за Вильгельма выдали, однако надежды его поначалу не осуществились. Наоборот, при Якове Англия ориентировалась на абсолютистские державы: Францию и Швецию. Ну а вторая дочка Якова, Анна, увлеклась вдруг… фрейлиной королевы Сарой Дженнингс. История вышла слишком скандальной, и ее постарались завуалировать браками. Анну выдали за принца Георга Датского. Реальных прав на престол Дании он не имел, был человеком совершенно пустым, околачивался в Англии без дела и сильно пил. А на Саре вызвался жениться один из молодых военачальников — Джон Черчилль. Для карьеры ход оказался блестящим! Он попал в семью короля, стал чуть ли не родственником. Яков был благодарен за такую преданность, Черчилль стал его доверенным лицом, возглавил армию.
Но в 1688 г. королева Мария Моденская родила ребенка. Оппозицию это вогнало в шок. Появился католический наследник престола! Вот тут-то оказались очень кстати внепартийные структуры и связи. Масонские. Раньше партии тори и вигов считались непримиримыми врагами. А теперь они вдруг объединились. Их лидеры обратились к старшей дочери короля, Марии. Не хочет ли она заменить отца на престоле? Марии ее жизнь в Нидерландах не нравилась, а любви к отцу она не испытывала. Рассудила, почему бы и не стать английской королевой? Но английский престол был слишком уж ненадежным. Она ответила, что примет корону только вместе с мужем.
Для заговорщиков это подходило как нельзя лучше. У Вильгельма Оранского были армия, флот. Но и он поставил британцам условие — Англия должна вступить в союз против Франции. Оппозиция тоже составила список условий, о расширении прав парламента. Поторговались и сошлись. 12 тыс. солдат Оранского внезапно высадилось на британском берегу. Яков II очень удивился, поручил командовать армией своему личному другу, Черчиллю. Но тот предал благодетеля. Привел армию к Оранскому и перешел на его сторону. Якову пришлось бежать за границу, а парламент провозгласил совместное правление Вильгельма III и Марии II. Эту революцию британские историки назвали «славной». Видимо, из-за того, что она заложила принципы британской конституционной монархии. А может, по другой причине — из-за того, что она была масонской.
Вот такой была Европа во времена, о которых мы ведем рассказ. Кстати, если уж упомянуть о западной культуре, то не мешает помнить — представления о ней обычно преувеличиваются. Картины изысканного утонченного общества внедрялись в наше сознание значительно позже, из романов Дюма и популярных художественных фильмов. О какой уж культуре можно было вести речь, если в Европе до сих пор не прекращалась средневековая «охота на ведьм»? В 1660-х годах облавы и расправы прокатились по Германии, в 1670-х — по Швеции. В Далекарлии сожгли 99 человек, в провинции Ангерманланд — 75, примерно столько же в Стокгольме и провинции Упланд. А во Франции в конце 1670-х гг. при королевском дворе обнаружилась большая секта сатанистов. Причем выяснилось, что в жутких ритуалах с жертвоприношениями младенцев участвовали весьма высокопоставленные лица, даже королевская фаворитка мадам Монтеспан. Ее и нескольких знатных сановников Людовик пощадил, только удалил от двора. 36 сектантов и сектанток сожгли, а 81 король приговорил к пожизненному заточению и молчанию. Повелел тюремщикам держать их в цепях и немилосердно пороть, если попробуют заговорить — чтобы скандальная правда не выплыла наружу.
Между прочим, подобные процессы доставляли немало радостей обывателям. Публичные казни во всех европейских странах были частым и популярным зрелищем. Путешественник по Италии писал: «Мы видели вдоль дороги столько трупов повешенных, что путешествие становится неприятным». А в Англии казнили бродяг и мелких воришек, утащивших предметы на сумму 5 пенсов. Приговоры единолично выносил мировой судья, и в каждом городе в базарные дни собирались толпы зевак — смотрели, как вешают очередную партию провинившихся.
Были и более безобидные забавы. Свирепствовало пьянство. Современник, О. Шервин, описывал Англию: «Пьянствовали и стар, и млад, притом, чем выше был сан, тем больше человек пил. Без меры пили почти все члены королевской семьи… Считалось дурным тоном не напиться во время пиршества… Привычка к вину считалась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал молодой Веллингтон, когда протестант герцог Норфолкский, упившись, валялся на улице, так что его принимали за мертвеца… В Лондоне насчитывалось 17 тыс. пивных, и над дверью чуть ли не каждого седьмого дома красовалась вывеска, зазывавшая бедняков и гуляк из мира богемы выпить на пенни, напиться на два пенни и проспаться на соломе задаром».
Грамотность в католических странах составляла 10–15 %, в протестантских — 20–30 % (поскольку там читали Библию на родном языке). А блестящая мишура прикрывала чудовищную грязь. Даже король Людовик XIV (как и его отец и дед) почти не мылся. Вши, ползающие по пышным нарядам кавалеров и дам, считались нормальным явлением. «Сборник правил общежития», изданный при Людовике, учил «причесываться раньше, чем идти в гости, и, будучи там, не чесать головы пятерней, чтобы не наградить соседей известными насекомыми». Тот же сборник рекомендовал «ежедневно мыть руки, не забывая сполоснуть и лицо».
Правилам хорошего тона отнюдь не противоречило высморкаться в рукав, а остроумной шуткой при дворе считалось плюнуть в рот спящему. Королевские обеды напоминали вульгарную обжираловку. И если в России в богатых домах испокон веков пользовались вилками, то во Франции (как и в Швеции, Германии) их еще не знали, Людовик, как вспоминали современники, «всю жизнь ел исключительно с помощью ножа и собственных пальцев». За столом он забавлялся, швырялся в присутствующих, в том числе в дам, хлебными шариками, яблоками, апельсинами, приготовленным салатом.
Между прочим, в Версале не имелось ни одной ванны, даже для короля. И туалетов не было. В западных странах они существовали только у англичан, их переняли то ли у русских, то ли у турок. Во Франции пользовались горшками. Горожане выплескивали их из окон прямо на улицу, выбрасывали и другие отходы. Приближение к большому городу путники определяли по смраду, и особенно славился своей вонью Париж. А во дворцах и больших домах горшков не хватало. Кавалеры и дамы оправлялись где придется. Принцесса Пфальцская писала: «Пале-Рояль весь пропах мочой». Из-за этого двор периодически переезжал — из Версаля на время перебирались в Лувр, в Пале-Рояль, Фонтенбло, а оставленную резиденцию мыли и чистили.
В Швеции жили почище, ходили в баню. Но о культуре тоже не слишком заботились. У Карла XI подрастал наследник, своевольный и буйный. Кушал он только руками, масло намазывал на хлеб пальцем. Пулял вишневыми косточками в физиономии министров. Устраивал шуточки в парламенте — во время заседания приказывал запустить туда зайцев и врывался охотиться на лошади, с собаками. Иногда в Швецию приезжал в гости юный герцог Фридрих Голштейн-Готторпский, будущий король Дании. Мальчики устраивали состязания, на спор рубили саблями головы овцам. Или проказничали, носились верхом по улицам Стокгольма, на полном скаку срывали шпагами шляпы граждан, стреляли из пистолетов по окнам. Так отметился в истории грядущий завоеватель Карл XII.
