Книга: Искусство покоя. Захватывающие приключения в полной неподвижности
Назад: 5. Дом, построенный из времени
Дальше: Благодарности

6. Возвращение домой

С каждым своим возвращением в Нигде я начинаю различать его особенности, его возможности чуть более ясно. У этого места бывают настроения, сезоны и ландшафты не менее эффектные, чем пульсирующие пыльно-красные просторы австралийского буша, и не менее разнообразные, чем облака, наблюдаемые из “небесных пространств” Джеймса Таррелла. Очень часто я неделями сочиняю текст, подобный этому, и составляю план, линейную схему A-B-C, которой нужно придерживаться. Однако чем дольше я сижу над книгой, тем сильнее эти логические структуры выворачиваются наизнанку, пока нечто большее, чем я, совершенно неожиданно не начинает диктовать мне совсем другую последовательность, скажем, Q-C-A. Мне вспоминается случай на корабле в Тихом океане, когда один биолог настраивал прибор, позволяющий слышать все, что происходило под нами. Оказалось, что под синей толщей воды царят суматоха и самая настоящая, терзающая слух какофония, словно на вокзале Гранд-Сентрал в час пик. Спокойствие не имеет ничего общего со статичностью.
“Один из самых странных законов созерцательной жизни, – сказал однажды Томас Мер-тон, ее видный знаток, – заключается в том, что, живя такой жизнью, вы не усаживаетесь и не решаете свои проблемы; вы просто миритесь с ними до тех пор, пока они каким-то образом не разрешатся сами. Или пока жизнь не разрешит их за вас”. Энни Диллард, автор “Пилигрима из Тинкер-Крик” (она занималась медитацией и во многих других местах), говорила, что “не столько пишет книгу, сколько просто сидит рядом с ней, словно у постели умирающего друга”.
Только удалившись от суеты и от всего, что отвлекает (я убеждаюсь в этом всякий раз, когда вновь усаживаюсь за письменный стол), я начинаю улавливать нечто, что обычно находится вне пределов моей слышимости. И вспоминаю, что внимательное вслушивание воодушевляет гораздо сильнее, чем простая трансляция всех тех мыслей, мнений и предубеждений, которые круглосуточно роятся в моей голове. Лишь предавшись не-деланию – сидя без движения и отпустив поводья разума, – я обнаруживаю, что мысли, приходящие мне в голову в этот момент, приходят как бы без приглашения, и они намного свежее и оригинальнее тех, которые я сознательно стараюсь найти и сформулировать сам. Даже такие простые приемы, как автоответчик на электронной почте, выключенный телевизор во время занятий на беговой дорожке или тихое уединение в разгар напряженного рабочего дня (или в центре оживленного города) быстро открывают перед вами пространства, о которых вы и не подозревали.
Когда я, будучи подростком, сел в автобус до Тихуаны, где мне предстояло сделать первую пересадку на пути в боливийский Ла-Пас (этот путь продлится три месяца), я и представить себе не мог, что очень скоро многим из нас привилегией будет казаться не перемещение в пространстве, а возможность отказаться от него. Мы с моими друзьями жаждали в молодости повидать Гималаи – а также пустыню Гоби и Амазонку, – потому что у себя дома мы не имели никакой возможности более или менее подробно узнать об этих местах. Теперь же многие из нас настолько перегружены информаций, что больше всего на свете нуждаются в возможности перевести дух. Сегодня возникла целая новая наука (interruption science), изучающая влияние отвлекающих факторов на эффективность и производительность труда. Исследователи обнаружили, что для полного восстановления и возвращения к работе, прерванной телефонным разговором, требуется в среднем 25 минут, при этом ваш телефон звонит в среднем каждые 11 минут. Это означает, что вам попросту некогда прийти в себя.
Объем новых данных, которые род человеческий произведет за то время, что вы прочитаете эту книгу, в пять раз превышает объем фондов Библиотеки Конгресса. За несколько дней мы получаем столько информации, сколько Шекспир впитал за всю свою жизнь. И чем больше фактов обрушивается на нас, тем меньше у нас остается времени и пространства в памяти, чтобы по-настоящему осознать их; способность получить информацию становится гораздо менее важной, чем способность сортировать ее. И чего технологии нам не могут дать, так это понимания того, каким образом лучше всего их использовать.
Наши гаджеты никуда не исчезнут и не станут работать медленнее, да нам и самим этого совершенно не хочется. Значит, придется прилагать сознательные усилия, чтобы поддерживать оптимальный баланс в отношениях с ними. Иногда, как писала Симона Вейль, мы голодаем не потому, что у нас нет хлеба, но лишь потому, что не можем (или не хотим) признать сам факт голода.
* * *
Конечно, для выхода из привычной колеи – как и для любого серьезного решения, будь то согласие остаться с любимым человеком до конца или отказ от свежего ароматного пончика, – требуется смелость. В наши дни, когда миллиарды жителей Земли живут в нищете, а повседневная жизнь настолько насыщена неотложными делами, желание бросить все и хотя бы ненадолго удрать в какое-нибудь тихое безмятежное убежище может показаться эгоистичным. Но как только вы сделаете это, вы обнаружите, что стали лучше понимать других людей и больше сочувствовать им. Художник Билл Виола, создающий медитативные видео, говорит, что у человека, отступающего на шаг от мира, рукав влажен от слез.
Так или иначе, немногие из нас могут позволить себе роскошь выскользнуть из своей “злобы дня” надолго или хотя бы делать это часто; и в этом случае именно в Нигде мы можем провести самые сокровенные минуты нашей жизни – например, просто посидев неподвижно в тишине полчаса каждое утро (в конце концов, это лишь 3 % от всего времени нашего бодрствования в сутки). И все же эта практика неподвижности тоже может стать рутиной, однообразным нудным занятием, пусть и в эффектной упаковке, если вы не научитесь правильно обращаться с не-деланием. Иногда Леонард Коэн садится в машину на ухабистой парковке Маунт-Болди, спускается вниз по горному серпантину, останавливается у ближайшего “Макдональдса” и заказывает филе-о-фиш. Затем, немного подкрепившись, он едет к себе домой в далеко не самую престижную часть Лос-Анджелеса и, растянувшись на кровати, смотрит по телевизору шоу Джерри Спрингера.
Через пару дней, удовлетворив свою страсть к перемещениям (и, возможно, снова вспомнив, зачем он вообще уединился на горе), он возвращался обратно к себе на гору, но у него никогда не было намерения остаться там навсегда. Впрочем, однажды он, настоящий верный друг, все же полетел в Бомбей вместе со своим учителем Джошу Сасаки, чтобы послушать, как 107-летний настоятель, бывший управляющий банком, читает лекцию о пространстве, которое раскинулось где-то глубоко внутри, позади наших противоречивых мыслей, там, где растворяются понятия “ты” и “я”. Выслушав все это, Коэн понемногу снова стал писать-то о дорожных пробках, то о Вавилоне; совершенно не притязая на какую-то особую одухотворенность, а тем более на святость, он вернулся в свой скромный дом в Лос-Анджелесе, где живет вместе со своей дочерью и красивой новой молодой подругой.
В возрасте 73 лет Коэн отправился в мировое турне, продолжавшееся шесть лет, в течение которых он проделал путь от Хэнгин-Рок в Австралии до Любляны, от канадского Саскатуна до Стамбула. Он отыграл в общей сложности более трехсот концертов, причем почти каждый длился три с лишним часа.
Я побывал на одном из его концертов в начале тура. Завороженная публика наблюдала за каким-то монастырским таинством, порождением тишины. Бóльшую часть времени певец неподвижно стоял в глубине сцены, сняв шляпу, почти неразличимый во мраке, словно вернувшись в комнату для медитаций. И вдруг он оказывался на авансцене, едва не на коленях, выжимая из себя до последней капли каждую ноту, признание в любви или молитву. Поразительное зрелище: человек на восьмом десятке лет одновременно и совершенно спокоен, и полон яростной энергии, сдержан и скромен, но так открыто говорит о своих страстях и страхах.
В 2012 году случилось нечто еще более неожиданное: вышел новый диск Коэна с совершенно незавлекательным названием – “Старые идеи”. Почти все песни на пластинке были медленными, некоторые – почти неподвижными, и пелось в них о темноте, страдании и тяжелом сердце человека, которому “ни до чего нет дела”. Как и на большинстве поздних альбомов Коэна, речь шла о смерти и эти песни фактически были прощанием со всем, что он любил, с самой его жизнью.
Однажды я проснулся в одном Лос-анджелесском отеле – роскошном новом комплексе с множеством баров и кинозалов, скоростными лифтами и концертным залом. Я спустился вниз выпить чаю и услышал, как 77-летний дзенский монах хрипит о “возвращении домой”, в какое-то место, очень похожее на смерть.
“Старые идеи” непрерывно ставили в этом баре всю ту неделю. Альбом, как это ни удивительно, попал в чарты в семнадцати странах, а еще в девяти вошел в первую десятку. Холодная и ломаная песня “Аллилуйя” недавно заняла одновременно первую, вторую и тридцать четвертую строчки в британском Топ-40, став самым продаваемым в интернете треком в истории европейского шоу-бизнеса. Давно перешагнувший порог старости Леонард Коэн внезапно вновь стал принцем моды.
Я спрашивал себя, почему стольких людей в самых разных странах очаровал столь траурный альбом с таким подчеркнуто неактуальным названием? Быть может, они нашли в нем то, чего не могли получить от других артистов, – ясность высказывания и мудрость человека, который ушел в Нигде, чтобы лучше разглядеть истинный облик мира и себя самого? А почему такие толпы народа стремились попасть на концерты престарелого монаха? Возможно, эти люди жаждали ощутить атмосферу абсолютного доверия, царящую в Нигде, соскучились по возможности услышать что-то более сокровенное, чем их собственное эго…
В эпоху скорости, думал я, ничто так не бодрит, как резкое торможение.
В эпоху постоянного движения покой необходим как никогда.
Вы можете поехать в отпуск в Париж, на Гавайи или в Новый Орлеан – и я уверен, замечательно проведете там время. Но если, вернувшись домой, вы хотите почувствовать себя по-настоящему обновленным – живым, полным свежих надежд и влюбленным в мир, – то, пожалуй, вам лучше всего не трогаться с места.
Назад: 5. Дом, построенный из времени
Дальше: Благодарности