Силового разгона Майдана публика ждала каждый вечер, но он все не начинался и не начинался. И вдруг вечером 11 декабря «Беркут» пошел зачищать площадь от палаток и манифестантов. В Фейсбуке немедленно появились призывы прийти и защитить. И киевляне вышли. И защитили. Всю ночь они топтались по периметру площади Независимости, чувствовали себя военачальниками, перестраивали баррикады. К утру даже у самых вменяемых людей не осталось хоть капли критического отношения к Майдану. В ночь на 11 декабря Майдан превратился в самостоятельную ценность. Защищать его нужно было не ради свержения Януковича или вступления в Евросоюз, его стало нужно защищать просто ради того, чтобы он был. Это очень сложно объяснить тем, кто этого не видел. Но вдруг Майдан стал безусловной ценностью. Разойтись эта, в общем-то, довольно унылая тусовка не смогла бы никогда. Она почувствовала свою силу.

Раз нельзя разойтись и силы есть, то на Майдане продолжилось обустройство мирной жизни. Ну а поскольку Майдан позиционировался как ответ интеллектуального украинского общества «быдляцкой» бандитской власти, то, помимо новых баррикад и пунктов раздачи еды, там появился Свободный университет Майдана (СУМ). Так назывались лекции, которые прямо со сцены читали известные деятели культуры и общественных наук. Интересно, что в СУМе царило небывалое единение: анархисты и националисты, левые и ультраправые слушали друг друга с нескрываемым восторгом. Слушали, не вслушиваясь при этом в смысл слов. Умами майдановцев завладело слово «самоорганизация». Население Майдана настолько обрадовалось тому, что наконец-то на Украине удалось что-то «организовать снизу», что активистам всех мастей было совершенно безразлично, с кем солидаризироваться и организовываться.

В Свободном университете Майдана показывали фильмы и перформансы об ужасах жизни на Украине, преступной власти и зверской милиции. Лекции там прочитали и приглашенные российские звезды: Надежда Толоконникова и художник Петр Павленский.

Также в СУМе рассказывали о том, как наиболее юридически грамотно отбиваться от милиции и «Беркута».

Появился на Майдане и свой, можно сказать, выставочный зал. Художники, представители движения «Жлоб-арт» организовали там специальную баррикаду-арт-лабораторию под названием «Мыстецький барбакан» (барбакан — маленькая крепость, располагавшаяся в Средневековье перед основной крепостью недалеко от городских ворот). Там создавали карикатуры на президента и правительство, рисовали портреты майдановцев из глубинки. И вообще происходила художественная жизнь. Создатели «Мыстецького барбакана» называли его «штабом арт-сопротивления» и готовы были по мере сил принимать участие в защите Майдана и свержении власти. Впрочем, обо всем этом речи пока не шло.

Большой, можно сказать, народный Майдан тоже жил полной жизнью.

Там тренировались «сотни самообороны», готовили еду и разливали чай, каждый час пели государственный гимн и каждый час молились за Украину. Налаживался быт и в захваченных зданиях мэрии и Дома профсоюзов.

Правда, иногда случались и не очень удачные с евроинтеграционной точки зрения инциденты: пойманным воришкам писали на лбу слово «ВОР» и таскали их за ноги по всему периметру площади. Пару раз ограбили и побили малолетних сборщиц денег на благотворительные нужды: майдановцы поспешили объяснить этот инцидент тем, что у девушек не было специальных документов, разрешающих сбор пожертвований.

Довольно часто Майдан посещали иностранные политики — депутаты Европарламента, представители посольств и даже заместитель госсекретаря США Виктория Нуланд, раздававшая майдановцам печенье. Впоследствии «печеньки Нуланд» стали расхожим выражением противников Майдана. Мол, именно за печеньки Нуланд продалась Украина.

Конечно, визиты на Майдан были в первую очередь символическими. На самом-то деле представители ЕС и США приезжали поторговаться с Януковичем неизвестно о чем и пригрозить ему персональными санкциями за возможный разгон Майдана.

Янукович, видимо, санкций боялся. Так что Майдан мог спокойно стоять аж до президентских выборов 2015 года.

Тем временем отношение киевлян к Майдану резко поляризовалось. Многие из тех, кто был настроен скептически, поменяли свое отношение к происходившему на площади Независимости. Они стали видеть в Майдане проявление истинной народной воли, а сменившие абстрактные евроинтеграционные лозунги требования отставки правительства и президента, безусловно, добавили майдановцам сторонников — каждый из них умудрился вспомнить свои обиды на преступный режим и старался помочь манифестантам, чем мог. Продуктами, медикаментами, собственно, стоянием на площади. Кто-то не ходил на Майдан, но пытался найти рациональные объяснения манифестантам: он потерял бизнес и теперь зол на режим; его уволили с работы, а Майдан — место, где завязываются новые связи; он — художник, а художнику нужны потрясения и т. д.

Другая часть жителей украинской столицы с каждым днем ненавидела Майдан все больше и больше. Она пугала эпидемиями из-за гигантской помойки в центре города, грядущим разгулом преступности — «когда-нибудь же их надоест кормить», будущим разрушением всех государственных институтов.

Однако и те и другие были уверены: просто так Майдан не разойдется. И если у сторонников «киевской Христиании» этот факт вызывал исключительно радость, то у противников «Чечни в центре столицы» — бешенство. Правда, у последних еще оставалась надежда на некий «тайный план Януковича»: мол, каким-то образом президент Украины решит вопрос с манифестантами. Или хотя бы как-то ловко их разгонит, пообещав что-то очень крутое западным эмиссарам.