После окончания войны Жуков был назначен на пост Главнокомандующего Группой войск в Германии и находился в Берлине до марта 1946 года.

Во время пребывания в Берлине, об этом я узнал позже совершенно случайно, Жуков довольно часто рассказывал о своей роли в проведении операций, о своих успехах, причем не всегда был точен и объективен. Он много и часто встречался с Д. Эйзенхауэром; между ними сложилась действительно хорошая боевая дружба, они, бывая друг у друга, делились, несомненно, итогами прошедшей войны. И, видимо, Эйзенхауэр, как это принято у американцев, постарался, чтобы об этом знали журналисты и корреспонденты США, – те получали интервью, которые маршал Жуков охотно им давал; Жуков провел ряд пресс-конференций.

Об одной из таких пресс-конференций мне рассказал американский журналист Троян, который был в Москве в середине 60-х годов. Он задал мне довольно странный, с моей точки зрения, вопрос:

– Верно ли, господин маршал, что Берлинская операция проводилась по единому плану, выработанному маршалом Жуковым?

Я его спросил:

– Откуда возник у вас этот вопрос?

Он ответил, что это высказывание маршала Жукова на пресс-конференции, которую давал маршал в Берлине иностранным корреспондентам, и что его заявление широко известно в США и на Западе и довольно часто приводится иностранными журналистами при описании Берлинской операции.

Я заявил Трояну, что мне неизвестно об этой пресс-конференции. Он подтвердил, что да, действительно, она у нас не публиковалась.

Все, что говорил маршал Жуков, сказал я, на этой пресс-конференции, останется на его совести.

Что касается проведения Берлинской операции по единому плану и под руководством маршала Жукова, то приведу только такой факт. Как известно, маршал Жуков как командующий 1-м Белорусским фронтом спланировал артиллерийское наступление провести ночью, ослепить противника большим количеством прожекторов.

Что касается плана 1-го Украинского фронта, которым я командовал, моего плана артиллерийского наступления, то он в корне отличался от плана Жукова. Мне нужно было, чтобы как можно дольше продолжалось темное время. Поэтому артиллерийская подготовка у меня планировалась в два этапа. Она была более продолжительной, потому что помимо прорыва обороны противника нужно было еще форсировать реку Нейсе. Поэтому, чтобы прикрыть возведение переправ через реку Нейсе и саму переправу войск, я спланировал, а летчики фронта осуществили постановку дымовой завесы на фронте протяженностью триста девяносто километров. То есть была дана мощная дымовая завеса, для того чтобы прикрыть действия войск, форсировавших Нейсе, и действия войск, когда они будут прорывать оборону противника на противоположном берегу.

– Как вы полагаете, – обратился я к американскому журналисту, – являются ли эти методы едиными методами планирования прорыва в Берлинской наступательной операции?

– Господин маршал, у меня вопросов больше нет, – ответил Троян.

Так что действительно Жуков не всегда был точен в своих рассказах. Все то, что он говорил о своей роли в разгроме фашистской Германии, безусловно, было известно Сталину.

Я присутствовал на том заседании Высшего Военного Совета летом 1946 года, которое было посвящено разбору дела Г. К. Жукова.

Незадолго до этого я был назначен первым заместителем Главнокомандующего сухопутными войсками. Сдав должность главкома Центральной группы войск и верховного комиссара по Австрии генералу В. В. Курасову, я получил разрешение на полуторамесячный отпуск и решил провести его в Карловых Варах.

Вскоре туда мне позвонил Н. А. Булганин и попросил срочно выехать в Москву. На второй день после моего приезда состоялось заседание Высшего Военного совета в Кремле.

Началось заседание с того, что Сталин попросил секретаря Высшего Военного совета генерала С. М. Штеменко (он был начальником Главного оперативного управления) зачитать материалы допроса главного маршала авиации А. А. Новикова, к тому времени арестованного органами госбезопасности.

Из его показаний следовало, что Жуков, встречаясь с Новиковым, когда тот приезжал к нему на фронт, в дружеской беседе обсуждал деятельность Ставки, правительства, маршал Жуков в ряде случаев нелестно отзывался о Сталине.

Трудно сейчас воспроизвести полностью все, что было зачитано Штеменко. Суть показаний А. А. Новикова сводилась к тому, что маршал Жуков – человек политически неблагонадежный, недоброжелательно относится к Центральному Комитету КПСС, к правительству, ставилась под сомнение его партийность.

После того как Штеменко закончил чтение, выступил Сталин. Он заявил, что Жуков присваивает все победы Советской Армии себе. Выступая на пресс-конференциях в Берлине, в печати, Жуков неоднократно заявлял, что все главнейшие операции в Великой Отечественной войне успешно проводились благодаря тому, что основные идеи были заложены им, маршалом Жуковым, что он в большинстве случаев является автором замыслов Ставки, что именно он, участвуя активно в работе Ставки, обеспечил основные успехи Советских Вооруженных Сил.

Сталин добавил, что окружение Жукова тоже старалось и не в меру хвалило Жукова за его заслуги в разгроме немецко-фашистской Германии. Они подчеркивали роль Жукова как основного деятеля и наиболее активного участника в планировании проводимых операций. Жуков против этого не возражал и, судя по всему, сам разделял подобного рода суждения.

– Что же выходит, – продолжал Сталин, – Ставка Верховного Главнокомандования, Государственный Комитет Обороны, – и он указал на присутствующих на заседании членов Ставки и членов ГКО, – все мы были дураки? Только один товарищ Жуков был умным, гениальным в планировании и проведении всех стратегических операций во время Великой Отечественной войны? Поведение Жукова, – сказал Сталин, – является нетерпимым, и следует вопрос о нем очень обстоятельно разобрать на данном Совете и решить, как с ним поступить.

Закончив выступление, Сталин обвел взглядом всех присутствующих, давая понять, что он желал бы выслушать мнение военных. На этом Совете присутствовали маршалы Г. К. Жуков, И. С. Конев, генерал армии В. Д. Соколовский, маршал бронетанковых войск Л. С. Рыбалко, генерал армии А. В. Хрулев, генерал-полковник Ф. И. Голиков, маршал К. К. Рокоссовский.

Маршала А. М. Василевского и всех остальных маршалов на этом заседании не было. И, как я уже говорил, присутствовали все члены Высшего Военного совета, члены Политбюро.

Первым взял слово я. В своем выступлении вначале я отметил, что характер у Жукова неуживчивый, трудный. Действительно, характер у Г. К. Жукова такой, что с ним работать очень трудно не только находясь в его подчинении, но и будучи соседом по фронту. Привел в качестве примера наши споры по Берлинской операции. Но, однако, заявил, что категорически отвергаю предъявленные Жукову обвинения в политической нечестности, в неуважении к ЦК. Сказал, что считаю Жукова человеком преданным партии, правительству и лично Сталину, честным коммунистом. Бывая на фронтах как представитель Ставки, Жуков настойчиво и со всей ответственностью выполнял приказы и решения Ставки. Если бы Жуков был человеком непорядочным, он вряд ли стал бы с такой настойчивостью, рискуя жизнью, выполнять приказы Ставки, выезжать на самые опасные участки фронта, ползать на брюхе по передовой, наблюдая за действиями войск, чтобы на месте оценить обстановку и помочь командованию в принятии тех или иных решений. Нечестный человек, тем более нечестный в политическом отношении, не будет себя так держать.

На этом я закончил свое выступление.

Конечно, я сейчас пересказываю очень кратко, поскольку с тех пор прошло уже много времени.

Сразу после меня выступил маршал бронетанковых войск Павел Семенович Рыбалко. Он тоже подтвердил, что характер у Жукова очень тяжелый, но при выполнении обязанностей координатора Ставки и как командующий фронтом он отдавал весь свой опыт и знания делу выполнения поставленных перед войсками того или иного фронта или нескольких фронтов задач. Словом, Рыбалко подтвердил целиком сказанное мною.

Затем выступил генерал армии Василий Данилович Соколовский, который построил свое выступление в более обтекаемой форме, но принципиально подтвердил, что Жуков – честный человек, честно выполнял приказы, и показал его роль в защите Москвы. Правда, и Соколовский заметил, что работать с Жуковым из-за неуживчивого характера действительно нелегко.

Выступил и Константин Константинович Рокоссовский. Очень дипломатично он отметил, что никак не разделяет обвинения в адрес Жукова в том, что он политически опасный человек, нечестный коммунист.

Генерал армии А. В. Хрулев, выступавший после маршала Рокоссовского, произнес яркую речь в защиту Жукова. И тоже подчеркнул, что характер у Жукова, как отмечали все другие ораторы до него, не из легких.

Затем выступил генерал Ф. И. Голиков – тогда он был начальником Главного управления кадров. Он читал свое выступление, держа перед собой блокнот, и вылил на голову Жукова много, я бы сказал, грязи, всякого рода бытовых подробностей. Мне трудно судить о том, что было правдой, а что нет. Во всяком случае, выступление Голикова было заранее подготовлено, оно должно было подтвердить неблагонадежность Жукова, подробно перечислялись существующие и несуществующие его недостатки.

После военных выступили члены Политбюро Маленков, Молотов, Берия и другие; все они в один голос твердили, что Жуков зазнался, приписывает себе все победы Советских Вооруженных Сил, что он человек политически незрелый, непартийный и что суть характера Жукова не только в том, что он тяжелый и неуживчивый, но, скорее, опасный, ибо у него есть бонапартистские замашки.

Обвинения были тяжелые. Жуков сидел повесив голову и очень тяжело переживал – то бледнел, то заливался краской. Наконец ему предоставили слово. Жуков сказал, что совершенно отвергает заявление А. А. Новикова; что характер у него не ангельский, это правильно, но он категорически не согласен с обвинениями в нечестности и непартийности, – он коммунист, который ответственно выполнял все порученное ему партией; что он действительно признает себя виновным только в том, что преувеличил свою роль в организации победы над врагом.

Во время речи Жукова Сталин бросил реплику:

– Товарищ Конев, он присвоил даже авторство и вашей

Корсунь-Шевченковской операции! Я с места ответил:

– Товарищ Сталин, история на этот счет всегда даст правильный ответ, потому что факты – упрямая вещь.

Словом, Жуков был морально подавлен, просил прощения, признал свою вину в зазнайстве, хвастовстве своими успехами и заявил, что на практической работе постарается изжить все те недостатки, на которые ему указали на Высшем Военном совете.

После обсуждения и после выступления Г. К. Жукова Сталин, вновь обведя зал глазами, задал вопрос:

– Что же будем делать с Жуковым?

Из зала со стороны нескольких членов Главного Военного совета последовало предложение снять Жукова с должности Главнокомандующего сухопутными войсками. Мнение было единодушное: Жукова надо освободить от должности Главкома сухопутных войск.

Возник вопрос – кого назначить вместо Жукова. Сталин взял слово:

– У нас есть первый заместитель Главнокомандующего – маршал Конев, и вот маршала Конева и предлагаю назначить Главнокомандующим сухопутными войсками.

Решение по этому вопросу было принято единогласно.

Сталин опять задал вопрос: как быть с Жуковым?

В ходе обсуждения на Главном Военном совете складывалось впечатление, что Сталин, видимо, хотел более жестких решений в отношении Жукова, потому что после выступления членов Политбюро обстановка была предельно напряженной. Невольно у каждого сидящего возникало такое ощущение, что против Жукова готовятся чуть ли не репрессивные меры. Думается, что выступления военных, которые все дружно отметили недостатки Жукова, но в то же время защитили его, показали его деятельность на посту командующего фронтом, на посту координатора, сыграли свою роль. После этого у Сталина, по всей видимости, возникли соображения, что так решать вопрос с Жуковым – просто полностью отстранить, а тем более репрессировать – нельзя, это будет встречено неодобрительно не только руководящими кругами армии, но и в стране, потому что авторитет Г. К. Жукова среди широких слоев народа и армии был, бесспорно, высок. Поэтому кто-то из членов Политбюро и сам Сталин предложили назначить его командующим войсками небольшого военного округа. И тут же назвали – Одесский.

Это решение было одобрено Главным Военным советом. Причем срок для сдачи дел был определен в одни сутки. Жуков сдал мне дела и тотчас выехал к месту новой службы.

А мне приказано было вступить в командование Сухопутными войсками.

Вот так в 1946 году решался вопрос о маршале Жукове, о снятии его с должности Главнокомандующего сухопутными войсками и назначении командующим войсками Одесского военного округа.

Много лет спустя я решил записать для себя события тех далеких лет, чтобы правдиво, на основе фактов, оценить роль и деятельность маршала Жукова в период Великой Отечественной войны, отдать ему должное в той работе, которую он выполнял, и отметить те ошибки, которые им были допущены в период пребывания Главнокомандующим Группой войск в Германии. В тот вечер в одном из московских домов встретились люди, главным образом военные и уже немолодые, чтобы за торжественном столом отметить круглую дату жизни и военной деятельности хозяина дома.

Среди приглашенных и пришедших на эту встречу был Жуков. И его приглашение в этот день в этот дом, и его приход туда имели особое значение. Судьба сложилась так, что Жукова и хозяина дома на долгие годы отдалили друг от друга обстоятельства, носившие драматический характер для них обоих, для каждого по-своему. А если заглянуть еще дальше, в войну, то и там жизнь, случалось, сталкивала их в достаточно драматической обстановке. Однако при всем том в народной памяти о войне их два имени чаще, чем чьи-нибудь другие, стояли рядом, и в этом все-таки и состояло самое главное, а все остальное было второстепенным.

И когда на вечере, о котором я вспоминаю, после обращенной к хозяину дома короткой и полной глубокого уважения речи Жукова оба эти человека обнялись, должно быть впервые за многие годы, то на наших глазах главное снова стало главным, а второстепенное – второстепенным с такой очевидностью, которой нельзя было не порадоваться.

А потом на этом же вечере один из присутствующих, считая, что он исполняет при этом свою, как видно, непосильно высокую для него должность, вдруг произнес длиннейшую речь поучительного характера.

Стремясь подчеркнуть свою причастность к военной профессии, он стал разъяснять, что такое военачальник, в чем состоит его роль на войне и, в частности, что должны и чего не должны делать на войне командующие фронтами. В общей форме его мысль сводилась к тому, что доблесть командующего фронтом состоит в управлении войсками, а не в том, чтобы рисковать жизнью и ползать по передовой на животе, чего он не должен и не имеет права делать.

Оратор повторял эту полюбившуюся ему и, в общем-то, в основе здравую мысль долго, на разные лады, но всякий раз в категорической форме. С высоты своего служебного положения он поучал сидевших за столом бывших командующих фронтами тому, как они должны были себя вести тогда, на войне.

Стол был праздничным, а оратор был гостем за этим столом. В бесконечно отодвигавшемся конце своей речи он, очевидно, намерен был сказать тост за хозяина. Поэтому его не прерывали и, как это водится в таких неловких случаях, молчали, глядя в тарелки. Но где-то уже почти в конце речи при очередном упоминании о ползании на животе Жуков все-таки не выдержал.

– А я вот, будучи командующим фронтом, – медленно и громко сказал он, – неоднократно ползал на животе, когда этого требовала обстановка и особенно когда перед наступлением своего фронта в интересах дела желал составить себе личное представление о переднем крае противника на участке будущего прорыва. Так что вот, признаюсь, было дело – ползал! – повторил он и развел руками, словно иронически извиняясь перед оратором в том, что он, Жуков, увы, действовал тогда вопреки этим застольным инструкциям. Сказал и уткнулся в свою тарелку среди общего молчания, впрочем прерванного все тем же оратором, теперь перескочившим на другую тему.

Даже сам не знаю, почему мне так запомнился этот мелкий штрих в поведении Жукова в тот вечер. Скорее всего, потому, что в его сердитой иронии было что-то глубоко солдатское, практическое, неискоренимо враждебное всякому суесловию о войне, и особенно суесловию людей, неосновательно считающих себя военными…