2. Третьего дня
Все началось просто замечательно — хотя постелив постель и превратив тем самым свою комнатушку в «офис», я и понятия не имел, насколько замечательным этот день окажется.
Я снимаю эту старомодную квартирку над железной дорогой в складчину с пожарником Олли и фотографом Роем — он подрабатывает поваром в ресторанчике, готовит там еду на скорую руку и тем обеспечивает себя земной пищей. Я не шучу. Мы занимаем первый этаж небольшого многоквартирного дома в районе, идиотски называемом Сахарным холмом. Условия подходящие: при дележе расходов на троих квартирка стрит нам по двадцать пять долларов с носа в месяц, что у нас в Гарлеме всего лишь чуточку выше недельной платы за комнату с «кухней». Я занимаю переднюю комнату, которая одновременно служит мне офисом, а простенькая, но важная надпись на моем окне указывает, что я лицензированный «ЧАСТНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ». И Олли и Рой моложе меня, и в конце недели наша квартирка наполняется девичьими голосами и грохотом музыки. Не подумайте, что я большой охотник до женщин: Сивиллой все мои способности — да и желания — иметь дело с девчонками исчерпываются.
Олли в то утро уехал на работу и, будучи фанатом бегов, оставил мне на столе шесть долларов с запиской, где просил меня сделать ставку на кобылу Смуглянку Сью. Накануне я поставил будильник на семь — вовсе не потому, что мне надо было рано вставать, а просто чтобы успеть перегнать свою машину с одной стороны улицу на противоположную — такая уж была у меня игра с местными полицейскими, которые установили в нашем квартале знак, запрещающий парковку на одной из сторон улицы по четным-нечетным дням. Я принял душ, выпил сок и кофе в компании Роя, потом после долгих поисков подыскал место для парковки на Амстердам-авеню, подумал было помыть «ягуар», но в конечном счете пришел к выводу, что еще один денек можно потерпеть. Только не подумайте, будто я из тех пижонов, что каждую свободную минутку надраивают свои тачки и ухаживают за ними лучше, чем за своей персоной. Я остановился у кулинарии, купил молока и хлеба и сделал ставку за Олли. А потом, повинуясь какому-то внутреннему голосу, и сам поставил пару зеленых на новенькую лошадку. Эта кулинария всегда меня поражала тем, что хотя она служила только крышей для букмекерского синдиката, ее хозяин, седой белый мужик, содержал ее в идеальной чистоте и товару тут всегда было полным-полно, то есть его бизнес и впрямь процветал — я имею в виду кулинарный.
Вернувшись к себе, я быстренько смахнул пыль со своей суперсовременной мебели, которая все еще неплохо выглядела, включил радио и просмотрел почту. Извещение из банка: мой специальный чековый счет скукожился до шестидесяти долларов. Ксерокопия письма из Почтового управления Соединенных Штатов, извещающего меня, что моя кандидатура подходит для должности почтальона и что у меня есть две недели, чтобы решить, нужна ли мне эта работа. Еще был какой-то рекламный листок и письмо из манхэттенского агентства частного сыска от моего бывшего босса Теда Бейли, который предлагал мне работу по розыску сбежавшего должника. Он вечно предлагал мне вести несложные «цветные» дела. Я никогда не мог понять, то ли он просто боялся сам вмешиваться в гешефты нью-йоркских негров, то ли подкидывал мне работенку из сострадания. Как бы там ни было, я еще ни разу не получал от него дел по розыску белых должников. Некая женщина по фамилии Джеймс приобрела кухонный моноблок — электрическую плиту и холодильник — за триста двадцать долларов, в рассрочку, разумеется, уплатила сто пятьдесят, после чего уволилась с работы и съехала с квартиры в неизвестном направлении, прихватив, понятное дело, холодильник-плиту.
Вот такая утренняя почта. Я сунул письмо от Теда в карман, пролистал свежую газету, принесенную Роем накануне, и стал размышлять о предложенном мне месте почтальона. Я не хотел идти работать почтальоном, но скажи я об этом Сивилле, она бы тут же подняла хай. Размышляя над этим, я выглянул в окно — жалюзи мне тоже надо бы протереть от пыли — и увидел остановившееся такси и вылезающую из него женщину. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы стало ясно: на Сто сорок седьмой улице она чужая. И не из-за несколько опасливого взгляда, которым она окинула окрестности, и не оттого, что она была белая, с коротко стриженными медными волосами и в итальянской шляпке, кокетливо притулившейся у нее на макушке; просто она выглядела как обитательница Парк-авеню. Ее одежда была простая, но элегантная и явно дорогая, а изящная фигура и миловидное лицо получали надлежащий уход — и Ежедневно. Она вошла в подъезд, и через мгновение раздался стук в мою дверь. Когда я открыл, она медленно обвела холодным взглядом мое туловище и лицо, задержавшись на секунду на моем сломанном носе. Потом буквально пулей пролетела мимо меня и прошлась по комнатенке уверенно-расхлябанной походкой эстрадной артистки.
— Вы мистер Т. М. Мур? — произнесла она уголком тонких губ.
— Именно так.
— Вас можно купить? Вы можете меня надуть?
— Что-о? — Она не была похожа на полоумную.
— Вы могли бы удрать от меня к первой встречной толстухе? Я попала в беду, ясно? А все из-за блондинки с точеной фигуркой, которую поимела рыжая девица, тоже с точеной фигуркой, ясно? Но устроила все это одна седовласая малышка, которая умна как Юнона — по отцовской линии. Ты меня понял, малыш? — Она шагнула ко мне и хлопнула ладонью по груди, потом по бедру. — Как, нет пушки? Да я же могу накапать на тебя в профсоюз частных сыскарей, что ты не носишь с собой пушку!
— Перестаньте лапать меня, леди. И к тому же мы еще не настолько хорошо знакомы, чтобы вы позволяли себе подобную фамильярность. Что вам надо?
Она улыбнулась. У нее оказались очень белые и ровные зубы и было ей не больше тридцати двух. Она продолжала спокойно и вкрадчиво:
— Пожалуйста, простите меня, мистер Мур. Я впервые оказалась в офисе частного детектива и просто не смогла удержаться от этого невинного спектакля.
Шутки я не понял, а просто с ужасно деловым видом воссел за письменный стол и со словами: «Садитесь, пожалуйста» указал ей на шведское, тиковое кресло.
— Благодарю. Мне нравится ваша мебель — современная, но не броская. Меня зовут Кей Роббенс — через «е». Вас мне рекомендовал Сид Меррис.
Она скрестила длинные стройные ноги и снова улыбнулась. Нечего было и говорить — она упивалась собой и визит в офис к негру воспринимала как клевое приключение.
Я неторопливо раскурил трубку, изо всех сил стараясь отвести взгляд от ее ножек, и спросил:
— Вам нужна помощь частного детектива?
Она кивнула. Ее глаза были едва заметно подведены — светло-голубая ниточка туши на веках. Ее лицо вообще было какое-то тонкое и воздушное, а если присмотреться, то можно сказать и красивое. Она скользнула взглядом по моей трубке.
— Приятный терпкий запах. Что за табак?
— «Лондон Док».
— Меня не угостите? — Она выудила из сумочки крохотную перламутровую трубочку, и я, не моргнув глазом, подвинул к ней свой кисет. Нет, она не с Парк-авеню, она всего лишь с Восьмой улицы. Пососав свою трубочку, посетительница заметила:
— Очень приятно. Покупаете в особом местечке?
— Да нет, такой табак можно купить где угодно. Сид рекомендовал вам и мой табак?
Она снова одарила меня самодовольной улыбкой, уверенная, что я ею ослеплен, потом вдруг поднялась и пошла разглядывать висящий на стене в рамке приказ о моем увольнении из армии и стеклянную витринку на книжной полке, в которой были выставлены мои фронтовые награды — Бронзовая звезда и Серебряная звезда. Она даже пробежала глазами по корешкам книг, потом вернулась к столу, села и стала откровенно глазеть на меня сквозь табачный дымок от своей трубки.
Это представление несколько мне наскучило.
— Подумываете набрать собственную армию? — спросил я, гадая, как это ей удается сохранять свои глаза такими чистыми и сияющими.
— Я подумываю нанять вас в качестве детектива, да только я должна быть абсолютно уверена в одном — неважно, беретесь вы или нет, — то что я вам сейчас скажу, должно остаться строго между нами. Идет?
— Я уважаю доверие своих клиентов.
— Отлично. Вы — мне нравитесь. Если я вас найму, то минимум на месяц. Я могу платить пятьдесят в день плюс расходы в разумных пределах.
Легко она это произнесла. Я постарался сохранить невозмутимость, но… полторы штуки за месяц! Я выпрямился в кресле, точно меня дернули сверху за веревочку, и произнес безразличным тоном:
— Это зависит от того, что вы от меня хотите. Дело должно быть законным.
— Вам надлежит последить кое за кем. Я должна знать, где… некто… проводит все свое время. Вы будете нести ответственность за то, чтобы он никуда не исчез и чтобы я в нужный мне момент знала, где его найти.
Я бросил взгляд на массивное обручальное кольцо на ее левой руке.
— Нормальная работа, миссис Роббенс, вроде бы.
Она вытряхнула пепел из трубочки в пепельницу и глубоко вздохнула. Грудь у нее была небольшая и аккуратненькая.
— Ну что ж, значит, по рукам, и не забудьте — это все совершенно секретно. Я работаю в отделе информации телекомпании «Сентрал телекастинг». В настоящее время я назначена на должность представителя по связям с общественностью нового телевизионного шоу, премьера которого должна состояться очень скоро. Шоу называется «Вы — сыщик!» и будет транслироваться на всю страну. Это очень дорогое шоу. Телеигра. Мы будем как бы разыгрывать неизвестные, но реальные преступления и предложим премию тем зрителям, которые смогут найти разыскиваемого преступника. Такое уже бывало и раньше — вы, возможно, сами видели подобные телеигры.
— Если это уже было, зачем же тогда повторяться?
Она расхохоталась звонким переливчатым хохотом, словно пятнадцатилетняя девчонка.
— Мистер Мур, все на свете когда-то уже было. Самое главное — в том, как вы делаете. В этом различии и заключается коммерческий потенциал. Наш спонсор помешан на преступлениях и детективах. Причем этот фанатик жанра владеет крупной фармацевтической компанией, и он готов вложить огромные деньги в рекламу нашего шоу, так что мы уже давно мусолим тему «преступник-детектив». Все это будет заснято на пленку, и у нас уже заготовлены документальные материалы для нескольких передач. Короче, идея состоит в следующем: мы выкапываем какое-нибудь неизвестное преступление — с кровавым убийством или на сексуальной почве — и воссоздаем подлинные сцены этого преступления, потом берем интервью у реальных людей, связанных с этим преступлением, у сотрудников полиции, а после этого демонстрируем на телеэкране несколько объявлений о розыске. Наш ведущий — актер с квадратным подбородком, вылитый Дик Трейси. По сценарию его зовут Главный инспектор, и в конце передачи он перечисляет имеющиеся улики, сообщает несколько наводящих намеков от своих «тайных агентов» и, наконец, устремляет палец в аудиторию и сурово приказывает своим сотрудникам взять беглого преступника. Клево, а?
Я не знал, соглашаться мне или нет. И просто пожал плечами.
— Мы придумали замечательный прием для вовлечения зрителей в шоу. Все участники двух передач получают памятный значок и мелкие сувениры. Если человек, получивший наш значок, посылает нам информацию, которая способствует аресту преступника, или сообщает полиции о его местонахождении, он получает награду в двойном размере. Короче говоря, это что-то среднее между телевикториной и беспроигрышной лотереей.
— Ага, и все вокруг становятся стукачами.
Миссис Роббенс наморщила свой тонкий носик.
— Да, это примитивно, глупо, мерзко… Но это моя работа.
— А я-то тут при чем? Я должен поставлять вам преступления для передачи?
— Нет, у нас есть все что нужно. А вы… — Тут она заметила записку Олли на столе и щелкнула пальцами, взглянув на свои дорогие часики. — Разрешите мне позвонить своему букмекеру? У меня лошадка в четвертом заезде.
Она протянула руку и, прежде чем я успел сказать «да» или «нет», схватила телефонный аппарат, позвонила какому-то Джеку и сказала:
— Это Кей. Я бы хотела заказать обед на пять долларов, с доставкой в четыре. Если меня не окажется на месте, оставьте у меня на столе. Я готовлю передачу под названием «Шустрый Кролик» и, похоже, это будет сенсация. Лады? Спасибо.
У меня возникло такое чувство, что это представление она разыграла специально для меня, хотя и не мог понять, зачем ей понадобилось пускать пыль в глаза чернокожему сыскарю. Попыхивая трубкой, я взглянул в расписание заездов. Первоначальные ставки на Шустрого Кролика были шесть к одному.
Отставив телефон в сторону, она снова улыбнулась мне.
— Глупо, да? Мы с Бутчем вечером просиживаем часами над итогами заездов, так что я даже иногда забываю вовремя сделать ставку. Так о чем мы?
— Каково мое место в вашем шоу?
— Извините, мне надо было вам сразу все объяснить. Как я уже сказала, я представитель по связям с общественностью этого шоу. Мы готовим мощную рекламную кампанию. В третьей передаче мы обращаемся к делу Роберта Томаса, разыскиваемого полицией штата Огайо за изнасилование и избиение несчастной шестнадцатилетней девушки. Это зверское преступление произошло шесть лет назад. Преступник живет и работает здесь, в Нью-Йорке, под именем Ричард Татт. Вам надо сесть ему на хвост.
— А какой смысл вы вкладываете в слова «сесть на хвост»?
— В течение последующих двух недель, до тех пор, пока его дело не будет воссоздано в нашей передаче, вам надо только следить за тем, чтобы он ежедневно появлялся на работе и никуда не сбежал. Задание несложное. Однако как только по телевизору покажут листок с его физиономией и объявят розыск, вы должны ходить за ним по пятам круглые сутки пока мы его не схватим, что…
— Пока вы что?
На ее личике вспыхнуло искреннее удивление.
— Схватим, повяжем… Это же колоссальный рекламный проект. Спустя несколько часов после того, как закончится передача, один из зрителей, специально отобранный нами — ну, знаете, как в цирке бывает, когда в зал незаметно сажают подсадного клоуна, — как бы поймает Татта и передаст его в руки полиции, причем во всеуслышанье заявит, что поимка преступника произошла исключительно благодаря нашей викторине. О дальнейшем мне нет нужды вам рассказывать, наш спонсор развернет широкую рекламную кампанию, о нас напишут все газеты страны, и мы сможем показать свой сюжет о поимке преступника нашим «подсадным клоуном» во многих телепрограммах новостей. Я очень рассчитываю на то, что реклама поможет нам взлететь в рейтинге на высшую строчку.
— А откуда вам стало известно нынешнее местонахождение Томаса?
— Мы проводим серьезное расследование каждого из преступлений, которое предполагаем разыграть в свой викторине. Один наш сценарист — он, по сути, и придумал всю концепцию этого сериала — раздобыл материалы на Томаса. Кстати, мы использовали именно его дело на генеральном прогоне передачи. Теперь вам ясна ваша миссия: вам надо не упускать Томаса из вида до тех пор, пока мы не загоним его в капкан.
— Этот Томас… он, я полагаю… цветной?
Она удивленно вздернула брови.
— Нет! Это обыкновенный белый шалопай с Юга.
Я и раньше занимался «белыми» делами. То есть я работал по пятницам и субботам охранником в универмаге, где Сид занимал должность менеджера по кадрам. Тем не менее перспектива пасти какого-то хмыря и круглые сутки околачиваться в «белом» районе имела свои большие минусы. Однако за полторы штуки в месяц — черт, да я бы рискнул совершить удачный прыжок с крыши небоскреба «Эмпайр Стейт Билдинг». Странно только, что телекомпания «Сентрал» — вернее, эта особа — не обратилась в какое-нибудь крупное сыскное агентство.
Миссис Роббенс угадала мои мысли и заметила:
— Я пришла к вам по двум причинам. В большом агентстве может возникнуть утечка информации, а мне не надо вам говорить, что если эта информация попадет в большие газеты заранее, то поднимется ненужная шумиха и нанесет непоправимый ущерб всему шоу. Так что мы решили выбрать частного детектива, работающего в одиночку. Вас мне рекомендовали, так что хотелось бы надеяться, что я смогу рассчитывать на вашу порядочность и после завершения нашего сотрудничества. К тому же время от времени у нас на студии возникает необходимость провести расследование кое-каких дел, так что очень может быть, что это задание откроет для вас двери на Мэдисон-авеню… Я всегда стараюсь протягивать вашим руку помощи, так что, честно говоря, я даже обрадовалась, когда узнала, что вы негр. — Снова улыбка, на сей раз покровительственная.
Ну уж точно, эти белые, конечно, иногда могут сморозить невесть что, кстати, я встречал чудаков ее типа и раньше. Во всяком случае, эта оказалась дружелюбной чудачкой, а ведь многие из них были такие отвратные…
— Так вы беретесь?
— Пожалуй, да, — проговорил я таким тоном, словно делал над собой усилие.
Она открыла сумочку и вынула тонкую, но радующую глаз стопочку двадцаток.
— Вот триста — аванс. Так, пока что все это дело покрыто мраком тайны. Даже у меня в офисе. Только мой непосредственный начальник поставлен в известность о запланированной процедуре ареста Томаса и о рекламной кампании вокруг этого ареста. Если хотите знать, я плачу вам из черной кассы. В. «Сентрал» мне не звоните — если только не возникнет что-то очень срочное. Мой домашний номер есть в справочнике и… Вот мой телефон и адрес. Звоните мне домой каждый вечер. Около восьми.
— А зачем каждый вечер?
— С этой минуты между нами будет только телефонная связь. Вам необязательно вдаваться в детали, просто скажите мне, что все идет хорошо. Далее, даже в разговоре со мной по домашнему телефону не упоминайте, что вы детектив. У нас на телевидении никогда не знаешь, прослушивают твой телефон или нет. Ну, вам все ясно, мистер Мур? А что скрывают инициалы Т и М, между прочим?
— Они скрывают не «между прочим», — попытался сострить я, — а Туссейнт Маркус, миссис Роббенс.
— Какое милое имя — Туссейнт. В честь гаитянского патриота?
— Ага. Мой отец изучал историю негритянского народа, миссис Роббенс.
— Да если уж речь зашла об именах, то я не миссис, а мисс Роббенс. Я буду называть вас Туссейнт, а вы можете звать меня Кей.
— Позвольте называть вас так, как мне удобно, — ответил я, задумавшись о значении «мисс»: ведь она щеголяла в большом обручальном кольце, впрочем, на Мэдисон-авеню, вероятно, политически грамотно считаться одинокой.
— Ну, поехали, Туссейнт?
— Пожалуйста, просто Туи. А куда мы едем?
— В нижний Манхэттен. Вот адрес грузовой компании, где работает Томас. Я вам его покажу, и после этого берите бразды в свои руки.
— Отлично.
— К счастью, моя пишущая машинка не была в ломбарде, и я настучал расписку. Надев пальто, я отправился в комнату Олли. Поскольку он считался государственным служащим, квартира была записана на его имя. В ящике письменного стола я оставил восемьдесят долларов вместе с запиской, где сообщал ему, что плачу задержанную квартплату за прошлые два месяца, а остальное пусть будет в счет будущей платы.
Мы вышли на улицу, и два хмыря, что ошивались на углу, тут же стал на нас пялиться, правда, молча.
— Возьмем такси, — предложила мисс Роббенс. — Что касается ваших расходов, то можете особенно не беспокоиться о чеках и квитанциях. Вот если бы «Сентрал телекастинг» наняла вас официально, тогда другое дело, а я…
— Не беспокойтесь об этом, — перебил я мисс Роббенс, подводя ее к своему «ягуару», при виде которого она потеряла дар речи — впервые за все недолгое время нашего знакомства. Я проехал от Сто сорок четвертой к Вест-сайдскому шоссе, благодаря Бога, что у меня не кончился накануне бензин. Когда она почти утонула в низком сиденье, ее юбка задралась, обнажив тонкие ляжки и сексапильный черный пояс с подвязками. На долю секунды наши взгляды припечатались к ее оголенным бедрам. Но я мысленно приказал себе твердо надеяться на то, что она понимает, за какие услуги мне платит. Да и не шибко-то она меня заинтересовала — у Сивиллы ножки получше.
За те пятнадцать-двадцать минут, что потребовались нам, чтобы добраться до Сорок первой улицы, она рассказала мне — непонятно почему — все-все о своем несчастном первом браке, даже не забыв сообщить, каким жалким был ее муж в постели. Я вежливо слушал, и меня все подмывало возразить ей в том смысле, что для удачных кувырков в стоге сена надо обоим быть на высоте. Но я держал рот на замке.
— …типичный мужчина-эгоист, который и слышать не хотел о моей карьере! Да какая там карьера! Обычная работа. Он просто отказывался понять, что в нашем мире, где царят ничтожества, всех прямо-таки охватывает зуд — что-то из себя представлять. Я уверена, вы меня понимаете.
— Я боюсь даже пытаться об этом думать.
Она резко повернулась ко мне, еще щедрее продемонстрировав мне свои бледнокожие ляжки.
— Никогда не смейтесь надо мной! Я этого не терплю! Это высшей степени грубость!
— Я не смеюсь над вами, мисс Роббенс. И…
— Я же просила называть меня Кей.
— И одерните юбку. Мне уже приходилось видеть женские ноги, Кей.
Она не шевельнулась и на минуту погрузилась в молчание. Когда я свернул с шоссе, она спросила:
— Почему вы купили «ягуар», Туи?
— Как вы верно заметили, все хотят что-то собой представлять, — ответил я, как мне показалось, остроумно.
Я сверился с адресом грузовой компании в своей записной книжке. Было бы пустой тратой времени искать свободное место для парковки на улице, поэтому я, недолго думая, въехал на автостоянку и уплатил сторожу доллар. Вылезая, мисс Роббенс одарила окружающих счастьем лицезреть ее белые ноги, но я точно знал, что внимание белого охранника привлекли отнюдь не ее ноги.
Мы подошли к воротам грузовой компании в четверть двенадцатого.
— Томас выходит на обед ровно в полдень, — сообщила она. — У нас полно времени, а я проголодалась.
— Но ведь тут одни только рюмочные да бары.
— А какая разница! — бросила она и, направившись к Восьмой авеню, заскочила в бар-переросток, представляющий собой нечто среднее между кафетерием и рюмочной. За стойкой и в зале сидело человек десять — все мужчины и все, разумеется, белые. Мы получили по жирному гамбургеру и по пиву и, пробираясь к свободному столику, поймали на себе еще десяток удивленных взглядов. Два субъекта в шоферских комбинезонах сидели по соседству с нами, и один из них, рыжий жлоб лет двадцати семи, что-то зашептал своему корешу — явно про нас. Мне не надо было прислушиваться, чтобы понять, о чем он.
Роббенс же пребывала в отличном расположении духа и щебетала, что подобные заведения рождают у нее «освежающее ощущение жизни и восстанавливают душевное равновесие». Я косился на рыжего: никогда не знаешь, что может учудить белый в следующую минуту. Такие могут даже убить..
Мы допили пиво, и тут мисс Роббенс спустила курок — ей, видите ли, вздумалось покурить трубку. Теперь мы превратились в цирковой дуэт. Рыжий отколол какую-то шутку, и они с приятелем покатились со смеху — до моих ушей донеслось только: «…ей бы это понравилось».
Когда Кей оглянулась на них и наморщила носик, точно оттуда воняло, я понял, что без разборки не обойтись и что отрабатывать гонорар мне придется по-серьезному. Обычно я пропускаю подобные приколы мимо ушей, но теперь-то я не мог позволить себе упасть в глазах клиента. Да и рыжий шоферюга со своим приятелем изрядно меня раздражали.
Пока я ломал голову над тем, как мне обставить свой выход на сцену, рыжий мне помог, поднявшись за очередной чашкой кофе. Когда он возвращался к своему столику, я громко сказал мисс Роббенс:
— Пойду принесу вам воды.
— Я не хочу…
Повернув голову к Кей, я направился прямо на рыжего и столкнулся с ним. Весу в нем было сто семьдесят и мои двести тридцать четыре фунта отправили его в нокдаун прямо на грязный пол. К сожалению, он расплескал кофе не на себя, а на линолеум.
— Извини, я такой неловкий, — прокудахтал я и одним рывком поставил рыжего на ноги, схватив его за руку и до боли впившись ему в кожу пальцами. Со стороны могло показаться, что я поднял его как перышко, на самом же деле я расставил ноги и, вжав их в пол, напряг все мышцы. Он попытался шевельнуть онемевшей рукой, не смог и вскрикнул:
— Смотреть лучше надо!
— Я же сказал, что случайно, — проговорил я медленно, ожидая дальнейшего развития событий и одновременно поглядывая на его приятеля за столиком.
Рыжий явно колебался: падение на пол сбило с него спесь. И он решил ничего не предпринимать. Отряхнувшись, он пробурчал:
— И кофе пролил…
Я бросил десятицентовик на прилавок.
— Налейте парню по новой! — и с этими словами прошел к питьевому фонтанчику, наполнил стакан водой для Кей и вернулся.
Выбив пепел из трубочки и пожав мне руку, она восхищенно прошептала:
— Сногсшибательный номер! — Она была счастлива как ребенок.
— Слушайте, — я понизил голос, — давайте договоримся: не надо устраивать из каждого события прецедент для борьбы за гражданские права.
— Это я устраиваю? Я просто не понимаю…
— А я просто хочу сказать, что когда я хочу чашку кофе, я только хочу чашку кофе, а не публичного скандала. Когда же я захочу провести социологический тест, я скажу об этом прямо. Я не виню ни вас и никого. Даже этого рыжего гада не виню. Я просто высказываю свое мнение.
— Я вас не понимаю.
— Если вы заходите в общественное место купить себе бутерброд, то даже не думаете об этом, но для меня оказаться в ресторане среди белых — это всегда испытание на выдержку… Ладно, забудем об этом.
— Забудем о чем? Не хотите же вы сказать, что ходите в ресторан только в Гарлеме?
— Нет, конечно, просто прошу вас на будущее, предупреждайте меня, что вы хотите — поесть или развлечься! — Я хотел еще добавить, что у нее уже есть трубочка и что ей необязательно иметь к трубочке и меня в придачу, чтобы вызвать интерес у окружающих. Но вместо того я улыбнулся, точно мы невинно шутили, и сказал обычным голосом: — У нас только десять минут. Не пора ли идти?
— Пожалуй, — ответила она и как ни в чем не бывало — только с улыбкой на губах — вышла. На улице она сказала: — Это так меня задело. Я всегда изо всех сил стараюсь держаться предупредительно с нефами. Но вы такой ранимый.
— Я тоже всегда изо всех сил стараюсь вести себя любезно с вашими.
— Слушайте, что вы надо мной постоянно насмехаетесь? Я же сказала: мне это не нравится.
— Да не насмехаюсь я — это вы такая ранимая, — успокоил я ее и мысленно приказал себе заткнуться, пока меня не уволили. Я скроил ей свою самую приветливую ухмылку и добавил: — Мы ссоримся из-за ерунды. Давайте работать. Мы вдвоем слишком бросаемся в глаза, стоя рядом у ворот грузовой компании. Томас когда-нибудь видел вас?
— Нет. Я сама вела себя как первостатейный детектив. Вот вам собранное нами досье на него — адрес, возраст, приметы и прочее. А вот снимок, сделанный шесть лет назад. Он с тех пор мало изменился, вот только теперь у него короткие волосы, выкрашенные в песочный цвет. Вы сумеете узнать его и по этой фотографии, но если хотите, я его вам покажу.
— Да, чтобы уж быть уверенным, лучше покажите. Вот что, встанем на другой стороне улицы подальше друг от друга, и как только вы его увидите, отправляйтесь на угол. Я остановлю вас и попрошу прикурить. Ход дурацкий, но сгодится. Не глядя на него, вы мне скажете, что на нем надето, чтобы уж я твердо знал, что получу нужного клиента. Потом идите дальше и подождите меня за углом. Я отвезу вас в вашу контору.
— Не беспокойтесь, я возьму такси. Позвоните мне домой в районе восьми сегодня и расскажите, как идут дела.
— Договорились, — сказал я и сунул в карман бумаги, которые она мне дала.
Она опять ослепительно улыбнулась.
— Благодаря вам это утро было восхитительным!
— Ну и славно. Так, рабочие начинают выходить на обед. Пошли.
Мы оказались вблизи магазинов, и улица начала заполняться народом, в основном продавщицами, большей частью пуэрториканками и негритянками. Мисс Роббенс стояла около входа в здание, похожая на манекенщицу, ждущую своего кавалера. Я примостился у витрины кафе и достал трубку.
Из здания на противоположной стороне улицы заструился поток мужчин и женщин. Это был небольшой небоскреб, в котором разместилась дюжина промышленных концернов и небольших одежных фабрик. Мисс Роббенс двинулась мне навстречу, и мы разыграли сцену с прикуриванием. Я чувствовал себя последним идиотом, но, раскуривая трубку, она свирепо зашептала мне в ухо:
— Вон он в синем свитере. Видите его?
— Угу. Я вам позвоню. — Она пошла дальше, и я увидел, как она остановила такси.
Томас заметно выделялся в толпе — высокий, здоровый, с солдатской выправкой и с худым костистым лицом — вот только губы были тонкие и какие-то девчачьи. Лицо у него было запоминающимся — с такими-то губами и с сильным квадратным подбородком. На вид я бы ему дал лет двадцать пять, и если его грязно-светлые волосы и впрямь были крашеными, то красил его явно мастер своего дела. На нем были груботканые штаны, синий свитер и рабочие башмаки. Он зашел в закусочную вместе с двумя парнями. Перейдя улицу, я стал читать написанное от руки меню на окне закусочной. Томас сидел у стойки и пил кофе. За ухом у него торчала сигарета. Обращенная ко мне щека оказалась в оспинах.
Я пошел на угол и купил вечернюю газету, пролистал ее и через двадцать минут зашагал обратно к закусочной. Томас по-прежнему сидел за стойкой, но на сей раз с губы у него свисала сигарета, и он о чем-то трепался с приятелями. Судя по их расслабленным позам, они занимались тяжелым физическим трудом — парни были похожи на боксеров-тяжеловесов, отдыхающих в перерыве между раундами. Когда они вышли, я двинулся прочь. Они перешли улицу и, остановившись позади грузовика, продолжали беседу на солнцепеке. Я стоял в вестибюле невысокой многоэтажки, покуривал и не спускал глаз с Томаса до тех пор, пока без четверти час он не скрылся в дверях. В досье говорилось, что он кончает работу в пять, так что до того времени я был свободен. Жизнь внезапно стала праздником: я на целый месяц обеспечен работой, которую мне принесли на серебряном подносе.
Вернувшись на стоянку, я обнаружил, что у «ягуара» одна шина спустила. Может, это была работа сторожа, видевшего меня с белой женщиной, а может быть, просто ниппель был никудышный — так он сам объяснил. Да и баллон у меня старый. Он сделал невинное лицо, а я, не обнаружив прокола, попросил его поставить новый ниппель и накачать шину.
Сивилла работает оператором на междугородной телефонной станции, она помощник начальника бюро обслуживания — это что-то вроде бригадира — и ее рабочий день делится на две половины: с одиннадцати до двух и потом, после большого перерыва, с восьми до одиннадцати. Ей нравится такой график, потому что не надо рано вставать и реально у нее шестичасовой рабочий день, хотя платят ей как за восемь часов. Я позвонил ей из автомата в камере хранения, но не застал на месте и попросил передать, что заеду за ней в два. Потом я позвонил Сиду — поблагодарить за рекомендацию и разузнать поподробнее о мисс Роббенс, но его тоже не оказалось.
Чтобы как-то убить целый час, я позвонил Теду Бейли, но он был занят розысками очередного бегуна-неплательщика в Гринвич-Виллидж. Я попросил его подождать меня у входа в контору и пообещал довезти до центра.
Демобилизовавшись в 1948 году и поступив в Нью-йоркский университет по льготе для фронтовиков, я попросил Сида найти мне почасовую работенку, и он уговорил Теда Бейли взять меня на два дня в конце недели охранником в универмаге. Сид — отличный малый. Он был летчиком, и мы с ним как-то раз в сорок пятом напились в Риме и с тех пор стали закадычными друзьями. У Бейли было довольно-таки солидное агентство — семеро его сотрудников топтались в том самом универмаге, — так что дела у него шли нормально. Он относился ко мне точно так же, как к остальным своим людям — со всеми он был одинаково раздражителен. В 1950-м меня опять призвали из резерва, и когда я снова демобилизовался в 1953-м — к счастью, так и не побывав в Корее, — универмаг уже набрал собственную команду охранников. А по пятницам и субботам туда приглашали одного парня из конторы Теда. Он счел, что такое дело не стоит гроша ломаного, и предложил мне заняться его бизнесом — вот так я и открыл собственное агентство…
Тед уже поджидал меня на улице, и мне не пришлось делать двойную парковку. Он одевается и вообще выглядит как деревенщина. На самом же деле он работяга каких мало и далеко не тупица — в смысле как сыскарь. Я тащусь от его манеры разговаривать отрывистыми злобными восклицаниями — точно для него открыть рот все равно что попусту терять драгоценное время.
Когда он плюхнулся рядом со мной на сиденье, я заметил, что он все еще ходит в допотопных ботинках на шнуровке.
— Ну и авто у тебя, — буркнул Тед. — Оперативник должен иметь простенькую тачку, а не такую живописную карету. Госссподи, ну и сиденья — сел, точно упал с табуретки. Письмо получил?
— Спасибо. Я завтра с этим разберусь. Сегодня нет времени. Куда тебе?
— Подбрось меня на Шеридан-сквер. Значит, у тебя дела, Туссейнт?
Он никогда не называл меня Туи.
— Подвалило дельце.
— Счастливчик. А в этом хреновом бизнесе все не так, как раньше. Сегодня уже не заработаешь на хлеб с маслом, если ты не гений в инженерном деле. Да еще надо иметь связи. Я только что взял в к себе в контору мальчишку, которого вышибли из инженерного колледжа.
— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить. Я подумываю расширяться.
Он достал сигару и свирепо сунул ее себе в рот.
— Куда тебе расширяться? Неужели ты вечно будешь заниматься этим грошовым бизнесом? В Гарлеме-то крутится недостаточно денег, чтобы обеспечить тебе достойную жизнь.
— Вот об этом я и толкую — хочу расширить бизнес за пределы Гарлема.
— Э, ты опоздал. Все места заняты, парень. Не выйдет. Разводы, слежка за неверными супругами, магазинная охрана — тут у новичка шансов нет. Весь доходный охранный бизнес уже давно схвачен крупными агентствами. Знаешь, почему я нанял этого инженеришку, знаешь, зачем я плачу ему столько же, сколько сам зарабатываю? Самые крутые бабки сегодня можно наварить на промышленном шпионаже. А для этого надо запастись микрофончиками, магнитофончиками да всякими хитрыми электронными штучками. И то, если у тебя нет верного человека в этих сферах, ты разоришься от одних только накладных расходов.
— И что же, много тебе перепадает от этой электронной халявы?
Он свирепо перекатил незажженную сигару во рту и бросил:
— Мне перепадает не то, что хотелось бы. Туссейнт, в свое время, если ты был непьющий да работящий, можно было обеспечить себе сносную жизнь, даже можно было заколотить прилично деньжат, если готов был вкалывать в поте лица и умел грести под себя. А теперь… у меня вот есть клиент… мелкий фабрикантишка, внедряющий новую, более дешевую поточную линию. Так вот его успех будет зависеть от того, когда его основной конкурент, более крупная компания в том же бизнесе, выпустит свою продукцию на рынок. Понимаешь, если мой малыш вылезет первым, эта крупная компания может его обставить, вот ему и приходится выжидать момент, когда они начнут выпускать свою продукцию на полную катушку и у них уже не будет времени задушить его. А платит он какую-то вшивую штуку за все дела.
— А что ж такого вшивого в тысяче долларов?
— Да я же тебе говорю, теперь это — пшик! Я трачу неделю времени и хрен знает сколько бабок, чтобы выяснить, где проводит досуг один из управляющих этой самой компании. Потом я нанимаю девку, чтобы она его подцепила, и мы снимаем ей квартиру, напичканную электронными ушами, и ребята снаружи слушают весь их постельный треп. Мне приходится оплачивать по полной программе три ночи любви и шампанское, пока любовничек не сболтнет что-то полезное. Вся операция встает мне в девятьсот долларов — ну и где мой хлеб с маслом и с ветчиной?
— А зачем же ты этим занимаешься?
— Приходится. Единственный способ втереться в доверие к промышленным воротилам. Видел бы ты, в какой форме я им подаю отчеты — делаю доклад, все чистенько отпечатано на плотной бумаге с большими полями, в пластиковой папочке. Этот мой клиент, он играет в гольф с настоящим китом, производителем стиральных машин, которого интересуют новые модели будущего года. А сейчас что — я еду на какую-то говенную слежку за какую-то сраную десятку. Вон там остановись — у табачной лавки я вылезу.
Я сделал двойную парковку, Тед вылез из машины и одернул пиджак, проклиная мои низкие сиденья.
— Ты еще молод, можешь заняться чем-то другим. Если уж в нашем бизнесе негде развернуться даже нам, бе… манхэттенцам, ты-то на что надеешься?
— Я не жалуюсь.
— Ну да, в этом месяце. А в следующем ты будешь за гроши вышибать пьяниц с танцплощадки. Туссейнт, бери дело, что я тебе скинул!
— Обязательно. И побереги нервы, Тед.
Я поехал к Канал-стрит и, остановившись у здания междугородной телефонной станции, раскурил трубку. Мисс Роббенс сказала, что у них на телестудии есть какая-то работа для частных сыщиков, и если мне удастся некоторое время оставаться ее ручным негритенком — что же с этого мне могло обломиться? Тед сказал, что самое главное — нужные связи, что ж, она вполне подходила под это определение. Перво-наперво мне необходимо съехать с моей спальни-офиса и оформить себе первоклассный фасад. Это мне влетит в копеечку, но игра стоит свеч…
Из дверей показалась Сивилла в окружении нескольких девчонок. Как всегда, ей ужасно понравилось, что ее поджидает мой «ягуар», это неизменно производило неизгладимое впечатление на ее сослуживиц — всех до единой белых. Хотя цвет моей кожи вечно создавал Сивилле «проблемы», белым телефонисткам она устраивала спектакль, запечатлевая на моей щеке смачный поцелуй перед тем, как сесть рядом со мной в машину, — тем самым давая всем понять, что сама она тоже чернокожая, гордится этим и все такое.
Открыв дверцу, я смотрел, как она приближается к машине, размашисто покачивая мощными бедрами. Мы не виделись два дня, и теперь я заметил в ее рыжевато-коричневых волосах золотистую прядку — последний писк моды. Но на ее голове эта прядка выглядела фальшиво.
Сивилла была тем, что мой папаша обычно называл «крашеной беломазой»: у нее была сливочно-белая кожа и «нормальные волосы» — выражение, которое выводило моего папашу из себя. Пожалуй, Сивилла с легкостью могла бы «сойти за свою» в любой расовой среде. Кожа и черты лица у нее были такого свойства, что, окажись она в Гарлеме, ее бы точно приняли за «цветную», а в манхэттенской толпе она смахивала на испанку, если бы кому-то вообще пришло в голову задуматься об этом. В обществе Сивиллы я всегда ловил на себе такие же многозначительные взгляды, каких я удостаивался, находясь рядом с Кей. Мне кажется, причина, по которой Сивилла все-таки не «сходила за свою», заключалась в ее старомодных представлениях о цвете кожи — вернее, о том престиже, который, по ее разумению, она имела в Гарлеме из-за своей светлой кожи.
Сивилла давно вошла в мою привычку. Мы встречаемся уже около трех лет. Ее родители приехали с карибских островов, и, ребенком оказавшись в Вашингтоне, Сивилла изо всех сил старалась избавиться от характерного акцента, теперь же она прилагала такие же усилия, чтобы вновь его обрести — она говорила на нарочито неправильном английском. Ей было двадцать девять, совсем зеленой девчонкой она вышла замуж за какого-то обалдуя и во время войны работала на авиационном заводе, чтобы ее муж мог закончить медицинский колледж. Когда же расходы на его образование взяло на себя государство, этот подонок развелся с ней и женился на чикагской вдовушке, владелице какой-то недвижимости. Сивилла, как я уже сказал, у меня вошла в привычку, и надо сказать, по большей части она была удобной привычкой. Мы отлично ладили, хотя иногда ее закомплексованность меня просто бесила. Ну, например, я несколько раз чувствовал ее смущение на людях по поводу моей темной кожи, или, скажем, она никогда не появлялась у меня дома, хотя Олли и Рой все про нас знали.
Мы поцеловались. Рот у нее был холодный, и всю ее обволакивал запах дорогих духов.
— Какой приятный сюрприз, Туи!
Я свернул к Вестсайдскому шоссе.
— Просто был в центре по делу. Мне подфартило, милая. Пахнет полутора тысячами…
Пока мы мчались по шоссе вдоль мрачного и неприветливого Гудзона, я рассказал ей, насколько это было возможно, о предложении Кей Роббенс. Потом поделился с ней своим намерением открыть собственное агентство на Манхэттене и брякнул, что надо бы походить в колледж хоть месяц, чтобы разобраться в азах электроники.
Сивилла же считала, что мне бы лучше расплатиться с долгами, положить все, что останется, в банк и забыть о своих бредовых планах. Впрочем, она, конечно, обалдела от открывшейся передо мной перспективы заработать такую кучу денег, и мы весело щебетали, пока я не совершил две ошибки. То есть мчась вдоль Гудзона в классной тачке с красоткой рядом, я и впрямь чувствовал себя на седьмом небе… но тут меня угораздило подхохмить насчет трубочки мисс Роббенс. Как и у Кей, когда та села на низкое сиденье «ягуара», юбка у Сивиллы задралась вверх и обнажила ее сильные ляжки. Я протянул руку, провел по коже и сказал, что она, конечно, заткнет за пояс любую малышку с Мэдисон-авёню. Сивилла злобно одернула юбку и процедила:
— Меня не интересуют ее ноги! И кроме того, как ты знаешь, я не переношу такие похабные разговоры!
— Боже ты мой, да что же тут похабного? Сидим себе в машине одни, болтаем…
— Туи, перестань!
— Сивилла, ты иногда так глупо себя ведешь, просто ханжески…
— Туи Мур, я уже тебе неоднократно говорила, что не люблю такие разговоры.
— Это точно, — пробурчал я, и мне захотелось добавить «Слишком часто». Но я заткнулся.
Мы вошли в ее однокомнатную «квартиру» в полуподвале каменной пятиэтажки с видом на реку (если высунуть из ее полуподвального окна голову на полную длину шеи) — за эти апартаменты она платила семьдесят два доллара в месяц. Сняв пиджак и галстук, я обмолвился о вакансии на почте. Это все и порушило.
— О Туи, дорогой! — воскликнула Сивилла и обняла меня, вложив все свои силенки в это объятие. — Вот уж действительно новость так новость. Когда ты начнешь?
— Не знаю, — ответил я, целуя ее и проводя ладонью по волосам. И тут мне в голову закрался вопрос, сам не знаю почему, скольких же ее бабушек и прабабушек пришлось изнасиловать белым плантаторам, чтобы в итоге получилась такая сливочная кожа. — Я пока еще не знаю, пойду ли я туда.
Я почувствовал, как она вся подобралась, а потом вырвалась из моих рук.
— Почему же нет? Это же государственная служба — мы же с тобой об этом все время толкуем.
— Ну конечно, «постоянная-неплохо-оплачиваемая-должность» для негра. Вот потому-то почтамт и называют «Хижиной дяди Тома». Сивилла, милая, мое знакомство с девчонкой из телекомпании теперь все меняет. Я имею блестящий шанс начать свое дело.
— Ты говоришь, как ребенок, завороженный детективными комиксами, — холодно возразила она, снимая пальто. На ней была простая блузка в полоску и юбка, подчеркивающая ее чуть тяжеловатую фигуру. Сивилла очень тщательно следила за своим стилем, главным образом из-за дурацкого предрассудка, будто цветная женщина обязана постоянно доказывать окружающим, что она умеет одеваться. Беда только в том, что все последние «стили» не были предназначены для Сивиллиной полноватой фигуры.
Повесив пиджак на вешалку, я достал бумажник.
— Милая, сколько я был тебе должен?
Она отодвинула японскую бумажную ширму, отделявшую комнату от кухоньки, включила кофеварку.
— Тридцать пять.
Вернув долг, я дал ей пятьдесят сверху.
— Купи себе что-нибудь.
Ужасно обрадовавшись, она в знак благодарности мимолетно чмокнула меня в щеку, убрала деньги и вернулась к кухонному столику. А я принялся за свое коронное блюдо — салат из свежих овощей.
Напевая про себя, она достала из холодильника яйца и сосиски. Я буквально читал ее мысли. Мгновение спустя она строго обратилась ко мне, точно я был перевозбудившийся ребенок, которого требовалось немного успокоить:
— Туи, это же замечательная вакансия, так что перестань молоть чепуху. Ты будешь несколько лет работать на подменах, но даже и в этом случае сможешь зарабатывать около четырех тысяч, и с моим жалованием мы смогли бы снять себе новую квартиру, может быть, даже в новостройке на Сто двадцать пятой улице. Там, кстати, смешанные жильцы. Мы купим новую мебель, новую машину. А может быть, и собственный дом в Сент-Олбанс…
— А чем тебе плох мой «ягуар»?
— Ничем. Но со временем мы купим новую машину. Дорогой, это же нормальное повышение благосостояния, ты это знаешь не хуже меня.
— Первоклассное агентство частного сыска — вот уж точно надежный источник накоплений!
— Ну хорошо, хочешь зарабатывать на своем поприще — ради Бога, давай обсудим это. Но посмотри правде в глаза, дорогой. Ты же получаешь сыскную работу от случая к случаю. Да и что ты вообще смыслишь в частном сыске?
— Я же сказал, что потрачу деньги на то, чтобы поднатореть в электронике. Милая, в сфере частного сыска сейчас происходят крутые перемены. Теперь, знаешь, чем они занимаются — вынюхивают по заказу Эн-би-си, какие новые передачи готовит Си-би-эс. Большие деньги там крутятся. Сегодня меня просветил на этот счет Тед Бейли.
— Ага, ну и конечно, эти крупные концерны только и ждут, чтобы нанять на такую работу тебя, башковитого негритенка.
— Мне вот кажется, что я получил эту работу только потому, что я черный. — Терпеть не могу, когда светлокожие, даже Сивилла, называют меня «негритенком».
— Туи Мур, сколько я тебя знаю, ты считал каждый цент. Счастье твое, что ты живешь в этой дыре вместе с двумя жеребцами, а то бы ты вообще околачивался на улице. У тебя есть только одно стоящее место — охрана в том универмаге по уикэндам, это же приносит тебе целых двадцать долларов в неделю. Вышибала, охранник, куда ты еще скатишься? Ты взгляни на себя трезво: в прошлом году ты уплатил подоходный налог с тысячи семисот долларов. Я никогда не могла понять, что ты так вцепился в свой жетон. Ты импозантный парень, хорошо одеваешься, ты бы мог зарабатывать вдвое больше продавцом в универмаге. Ты же сам мне говорил, что Сид тебе предлагал такую работу. Так нет же, нашему Дику Трейси, видишь ли, надо все играть в полицейских и воров!
— Ну, по крайней мере, я всегда мог распоряжаться своим временем, и теперь вот, кажется, — меня ждет награда.
— Да каким временем ты распоряжался? Не спал по ночам, выволакивал пьяниц из сортира, а потом смывал с рубашки их блевотину? Ты же сдал все экзамены для работы в государственном секторе, потому что в глубине души ты прекрасно понимаешь, что работа в качестве частного детектива — это жизненный тупик!
Я разложил столик для игры в бридж, откупорил бутылку пива. Она достала тарелки.
— Сивилла, я же не утверждаю, что это просто или что я великий сыщик. Но я не собираюсь очертя голову хвататься за сумку почтальона, чтобы до конца своих дней разносить письма и газеты. Мне надо хорошенько подумать.
— Ну давай-давай, да только тут думать не о чем. И прекратим этот спор на время еды. Болтовня плохо влияет на процесс пищеварения.
Мы ели, слушая радио. Я со смешанными чувствами. Ее я мог понять: черт, да она уже который год зарабатывала втрое больше моего. И все же я не хотел так просто отмахнуться от идеи открыть свое агентство или забыть о том, что мой офис сегодня посетила мисс Роббенс.
Пока я мыл посуду, Сивилла отправилась в большую кладовую, которую она называла гардеробной — там когда-то размещался продуктовый склад. Я сидел на кушетке, посасывая трубку, когда из кладовой появилась Сивилла в кружевной прозрачной ночнушке до пят — она надела ее специально для меня. Она подошла ко мне бесшумно, как мальтийская кошка, взобралась на колени, осторожно вытащила трубку у меня изо рта и слилась со мной в долгом жарком поцелуе.
Мы с Сивиллой очень подходим друг другу, но на сей раз она оставила меня равнодушным. Хотя она намеревалась обслужить меня по полной программе, по самой полной. Я снял ее с колен и посадил рядом. В ее больших глазах появилось удивленное выражение, по возможно, она меня дразнила.
— Давай-ка поговорим серьезно, — проговорил я. — Видишь ли, дорогая, есть еще одна вещь, для которой, как мне кажется, понадобятся деньги, я имею в виду наш брак.
— Мы поженимся, как только ты получишь постоянное место работы.
Я впился в свою трубку. Ага, если тебе не по зубам врач или гробовщик, выходи замуж за почтальона и — полный вперед, катись с ним по проторенной дорожке…
— Я просил тебя выйти за меня год назад. Почему ты тогда отказалась? Только честно.
— Я не была уверена, что люблю тебя.
— Милая, ты же тогда ни с кем больше не встречалась, так что позволь мне тебе не поверить. Не потому ли, что я темнокожий?
Она пожала плечами.
— Туи, что ты хочешь от меня услышать? Ладно, поначалу, когда мы только познакомились, мне и правда не нравилось, что ты черный. Но вовсе не поэтому я тебе отказала в прошлом году, и не поэтому сейчас не хочу. Туи, ты же сам знаешь, как тяжело негритянской девушке добиться приличного места, а когда получаешь, то надо быть очень осмотрительной — многие мужчины хотят жениться на девушке, чтобы потом сидеть у нее на шее!
— Чушь собачья!
— Туи Мур, не смей произносить таких слов в моем доме! Нет, это не… ерунда. Ты знаешь, через что я прошла с моим первым мужем. Так уж почему-то получается, что если какой-то мужчина не может найти свое место в жизни, он находит меня. Я не желаю…
— Я не твой бывший муж.
— А я никогда и не хотела, чтобы ты им был. А представь только: ну, были бы мы сейчас женаты, ты бы переехал ко мне и что — я бы работала, а ты бы продолжал играть в детектива до самой старости. Я же не говорю, что ты лентяй, Туи. Ты не лентяй, я знаю. Но мы никогда не будем иметь прочной, крыши над головой.
— А что такое крыша над головой, Сивилла?
— Ты сам знаешь. Имея вдвоем стабильный доход, мы могли бы очень неплохо жить. Туи, тебе почти тридцать пять, пора уж тебе взяться за ум. Я знаю, война перечеркнула твою карьеру в профессиональном футболе, и пять или семь лет ты проходил в армейском мундире — ничего себе, хорошенькие каникулы! И вот тебе впервые предложили поступить на государственную службу — ты просто не можешь от нее отмахнуться!
— Ты говоришь со мной так, словно я безработный.
— Но ведь ты хотел честного разговора. Да и живешь ты почти как безработный. Олли платит за тебя квартплату, я тебя кормлю. «Ягуар» да приличная одежда — это же фальшивый фасад.
Эти ее слова точно ударили меня под дых.
— А чем лучше жизнь в модно обставленной квартире, беготня по ночным клубам и пьяным танцулькам, разве это не фасад? Сивилла, самое главное, что мы вместе. Брак это ведь не акционерное общество.
— Цитируешь голливудскую мелодраму, Туи, белую мелодраму. Что плохого в моем желании жить в новой квартире? Бог свидетель — я уже вдоволь пожила в хибарах да в квартирах с крысами!
— Ерунда. Мне тоже надоели эти вонючие клоповники. Если мое агентство пойдет в гору, если только мы с тобой рискнем вложиться в него, мы сможем зажить как короли.
— Это пустая мечта. А вот жалованье почтальона — реальность. — Она зевнула и потянулась — ее маленькие упругие грудки лениво шевельнулись под кружевной рубашкой. — Перестань спорить, Туи. Боже, ну если ты так этого хочешь, занимайся своим детективным агентством в свободное от работы время.
Мне не сиделось, я вскочил и зашагал по комнате, разминая мышцы ног. Самое ужасное, что Сивилла была права: у меня и впрямь идеалистические представления о браке. И все же она тоже слишком уж все прозаизировала, просто сделала из этого холодную котлету — теперь, видите ли, когда у меня появилось место на почте, она ‘была готова принять меня в долю…
Сивилла наблюдала за мной, томно прикрыв глаза. Она по-кошачьи выгнулась и улеглась на кушетке, положив руки под щеку.
— Ты сам подумай денек-другой и увидишь, что я права. Ну, иди ко мне, здоровячок. Подойди поближе.
Но это уж больно вульгарно у нее получилось.
— Я слишком разволновался и не хочу спать!
Она понимающе улыбнулась, словно говоря мне, какой же я дурашка. Ведь я сам знаю, что никуда от нее не денусь.
— Тогда накрой меня. Я посплю. У меня сегодня ночное дежурство.
Я накрыл ее одеялом и подошел к окну. Она тихо позвала меня, а через несколько минут уснула. Сивилла могла спать когда и где угодно. Я подошел к телевизору, включил его негромко и стал смотреть выступление какого-то ужасно смешного комика. Мне было тошно. Может, это и не любовь, но жениться на ней я хотел. Разве нельзя помечтать о радостном чуде, неужели в браке нужно видеть только возможность совместного соединения доходов? Неужели это детские фантазии? Мы могли бы даже отправиться в свадебное путешествие. Сивилла возьмет отпуск, и мы махнем в Лос-Анджелес к моей матери — она живет там с моей старшей сестрой и своим занудой мужем-дантистом.
Я подошел к секретеру, достал лист почтовой бумаги и, нацарапав маме коротенькое письмо, запечатал в конверт две двадцатки — впервые в этом году я посылал маме деньги. Марки у меня не было. Я тихонько подкрался к Сивиллиной сумке и нашел там одну. В четыре я помылся, решил побриться, но передумал, сменил рубашку и ушел. Удостоверившись, что «ягуар» заперт, я отправился к метро. Теперь Мне надо было проводить Роберта Томаса до дому и уложить спать. А следить за кем-то в Нью-Йорке, не вылезая из машины, невозможно.
На душе у меня кошки скребли. Не только мысли о Сивилле приводили меня в уныние. Меня тревожила еще одна мысль, которая весь день не давала мне покоя. Я всегда чурался филерской работы, а теперь что делаю? Кем я стал — вонючей ищейкой, выслеживающей какого-то обормота, который когда-то давным-давно оступился, но теперь-то, кажется, встал на путь истинный. И мне поручили посодействовать тому, чтобы его отправили за решетку… Ради чего, ради правосудия? Нет, ради того, чтобы какой-то толстосум сумел продать больше корнфлекса, или крема от прыщей, или чем там торгует этот телевизионный спонсор…
