Нью-Бишоп – город маленький, однако здесь есть три бара. И хотя яблоку там есть где упасть и дела идут не столь блестяще, как в былые времена, все-таки они выжили. На самом деле даже больше, чем просто выжили: во время всеобщего разорения питейный бизнес шел не в пример лучше, чем у половины островных предприятий.

В крупнейших городах двух наших братских островов – Мартас-Винъярде и Нантакете – торговля алкоголем запрещена, и тамошние моряки ищут выпивку на соседних землях. Разумеется, легче добраться на пароме до Нью-Бишопа, провести там вечерок и вернуться обратно, чем затем же отправиться на материк. И пока моряки вместо того, чтобы заплатить ренту за жилье, купить новую одежду или плотно отобедать, предпочитают пропустить пинту-другую, дела в барах будут идти бойко.

Отсюда проистекало два обстоятельства. Первое: деятельность женского Общества трезвости острова Принца, что время от времени строчило колонки в «Айлэндс Гэзетт» о вреде алкоголя, особого успеха не имела. И второе: если вы хотите справиться о каком-нибудь моряке или даже судне, ушедшем в плавание, то лучшего места, чем бары Нью-Бишопа, не найти.

Надо сказать, каждый бар отличался особым характером и привычками.

«Кувшин патоки» занимал половину квартала восточной части Уотер-стрит, неподалеку от доков. Назывался он так из-за фирменного напитка, для приготовления которого патоку смешивали с ромом и ключевой водой. Излюбленное заведение докеров было самым оживленным из всех трех. Там, наливая в кредит, дольше всего соглашались ждать до дня выдачи жалованья. Выпить первую в своей жизни пинту молодежь направлялась именно в «Кувшин», где по давней традиции бесплатно наливали столько, сколько посетитель осилит, при одном условии: все выпитое должно удержаться в желудке. По этой причине бару благоволят в основном молодые и неженатые парни, которые в предрассветные часы высыпают оттуда веселыми компаниями, распевая песни и пританцовывая.

Но если в «Кувшине патоки» кому-то покажется слишком многолюдно и шумно, то «Дворец» – на поверку окажется с подвохом. Не стоит принимать всерьез громкое название. Заведение мало походило на дворец, а счесть это место гостиницей могли разве что мертвецки пьяные посетители, уснувшие прямо на барных стульях. Это была просто таверна, устроенная в подвале красивого кирпичного здания в тихой северо-западной части Нью-Бишопа. Низким потолком в густых клубах дыма она напоминала каюту корабля. Возможно, поэтому «Дворец» облюбовали капитаны и судовладельцы – люди с достатком, которым хотелось не петь и плясать, а просто посидеть со стаканчиком в уютном теплом месте, потравить морские байки.

Последний, самый маленький, бар – «Треска». Его надо было разыскивать на окраине западной части Нью-Бишопа. За его окнами простирались луга, отделяющие город от Большого Серого болота. «Хорош настолько, насколько постоянен рыбный улов», – говорили о нем на острове. Коротко говоря, это означало, что там вообще ничего хорошего нет. «Треска» была местом, где обстряпывали темные делишки, где моряка могли прирезать сразу, как только он напьется. Тем не менее это заведение закрывать не собирались, потому что там был еще и единственный на весь мыс публичный дом.

Сотни мужчин ежедневно захаживали в бары Нью-Бишопа. Я знала, что будь у меня время и терпение, смогла бы узнать все ответы на интересующие вопросы. Но если терпения хватало, то временем я не располагала совсем, поэтому нужно было действовать немедленно.

Первыми я посетила «Кувшин» и «Дворец». Пробираясь среди поющих и болтающих моряков, задавала вопросы всякому, кто смотрел на меня благодушно. Приходилось осторожничать, потому что многие знали Тэйна и не хотелось, чтобы кто-то догадался, что я старалась для него. Однако, как бы я ни формулировала свои вопросы, все равно никакого толку не было: люди либо не знали о резне на острове Ховелл, либо не хотели об этом рассказывать. Впрочем, услыхала я и важную новость: капитан «Модены» решил сниматься с якоря в конце недели.

Тэйну придется отплыть с ними. Он подписал стандартный контракт на два года и должен был отработать еще полтора. На мгновение я подумала, как чудесно было бы, расторгни он контракт и останься на острове, но тотчас отмела эту мысль. Новички часто спрыгивают с кораблей – китобойное ремесло отнюдь не так романтично, как думают на материке. Но если уж решил стать китобоем, о дезертирстве и речи быть не может. Нарушители контрактов попадали в «черный список»: длинный перечень имен, который публиковался на последней странице каждой местной газеты. «Тэйн – гарпунщик с «Модены». Дикарь и дезертир. Не нанимать», – примерно так написали бы там. Эти заметки многим испортили жизнь, и если некоторые еще смогли бы найти другую работу, то для паренька с дикого острова да еще и в татуировках все двери будут закрыты. Поэтому, если Тэйн хочет удержаться на судне, ему придется выполнять условия контракта.

Я вышла из бара и прислонилась к забору, переваривая услышанное.

Раньше я считала, что вся моя жизнь заключается в том, чтобы стать ведьмой, заняться колдовством в доме бабушки, встретить мужчину и родить от него дочь, которая затем продолжит род и дело Роу. Сами по себе мужчины не имеют никакого значения – так я всегда полагала. Они просто были частью нашей работы, покупали амулеты, добывали необходимые материалы для обрядов, дарили подарки, но их не следовало принимать всерьез. Они никогда не жили в доме Роу. И мы никогда им не принадлежали.

«Зачем мне хотеть замуж, дорогая? – говорила бабушка, приподнимая мой подбородок. – Зачем нужен муж, которому надо готовить и стирать носки? Разве какой-нибудь мужчина на целом свете сможет завладеть ведьмой Роу? Мы принадлежим воде, моя любовь, а не человеку».

Но она ошибалась. Потому что часть меня теперь принадлежала Тэйну, а часть его – мне. Я не могла стать ведьмой Роу или избежать смерти. Я не могла перенять у бабушки знания и продолжить наше дело, но мне подумалось, что вполне могла бы остаться с этим парнем.

Может, Тэйн и разорвал бы контракт, не рассуждая о последствиях. Может, ему и не пришлось бы больше работать, потому что если я каким-нибудь образом сумею избежать гибели и освободить свою магию, то заработка от колдовства хватит, чтобы прокормить и обогреть нас обоих. А может, я долго не проживу или мать меня увезет, но Тэйн останется со мной до самого конца. Я не знала, что еще придумать. Я была огорчена и растеряна. Хотелось упасть на землю, да так и уснуть. Или стоять у забора до конца жизни. Но я напомнила себе, что остался еще один бар, который следовало проверить, и что обещание надо держать.

Снаружи «Треска» выглядела как милый двухэтажный домик, правда, порядком запущенный. Переднее крыльцо сплошь поросло густой неопрятной травой, а тощие нестриженные кусты, футов десяти высотой, как по заказу полностью заслонили окна, оставив узкий проход к двери. До второго этажа поросль не доходила, и окна там занавесили плотной темной тканью. Оттуда просачивался слабый розовый свет и слышался игривый женский смех.

Вошла я в «Треску», наверное, около полуночи, однако казалось, что в помещении темнее, чем на улице. Закопченный камин, в котором углей было больше, чем пламени, тлел в углу комнаты, другим источником света служили только огарки свечей на столах и мутный, нечищенный фонарь над баром. Я прошла по комнате, оглядывая незнакомые мужские лица. Кое-кто сидел молча и наблюдал за мной, другие низко склонились над выпивкой и что-то быстро и тихо обсуждали.

– Девушек не обслуживаем. – Тощий желтолицый бармен без остановки протирал потрескавшиеся стаканы и кружки и, завидев меня, неодобрительно прищурился.

– Я здесь не для… этого, – сказала я.

В темной комнате с низким давящим потолком, где на меня взирало множество недружелюбных глаз, мой голос прозвучал напряженно. Для девушки, которой грозит убийство, подумала я задним числом, явиться сюда – ужасная глупость.

Бармен отставил стаканы и взглянул наверх, на второй этаж.

– Мадам Лагранж здесь нет, она не принимает на работу по ночам. Утром приходи.

Несмотря на страх, во мне вдруг вспыхнула злость. Он спутал меня со шлюхой! Впрочем, некоторые мужчины ошибочно полагали, что ведьмы Роу помимо колдовства еще и приторговывали натурой.

– Я пришла сюда кое-что выяснить, – пояснила я и, полагая, что мое имя станет в этой ситуации единственным козырем, добавила: – Я – Эвери Роу.

– Эвери… Роу? – переспросил бармен, наклоняясь поближе. – Твоя бабушка – ведьма?

Я кивнула. Сердце учащенно забилось, потому что глаза бармена вдруг поползли из орбит, а все мужчины в зале смолкли.

– Знаешь, два года назад я приходил к ней, просил амулет на удачу, – недобро начал бармен. Он вздернул подбородок и посмотрел на меня свысока. – Она выгнала меня. Двух месяцев не прошло, как я угодил рукой в лебедку.

Он медленно поднял руку и стряхнул с нее тряпку. Его запястье заканчивалось культей, затянутой блестящей, розовой кожей.

– Мне вполне нравилась моя рука, – сказал бармен низким, грубым голосом. – В море с обрубком не выйдешь. Я не по своей воле лишился работы на китобойном судне в тот день, когда потерял кисть!

Здоровой рукой он схватил меня за предплечье. Ахнув, я попыталась вырваться, но его пальцы были твердыми как сталь.

– Я всегда говорил, что заставлю эту ведьму заплатить, – он притянув меня к себе так близко, что я ощутила запах его сальной кожи. – Но она сделала заклинание против мести, да? У тебя тоже есть заклинание?

Ногти впились в мою кожу, бармен так дернул, будто собирался оторвать мне руку, но в этот момент кто-то из зала произнес:

– Отпусти ее, Ливин.

Бармен посмотрел в ту сторону, и я услышала твердый, механический щелчок: взвод курка.

Стальная хватка ослабла, я отпрянула, потирая руку, и обернулась. За моей спиной стоял мужчина, прямой и тонкий, словно лезвие, в правой руке он держал серебристый пистолет и не сводил глаз с бармена. Затем взглянул на меня и уселся за пустой столик.

– Почему бы тебе не присоединиться ко мне? – он махнул пистолетом, указывая на свободный стул. – Я не держу обиды на ведьм.

Я почувствовала, как напряглись мои нервы и расширились глаза. Хотелось бежать отсюда без оглядки и поскорее забыть о том, что вообще ходила в «Треску». И уж точно не хотелось подсаживаться к загадочному незнакомцу, который держал пистолет наготове и явно был не прочь им воспользоваться.

Но я помнила о своем обещании. Я должна была хоть что-то сделать для Тэйна!

После нескольких секунд тревожных раздумий я отодвинула стул и присела. В мерцающем свете свечи, что стояла посреди стола, я рассмотрела сидящего напротив меня мужчину. Взъерошенные густые черные волосы падали на высокий лоб, зеленые яркие глаза блестели, как горящие угольки, тонкие скулы поросли трехдневной щетиной, а когда он поднял руку, чтобы прикурить сигару, я увидела, что костяшки его пальцев сбиты в кровь, будто он недавно дрался.

– Меня зовут Эвери Роу, – нервно облизнув губы, представилась я. – А вы кто?

Мужчина улыбнулся.

– Не нужно имен, девочка, – погрозил он мне пальцем. С соседнего столика донеслось чье-то ехидное хихиканье. – Я только скромный бизнесмен и всего-то.

Никаких сомнений, это контрабандист… Пока шла война, многие из наших моряков сообразили, что можно использовать свои навыки и знания, чтобы перевозить контрабандный товар мимо военно-морских блокпостов, и хотя война уже закончилась, противозаконную торговлю сворачивать не спешили. Правда, некоторые возобновили законный бизнес на острове, поскольку риск разоблачения был слишком велик.

Сначала я решила, что он чужак. «Чайка». Он и выглядел чужаком со своими яркими глазами и высокими скулами, но вскоре заговорил с особыми переливами, знакомыми не хуже шелеста волн.

– Вы с острова Принца, местный! – утвердительно сказала я.

Мужчина вальяжно развалился на стуле и хитро улыбнулся.

– Я жил здесь в молодости, – подтвердил он. – Я знал твою мать еще до… несчастного случая. Она была самой красивой девушкой в Новой Англии.

Он выпустил густой клуб сигарного дыма, пристально меня изучая. На его лице застыло выражение мягкой грусти, словно он вдруг вспомнил свою юность. Мне стало интересно, был ли одним из многочисленных поклонников матери.

– Знаешь, – произнес он, наклоняя ко мне голову, – а ты совсем на нее не похожа.

Я нахмурилась, он рассмеялся и наклонился ко мне.

– Что ты здесь ищешь?

– Мне нужны сведения, – ответила я, тоже подавшись вперед. – Меньше года назад одно судно причалило к маленькому острову в южной части Тихого океана. Остров Ховелл. Моряки с этого судна уничтожили племя, которое там жило. Я хочу выяснить о них что-нибудь.

– О племени?

– О моряках.

– Зачем?

– А вы как думаете? Они убили невинных людей.

Закатив глаза, контрабандист снова откинулся на стуле.

– Дикари… С какой стати тебе за них переживать? Ты ведь не одна из тех дамочек, что помешаны на социальных реформах? Что ты собираешься сделать? Устроить женский митинг? Протест в городском сквере?

Я глубоко вздохнула.

– Те дикари, как вы их называете, были заколоты. Все – старики, женщины, дети. Их убили, а тела сбросили в море.

– Трагедия, конечно. Но на что тебе те парни, которые это сотворили? – спросил он, пожимая плечами. – Ты собираешься призвать их к ответу?

Я немного помолчала, задумавшись.

– Да, что-то в этом роде.

Контрабандист разглядывал меня, кончик сигары светился в темноте красным огоньком.

– Ты никогда не бывала на китобойном судне.

– Нет, конечно.

– И ты не знаешь, на что это похоже, – начал он, потирая свои разбитые костяшки. – Времена, когда мужчина мог прокормить свою семью, зарабатывая на китовом жире, кончаются. Разумеется, они твердят, что надо плыть на север, в Арктику, искать китов. Возможно, киты там найдутся, но корабли застревают во льдах. Многие китобойные суда возвращаются в порт такими же пустыми, что и в день отплытия. Поинтересуйся как-нибудь, что случается с человеком, который три года охотился впустую? Он потихоньку сходит с ума в океане. Впадает в отчаяние. Зачастую спивается. Я не оправдываю то, что они сделали, китобой должен убивать китов, но если его как следует прижало, он может начать использовать свой гарпун как придется.

В его словах я уловила обвиняющие нотки и откинулась на стул.

– В этом нет моей вины, – сказала я спокойно.

Контрабандист пожал плечами.

– Я такого и не говорил.

Я оглянулась на других мужчин в баре. Многие прекратили разговоры и прислушивались к нам. На их лицах проступила затаенная злоба.

– Вы, может, и нет, зато остальные… – я понизила голос.

Контрабандист проследил за моим взглядом и посмотрел на тех, кто с каменными лицами слушал наш разговор. Они тут же отвернулись, занявшись своей выпивкой.

– Ну, я и не китобой, так? – усмехнулся он. – Эти моряки думают, что в их неудачах виновата твоя бабушка, но это просто оправдание.

Он наклонился и посмотрел на бармена, который, низко опустив голову, разливал напитки.

– Взгляни на Ливина, – произнес он тихо. – Дурак потерял руку, сунув ее в лебедку, а винит в этом твою бабушку. А где была его голова, когда помощник капитана объяснял, что надо делать?

Он пожал плечами.

– Магия твоей бабушки сделала людей избалованными и ленивыми. Пора проснуться, даже если их ждет горькое разочарование. Они не могут спать вечно. И, кроме того, хочешь знать настоящую причину, по которой они не смогут больше зарабатывать на китобойном промысле?

Его длинный, в ссадинах, палец едва не уткнулся мне в лицо – словно пистолет наставили.

– Слишком мало кораблей и слишком мало китов. Если твоя бабушка не может с помощью заклинаний вызвать китов из их укрытий, ее магия никуда не годится. И даже если бы могла, через несколько лет китовый жир сильно цениться не будет.

– Почему?

Он снова оглянулся на других мужчин, а затем достал из кармана пальто маленький флакон, наполненный прозрачной жидкостью.

– Знаешь, что это такое, девочка? – спросил он, протягивая его мне.

Я наморщила нос и сказала первое, что пришло на ум:

– Похоже на… алкоголь.

Контрабандист засмеялся.

– Не совсем, – сказал он, поглаживая бутылочку. – Это керосин. Из-за него и вымрет китобойный промысел.

Я прищурилась. Мне уже доводилось слышать о керосине. Его можно было использовать для обогрева дома, готовить на нем. Он горел ярче и чище, чем китовый жир. И за это его ненавидело большинство жителей острова Принца.

– Ты им торгуешь, – догадалась я.

Мужчина убрал флакон в карман пальто.

– И очень успешно. Керосин идет по сорок центов за галлон. Знаешь, сколько стоит китовый жир?

Я покачала головой.

– Пятьдесят один цент! Производство керосина все дешевеет и дешевеет, а находить и добывать китов становится труднее. Помяни мои слова: через десять лет за одну и ту же сумму ты сможешь купить в пять раз больше керосина, чем китового жира. А через пару десятилетий ворвань вообще никого не заинтересует. И лучше бы островитянам понять это поскорее.

Я долго наблюдала, как он молча курил.

– Они все равно продолжат обвинять мою бабушку, – вздохнула я.

Контрабандист откинулся назад, покачиваясь на стуле.

– О чем тебе надо думать – так это о том, кого они начнут винить, когда твоей бабушки не станет, – посоветовал он.

Затем снова наклонился к столу, ножки стула глухо стукнули о пол.

– Я не могу помочь с твоими моряками-убийцами, – сказал он. – Возможно, тебе лучше забыть об этом. Люди не любят, когда в их делах роются. И, бьюсь об заклад: многие мужчины, и их гораздо больше, чем можешь себе представить, сходят в море с ума.

Лучше бы контрабандист в самом начале сказал, что помощи от него ждать нечего. Я поднялась и направилась к двери, собираясь уходить, но вдруг почувствовала его руку на своем запястье. Он, чуть прищурившись, вглядывался в меня.

– Мне всегда нравилась твоя мать, – признался контрабандист. – Позволь дать тебе совет – ради нее. Очень скоро на острове настанут по-настоящему тяжелые времена, такой красивой девочке, как ты, здесь не место.

– Это мой дом, – нахмурилась я.

На мгновение пальцы еще крепче сжали мою руку, а затем отпустили.

– Найдешь другой дом, – пожал он плечами, – где сможешь ходить по улицам, и при этом никто ничего не будет знать о твоих делах. Дом – это место, где можно построить будущее.

Зеленые яркие глаза задержались на моем лице.

– А здесь для ведьмы будущего нет.