Глава 10,
о добре и зле и немного о быстродействующих дрожжах

Про то, что папа Карась всегда считал свою дочь ошибкой природы, я, кажется, уже говорила. Так было всегда, а если и не всегда, то никто из нас, во всяком случае, не помнил того времени, когда папа Карась хоть в чем-то Сашку одобрял. Я принимала это как данность. Просто привыкла пропускать мимо ушей все его выпады в Сашкину сторону. Хотя, если вдуматься, это было странно. Вся их семья была странной, честно говоря.

Сашка была единственным их ребенком. Что тут странного, скажете вы? Ничего, если учесть, что Сашкин отец всегда страстно желал быть отцом мальчика. И было бы логично попробовать родить кого-то еще, раз уж получилась такая вот бракованная версия ребенка. Но Сашкин папа не искал легких путей. Действительно, зачем мучиться, делать еще детей. Тем более что тогда был еще СССР, а в нем, как известно, секса не было. А как ты, позвольте спросить, сделаешь ребенка без секса? Сашку они, скорее всего, сделали на картошке. Потому что даже в СССР – на картошке секс все-таки встречался. Но не ехать же ради второго ребенка снова перекапывать колхозные поля? Пришлось работать, так сказать, с имеющимся материалом.

Сашка была нежной, немного полноватой с самого детства девочкой. Папа с завидным постоянством пытался делать вид, что она – спортивный мальчик. Он отдал ее в секцию футбола, причем в ту, где были одни мальчики, специально договорился с тренером. Может, даже взятку дал. Кучу перфокарт, наверное. Там, где работал папа Карасика, только и было что много чая и перфокарт. Денег тогда еще никто никому не давал, все стеснялись. Боялись обидеть деньгами. Что может быть более странного – обидеть деньгами! Как будто нельзя обидеть перфокартами.

– Мы будем приходить за тебя болеть! – воодушевленно кричал он, подталкивая Карасика к спортзалу. И он был страшно возмущен, когда она вдруг начала оттуда проситься. Он запретил ей бросать секцию, несмотря на то, что она плакала и говорила, что мальчики там смеются над ней.

– Была бы мальчиком, не смеялись бы, – сомнительно аргументировал ее папа. Тогда у Карасика нашлись другие методы. Совершенно случайно и уж точно никак не предумышленно ей попали мячом в лицо, отчего у нее немедленно образовалась гематома, сотрясение и кровотечение из носа.

– Вы что же делаете! Разве можно девочку – да в такую секцию? Вы бы ее еще в кикбоксинг отдали! – возмущалась наша педиатр.

А Сашка смотрела на нее с обожанием и на всякий случай продолжала кровоточить из носа. Пришлось папе ее из секции футбола забрать, но он все же не оставил своей мечты сделать из моей Караськи настоящего пацана. Он с завидным постоянством заставлял ее сколачивать табуретки, выпиливать что-то лобзиком. Им, кстати, она попыталась однажды отпилить себе указательный палец, чтобы прекратить истязание нелюбимым занятием. Еще он дарил ей машинки. Те, о которых, видимо, когда-то мечтал сам.

– О, если бы в моем детстве были такие игрушки! – восклицал он, с умилением глядя на мусоровоз.

– Можно мне куклу? – робко просила Сашка.

– Куклы – это для девчонок, – отбрил ее папа. После чего мусоровоз «случайно» выпал из окна и угодил прямо в бак проезжавшего мимо мусоровоза. Папа возмущался и занудствовал целый вечер. Мама в их дела не лезла. Карасикова мама была женщиной интеллигентной, с высшим образованием. Она работала на другом предприятии, но тоже с избытком чая и перфокарт. Но на ее предприятии женский состав явно превалировал над мужским, и в связи с этим у нее на работе кипела бурная социальная жизнь. Основой, вокруг которой сплотились все ее подруги, было оздоровление и продление жизни любыми доступными способами. Они практиковали йогу, передавая с рук на руки тетради с осаннами, нарисованными так, что становились похожими на картинки из камасутры – пока у Карасиковой мамы не защемило какой-то позвонок. Позвонок лечили прикладыванием капустных листьев, заговорами, полосканием рта настойкой шалфея (последнее было странно и нелогично). После того как с йогой кое-как справились (после шалфея в особенности), дамы с маминой работы увлеклись травами в принципе.

– Фитотерапия – это жизнь! – уверенно провозглашали они.

Карасиков дом наполнился ароматом лугов (иногда не очень-то и ароматным, откровенно говоря). Травы стали одним из самых тяжелых испытаний для всего их аквариума – их заставляли есть суп из лебеды и рагу из крапивы с этой… как же ее… снытью. Потом Сашкина мама очень удачно отравилась таежным сбором, в котором, как выяснилось, завелась плесень, и с травами тоже было покончено.

Но фантазия Сашкиных родителей не иссякала. Воистину, ее родители были один другого достойны. Пока папа пытался пристрастить Сашку к качанию мышц и гантелям, мама пекла хлеб на солодовой закваске, от которой воняло во всем доме. Хлеб этот было невозможно есть. Гантель Сашка умело уронила на папину ногу.

Последней его попыткой хоть немного приблизить Сашку к идеалу была идея ходить на рыбалку.

– Мы будем вставать в пять утра. Садиться на электричку. Мать будет варить уху из нашего улова. Нет, мы сами будем ее варить – на костре! – восклицал папа Карась, усаживаясь в кресло перед телевизором. Вообще-то сам он был не очень-то рыбак. И не очень-то спортсмен. И не очень-то культурист. Но верил в себя и не замечал препятствий.

– Я хочу на рыбалку, – обрадовалась Сашка, которая, к слову сказать, отца любила и ужасно хотела понравиться ему хоть чем-то.

– Правда? – обрадовался он.

Это был первый раз, когда их интересы действительно совпали. Тем более что Сашка много раз с завистью наблюдала, как соседские дети с их дачи ходили с самодельными палками-удочками на местное пожарное озерцо – ловить бычков и ротанов.

– Правда, – кивнула она.

И тогда ее папа начал масштабную подготовку к этому новому для них хобби. Перво-наперво он купил книгу «Все для начинающего рыбака», в соответствии с которой начал готовить снаряжение – удочки, лески, спиннинг, палатки, специальные садки для средней и крупной рыбы. Планы у него были самые что ни на есть серьезные.

– А наш сосед ловил на обычную леску. И на червяков, – попыталась вставить свое веское слово Саша.

– Это глупости, – возразил ее батя. – Если уж заниматься чем-то, то профессионально. Чего мы наловим лесками-червяками? Ты посмотри, какую я достал блесну!

– Классная блесна, – кивала Саша, глядя на действительно красивую блестящую серебристую металлическую рыбину с крюками.

И вот настал тот светлый день и час, когда мы пошли на рыбалку. Я ради такого случая была взята к ним на дачу и допущена к таинству с условием, что не буду ничего трогать и вообще буду себя хорошо вести. Что я, кстати, и делала. Ко мне за все время прохождения службы… то есть рыбалки, нареканий не было.

– Мы будем ловить на озере с плотиной! – сказал Сашкин папа, презрительно обойдя стороной пожарное озеро с ротанами. – Ты мякиши взяла?

– Взяла, – кивнула Сашка.

Дальше мы, как хорошие солдаты, делали все, что только можно, чтобы добиться требуемого уровня рыбного улова. Но рыбе было на нас наплевать. Мы сидели, сидели, сидели, а она даже не пыталась откусить кусочек от сделанного по всем правилам мякиша. Сашкин папа ходил мимо нас и с недовольным видом хмурился.

– Не разговаривайте. Вы отпугиваете их разговорами! – сказал он. – Молчите.

– Хорошо, – одними губами мы подтвердили прием команды. Через минут двадцать тишины он снова скомандовал:

– Не шевелитесь. Наверное, они вас видят и уплывают.

– Может, тут нет рыбы? – предположила я, за что была удостоена испепеляющего взгляда. После чего и до самого обеда мы сидели молча, недвижимо, как сфинксы! А мимо нас периодически с палками-удочками и пакетами, наполненными рыбой, проходили деревенские мальчишки. Под конец Сашкин папа принялся менять наживку, пытался накопать червяков прямо на берегу пруда, но нашел только одного. Червяк был так себе. Худенький и какой-то дохлый. Я уж не знаю, как другие червяки. На мой взгляд, трудно оставаться слишком живеньким, если тебя подвесили на острый крюк. Но этот был изначально дохлый. Может, мы просто наткнулись на захоронение червяков и насадили на крючок покойничка. В любом случае рыбам он не понравился и не пришелся по вкусу.

– Это все из-за тебя! – горячился Сашкин папа, после чего Карасик (скорее всего, нечаянно) напоролась ногой на блесну, завизжала, запрыгала и уронила в озеро с моста длинную удочку, установленную там папой на соплях (придавленную камешком), потому что держать ее в руках он устал еще три часа назад.

– Все! Никогда не пойду с тобой на рыбалку, – возмущался он, пока мы сидели в местном травмпункте и вынимали из Карасика блесну. Ирония судьбы! Потом папа ходил по всему дачному товариществу и рассказывал всем и каждому, что на рыбалке ему удалось поймать всего одного карася, да и то это оказалась его собственная неуклюжая и бесполезная дочь. С тех пор он оставил попытки сделать из Саши нормального ребенка. И на ее предложения заняться чем-то вместе (хоть бы даже и снова поудить рыбу) отвечал отказами.

– Спасибо большое, но нет. Хватит мне одной утопленной удочки, – качал головой он.

Так Сашка и росла – в атмосфере неприятия и заваренных травяных отваров. Неудивительно, что теперь она выросла такая – с плохо устоявшимися моральными ценностями, запутавшаяся и немного нервная. На ее месте таким стал бы каждый. И все-таки понять до конца, как так получилось, что Сашка Карасик из доброй, сердобольной женщины превратилась в эту злую колючую фурию, я не могла. Как не могла понять и то, откуда в ее душе взялось такое количество ненависти. Допускаю себе внутренне, что если уж Сашка спуталась с чужим мужем, ей нужно как-то это разрешить. А самое простое условие разрешения – обвинение во всем Марлены. Она ненавидела Марлену так, слово та была воплощением Антихриста на земле.

Думаю, после всего вышерассказанного или, точнее, вышерастрепанного по большому женскому секрету, следует добавить, что отец Карась вообще-то монстром не был. Папа Карасика по-своему любил. Как мог, исходя из своего представления о мире. Он всю жизнь давал ей деньги, хоть и говорил, что его дочь – бездонная пропасть, в которой можно похоронить не одну пенсию. Он соглашался забирать к себе мальчишек, хотя и ежу понятно, что они, как стихийное бедствие, способны разрушить любое мирное течение жизни.

– Но ты же всегда хотел мальчиков! – частенько поддевала его Сашка.

– Я всегда хотел мальчиков. А твои дети – парочка говорящих торнадо в грязных рубашках, – возмущался папа. – Хотя о чем я. Это же твои дети. Как еще ты можешь их воспитать?

Мама Сашки тоже по-своему заботилась о ней – передавала какие-то новые сверхэффективные БАДы, умоляла перестать смотреть телевизор и перейти на натуральное хозяйство и никогда больше не есть ничего, где есть быстродействующие дрожжи. Она была настолько погружена в идею здорового образа жизни, что явно несколько повредилась здоровьем на этой почве. Психическим, по крайней мере. Может ли нормальный человек три с половиной часа рассказывать о вреде быстрых углеводов, глютамата натрия и искусственных красителей, из которых теперь делают сыр?! Но мама Сашки Карасик была безобидной, преданной своему Карасю-мужу женщиной. И главное, никогда и ни в чем не предавала свою семью. Как и никто другой в их семье не предавал друг друга. Все они, так или иначе, прекрасно различали, где добро, а где зло. А вот Сашка все перепутала. Она сидела напротив меня усталая, измотанная бессонницей, алкоголем, в неприбранной кухне и делилась мыслями, от которых у меня стыла кровь.

– Ты не понимаешь. Стас – он не хороший. Ты должна мне верить, я с ним все равно не могла бы жить дальше. Даже если бы я не встретила Ваню.

– Ваню? – вздрогнула я. О том, что муж Марлены для моей подруги просто Ваня (может, даже Ванюша или еще как-нибудь ласково и бесцеремонно).

– Ты хоть представляешь, что это такое – встретить нормального мужика. Ты оглянись вокруг. Кругом одни Пашки…

– Я сейчас сильно извиняюсь, ты не моего бывшего поминаешь всуе? Ты это брось! – возмутилась я.

– Все вокруг какие-то… недоделанные. Знаешь, недоученные, недовоспитанные, недоработавшие, недочувствовавшие.

– Недочеловеки? – я хмыкнула, глядя на то, как Сашка прикурила сигарету прямо от своей газовой плиты.

– И все говорят, что ты не такая. Недостаточно красива, недостаточно умна, нехороша, кругом виновата. Что кофе недостаточно горячий, что водка недостаточно холодная. Ты просто не представляешь, как я от этого устала. От того, что на меня орут – вот тут, на этой кухне, при моих сыновьях. Ты знаешь, что Серега начал меня «посылать»? Наслушался папочку.

– Почему же ты просто не ушла?

– Куда? – Сашка истерично расхохоталась и затянулась своей сигаретой больше, чем, видимо, умела. Курить она стала совсем недавно, что дополнительно сказывалось на цвете ее лица. Какая-то жуткая саморазрушительная волна, но уж точно не любовь. – Куда мне идти?

– Я не в этом смысле. Это же твоя квартира. Я имею в виду… Саша, ты должна была расстаться со Стасом, а не крутить роман с Марлениным мужем. Можешь меня выгнать, но Марлена ничем перед тобой не виновата. И ты не должна была так поступать.

– Как так? В конце концов, – замотала головой она, – я же не тащила его силком в койку. И не думаю, кстати, что до меня он был ей всегда верен. Честно, не думаю.

– И ты мне говоришь, что это – мужчина? И ты говоришь, что любишь его?

– Я не говорю, что я люблю его! – отчаянно дернулась Саша. В ее глазах читалась паника. В ее голове была путаница, такая же точно, что и у нее на кухне. – Это просто… что-то выше меня. Как маленький отпуск посреди какой-то бесконечной беспросветной вахты на комсомольской стройке. Глоток воздуха, а ведь обычно мне кажется, что я только барахтаюсь в каком-то гнилом болоте.

– Мне кажется, ты нагнетаешь. Стас, конечно, не идеал. Но и не так уж он плох, как ты его малюешь.

– Стас совершенно обычный, – вздохнула она. – Своего не упустит. Думает только о себе. В сущности, если вдуматься, все они такие. И Марлена твоя, окажись на моем месте, поступила бы точно так же. Уж не отказала бы себе в возможности хоть какой-то иллюзии счастья. Все наши нормы, приличия – пустые звуки, когда речь идет о чем-то кровном. Каком-то шкурном интересе.

– Я уверена, что не все такие.

– Да, – кивнула Сашка. – Да, ты не такая. Ты еле увернулась от свадьбы с одним ничтожеством, так теперь путаешься с другим. Вокруг тебя все время какой-то сброд, потому что ты наивная романтичная простофиля. Ты такая, поэтому ты и не можешь найти никого нормального.

– Ну, знаешь, – обиделась я, но Карасик этого даже не заметила. Она беспокойно говорила и говорила, как будто хотела словами заглушить голос совести, звучащий внутри ее.

Интересная штука – эта совесть. Вроде ведь и нет ее. Особенно в наше время, когда между «хорошо» и «плохо» теперь имеются еще «плохо, но иногда можно», «если никто не заметит, то и хорошо» и «прав тот, у кого ружье». Но иногда совесть вдруг просыпается и начинает с тобой говорить. И этот диалог – самый изматывающий в мире, потому что остановить его невозможно. Чем больше аргументов, оправданий, примеров из жизни других людей ты подбрасываешь в топку этого диалога, тем жарче горит всепоглощающий огонь внутреннего чувства вины. И ты не можешь остановиться, ты не можешь спать, ты крутишь одни и те же ситуации много и много раз по кругу, пытаясь найти точку опоры. Пытаясь снова убедить саму себя, что ты не поступила так, чтобы теперь тебя нужно было презирать.

– Я хочу, чтобы она все узнала. Я хочу, чтобы он от нее ушел, – сказала Карасик, а глаза ее горели такой злобой, что я отшатнулась.

– Но… как ты можешь. У них дети.

– У всех дети, – махнула рукой Сашка. – Я хочу, чтобы ее хрустальный замок разлетелся на куски. Что такое Снежная королева без своего замка?

– Она ни фига не Снежная королева. Это, скорее, ты какой-то жуткий тролль. Сашка, что с тобой случилось?

– Я стала ведьмой от горя и страданий, – криво усмехнулась она.

– Значит, ты не хочешь счастья себе. Ты хочешь только несчастья ей? Но зачем? Зачем?

– Даже не знаю, – Сашка передернула плечами. – Просто так! Почему всему нужно искать причину? Я хочу вывести ее на чистую воду. Я хочу посмотреть, как она вырулит в этой ситуации. Муж ей изменяет, но она сидит в своей выложенной пушистой ватой оранжерее за счет того, что он ей это позволяет. Мне интересно посмотреть, как она закроет на все глаза. Как она примет его подарки и извинения, как наденет еще одну шубу, прекратит общаться со всеми вами и сделает вид, что ничего не случилось.

– Это то, что сделала бы ты? – догадалась я.

Сашка ничего не ответила, только посмотрела мне в глаза, и взгляд ее был шальной, ненормальный. Как будто какой-то бес вселился в нее и искренне веселился, наслаждаясь разрушениями и жертвами, которых удалось добиться.

– Ну да. Я бы сделала так. И она сделает так, будь уверена. От такого мужа не уходят, поверь мне, – она ухмыльнулась. Я молча смотрела на нее, пытаясь как-то собраться. Хотелось вскочить и уйти. Может быть, это и нужно было сделать, но я не могла вот так взять и бросить ее. Она стояла напротив меня с растрепанными волосами, с дикими, ненормальными глазами – и я понимала, что она не в порядке. Что она заблудилась, запуталась в каких-то дебрях своего подсознания. Это не она, это какой-то монстр, который завладел ею. Вот что может случиться с женщиной, которая редко ездит в отпуск. У которой недостает денег на периодические СПА-процедуры и массаж. Она свихивается и сходит с ума. И начинает превращаться в стерву. Это как становиться вампиром. Или чудовищем. Но все-таки, пока не наступило полнолуние, чудовище можно попробовать расколдовать.

– Так что же, ты не пойдешь и не скажешь ей все? – спросила я. – Или пойдешь?

– Я надеялась, что к ней пойдешь ты, – вдруг заявила она.

– Я? – вылупилась на нее я. – Ты с ума сошла? С чего бы мне-то с ней отношения портить?

– А почему это ты испортишь отношения? Теперь, когда ты все знаешь, разве это не твой святой долг – рассказать ей все как есть? Разве ты имеешь право молчать, зная, что ее муженек ей изменяет?

– Ты точно чокнулась. Ничего я ей не скажу.

– И будешь смотреть, как муж ее обманывает? – поддела меня Сашка. – Да ты сама не сможешь. Ты же честная! – и в ее словах было столько высокомерия или даже презрения, что я ужаснулась.

– Никогда не думала, что это недостаток. И потом, никакая я не честная. И ничего я ей не скажу. Сама говори, если тебе надо. Я эту бомбу взрывать не собираюсь. Вестников, приносящих плохие вести, всегда убивали.

– Я не могу, – она покачала головой.

– Почему? Совесть? Ты же сказала, что у тебя теперь совести нет, одна сплошная жажда убийства! Ты же крови жаждешь!

– Я не могу, потому что Стас меня тогда убьет, – перебила меня она.

– Да что он может тебе сделать? Бросит тебя? Ха-ха! Три ха-ха!

Сашка спокойно подождала, пока я перестану истерично хихикать, но ее глаза оставались серьезными. Потом она вздохнула и продолжила:

– Во-первых, ты его плохо знаешь. Ты забыла, что он Ольховскому руку сломал. И никто не знает, из-за чего на самом деле. Если ты хочешь знать мое мнение, то уж точно не из-за меня.

– Почему это? Обманутый муж…

– Этот обманутый муж, стоя в офисе и глядя, как мы лежим голые на кожаном диване в директорской переговорной, только ухмыльнулся и сказал, что не будет нам мешать. И добавил, что мне определенно следует похудеть, – горько рассмеялась она. – Что я смотрюсь тяжеловесно… сзади.

– Какой кошмар.

– После этого он вышел из переговорной, а минут через пять крикнул, что, если мы закончили, ему нужно переговорить с Ваней. По работе. Так что уверяю тебя, дело не во мне. Плевать ему на меня с высокой колокольни. Он бы, может, давно ушел, если бы повод был. А почему он Ольховскому руку сломал, никто не знает.

– Кроме Ольховского, – резонно заметила я.

– Кроме Ольховского, – задумчиво протянула Сашка. – Кроме него. Но он тоже молчит и не звонит. А когда я ему позвонила, сказал, что сейчас у него сложный период. Сложный, а? А у меня легкий. И попросил пока притормозить. Вот я теперь и торможу. Сижу тут, не знаю, куда мне деваться. А всем важно только, чтобы Марлена ничего не узнала.

– Он тоже тебя просил ничего не говорить? – поинтересовалась я.

– Не то слово. Умолял. Говорил, что не хочет делать ей больно. А мне делать больно хотят все!

– Ты сама делаешь себе больно. Саша, ты должна забыть их всех и жить дальше, – я встала и вынула у нее из рук еще одну, уже третью за этот час, сигарету. – Тебе не нужно все это. Месть, злоба, ненависть. Ты понимаешь, что все это только разрушает тебя. Тебя, а не их. А уж Марлена-то тебе точно ничего не сделала.

– Зато я сделала ей. Я не могу с этим жить, – выдавила из себя Саша и вдруг расплакалась. Наконец-то.

Я обняла ее, прижала к себе и долго стояла так у окна и бормотала: «Ш-ш-ш! Ничего-ничего, все пройдет. Ты у нас поправишься. Ш-ш-ш!»

– Ну, лучше?

– Не-ет! – всхлипывала она.

– Это хорошо. Давай-ка я сейчас позвоню Тимке, заберу твоих мальчишек, а ты побудешь сама с собой.

– Я не хочу сама с собой. Я сама себя ненавижу.

– Глупости, – фыркнула я. – Ты просто сделала ошибку. Одну глупую и такую человеческую ошибочку. А уж накрутила, накрутила-то! Все пройдет.

– Но я больше никогда не приду на наши встречи! – снова зарыдала в голос она. – Знаешь, а вот это хуже всего. Вы без меня будете ездить в рестораны, будете гулять и ходить в баню. А я буду одна сидеть тут!

– Не будешь ты сидеть одна. Все утечет, все исчезнет, как дым. Ты только дай время, – говорила я, хотя в чем-то я была с ней согласна. Вряд ли мы когда-нибудь снова сможем, как раньше, прийти в какой-нибудь очередной новый кабачок, найденный Басей, и будем болтать и смеяться все вместе. Что-то, возможно, и исчезнет. Такие вещи, как измена, не проходят бесследно. Тут уж не поспоришь.