Глава 5
Сила искусства
Я этого не хотела. Я стояла на тротуаре, присыпанном солью, и всерьез подумывала о том, чтобы сбежать. Плевать на все: на Дикинга, на приличия, на то, что обещала и что он будет меня ждать. Можно уйти и сказать потом, что что-то случилось, что-то изменилось, кто-то позвонил, и пришлось срочно лететь, возвращаться, на ходу менять планы. Может, у меня кто-то умер? Или родился! Или кого-нибудь переехало трамваем. Всякое может произойти – мы же в Москве. Можно позвонить и извиниться, но для этого всего нужно набрать его номер и услышать его голос, а это очень трудно сделать. Когда я слышу его голос, моя воля моментально слабеет, а в голове рождаются ненужные мысли.
Можно уйти просто так, а потом сказать, что села батарейка в телефоне. Да? Только как тогда меня вызвали туда, куда мне пришлось лететь и бежать? Позвонили – и батарейка умерла? Можно послать СМС. Это совершенно неприлично и вульгарно, но на крайний случай можно сделать так. Лишь бы что-то сделать. И как только Колька мог меня так подставить! Я была зла как черт. Но стояла и не двигалась, словно превратилась в соляной столп. Паралич воли и разума в чистом виде. Пять минут назад все было иначе.
– Привет, ты как? Ты скоро? – спрашивала я Николая еще пять минут назад с сердцем, полным надежд. Несколько дней я мечтала о том, как буду тихонько рассматривать Владимира, прикрываясь широкой спиной собственного мужа.
– Я перезвоню позже, – коротко и емко ответил Николай.
– В каком смысле? Ты где-то едешь? Далеко? – уточнила я, хотя сердце и ушло в пятки, надежда еще теплилась.
– Да бл…дь! – вдруг выкрикнул он громко и зло. И отключился.
Я перезвонила, смутно понимая, что не стоит он в пробке. Хотя… может, его полиция остановила. Обматерить полицию? Запросто!
– Оля, ты шутишь да? У меня тут ЧП на КПП! Маркет грабануть пытались, чего тебе надо, а? Дома поговорим! – и снова отключился.
Я постояла в раздумье, но решила все-таки еще раз рискнуть здоровьем. Хотя надежды уже не было все равно. Коля не приедет. Он не собирался. Забыл. А уж если что-то случилось на объекте, то у него и отмазка есть. А у меня ее нет, к сожалению. На мою непокрытую голову падал снежок.
– Коля! Ты забыл? Выставка. Соседи. Дикинга!
Долгая пауза. После нее нечленораздельный мат, смысл которого в переводе: «Ты совсем свихнулась, какая, к чертям, выставка! Извинись там за меня перед Володькой, и идите все в жопу. Не трогайте меня НИКОГДА!»
– Ну, класс! – ответила я в пустоту.
Надо было бежать, но сдвинуться с места у меня не получалось. Проблема была в том, что я всю неделю ждала этой встречи. Владимир улетал куда-то, и в его доме всю неделю не было света. Я хотела его увидеть. Хотела пару часов побыть в обществе человека, который вряд ли станет кого-то посылать в жопу, какими бы ни были обстоятельства.
Мужчина, которого я люблю и с которым живу столько лет, куда меня только не посылал за время нашей совместной жизни. Потом извинялся, конечно. Говорил, что у него стресс, ЧП, похмелье, машина сломалась посреди МКАД, бухгалтер уволился посреди отчетного периода… Я же должна понимать, бл…дь!
– Ольга! Добрый день! Давно ждете? Эти пробки – никогда не знаешь, на каком последнем светофоре перед поворотом встанешь на пятнадцать минут! Иногда кажется, что это такое буддистское испытание для просветленных – Московская дорожно-транспортная система. Терпение на века. А где Николай? Тоже в пробке?
– Николай не смог приехать, – пробормотала я.
Владимир улыбался, чуть щурился в лучах неожиданно выглянувшего солнца и искрился, как бенгальская свеча. Темно-зеленое пальто, бежевый кашемировый шарф. Высокий мужчина и красивый, как черт-те что. И главное – никакой Серой Мыши. Даже и хвоста нет. За что ты испытываешь меня, господи!
– Мне очень жаль, – сказал он так, что было совершенно ясно, насколько ему ни на секундочку не жаль. – Лена тоже не смогла.
– Лена?.. – я запоздало сообразила, что Лена – это Серая Мышь. А она-то почему не смогла?
– Она вообще-то не очень любит выбираться куда-либо. Мне приходится вечно везде ходить одному.
– Коля вообще говорит, что все стоящее так или иначе все равно покажут по телевизору, – выдала я, пытаясь спрятать глупую и совершенно неуместную улыбку. – А я обожаю куда-нибудь ходить. Мне так редко это удается.
– Да? Ну, давайте я буду вас вытаскивать в город почаще. В Москве столько интересного происходит. Недавно во МХТе давали шикарный спектакль. Ведущие актеры приезжали аж из Питера, чтобы сыграть. А я так и не нашел, с кем бы выбраться, – Владимир развел руками и улыбнулся немного растерянно, как ребенок.
Я почувствовала, что не могу дышать.
– Давайте вы будете меня вытаскивать, – кивнула я. – Поверить не могу, что вы любите театр.
– Очень люблю, – кивнул он, задерживая взгляд на моих губах. С ума сошел, что ли?
– Владимир, я должна сказать, вы первый мужчина в моей жизни, который вот так, в открытую, говорит об этом. Смотрите, доиграетесь! Это опасно, все мужчины решат, что вы недостаточно мужественны.
– Это не им решать. – Он рассмеялся и кивнул, открывая передо мной дверь в выставочный комплекс.
Большое помещение с высокими белыми потолками было почти пустым – в будни тут не так и много людей. Владимир купил билеты, элегантно отмахнувшись от моей кредитки. Сказал, что у него есть скидочная карта, по которой мой билет ему дадут практически бесплатно.
– Чем хорош этот комплекс, что тут можно сразу на несколько выставок попасть. Но мы все же сначала доберемся до Дикинга, а уж потом посмотрим, на что еще останутся силы, – сказал он, помогая мне снять шубу.
Коля тоже иногда пытался вести себя так. Открыть двери перед женщиной, принять, подать руку. Платил Коля за всех и всегда, это да. В остальном он воспринимал все эти мелочи как некую надстройку, которую стоит вытаскивать на свет только в особых случаях – в Большом театре или на приеме у английской королевы. А пока мы в «Макдоналдсе» или в «Перекрестке», нечего выделываться перед своими ребятами. Кладите куртки на сиденье.
– Осторожно, тут высокие ступеньки, – Владимир подхватил меня под локоть, когда я чуть не споткнулась. Он делал все это – все жесты простой вежливости – столь естественно и непринужденно, будто был рожден с этим особым талантом.
– Спасибо. – Я старалась делать вид, что смотрю на фотографии, а не на него. Хотя фотографии стоили того, чтобы уделить им побольше внимания. Дикинг действительно обладал и чутьем, и собственным видением. У него был особый талант, позволявший создать произведение искусства даже из волн на песке. Но настоящее произведение искусства – живое, с горящими серыми глазами – было рядом со мной.
– Вам нравится? – поминутно спрашивал Владимир, заставляя меня улыбаться и краснеть. И радовался, как ребенок, когда видел хоть какую-то реакцию с моей стороны.
Мне нравилось. Я этого не хотела. Я была бы рада, если бы кто-то позвонил мне и выбил бы меня из колеи, заставил бы задуматься хоть на секунду о том, что я творю. Никто не звонил.
Мы смеялись и придумывали дурацкие названия к прекрасным работам. Мы обошли весь десяток залов два раза, так как ни один из нас не хотел уходить и мучительно искал повод остаться еще ненадолго. Мы вышли, когда на улице стало уже совсем темно, но вместо того, чтобы остаться, решили зайти в какое-нибудь кафе и выпить чай с пирогами. Мы проголодались, но это был голод другого рода. Владимир вел себя безупречно, отчего я окончательно потеряла голову. Он вел себя настолько правильно, что я вдруг плюнула на все свои страхи и предоставила ему следить за нашей нравственностью и держать происходящее под контролем. У него это куда лучше получалось. Возможно, потому, что его-то не трясло при одном только моем приближении. Он-то действительно пришел сюда, чтобы посмотреть на Дикинга. В отличие от некоторых.
– Никогда не думала, что за снимки камней и деревьев могут платить миллионы долларов!
– Не стоит упрощать. Кадры со скалами в предрассветном тумане не так-то легко сделать.
– Зато интересно! – отвечала я, уплетая купленную Владимиром пиццу. Я даже не собиралась смотреть на часы. Пусть Колька подергается.
– Это да. Как бы я хотел зарабатывать на жизнь чем-то столь же прекрасным. Ездить по миру, искать красоту и страсть, разговаривать с людьми.
Владимир посмотрел в окно, взгляд его потемнел. В грусти он был ничуть не менее прекрасен. Он сидел так близко, что я могла видеть его морщинки, прочертившие тонкие линии возле его глаз.
– Неужели вы тоже занимаетесь чем-то, что вам не нравится? Вы выглядите человеком, довольным жизнью.
– Я произвожу такое впечатление? – удивился он. – Забавно. Нет, я ничего не могу сказать плохого о том, чем я занимаюсь. По меньшей мере это прибыльно. Искусство – удел везунчиков, но элемент творчества можно внести даже в металлургию. А вы, Оля? Вы довольны своей жизнью? Я имею в виду – у вас есть это все: прекрасная дочь, дом – полная чаша, муж, который вас обожает…
– Ну-у… это сложно, – протянула я. «Оля, бл…дь, я на работе! Какого хрена ты звонишь мне на работу!» Обожает, да.
– Почему все всегда сложно? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.
И я поняла, что там, за этим роскошным фасадом, тоже есть место страданиям, переживаниям и боли. В это трудно поверить, когда перед тобой картинка из модного журнала. Но в этот момент я окончательно поняла, что Владимир мне нравится до одури, что я готова буквально на все, чтобы только прикоснуться к его широким плечам. И мне не нужно никаких обещаний, никакого будущего – дайте мне только кусочек настоящего. Господи, уведи меня отсюда! Сама я по своей воле не уйду.
– А у вас с Еленой есть дети? – спросила я, чтобы как-то сменить тему. Напомнить самой себе, что у Владимира есть жена. И моральные обязательства. Взгляд его потемнел, и он отвел глаза.
– Что-то не так? – испугалась я. – Извините, если я расстроила вас.
– Все в порядке. – Он покачал головой и замолчал, сделав вид, что пьет чай, которого уже не было в чашке.
– Я не хотела…
– Вы тут ни при чем, Оля. Просто Лена… У нас не может быть детей. У нее есть проблемы со здоровьем. Но это ничего. Это ведь случается, да? – Он улыбнулся снова, беззащитной улыбкой ребенка, бесконечно доверяющего всем вокруг и не подозревающего о существовании зла.
Мне захотелось расплакаться и прижать его к груди. Ну почему так! Почему другим все, а мне ничего? Серая Мышь, у которой не может быть детей, – чем она его взяла? Гадкие мысли заполняли меня, словно грязь селевого потока, ползущего с гор.
– Я попрошу счет, – пробормотал Владимир. Напряжение потихоньку ушло, мы снова принялись обсуждать выставку, фотоискусство в целом и мои жалкие поделки в частности. Владимир громко возмущался из-за того, что я недооцениваю себя. Он выбил из меня обещание показать ему все, что у меня есть. Сказал, что работы нужно перенести в Интернет, сделать сайт. Я смеялась и говорила, что в таком случае у этого сайта будет гарантированно высокий рейтинг – его посмотрят как минимум два человека. Он и я.
Мы ехали вместе домой на его машине. Он страшно удивился, узнав, что я приехала на метро. На самом деле в этом не было ничего странного, ведь я-то планировала обратно добираться с мужем на нашей машине. На машине моего любимого мужа. Я повторяла это как мантру. «БМВ» Владимиру удивительно подходил. Я бы даже сказала, шел к его глазам и к цвету его рубашки. Его руки уверенно лежали на руле, и я молила о том, чтобы пробка никогда не кончалась. Когда мы подъезжали к поселку, Владимир сказал, что ему давно не было так хорошо. И что он уезжает на пару недель, но, если я захочу еще куда-нибудь выбраться, мне достаточно только позвонить, и он немедленно что-нибудь придумает.
– Наконец-то я нашел кого-то, кто тоже любит театры и картины. Лена, к сожалению, любит только возиться в саду.
– Да уж, что за жалость, – кивнула я, подумав, что Лена может сколько влезет копаться в саду или даже закопаться в нем целиком и полностью, если пожелает. Мне на нее плевать.
Владимир открыл дверь машины и подал руку, помогая мне выйти. Ладонь его была горячей и шершавой. Он сжимал мои пальцы всего несколько мгновений, но они показались мне вечностью. В какой-то момент я вдруг подумала, что он может меня поцеловать. Глупая и абсурдная мысль заставила меня задержать дыхание и зажмуриться – так страшно мне стало.
Конечно, он не стал этого делать. Ему бы и в голову не пришло, какие демоны бушевали у меня в душе в тот момент. На какие вещи я была способна. Он выпустил мою ладонь и подождал, пока я открою калитку. Пожелал хорошего вечера и попросил передать привет Николаю. Сказал, что позвонит ему на днях.
Я шла домой на негнущихся ногах, испытывая что-то вроде лихорадки. Прежде чем зайти в дом, я провела минут десять на крыльце – курила Колины сигареты и смотрела на небо. Не думала ни о чем.
Николая не было дома. Его ЧП на КПП потребовало от него целой ночи. Возможно, за этими его словами крылось что-то еще. Никогда нельзя быть уверенной в том, что муж говорит тебе правду о том, почему его не было ночью дома. Возможно, он тоже испытывал потребность в новых эмоциях. Возможно, тоже давно уже перешел черту супружеской верности. Кто знает. Сейчас, выдыхая ядовитый дым и вдыхая морозный воздух, я была бы рада, если бы Коля тоже мне изменял.
Я не позвонила ему, чтобы узнать, когда он будет. Я провела весь вечер, лежа на полу в гостиной с закрытыми глазами. Я развела камин, открыла бутылку вина и позволила своим мыслям унести меня далеко-далеко. Я представляла себя и Владимира – нас вместе, представляла наши разговоры и смех, представляла, как расстегиваю пуговицы его рубашки, как целую его родинку на щеке…
– Устал, как собака, – сказал Николай, найдя меня спящей в нашей постели на следующее утро. – Эти придурки только и могут, что читать желтую прессу и кроссворды разгадывать. Черт-те что, а не охрана. Хорошо еще, что мы не охраняем президента. А то остались бы без президента, это точно.
– Многие бы этому только обрадовались, – пробормотала я, потягиваясь и зевая. Николай наклонился и чмокнул меня в нос. Принюхался и хихикнул.
– Пьянчужка, ты что, опять пила одна?
– Нет, что ты. Как ты мог подумать, – улыбнулась я и отметила, что чувствую себя невероятно отдохнувшей после вчерашнего.
– Как я мог подумать? Дай мне минутку. Что-то мне подсказало. Сердце? Или пустая бутылка с бокалом на полу. Жгла?
– Жгла, – кивнула я, имитируя раскаяние.
– Ну, как вчера сходили? – спросил он без тени подозрения. – Хорошая выставка?
– Неплохая. Мне понравилось. – Я удивилась, что мой голос звучит настолько спокойно. Я могу быть вероломной, кто бы мог подумать! Я всегда думала, что я очень, очень порядочный человек. Воспитание не пропьешь. Хорошая семья, мама, папа, кружок рисования, репетиторы перед институтом. Замуж – девственницей. У меня просто не было поводов узнать себя получше.
– Здорово. Ты должна почаще выбираться. А что, Володька реально любит эту муру?
– Реально знает о ней все и даже больше.
– Кто бы мог подумать! А с виду нормальный мужик, – хмыкнул Коля. – Ладно, шучу.
– А еще он сказал, что любит театр.
– Не говори мне больше ни слова. А то даже его хорошая стрельба по мишеням не сможет его реабилитировать!
Коля рассмеялся, сбросил рубашку и пошел умываться. Рубашка пахла потом и сигаретами. Я подцепила ее и приложила к лицу. Нет ничего такого, что мне не нравилось бы в моем муже. Но Владимир нравится мне больше. Это что-то бессознательное, инстинктивное и абсолютно физическое. Разрушение, которое начинается изнутри и последствия которого трудно предугадать. Коррозия, которая может быть совершенно незаметной до последнего момента, когда вдруг что-то сломается и все рухнет.
Я скучала по нему. Он уехал, как и сказал. Звонил он Коле или нет, я не знаю, а спрашивать о чем-то таком или даже просто вслух произносить имя его я боялась как огня. Прошло две недели, и, поскольку я знала, что Владимира нет, я не делала резких движений и никак себя не проявляла. Каким-то шестым чувством я знала – он объявится сам. Мяч на его половине поля, и до тех пор, пока ни один из нас не перешел определенных обществом границ, он обязательно позвонит. Я не сомневалась в этом. Я интересую его, я была уверена в этом, черт его знает почему. Мы, женщины, всегда чувствуем такое. Нам не надо слов. Больше того, иногда слова могут говорить одно, к примеру: «Я люблю свою жену, Серую Мышь». Но мы будем знать, что это значит на самом деле. «Ты мне интересна, и я готов прикрывать свой интерес любыми надуманными поводами, лишь бы встречаться и быть вместе».
Время от времени я поднималась на третий этаж и смотрела на соседний участок сквозь прикрытую штору. На третью неделю я начала беспокоиться. Он же сказал: две недели. Почему он не приехал? Когда приедет? Я начала бояться, что все, что я чувствовала, – надуманная чушь, сказка, рассказанная самой себе на ночь за бутылкой вина. К концу третьей недели я начала ненавидеть его и его жену, а заодно и Николая, безо всяких уж на то причин.
– Что с тобой происходит? – спросил муж, когда я начала вдруг рыдать, стоя посреди кухни.
– Ничего! – Я швырнула в него передник и выбежала вон.
Что я могла ему объяснить? Попросить его позвонить нашему соседу и спросить, когда он вернется? Позвонить самой, изобразить самое лучшее свое безразлично-равнодушное выражение лица и спросить, как дела и нет ли мыслей по поводу спектаклей? Предложить сходить куда-нибудь? Господи, какая глупость! Какой позор, звонить первой. И все же… Я репетировала непринужденный тон перед зеркалом, потратила на это несколько дней.
– Привет. Это ваша соседка Ольга, из дома с эркером. Что-то вы куда-то пропали! Я хотела спросить, не будет ли Елена против, если я посажу ель возле ворот, там, где идет разворотный круг? – Я повторяла эти слова и только к концу третьей недели вдруг поняла, что идея сажать ель зимой абсурдна и фальшива. Вся моя игра будет видна сразу, как на ладони. Я не должна звонить. Не могу звонить. И не могу не звонить.
Я не любила никого и никогда, кроме своего Николая.
У меня и любовник-то за всю жизнь был один-единственный – мой муж. Хороший ли? Полагаю, да. Мне не с чем сравнить. Я могу сравнивать лишь с описаниями в любовных романах и сексуальными сценами в фильмах. Я не могу быть уверенной, но мне всегда казалось, что меня все устраивает. Я не могла представить, как чьи-то чужие руки прикасаются ко мне. Теперь же я стала задумываться о том, что мне недостаточно моего мужа. Разве можно прожить всю жизнь, узнав только одного мужчину? Разве можно жить, зная, что ты изменила мужу? И уж точно совершенно невозможно представить жизнь без Николая. Развод? Вы что, с ума сошли! Это вообще невозможно!
Мысли метались в моей голове, как перепуганные птицы, они бились о прутья клетки и оставляли следы и царапины на моей душе. Я позвонила ему. Сама. Он ответил после третьего гудка, я же была готова бросить трубку после четвертого. Я не придумала, о чем ему скажу. Старые заготовки вылетели из головы, стоило мне услышать его голос. Он обрадовался тому, что я позвонила.
– Оля? Привет, как дела? Как там у вас? Все еще идет снег?
– Уже нет. Теплеет, – пробормотала я после долгой мучительной паузы, во время которой чуть не упала в обморок от тахикардии.
– А у нас тут, в Мюнхене, совсем весна, – сказал он.
Я молчала. Тогда он спросил, как дела у Коли. Я сказала, что у Николая все хорошо. И что я тоже хотела бы быть где-нибудь, где совсем весна. Владимир долго молчал, а потом вдруг взял и сказал, что тоже хотел бы, чтобы я была там, вместе с ним. Я и так уже молчала, но после его слов совсем потеряла дар речи.
– Я… мы… у нас будут гости в выходные… – Одна из приготовленных фраз выплыла наружу, но только частично. Таков был план, сделать вид, что я позвонила, чтобы пригласить их на пикник. Если бы он согласился, я бы его могла действительно устроить, Алинка подтвердила, что поддержит, если что. И Сашенька в Москве, так что тоже приедет. Если что.
– О, спасибо. Мы, к сожалению, пробудем в Мюнхене до конца месяца, – ответил он после еще одной невыносимой паузы.
Я пробормотала что-то в ответ. Что-то о том, что мне надо куда-то бежать, отсоединилась и закрыла лицо руками. Я чувствовала себя совершенно несчастной.
