www.vkontakte.ru
Поиск друзей

Яна отлетела к стене и больно ударилась плечом о холодильник. Кухня у них дома была маленькая, как и в любых других маленьких двушках в пятиэтажных домах. Она, конечно, попыталась все тут обустроить так, чтобы максимально заставить это пространство работать. Но что ты сделаешь на шести метрах? Одно радует – лететь недалеко. В таких ситуациях, как сегодня, это было важно.

– Ты свихнулся?

– Мало тебе? Мало? – орал муж. – Достала меня.

– Я достала? – взвизгнула Яна, хотя понимала – лучше остановиться. В таком состоянии муж может быть по-настоящему опасен.

– Я тебя закопаю. Дрянь! Куда ты там забилась! – Муж пытался вытащить Яну из угла, но она умело уворачивалась. Ловкости мужу не хватало. Сказывались годы, лишний вес.

– Скотина. Выметайся. Ненавижу тебя. – Яна перелезла через стул и попыталась выскочить из кухни. Но муж заслонил проход – красный, разъяренный, пьяный.

– Жить надоело, тварь?

– Милиция! – заорала Яна, бросаясь к приоткрытому окну.

– Да я тебя!..

Муж бросился к Яне и принялся отцеплять пальцы от оконной ручки. Впрочем, на улице была ночь, никого из прохожих крики с верхнего, пятого этажа особенно не заинтересовали. У всех же свои проблемы. Мало, что ли, алкоголиков. Дерутся? Да на здоровье. Кто ж полезет?

– Павлик! – истошно заорала Яна, когда мужу все-таки удалось оттащить ее от окна. Но Павлик, их сын, не отозвался. В наушниках, сто пудов. Сидит и пялится в компьютер, «чатится» со своими бесконечными друзьями «в контакте». Большую часть из которых он никогда в жизни даже не видел. В ушах музыка, в зрачках отражается динамическая картинка экрана. Как-то раз Яна пробовала прочитать, что там пишут на этой самой странице. В каком же они контакте и с кем. Она ужаснулась. Не поняла ничего.

3:04 «Gertsog» Поп Панк Кавер Бэнд (П.П.К.Б.) – Чужие губы

По некоторым косвенным признакам (фото, анкета на странице) было понятно, что Gertsog – и есть ее сын Павел, почти четырнадцати лет, школьник, которому в этом году предстоит сдавать ГИА. О чем он говорит и кто эти «люди» – бензовампир и уж тем более освободители Казахстана… Черт ногу сломит, но и в этом случае не сможет разобрать, что делается в голове этого вроде бы еще мальчика? Ее сын жил там, в Интернете, играл во что-то, смотрел какие-то ролики (сплошь мат-перемат), что-то слушал и скачивал. Бесконечно скачивал, бесконечно просил каких-то терабайтных дисков, хлопал дверьми и требовал не лезть в его личную жизнь. Хотя можно ли было это назвать жизнью?

Сын криков матери не услышал. Может, и услышал, но не пришел. Он предпочитал считать, что к своим предкам никакого отношения не имеет. Иногда Яна вспоминала про стакан воды и понимала, что ее Павлик может ей стакан и не донести. Вырос сыночек, в компьютер уткнулся и огрызается. Говорит, что черпает энергию из космоса, учиться не хочет. Иногда Яна испытывала отчетливое желание сдать мочу сына в лабораторию – на анализ. Его странные глаза, туманный взгляд, неуверенная крадущаяся походка. Уж не наркотики ли? Этого только не хватало!

Яна очень, очень устала. Глядя на разъяренное лицо мужа, который что-то кричал ей прямо в лицо, она подумала, что действительно давно надо было с ним развестись. Зачем ей все это? Почему не взять и не уволиться из семейной жизни? Зачем ей этот козел?

– Ты сама меня довела! Ты хоть понимаешь, насколько ты невыносима? Ну чтобы тебе не заткнуться? Что тебя принесло на кухню? Я… у меня уже сердце болит!

Яна неожиданно почувствовала, что хватка мужа ослабла. Да, он выпустил ее плечи, так что Яна дернулась, вырвалась, прошла к двери и быстро оставила место сражения. То, что у мужа что-то с сердцем, ее никак не обеспокоило. У него всегда с чем-то что-то было. С сердцем, с легкими, с нервами… наверняка и с печенью тоже что-то происходило, но только он ее, Яну, в этом не обвинял. А так во всех проблемах его неудавшейся, безуспешной жизни была виновата Яна. Так уж повелось.

– Я не могу с тобой даже рядом находиться! У меня стенокардия! Ты меня вампиришь, ты же энергетический вампир! – полетело ей вслед.

Семья. Яна зашла в ванную, включила воду и обессиленно опустилась на край ванны. Она решительно не знала, что ей делать. Подняла взгляд и долго изучала в зеркале свое лицо. Глаза потускнели, и их голубизна уже не была такой уж глубокой и небесной. Когда-то у них с Машкой у обеих были сияющие голубые глаза, от которых мужики буквально дурели. У Яны еще была и грудь. Но уже не то, все не то.

– Черт, кажется, синяк останется, – пробормотала Яна, стирая кровь с щеки.

За стенкой ванной комнаты послышалось какое-то бормотание и возня.

– Пошли вон, – проорала она через дверь.

– Ян, ты как? – раздался голос мужа.

– Ты еще спрашиваешь? Псих ненормальный. Я милицию вызвала!

Тут Яна врала. Никакой милиции она не вызывала. Никогда не вызывала, хотя каждый раз думала, что вот он – край.

– Ян. Ты… это… ты в порядке?

– Я не в порядке. Не в порядке. Ты мне, кажется, синяк поставил.

– Я не мог, – пробормотал он. – Я тебя только толкнул… нечаянно. Слушай, я не хотел. Яна, выйди, поговорим.

– Нет уж, – буркнула Яна, умываясь холодной водой.

Поговорим. Он уже остыл и готов к переговорам. Какая дурнота. И будет смотреть коровьим взглядом, и скажет, что это все – нервы. И что она просто не должна была… Чего, кстати? В этот раз-то чего? Она пришла домой на час позже. Кажется, все из-за ужина. Боже, какая же он скотина. Из-за ужина!

– Яна, Ян. Ты же должна понимать, что сама виновата. У меня был тяжелый день. Ты же ужасная жена. Ужин…

– Да уж, ужин! Пошел ты со своим ужином! – проорала Яна, жалея, что мыслью нельзя убить. Она была бы отличной вдовой.

– Так, а кто это тебе пишет? – вдруг другим тоном спросил он.

Яна дернулась, хлопнула себя по карману. Черт, телефон выпал. Значит, все это время он стоял тут, канючил, а сам копался в ее телефоне? Что там было? Яна не помнила.

– Молчишь? «Завтра встречу тебя у работы, не опаздывай»? Это кто тебя встретит у работы? Любовник?

– Это я с твоей любовницей встречаюсь. Она мне написала, хочет тебя с поличным сдать, ты ее чем-то заразил! – крикнула Яна. – Ты номер-то что, не узнал?

За дверью наступила выразительная тишина. Муж, поддавшись на провокацию, явно изучал номер. На самом деле сообщение было от любовника, они решили съездить с ним на распродажу в «Мегу», Яна – прикупить уцененных кофточек, он – купить жене подарок. У него жена – Татьяна, так что подарок нужен был к Татьяниному дню. Любовнику нравилось, когда Яна помогала выбирать подарки. Так что Яна действительно чуть не попалась. Но (спасибо природной смекалке), судя по тишине за дверью, провокация удалась. Вряд ли милый муженек помнит все номера всех своих любовниц, так что явно сейчас стоит и пытается вспомнить, кто бы это мог быть.

– Никого я ничем не заразил! – его голос – обиженный, детский.

– Да что ты. Откуда такая уверенность? Да только я от тебя столько лечилась – это же просто неприлично! Ну что? Вспомнил? Посмотри, что ты наделал! – Яна распахнула дверь ванной, продемонстрировала припухшую щеку и уставилась на супруга, предварительно вырвав у него из рук свой мобильник.

Муж стоял и озадаченно смотрел на жену. Он волновался, поскольку любовницы у него действительно были, благо он красив и хорош, эдакий веселый скоморох на вечных каникулах. На лице его блуждала неуверенная улыбка. Он чувствовал, что сегодня хватил через край. Но жена бесила его до невозможности. Главным образом тем, что жила и плевать хотела на всех, кроме самой себя. Плевала с высокой колокольни и, самое обидное, вполне могла себе это позволить. Она нуждалась в муже меньше, чем он в ней. Это было неправильно. С этим необходимо было что-то сделать. Только вот что?

– Ян…

– Я с тобой разведусь.

– Что? – нахмурился он. – Думаешь, ты мне нужна? Разводись на здоровье.

– И разведусь! – крикнула она, уходя в спальню.

Из другой комнаты вышел худой голубоглазый подросток, длинный, нескладный – только этим летом вытянулся. Бледный, как вампир.

– Вы достали. Не можете хоть пару дней не сраться? У меня друзья спрашивают, кто это дома визжит, как свинья!

– Тебя не спросили! – разорался на него отец. – Сопляк.

– Как же я вас ненавижу, – пробормотал сын, отрезал себе колбасы и хлеба, налил чаю, немного посмотрел футбол по ящику, затем взял остатки еды и ушел обратно – в комнату, к монитору.

Нормальный вечер. Муж, покрутившись по кухне, тоже проследовал в спальню, где еще долго они с Яной вели бессмысленную и беспощадную словесную (слава богу, только словесную) войну. Упреки, обвинения, пустые разговоры постепенно как-то сами собой перешли в секс. Странный переход, но так получалось.

Если уж муж хотел мириться, он считал, что секс подходит для этого лучше всего. Эта странная злая любовь, которой он занимался исступленно, яростно, была его единственным оружием, его страховкой и средством контроля. Как бы Яна ни презирала мужа, – а в глубине души она давно уже призналась себе, что презирает его совершенно, – она почему-то никак не могла отказаться от жизни с ним. Миллион раз мечтала, как уйдет, как останется одна и будут только тишина и шелест новостей, и будут долгие разговоры, другие мужчины, деньги для себя одной. Но она лежала в его объятиях, отдавалась ему, и тот факт, что в этот момент Яна пыталась вообразить себе, что занимается сексом с каким-то другим мужчиной, ничего не менял. Это была такая ее форма мести мужу. Мужу, правда, было все равно.

– Господи, за что мне это все! – прошептала Яна, когда, усталые, они откатились в разные стороны. Никакого особенного удовольствия ни она, ни муж не испытали, но почему-то это было им обоим нужно. Физическая близость была чем-то вроде клея, залепляющего дыры в их давно уже дырявом судне. И зря ей придают такое большое значение – на самом деле в этом вообще ничего нет.

Потом она представила, что вот она осталась одна. Как она приходит на работу – разведенная в сорок один год. И как ее будут жалеть на работе, как она будет для всех – одинокой. Любовники? Один точно тут же уйдет. Он не хочет проблем. У него жена Таня и двое детей. Был у Яны еще один – моложе ее лет на десять. Ну как был? Звонил, когда выпьет. Иногда приглашал встретиться, говорил о себе, денег однажды одолжил – не отдал. Он был какой-то неправильный, запутавшийся и совсем потерянный. Но красивый, и с каким-то отчаянием в глазах. Этот, пожалуй, не уйдет. Но с этим Яна уже несколько раз решалась и сама расстаться. Слишком много проблем. И потом, у него явно есть еще женщины. Нет, разводиться надо, когда есть варианты.

Муж обнял Яну и моментально заснул, распространяя алкогольные пары по небольшой душной комнате. Яна аккуратно выбралась из-под его руки, накинула халат, прошла на кухню и закурила, с наслаждением слушая гулкую, наполненную случайными звуками тишину.

– 23–42 слушай, SistemError! Ты вообще-то из Москвы или из какой-то другой дыры?

– 23–43 А разве есть бо́льшая дыра, чем Москва? А как поживает твоя жена? Тебе удобно звать меня так? Может, выберешь имя? Хочешь, сегодня буду Леной?

– 23–43 Будешь сегодня рыбкой. Так удобнее. Чтобы потом не путаться. Или буду звать тебя ошибкой.

– 23–44 Вот это правильно! Я и есть – ошибка. Системный сбой, в результате которого я появилась на свет, оставил на мне что-то вроде родимого пятна. Я сошла с ума и теперь только летаю по Интернету и улыбаюсь. И от скуки разговариваю с незнакомцами.

Происходящее было по-настоящему странно. Я писала, высунув язык, старательно маскируясь. Мы вышли в Майл-Агент, так было удобнее. Не нужно было ждать писем. Наш нереальный разговор в режиме реального времени… Мои щеки порозовели от возбуждения, глаза горели. Настроение было боевое, огнедышащее. Я переписывалась с собственным мужем.

– 23–57 Я изменила ему только один раз. Ты не поверишь, конечно, но я сделала это от отчаяния. Моя… – Я чуть не написала «сестра», но вовремя стерла слово. – Моя подруга посоветовала мне изменить мужу. Сказала, это будет «квит про кво».

Я написала это, потому что это было уместно. Я не очень-то хотела услышать ответ. Впрочем, нет. Хотела. Любопытство? Пожалуй. А еще это как попасть без билета за кулисы. Как узнать суперкрутую инсайдерскую информацию и не воспользоваться ею. Я неожиданно получила доступ в самый закрытый участок сознания самого Алексея. Завтра может быть слишком поздно, завтра у меня, возможно, не получится задать этот вопрос в такой вот уместной игривой, шутливой форме.

– 00–11 А что такое измена, на самом деле? – витиевато ответил он.

– 00–13 Поясню! – Я глубоко дышала, пытаясь успокоиться. – Это когда ты занимаешься сексом с другой женщиной – не с законной супругой. Я думала, ты большой мальчик и знаешь такие вещи. Тебе, кстати, сколько лет? Тебе мама разрешает сидеть за компьютером в такое время? Или тебе жена вместо мамы?

– 00–16 А твоя жена, как думаешь, изменяет тебе? – спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не начать биться в истерике и не наброситься с кулаками на мужа, прямо так, здесь и сейчас, через невидимые терабайты Сети, разделяющие нас.

Ты хотела ответа, глупая Матрена? Вот тебе, получи. Янка была права. Изменял. И думает, что это не было серьезно. Ушам своим не верю! Вернее, глазам. Реальность наваливалась на меня, стены начали сходиться и давить, мне не хватало воздуха. Игра была сыграна, очко в мою пользу. Обманула, обвела вокруг пальца, только кого? Саму себя? Его?

Ответное письмо не приходило долго. Да я уже и не ждала, я уже знала все, что нужно. Кроме того, что мне делать дальше. Позвонить моему опять «задержавшемуся» на работе мужу и потребовать развода? Позвонить Олеське? Янке? Только не ей. Вообще ничего не делать? Продолжить жизнь как ни в чем не бывало? А смогу?

И вот тут мне пришел ответ, поиски которого заняли у Лешки двенадцать минут.

Я заледенела, почувствовав одновременно приступ ужаса и головокружение, точно от морской качки.

Я вскочила и закричала:

– Свинья! Не смей так говорить со мной. Ты сам все испортил. Я ненавижу тебя!

Я была вне себя от ярости, однако села обратно и написала:

– 00–40 То есть тебе можно изменять, а ей нет? – окончательно взбеленилась я.

Алексей, кажется, был взбешен. Я лихорадочно прикидывала, в какой момент мне следует открыться. Страшная правда билась через край, но почему-то я продолжала молчать.

– 00–53 Я его ненавижу, – написала я и почувствовала, что на сегодня хватит с меня этого странного разговора.

Мир как-то подозрительно начал разваливаться на два куска. Я устала. Я вдруг вспомнила и остро ощутила, что так и не приняла душ, что у меня от компьютера слезятся и краснеют глаза. Что лучше будет, если я покончу с этим.

Я вышла из Сети. Было ощущение, будто я физически отсоединилась от собственного мужа, вынув из своей головы какой-то невидимый проводок. Disconnect! Руки дрожали, глаза как сумасшедшие ощупывали реальность. Я вскочила и бросилась на кухню. Достала из холодильника початую бутылку красного вина – я держала его для всяких кулинарных экспериментов. Наивная дура, хотела мужа вкусно кормить. Хотела найти путь к его сердцу через желудок.

Отпила прямо из горла и расхохоталась, встретившись с собственным отражением в витрине кухонных шкафчиков. Я была бы сейчас идеальной компанией для тех вчерашних алкашей под окном. Третьим будешь? Я отхлебнула еще. Вообще-то я допила всю почти полную бутылку. Разговаривала сама с собой, что-то кричала. К компьютеру я больше не подходила, так и легла спать. Не знаю, во сколько и как, но Алексей вернулся домой. Под утро, наверное. Его длинные ноги свисали с кровати, на носке левой ноги имелась дыра. Взлохмаченный, усталый и небритый – такой родной и такой странно чужой, он показался мне инопланетянином.

Я не стала его будить. Мне незачем было его будить, что мы могли сказать друг другу? Стойкие пары́ алкоголя все еще не исчезли, спиртовые пары́ наполняли комнату, чувствовалось, он вчера явно много пил – возможно, всю ночь. Алексей в последний год стал чаще и чаще пить. Может, из-за этого машина, которую он так обожал еще год назад, теперь стала ему не нужна? Пить за рулем – это, знаете ли, не так уж комфортно. Только вот раньше он не пил.

Он очень изменился. Спал беспокойно, крутил головой и стонал. Он лежал на нашей кровати, запрокинув голову и прикрыв часть лица ладонью. Я всегда так любила смотреть на его лицо. Любое – усталое, сердитое, смеющееся, хмурое – оно нравилось мне до невозможности. Сейчас мне хотелось АСАП собраться и убежать. Я была совершенно не готова вот так взять и посмотреть ему в глаза – в его реальные, настоящие глаза, покрасневшие и сухие после бессонной ночи.

Так что я уехала на работу. Предварительно я выключила компьютер, выйдя из аккаунта SistemError, убрала все следы вчерашней ночи. И ушла, оставив ключи от машины на столе. Не сказала ему ни слова, не оставила записки. Однако все это, как ни странно, свидетельствовало об обратном. К моему собственному изумлению. Я спасалась бегством, экстренно эвакуировалась из собственного дома, потому что неожиданно поняла, что, несмотря на всю эту правду, пока что я совершенно не хочу (или не могу?) уходить.

И все-таки проблемы прилетели. Причем именно от великого русского писателя Саввы Захарчука. Кто бы сомневался! И именно тогда, когда Олеся уже писала отчеты и собиралась присвоить поездке статус мирной. Первые жалобы начали поступать к обеду. Жалобы странные – такие, каких Олесе слышать не приходилось, почитай, никогда.

– Матушка моя, Олесечка, не могу я больше кушать. Они сегодня как сговорились! – стенала поэтесса Кроликова. – У меня изжога, я сала не ем, я почти что вегетарианка.

– Ну, не ешьте, – пожала плечами Олеся, по первости не придав значения произошедшему.

– Они заставляют. Я сегодня, почитай, трижды уже пообедала. Два раза суп давали! В библиотеке на Озерах мне вообще сказали, что коли не поем – они меня не выпустят. Прямо шантаж!

– Ну что за ерунда, – помотала головой Олеся и, заверив Кроликову, что есть согласно программе необязательно, отключилась. Однако, получив подобные же «сигналы» еще от пары прозаиков и сведения о конфузе, случившемся с романисткой, призадумалась. Конфуз случился такой: в одном из поселков, крупных и достаточно населенных, романистку, упитанную милую женщину, никому не желающую зла, также принялись кормить. И тоже где-то третий раз за день, причем по полной. Предложили сначала домашних котлеток, сальца с картошечкой и повели романистку в местный краеведческий музейчик, располагавшийся на первом этаже двухэтажной старинной избы.

– Мне бы… нужно тут, очень! – страдая от неловкости, попросилась романистка, однако выяснилось, что ни в библиотеке, ни в музейчике заведения, в котором так нуждалась романистка, не имеется.

– Давайте досмотрим и потом пойдем, у нас тут, в соседнем дворе, есть… – заверила ее библиотекарь, милейшая, между прочим, женщина. Поклонница Тургенева, страстная читательница и сама тоже немного поэт.

– Мне нужно… правда, – пробубнила романистка, пройдя еще две комнатки с ручными ткацкими станками и предметами народного промысла.

– Конечно, конечно. Сейчас идем. Вот, посмотрите, у нас тут печь старинная. Гжель, между прочим. В рабочем состоянии! Мы ее даже затапливали зимой.

– Где ваш туалет?! – закричала романистка и бросилась прочь от объектов культуры, во двор, где в темнеющей зимней ночи заметалась в поисках нужника.

– Ой, ну что же вы. Уж нас простите, у нас тут по-простому. По-деревенски. Свет-то провели, а вот канализации-то нет. Откуда! Вы осторожнее! – причитала библиотекарь, осознав, как не права она была. Романистке было уже все равно. Она залетела в деревянное сооружение с пугающей темной ямой и затихла. Сидела она там довольно долго, выходить не хотела, невзирая на январские морозы и отсутствие освещения. Библиотекарша испереживалась, потом все-таки додумалась принести туалетную бумагу, вернее, газету, и только после этого романистка соизволила вернуться к реальности. Бледная, с явными признаками отравления, романистка закуталась в тоненькое пальто и мученически огляделась.

– А что это? – удивилась она, только сейчас заметив, что на крыше нужника самым нелепым образом возвышается огромная, гигантских размеров спутниковая тарелка.

– У нас теперь Интернет, телефония тут! – гордо пояснила библиотекарь.

– Что же вы ее сюда? – поморщилась писательница.

– Ну… а что такого? Тут сигнал хороший. Мы тут больше ста каналов ловим.

– Лучше бы канализацию сделали, честное слово! – размахивала руками романистка, под вечер вернувшаяся с библиотечной вахты в тамбовский отель. – Нет, вы подумайте. Спутник у них есть, а туалета нет. Еще и огурчики эти, будь они прокляты. Вы как хотите, Олесечка, а завтра я ни крошки в рот не возьму. Пусть хоть стреляют! Есть я отказываюсь.

– Как-то все это странно, – удивилась Олеся, переглянувшись с еще более обескураженной Танечкой. – Я понимаю, когда творенцию не кормят.

– Творенцию? – нахмурилась романистка. Олеся хмыкнула, а Танечка пояснила, что так она именует сокращенно творческую интеллигенцию. Ничего такого, простая аббревиатура.

– Да уж, но чтоб перекармливали, да еще заставляли?!

– У меня сегодня тоже было что-то подобное, – вмешался один прозаик, приятного вида чуть лысоватый мужчина.

– Спутник на туалетной будке? – подняла на него смешливые глаза романистка.

– В одной из областей я отказался даже от чая, так меня библиотекари буквально умоляли. Сказали, если я не съем хоть что-то, им будет строгий выговор, а то и увольнение. Потому как тут – распоряжение губернатора.

– Губернатора? – моментально нахмурилась Олеся. – При чем тут губернатор? Зачем ему, интересно, закармливать нашу творенцию?

– Так и сказали! – для убедительности повторил прозаик. – А я не понимаю, зачем они делают эту черемшу. Мерзость какая, и желудок болит.

– Так, господа писатели, тут какая-то ошибка. Не ешьте и не пейте ничего в библиотеках до особого распоряжения. И вообще не мог губернатор отдать такое распоряжение.

– А может, это какой-то саботаж в сторону Первопрестольной? Может, он тут пытается делать политику через наши желудки? – предположил он. – Воздействует на умы кратчайшим способом?

– Тогда уж на сердца. Но ведь путь к сердцу через желудок лежит только у мужчин, – усмехнулась романистка, держа в руках чашку с горячим ромашковым чаем.

И только тут Олеся заметила, что великий русский писатель Савва Захарчук в дискуссии не участвует. Хотя обычно он любит быть ближе к народу и высказываться. Причем частенько высказывается громко, разгромно и с использованием ненормативной лексики, ибо так, по его мнению, только и должен выражаться великий современный русский писатель. А тут – тишина и приличие.

Олеся огляделась и поняла, что гения вообще не наблюдается в штаб-номере библиотечного каравана.

– А где наш великий? – поинтересовалась она. – Интересно, а его-то как кормили?

– Не понимаю, с чего весь сыр-бор! – возмутился Захарчук, обнаруженный, естественно, в баре.

Он был найден по телефонному звонку, в качестве которого у него на аппарате выступал старый советский гимн. Савва сидел за потрепанной самодельной барной стойкой, попивал водочку, беседовал с бледным измученным барменом о судьбе России и закусывал чипсами, которые принес с собой. Бармен, впрочем, уже не сопротивлялся, ничему не удивлялся и не пытался избавиться от плохого клиента.

– Вам ничего не известно о том, что за странное распоряжение отдал губернатор? Почему наших кормят? – приперла его к стенке Олеся. Правда, и до Олеси Захарчук уже приваливался к стене. Вообще гения прилично штормило. Интересно, как он в таком виде мог выступать? Или он прямо тут так набрался?

– Конечно, известно! – хмыкнул он. – Только, знаете, поздно.

– Что поздно? – удивилась Олеся. – Сидеть тут? Так идите спать, Захарчук. У вас завтра интервью, вы как на нем собираетесь выступать?

– А кормить нас поздно. Надо было сразу встречать как положено! – прокричал Савва и принялся махать руками.

Олеся стиснула зубы и побежала звонить помощнику губернатора по культуре.

Ситуация начала проясняться. Действительно, оказалось, что, когда группу московских писателей представляли губернатору, случилось непоправимое, хоть это как-то умудрились не заметить и проглядеть и Олеся, и Танечка. Была суматоха, вся встреча у губернатора шла бодро и быстро и была затеяна ради одной простой цели – дать журналистам повод написать в местных газетах о встрече губернатора области с творческой интеллигенцией и о его широких взглядах. Для этого-то и приехали они в здание местной мэрии, для этого-то губернатор и жал руки неизвестно кому, и улыбался, и стоял в привычной фотопозе на фоне карты области. В общем-то под эти нужды – поднятие престижа местной администрации – и был профинансирован библиотечный караван в целом и визит московской писательской элиты – уж какую нашли – в Тамбов. Ну модно сейчас принимать у себя творенцию!

В общем, все шло хорошо, улыбались в камеру, губернатор похлопывал писателей по плечу, улыбался дамам и задавал всякие дежурные вопросы, в числе которых случился и такой:

– Как вам тут у нас, на тамбовской земле? – банальный вопрос, и только по чистой случайности он был задан не Кроликовой, к примеру, которая бы тут же процитировала себя и этим бы дело и кончилось. Но вопрос достался Захарчуку. А он возьми да и ответь:

– Земля у вас знатная, и люди настоящие – наши, русские. Только что же вы писателей совсем не угощаете? Так ведь не делают, где же извечное русское гостеприимство, – сказал Захарчук свои волшебные слова и ушел пить водку.

А губернатор побелел и зама по культуре, приличнейшего человека, отца четырех детей от двух жен, чуть не порвал на части. Громы и молнии метал в приемной – уже и фотографии были нехороши, и улыбки недостаточно убедительны.

– А если эти твари писучие в Москве скажут, что их тут, у нас, голодом морили? Им что – ляпнут, и все, а нам пятно позора на всю жизнь.

– Не понимаю, как он мог, – оправдывался зам по культуре. – Кто его сюда пригласил?

– Кормить их! Чтобы они лопнули, эти диссиденты недобитые. Пущай всеми деревнями готовят им столы. Особенно этому, в шапочке. Народовольцу хренову! А перед отъездом им… сволочам… ужин забабахай. В нашем в Дворянском гнезде! Да чтобы по пять перемен блюд.

– Будет сделано, – пообещал зам по культуре и не подвел.

Олеся, как ни извинялась, как ни старалась сгладить впечатление от выступления Саввы Захарчука, сделать ничего не могла. Процесс кормления был запущен на самом высоком уровне. Оставалось только запасаться фесталом. Единственное, Олеся пообещала себе, что ни с Саввой Захарчуком, ни с издателем его, господином Белкиным, она больше работать никогда не будет.