Книга: Виртуальные связи
Назад: http://www.skype.com/intl/ru Не нужно быть рядом, чтобы быть вместе
Дальше: http://rutracker.org Закачаешься!

http://www.webmoney.ru/
Зарабатывай и живи в Сети!

– Что ты делаешь сейчас? Ты дома?
– Я на работе.
– А кем ты работаешь?
– Никем.
– Опять тайны? SistemError, достала. Ты знаешь обо мне все, но не говоришь ничего о себе. Это нечестно, не так ли? Если бы ты теперь захотела, ты могла бы сдать меня в полицию – и дело с концом. Ты теперь имеешь надо мной власть. Странно, правда?
– Я не знаю тебя. Алексей, аккаунт в «аське» – так мне и написать в милиции?
– А ты бы стала? Скажи, Эсмеральда, ты считаешь, меня надо посадить?
Я застыла перед экраном компьютера, на своем рабочем месте, будь оно проклято. До сих пор моем месте, на веки вечные.
– Я считаю, что это ужасно – так переживать. Ты совершил ошибку.
– Ты еще скажи, это может случиться с каждым! С ума сошла? Я сбил человека. Это не ошибка, это преступление!
Я уже знала об этом. Он говорил… то есть писал. Иногда наши разговоры становились такими громкими, такими яркими и реальными посреди моего карикатурного «настоящего», катастрофически теряющего очертания и смысл. Иногда по ночам, сидя с ноутбуком на полу около одиноко стоящего в пустой квартире дивана, я почти слышала его голос, его смех. Я узнала, что внутри моего бывшего мужа живет настоящий ураган, разрушающий его. Бушующая стихия разрывала его душу, его сердце и прорывалась в микроскопические щелочки в сознании – через безликие буквы и строки прямо ко мне в ладони, открывая то, что в реальном мире оставалось за семью печатями.
Дело было не во мне. Я могла бы давно догадаться, по одному его виду, по молчанию, по количеству выпитого спиртного, по его странным глазам, потерянному взгляду. Но я была так зациклена на себе, так глупа! Я всерьез считала, что спасти положение можно парой разговоров, новыми сапогами или сброшенными килограммами. Что мы утратили «сексуальное влечение», что дело в другой девушке, в том, что я давно не загорала или что дело в привычке и бытовухе. И все из-за того, что он разлюбил меня.
А мой муж ненавидел себя. Он презирал себя больше, чем мог кого-то любить. За этой стеной отчаяния пропали и наши чувства, и наша жизнь. Он сбил человека. Не знаю, что случилось и как, но знаю точно, что в тот момент он сбил и самого себя, и меня тоже. И мы лежали, уничтоженные, в пустыне, и мучительно умирали друг без друга. Я вспомнила, что надо дышать. Глубоко вдохнула и склонилась к экрану.
– Это преступление, но ведь никто не делает этого специально! Ты же не хотел, так, видимо, получилось. Иногда в жизни случаются ужасные вещи. Просто случаются. И даже если мы в них виноваты, это не значит, что вина на нас. Разве ты мог сделать что-то, чтобы изменить то, что произошло? – Черные буквы на пыльном экране – как этого было мало, как недостаточно для того, чтобы сказать, что я чувствую. Несколько слов в сообщении, квинтэссенция моих мыслей, настолько сумбурных, что облечь их в печатную форму было почти абсурдным.
– Я действительно МОГ ИЗМЕНИТЬ ВСЕ! – Он ответил через несколько минут. – Ты хочешь узнать, SistemError, что случилось на самом деле?
– Хочу.
– Уверена? Ты на самом деле готова меня выслушать?
– Вычитать.
– Это глупо. Зачем тебе это?
– Это нужно тебе.
– Ну скажешь ты мне, что я ни в чем не виноват, что не должен переживать, что всякое бывает и что ты меня понимаешь и не осуждаешь. Что это изменит? Если я сам прекрасно знаю, что я такое. Какая я жалкая трусливая тварь. Впрочем, изволь. Ты же никто, виртуальный глюк, случайная связь, системный сбой – потерять тебя не страшно. Потому что тебя и нет, не существует. Ты не дорога мне, я не могу сделать тебе больно, и мне не будет больно, если завтра ты удалишь свой аккаунт и больше не появишься никогда. Какое мне дело до того, что ты обо мне думаешь?
– Действительно. Я только бесплотный дух, полный праздного любопытства. Давай, выкладывай. Захочешь, я отпущу тебе грехи. Могу по Интернету, достаточно только будет нажать Delete. – Я издевалась, сама не зная почему, но чувствовала, что именно это ему сейчас и нужно.
– Итак, сказочка на ночь. Я ехал от Данилова.
– Кто такой Данилов? – спросила я для поддержания образа.
– Это мой… как бы это назвать… коллега. Заклятый дружок. Мы с ним вместе давно. Он меня позвал обмывать его контракт, у него жена на дачу уехала. Ну а мы решили посидеть нормально, только мужики. Хороший контракт, он с него первый взнос сделал за ипотеку. Вообще ипотека – это какая-то натурально современная форма рабства. Не думаешь?
– Я как человек потенциально бездомный не могу не согласиться. Но не отвлекайся, продолжай, сын мой!
– А почему ты бездомный? Муж из дома выгоняет?
– Надоел он мне. Скучный и мутный. ПРОДОЛЖАЙ!!!
– Трудно. Написать еще труднее.
– Боишься спалиться?
Он замолчал. Минут пять экран мерцал в тишине, и я уже начала волноваться, что он передумал. Но нет.
– Плевать. Честно, я уже сто раз пожалел о том, как все вышло. Не представлял я, как тяжело будет с таким жить. Банальная штука – груз вины. Но ведь невыносимая. Знаешь, я иногда просыпаюсь ночью, потому что мне снится один и тот же сон. Я стою на похоронах и вижу людей – они рыдают и все показывают на меня пальцем. И я понимаю, что хоронят того, кого я сбил. И я пытаюсь заглянуть в гроб, чтобы увидеть его лицо. Или ее, потому что я толком не уверен, кто это был – мужчина или женщина. В общем, я пытаюсь увидеть, а гроб опускается. Все ниже, ниже, и я перегибаюсь, чтобы успеть, и тут срываюсь и лечу туда, в грязную яму. И просыпаюсь. Так уже раз десять точно.
– К психиатру тебе надо.
– Я обхожусь коньяком.
– Тоже метод. Психологически эффективный.
– Да уж. Знаешь, я тогда с женой поругался. Она ко мне пристала как банный лист – оставь машину и оставь. Ей то ли в «Ашан» надо было ехать, то ли в «Карусель», с подружкой ее, Олеськой. Та, кстати, вообще с Машкой моей – как сиамский близнец, только телефонный. Ни дня без Олеськи. В общем, она меня пилила, а я с ней ругался. Ну какой «Ашан», а я как к Данилову должен добираться? На метрополитене? Я тогда вообще эту машину обожал, будь она неладна.
– Какая машина-то?
– «Кашкай». Да не важно.
– Не дал жене тачку? Вот и мой никогда мне ее не давал, пришлось завести свою. Теперь, правда, думаю продавать – надоело тратиться на ремонт, на бензин. – Это я врала, конечно. Для маскировки. Но ведь машина и правда большой расход.
– Зато я теперь свободен как ветер – оставил жене машину, мне она больше вообще не нужна. Спасибо, накатался. В общем, уехал я в тот день на колесах. Напоследок сказал ей, что, если ей нравится, она может с Олеськой скинуться и на такси. А продукты в руках притащить – это святой долг замужней женщины. В общем, нес какой-то бред. Реально глупости и причем обидные. Потому что машину ей давать я не хотел, просто не хотел, и все. Машка надулась, конечно. Хотя она у меня вообще-то хорошая.
– Если хорошая – чего ж бросил?
– Я плохой. А она слишком, знаешь, небесная. Парит в облаках, ни в ком зла не видит.
– Может, ты ошибаешься? Таких вообще не бывает.
– Когда она на меня смотрит своими влюбленными глазами, мне плохо так, что хоть из окна прыгай. Я-то этого не стою, я – свинья. Мне бы только чтобы все было по-моему. Я и любовницу завел, хотя жену любил. Зачем? Ты меня спроси. Просто так ведь положено – жена, любовница, машина. Чтобы как у людей. Смотрю на эту любовницу, и хочется ее попросить выйти и чтоб она никогда больше не возвращалась. Гадость. Машка – она такая одна.
– Ты, похоже, все еще ее любишь? – написала я, внутренне подсобравшись.
– Да никого я не люблю. Любил – да, очень любил. И сам все развалил. А в тот день она на меня так посмотрела, именно вот как мудрая любящая богиня, и спокойно так сказала: ты, мол, пожалеешь, что так со мной поступаешь. Ты, мол, не должен бы так с человеком, которого приручил. Процитировала Экзюпери. Я потом ее слова знаешь как вспоминал! Да я ей эти слова простить не мог потом, мне все казалось, что это она накаркала.
– Как так?
– Ну, вот так. Говорю тебе, я – свинья ужасная. Мне так было удобно думать. Всегда же нужен кто-то еще, чтобы быть виноватым. Она сказала, что я пожалею? Ну, так я пожалел. В ту ночь к Данилову жена вернулась с дачи. Ей стало плохо, она попросила соседа, и он ее привез. Пришлось мне уезжать. И главное, ведь думал я о том, чтобы заказать такси. Но подумал, что у Данилова двор стремный, могут машину угнать. Или не угнать, так повредить. Поцарапать или попытаться что-то украсть, стекло выбить. Но главным образом подумал, что потом обратно тащиться, машину забирать, время терять…
– В общем, поехал. Пьяный! – Я написала, а сама сидела и вспоминала тот день. Честно говоря, память практически ничего не выдавала. Для меня это был еще один обычный день с еще одной обычной ссорой. Алексей всегда был такой, капризный, немного эгоистичный – машину у него было действительно не выбить. И болтал всегда какую-то чушь, чтобы от меня отболтаться. Ну и что? Кто так не делает?
– Не то чтобы пьяный, я был почти никакой. Правда, сам я считал себя совершенно в норме. Конечно, боялся. ГИБДД боялся, что придется откупаться. Сейчас это дорого. В общем, ехал я, как мне казалось, аккуратно. Но никого же и не было, время-то уже около двух ночи. Садовое кольцо вообще пустое. Я несся не помню с какой скоростью. Музыка играла. Какая же песня?
– Да какая разница! – злилась я.
– Я помнил. А, вот. Джерри Холливел, It’s raining man. Я еще на www.youtube.com потом видел переделку, называется «Мужицкий дождь». Не слышала?
– Слышала. Мне ее подруга скачала. – Это была не подруга. Это был сам Алексей, он тогда очень повеселился, эта песня была переведена на русский язык, причем крайне близко к тексту, и оказалась ужасно смешной и пошлой. Как раз как он любит. Мужики вообще любят всякие глупые пошлые приколы. Правда, перевод песни был реально смешной.
– Ну вот, она и играла. Не переделка, конечно. Оригинал. А я летел. Знаешь, как это бывает. Когда ты выпил, музыка громкая, ты на скорости. Класс. Просто кайф. И откуда ОН взялся – я понятия не имею. Кажется, он медленно шел через Садовое кольцо. Я, кажется, помню его – серая мешковатая фигура, странная. Как привидение, но только я не понял, как он оказался именно передо мной. Кажется, он шел по другой стороне. Или он шел все-таки быстрее, чем я думал.
– Что значит «кажется»?
– Да не помню я ничего точно. Только удар. Слушай, как жутко даже сейчас вспоминать. Я помню удар. Сильный такой, конкретный. И еще звук. Это он упал, наверное. А я не сразу затормозил. Еще метров сто пролетел. Реакция-то была ни к черту, я же пьяный был. Выхожу, дорога пустая. Там – он. Не шевелится.
– Кошмар.
– Нет. Это не самый кошмар. Да, конечно, это ужас, но ведь он сам, скорее всего, был пьян. Кто же на пустой дороге идет прямо под колеса. Впрочем, может. Я несся быстро. И ни на что не смотрел особо. Но самый кошмар начался после этого. Я, конечно, сразу протрезвел. У меня как-то все отнялось, ноги стали ватными… Я сел на асфальт, прямо у машины, и как-то завис. Мысли побежали как сумасшедшие. Что теперь меня посадят в тюрьму. Потому что там же ограничение скорости 60, а у меня никакого тормозного пути. Я его ведь и не видел. И глаза Машки передо мной: «Ты пожалеешь». Тут я вспомнил, что я сильно пьян и что в этом случае посадят в любом случае. В общем, я кое-как встал, стараясь не смотреть ТУДА, залез в машину и уехал.
– А тот, он был жив?
– Я не знаю. Не думаю. Он лежал без единого звука, без движения. Такой серый куль на асфальте. Как собаки или кошки на дорогах лежат, и сразу понятно, что они мертвые. Наверное, какой-то пьяный бомж. Кому еще там оказаться в это время?
– И что дальше?
– А вот дальше и начался кошмар. То есть, Эсмеральда, ты меня пойми правильно. Конечно, то, что случилось, – ужасно. Но в тот момент я как-то еще не осознал этого. Вот когда ты по телевизору смотришь в каком-то дорожном патруле, как кого-то сбили, ты сразу говоришь – какой подлец. Как же так, сбил человека? Куда он смотрел? Кто его пьяного за руль посадил? А тут-то ты сам, лично, и все принимает другой оборот. Все становится очень субъективным. Ты же действительно не хотел. Ты не специально. И он сам шел, качался, пьяный. Не смотрел на дорогу. И, главное, сделать-то уже ничего нельзя. Ты уже в капкане. Уже не отмотаешь назад, не изменишь ничего. Вот ты жил – и вот все кончилось. Вот ты обмывал контракт, хотел помириться с женой, хотел, может, с ней ребенка родить, квартиру купить в кредит. И все – тебе в тюрьму, на несколько лет как минимум. И что будет дальше – только мрак. И жены не будет, и ребенка, и ничего. Кончено.
– Разве это так? Может, все бы и не так сложилось. Может, жена бы от тебя никуда не делась.
– Машка-то? Не знаю. Может быть. Машка бы простила, наверное. Принялась бы меня же и утешать. Только в тот момент мне казалось, что все будет кончено. И потом – ты же помнишь это ее «ты пожалеешь». А я и пожалел, тут же. Вот я и уехал. Думал, что так будет лучше. Для меня, естественно. Думал, что раз уж я ничего не могу сделать – зачем же буду сам себе жизнь портить?
– А вдруг он был жив? Тот, бомж.
– Я хотел вызвать «Скорую». Честно, мне же тут незачем врать. Я заехал в какой-то двор, думал, оставлю там машину, дойду до телефона-автомата и заявлю об угоне машины. Ну, чтобы получилось, что это не я за рулем был, когда… случился инцидент.
– Умно.
– Да уж. Только во двор за мной въехала иномарка. BMW, вся сияющая, как из салона. А там сидели ребята, мощные, с удостоверениями. Сказали, что я поступил нехорошо и неправильно, уехав с места происшествия. И что они выполняют свой гражданский долг, задерживая меня.
– Что?! – Я изумилась. Ничего такого я вообще не ожидала.
– Да, вот так. У них оказался видеорегистратор, они, оказывается, в тот самый момент ехали по другой стороне кольца. Вот и засняли в лучшем виде, как я… как моя машина… в общем, ты поняла.
– Я поняла. Но… ты же говорил, что ты так и не попал в полицию.
– Не попал, – согласился он. – Только ты, Эсмеральда, забываешь, что в нашем мире все продается и все покупается. Только иногда очень дорого.
– Что ты имеешь в виду?
– А то и имею. Что те ребята, сами вроде как из полиции или около того, пообещали все закрыть и стереть, но только за определенное вознаграждение, вполне, кстати, сопоставимое с ипотекой на квартиру.
– Вот сволочи!
– Нет. Сволочь тут только одна – это я. Мне бы лучше пойти, мужику этому «Скорую» вызвать, а заодно и ментов. Ну, посадили бы меня. Да и черт с ним. Все равно живу как в аду. А я стал откупаться. И влип по полной. До утра с ними таскался, где-то они мне по-быстрому машину починили. Деньги снял с карт, все, что были, да еще и в долг влез. Потом еще полгода откупался. Чтобы дело не завели, чтобы не проводили расследования, чтобы меня не пришили к делу. Ну, главным образом за видеорегистратор, конечно. А сейчас думаю – зачем? Если Машка от меня все равно ушла. А я с тех пор сам себе омерзителен. Вот и скажи мне, SistemError, как, можно меня понять и простить? Скажи мне, что я хороший человек, которому просто не повезло. А? Чего молчишь?
– Я не знаю, что сказать.
– Ну что ж…
– Я бы не хотела оказаться на твоем месте, – напечатала я через пару минут.
Вся эта «страшная тайна» потрясла меня. Как можно было жить с человеком рядом и совершенно ничего о нем не знать! Да еще при этом быть уверенной, что мы с ним близки, что мы доверяем друг другу? Что мы вместе. Не было никаких «нас». Была только я и какой-то странный костюм, с которым я жила, думая, что это – большая любовь. Настоящая. Что такое настоящая любовь? Покажите мне тех двух людей, которые на самом деле вместе? Мы сидим, каждый запертый в своем сознании как в клетке, и только думаем, что видим перед собой кого-то. Но сами продолжаем упорно вглядываться в собственное отражение, не видя никого вокруг. И, сидя на полу в квартире, которая уже завтра перестанет быть моим домом, я впервые вдруг задумалась, что это, в сущности, не так и плохо. И что раз это так, то мне лично для того, чтобы жить, не нужно никого, кроме себя самой. А уж этого у меня пока что никто не забирал.
– Что ж, радуйся. Ты же все-таки на своем месте. Все встало на круги своя. Все, Эсмеральда, мне пора. Хочешь – пиши. Не хочешь – черт с тобой. Мне уже все равно.
– Я напишу.
– Как хочешь, мне без разницы.
Даже буквы в его послании выглядели обиженными и разочарованными. Я была слишком холодна?
Я послала ему смайлик.
– Что еще скажешь?
– На мне надет красный кружевной корсет. Именно такой, какой ты хотел бы на мне увидеть в реальной жизни. И мне совершенно все равно, кого ты убил. Я буду тебе писать, потому что хочу с тобой говорить. Но не сегодня. Сегодня на мне кружевной корсет. Думай об этом. Пока!
* * *
Ситуация выглядела сложной. Адвокат, которого Яне посоветовала Ирина, был настроен скорее скептически, чем оптимистично. Выяснялись подробности. В свое время Яна умудрилась провернуть номер – потерять паспорт, а в новом не поставить (за вознаграждение, конечно) штамп о браке. Так что ей удалось купить квартиру только на себя, как честной незамужней девушке. И она, признаться, была уверена, что с этой стороны защищена. Оставалось только придумать, как именно все обстряпать, чтобы мужу было не к чему придраться.
На деле все обстояло сложнее. Простая потеря паспорта и отсутствие в нем штампа о браке еще не могли гарантировать Яне полной победы. Разнообразные схемы, придуманные ею, тоже у адвоката восторга не вызывали.
– Но вы же мой адвокат, вы должны действовать на моей стороне, – возмущалась Яна.
Адвокат нес какой-то бред:
– Я действую в соответствии с законом. То, чего вы хотите, – незаконно.
– Но я заработала на эту квартиру. Сама! Он же висит на моей шее всю жизнь. Он… он бьет меня.
– Вы заявляли о побоях?
– Что? Нет, конечно. Это же позор!
– Ну что ж, в таком случае будет сложно что-то доказать. А в каком смысле это ваши деньги? Вы получили наследство? – Адвокат забрасывал Яну вопросами, какими-то статьями кодексов, судебной практикой. Факт был прост – квартиру придется делить.
– Сын у вас совершеннолетний? – задал еще один вопрос адвокат.
Яна покачала головой и загрустила. Получалось, что, хоть квартира и оформлена только на нее одну, фактически она принадлежит ей и мужу. Причем даже не так, что ей больше, а ему меньше. Закону плевать, кто работал, а кто пил и дрался. Закон делит все пополам.
– Но это же несправедливо! – воскликнула Яна.
Однако адвокат только пожал плечами и сказал, что, если уж ей это действительно так важно, есть один вариант: можно, пока суд да дело, переоформить квартиру на какое-то третье лицо. К примеру, на сестру или мать.
– На маму нельзя, – тут же замотала головой Яна.
– Тогда на сестру. Ваше положение облегчается тем, что вам не надо представлять на сделку согласие мужа – он же не значится в документах. Но вы должны понимать, что все это будет подлогом и что при желании ваш муж может спокойно признать эту сделку недействительной.
– Ему для этого надо будет идти в суд? – поинтересовалась Яна.
– Ну… да, конечно. Однако, если вы впишете в договор купли-продажи не слишком большую цену, он сможет только претендовать на половину якобы полученных вами денег.
– Каких денег? – нахмурилась Яна.
Адвокат принялся заново что-то терпеливо объяснять. Напоследок он сказал ободряюще:
– Если вы готовы изворачиваться и выдерживать бои без правил, все может получиться. Как и что он докажет – непонятно. Но, сделав все до развода, вы обеспечиваете себе фору. Только не теряйте времени. Он уже знает, что вы собираетесь разводиться?
– Не думаю. – Яна махнула рукой и отвернулась. Она и сама еще не знала точно, что именно она собирается делать. Жизнь стала сложной. Она была совсем уже не так молода, и ее вечная уверенность во всем на свете, и особенно в собственной правоте, теперь трещала по швам. Что именно ей нужно? Развод? Квартира? Возможность начать все заново? А так ли ей надо это – начать заново? Одиночество – сомнительный старт. Особенно в ее возрасте. Яна усмехнулась.
– Говорить «в моем возрасте» – это так пафосно! И все же… – Она пожала плечами. В ее возрасте… многое действительно меняется. С возрастом ты утрачиваешь что-то, еле уловимое, незначительное, но очень важное. К примеру, в ее возрасте она очень редко с кем-то знакомилась по-настоящему. Так, только по работе или в Интернете, да и то поверхностно. За последние годы она ни с кем не встретилась по-настоящему. Как-то уже не хотелось узнавать людей по-настоящему, не было на это сил. В ее возрасте. И вот в таком настроении прийти на развод, устроить судилище, отбирать квартиру, вышвыривать на улицу человека, с которым ты проругалась чуть ли не двадцать лет? Это было сложно. Но необходимо. Потому что такая жизнь продолжаться дальше тоже не могла.
– Значит, так. Готовьте доверенность, я составлю исковое заявление на развод. А о квартире подумайте.
– Я подумаю, – пообещала Яна и обещание выполнила.
Она думала о квартире, о муже, о любовнике, с которым, кажется, рассталась. Почему – кажется? Она посмотрела записи на почте и поняла, что за последние полгода они только иногда, изредка переписывались, но не встречались. Они стали скорее друзьями. Она нашла поздравления с днем рождения сына – от любовника. Письмо, где он спрашивал, чем можно лечить цистит, потому что у его жены острейший приступ и она мучается. И Яна ответила, потому что знала кое-какие способы лечения. Посоветовала «Монурал», кинула ссылочку на медицинский форум и даже купон на скидку. Хороший роман!
Конечно, она подумала. Между Сциллой и Харибдой, она металась между страхом остаться в одиночестве и вполне понятной жадностью, требующей отвоевать что получится любой ценой. Весь апрель в этом году стал просто месяцем Дурака – она никак не могла собраться с мыслями и на что-то решиться. Может, ей не хватало каких-то витаминов? Какие-то все мы стали старые и больные.
– Я дома, – прокричала она, скидывая мокасины в прихожей.
Стало уже совсем тепло, снег таял как сумасшедший и стекал бурными реками в сточные решетки, бурлил и пел песни, сливаясь в тугие реки где-то там под землей.
– Ой, мам, как хорошо, что ты пришла! – высунулся из комнаты сынок. Почему-то не из своей, а из их спальни.
– Я удивлена. Ты мне рад? Что, денег нужно? Денег нет. Ты бы лучше готовился к ГИА, ни черта ведь не сдашь. – Яна бормотала что-то не потому, что это ей было действительно важно. Скорее выдавала заученный текст по привычке, потому что, если из года в год репертуар не меняется, очень сложно вдруг сменить роль, выражение лица, эмоциональный посыл. Какое ГИА? Она бы хотела прижать сына к себе, пойти с ним на кухню и выпить чаю, рассказать ему про адвоката, про то, что чувствует себя почему-то глупой и заторможенной, не иначе как авитаминоз. Спросить у него, что там творится в Интернете. В конце концов, ну почему они не могут вот так запросто посидеть и попить чаю? Другие-то могут? Бывают же такие семьи, настоящие. С большим столом, с общими праздниками. Но она хмурилась на автопилоте. Она была в ловушке своего собственного стереотипа. Сын нахмурился в ответ.
– Папе плохо. Я не знаю, что делать, – сказал он сквозь зубы. – Может, посмотришь? Или тебе все равно, если он коньки отбросит? Может, тебе даже понравится.
– Что ты несешь? – Яна пролетела через коридор и влетела в спальню, пропахшую корвалолом. – Что с тобой? Шурочка, где болит?
– Сердце, – прохрипел он, – сердце болит.
– Что случилось? Ты вызвал «Скорую»? – Яна встревоженно обернулась к сыну.
– Может, обойдется? – пробормотал сын, маячивший за ее спиной.
– Ты с ума сошел? Как давно он в таком состоянии? – Яна чувствовала, как острые щупальца паники подбираются к ее собственному сердцу.
– Он пошел в ванную. Говорил, что ему холодно. Что надо прогреться. Хотя как же холодно, в доме жара. – Сын сейчас вдруг стал тем самым, которого Яна так любила и так редко видела. Растрепанный испуганный подросток, мальчишка, волнующийся и краснеющий от этого. Ее сынок. Зайчик.
– Алло, «Скорая»? Приезжайте срочно! Что?
«Скорая» отвечала металлическим искусственным голосом:
– Ждите ответа. Ждите ответа. Ждите ответа.
– Мам, что с ним?
– Не знаю. Шурочка, ты скажи, как ты?
– Грудь как каменная. Как будто кто-то мне на грудь сел и сидит. – Голос мужа звучал прерывисто, неоднородно. Он скорее шептал, чем говорил. Лицо его было бледным и осунувшимся, землистым.
Яна бегала по квартире, делала какие-то йодные сетки на грудь, прислушивалась к его сердцу, приносила чай, посылала сына за нитроглицерином. В конце концов «Скорая» приехала и забрала мужа в больницу.
– Доктор, что с ним? – спросила потная от волнения и страха Яна.
– Инфаркт. – Доктор, молодой крепкий парень в синей форме, ответил еле слышно, чтобы пациент не разобрал его слов.
– Да вы что! – Яна ахнула и закрыла рот руками.
– Куда мне? В «Скорую»? Дайте я хоть переоденусь, – простонал муж.
Но врач тут же бросился к нему и уложил обратно:
– Вам нельзя шевелиться. Сейчас придут санитары и вынесут вас на носилках.
– Что, я совсем уж инвалид? – по-детски обиделся Шура. – Могу и сам.
– Делай, что врачи говорят. Не надо сейчас, Шурочка. Нельзя тебе. – Яна вдруг заметила, что из глаз ее текут непонятно откуда взявшиеся слезы. Что это делается? А вдруг он?.. Это самое, страшное и неизбежное – она даже не смогла сама про себя назвать это словом – было настолько близко, что ощущалось в комнате, как невидимый гость, сидящий в стареньком протертом кресле напротив. Жизнь, о которой Яна совсем не вспоминала, которую не замечала за рутиной ежедневных дел, о которой не помнила, полная мыслей о квартире, разводе, правах и мечтах о лучшей жизни, – эта простая и громогласная жизнь заполнила комнату целиком. Так уж получалось, что лучше всего чувствовалось биение жизни именно тогда, когда она грозила оборваться.
– Да как же они меня поднимут. Я ж тяжелый, – волновался муж.
Яна натягивала ему рубашку и спортивные брюки, металась по дому, собирая сумку. Ложки, чашка, полотенце. Не забыть зубную пасту.
– Справятся. Они крепкие, им полезно. – Врач улыбнулся и почесал коротко стриженный затылок. – А вы отдыхайте и не думайте ни о чем. А вещи потом подвезете, сейчас только полис его возьмите и паспорт.
– Да, сейчас. – Яна даже не заметила, как змея времени закрутилась в тугой узел.
Под вой сирены машина «Скорой» перелетела несколько кварталов и остановилась во дворе простой серой больницы с обшарпанным приемным покоем. Яна долго еще чего-то ждала, оформляла бумаги, рвалась поговорить с врачом. Инфаркт подтвердили, сказали, что это вообще чудо, что он выплыл из ванны. Самая ужасная идея при инфаркте – принять горячую ванну. Тут уж сердце не выдерживает.
– Рубец большой. Сейчас главное – пережить эту ночь. Критический срок – неделя. Если за неделю не станет хуже – выживет. Только полный покой. Поговорите с ним. Ему даже поворачиваться нельзя на постели, только лежать пластом и дышать. Больше ничего.
– Господи, доктор!
– Не надо так волноваться. Вы сейчас должны быть сильной, и тогда все будет хорошо. Вы его не потеряете.
– Спасибо.
Яна сунула доктору две тысячи рублей, последнее, что осталось из наличных. Сунула их, сама не совсем понимая зачем. Попросилась остаться – ей разрешили. Санитарок и нянечек не хватало, так что в реанимации родственников оставляли спокойно и даже одобряли это. Яна долго еще сидела у кровати. У мужа не было сил на разговоры, но он держался за ее руку, как за спасательный круг. Она наливала ему воду, подносила к губам, вытирала пот со лба, выносила утку. Мучительно хотелось, чтобы все это исчезло, чтобы все было как раньше – чтобы он был дома, ругался бы, пил бы пиво, обнимал бы ее сильными требовательными руками, любил бы ее по ночам – и не надо никакого счастья, просто жить, просто дышать, ругаться и кричать, смотреть вместе телевизор, воевать с сыном. Яна смотрела на совершенно бледного, своего нелюбимого и постылого мужа и с удивлением обнаруживала, что совершенно не готова его терять. Их связь, пропитанная ссорами и претензиями, взаимным презрением и упреками, вдруг оказалась такой реальной, такой настоящей – в отличие от всего остального, приз-рачного, придуманного ею самой, как какой-то нелепый домик в Швейцарии.
Рядом с мужем лежал еще один, такой же серый и недвижи́мый, старый-престарый старик. Седой и усталый. Он лежал один, но к вечеру приехала сноха. Они договорились, что сегодня ночью сноха побудет с обоими, а с утра приедет и останется на весь день Яна. Нужно было еще приготовить клюквенный морс и купить простынки-памперсы, подкладывать на матрас.
Потом она брела через мокрые улицы к метро – больница была очень далеко, до дому добираться пришлось чуть ли не полтора часа, хотя туда они доехали минут за двадцать. Да и не очень-то хотелось домой. Зашла в банк, сняла денег с карточки. Потом позвонила Машке и со странным удовлетворением выслушала ее сочувственные слова, ее крики и причитания, она отказалась от предложенной помощи, но почувствовала, что немного оттаяла от голоса своей взбалмошной и такой уютной, родной сестры.
Зайдя в пустую квартиру, усталая и обессиленная, Яна села на пуфик в прихожей и вдруг подумала, что, если муж умрет, никаких проблем с квартирой и разводом не будет. Она, как и мечтала, останется одна – полноправной хозяйкой своей в общем-то скучной и серой жизни. Не будет никаких войн, не надо будет переоформлять квартиру на сестру, не придется ходить в суд. Все решится – просто и страшно, быстро и эффективно, прямо по ее молитвам. Не об этом ли она мечтала, не на ее ли четкий запрос Вселенная отвечает с такой страшной силой?
– Ну, как он? – спросил сын, выйдя в прихожую.
– Пока не известно ничего. Завтра все будет ясно.

 

На следующее утро, примерно часов в семь утра, из больницы позвонили: Янин муж скончался от повторного приступа, врачи не смогли ничего сделать. Сидя в ледяной кухне, Яна курила сигарету за сигаретой, молчала, смотрела в окно и никак не могла собраться с силами, чтобы встать и поехать в больницу. Она не могла отделаться от странного острого чувства, что каким-то необъяснимым, мистическим и непостижимым образом в этой смерти виновата именно она.
Назад: http://www.skype.com/intl/ru Не нужно быть рядом, чтобы быть вместе
Дальше: http://rutracker.org Закачаешься!