В конечном счете все всегда упиралось в деньги. Это Александр Евгеньевич знал как дважды два. С чего бы ни начался разговор, как ни выстраивай отношения, а волк все равно в лес смотрит. А женщины – в кошелек. Причем не только твои собственные женщины, которых ты в свое время сам по доброй воле посадил себе на шею и теперь везешь как проклятый. Потому что скинуть бабу с возу не так-то просто. Но и женщины вообще. Они, конечно же, могут отводить взгляд в сторону, закатывать глаза, вздыхать, говорить о любви и даже клясться и божиться, что предпочитают крепко стоять на своих собственных ногах. Разглагольствовать о равноправии и феминизме, о независимости и даже пару раз демонстративно оплатить за себя счет в ресторане. Ха-ха, не смешите меня, главное – не повестись на все эти фокусы. В конце концов она будет смотреть на тебя глазами, полными слез, и вопрошать:

– Ты что же, хочешь, чтобы я жила на улице?

– Почему на улице? – удивляетесь вы, ведь не на улице же вы ее подобрали, в самом деле. Где-то же она до вас обитала, причем не пару дней, а лет тридцать (теперь уже примерно такими цифрами в основном приходилось оперировать). И как-то же справлялась?

– Я просто не смогу теперь жить с родителями! – скажет она, когда вы робко намекнете ей о месте ее постоянной регистрации.

– Почему?

– Я же уже взрослый человек, это ненормально, – всхлипнет она. Вы промолчите, потому что не понимаете, а что нормального в том, чтобы отобрать у вас квартиру. И почему, собственно, вы сами должны убираться восвояси, чтобы она (как взрослый человек) могла спокойно проживать на жилплощади, заработанной и выстраданной именно вами, в то время как сидела в конторе и протирала штаны, принося в дом ровно столько денег, сколько хватало на одежду, массаж для похудания.

– Я деньги не ворую и не печатаю! – говорил Александр Евгеньевич Марине, своей бывшей жене. Но она была глуха к его возгласам, она хотела дотянуться рукой до неба. А на небе жил его младший брат.

– Я же тоже работаю! – возмущалась Марина.

– Да, только почему-то для того, чтобы ты вышла на работу и заработала тысячу долларов, печатая бумажки, я сначала должен купить тебе костюм стоимостью в две тысячи долларов! – усмехался Александр Евгеньевич. Но только… не подумайте, ради бога, ни в коем случае, что именно эта расточительность Маринина стала причиной того, что в один прекрасный вечер не в меру пьяный (какая редкость) Александр сидел на полу в углу напротив Марининой (когда-то их совместной супружеской) кровати и в ответ на ее рыдания кивал и говорил, что все это да – он сам и только сам, а она ни в чем и никак, но только жить вместе они больше не будут.

– Разве я плохая жена? – выла она. – Разве я заслужила?

– Не заслужила, – соглашался он.

– И как же мне жить? – спросила она.

И в конце концов все уперлось в деньги. Что и требовалось доказать. Марина выставила определенные условия. Она сразу подчеркнула, что ты в ответе за тех, кого приручил. И что, раз уж приручил, придется квартиру оставить ей. Однозначно. Тем более что однокомнатная квартира плохо поддается делению на целые числа. Только на единицу. А что ты хотел, за свободу надо платить.

– Хорошо, пусть, – в конечном счете согласился он. Помнится, тогда Александр Евгеньевич ощущал себя весьма обеспеченным человеком (если не сравнивать с Павлушкой, конечно). «Магнолия» процветала, клиент шел рекой на миостимуляцию и фотоэпиляцию, он только поменял машину, в банке, в депозитарной ячейке, куковала некоторая сумма, а также он уже рассчитался с долгами, от которых долгие годы у него болела голова. В общем, он был орел орлом, а Марина была – обиженная и брошенная им женщина. До сих пор в его жизни никогда не было обиженных и брошенных. И чувство вины, перемешанное с каким-то странным садистским удовольствием от такого выгодного для его чувств расклада, – все это подталкивало его продолжать заботиться о ней, в частности, давать какие-то деньги и выслушивать ее телефонные монологи «коротенько», минут на сорок.

– Это не все, – расстроила его Марина. – Ты должен знать, что я тебя любила и буду любить всегда. Я всегда буду тебя ждать и надеяться, что мы снова будем вместе.

– За что? – чуть было не спросил он, но принял и это условие как данность. Хорошо еще, что не попросила продать душу дьяволу, чтобы выпустить его на свободу. Может быть, он выполнил бы и это.

– И все-таки, почему так? – часто спрашивала она, особенно в первый год после освобож… то есть после развода. На этот вопрос Александр Евгеньевич отвечать отказывался, по крайней мере, без адвоката. Он знал, что Марина предпочитает думать, что он испугался ответственности (о чем она, а отдать квартиру – это как?), что он по-прежнему ее любит, где-то в глубине души. Где-то очень глубоко. И что не стоит ждать чудес от природы, взять их – вот наша задача. Марина делает все, чтобы вернуть его расположение. И деньги, разумеется, тоже, потому что хороших мужиков нынче мало и не всякий из них посмотрит в твою сторону. Правда, теперь Александр Евгеньевич был уже не тот, что прежде. После развода он все как-то не угадывал с правильными решениями. Квартиру не купил, все ждал, когда они подешевеют. Ведь было же в двухтысячном, что можно было за двадцать штук однушку на Павелецкой взять! Надо только подождать.

– Дурак, хватай, потом поздно будет, – уверял его братец. И самое обидное, что опять он оказался прав. Стоимость квартир взлетела так, что за лучшее Александр Евгеньевич посчитал теперь квартиру снимать. И воспоминания о том широком жесте все больше приобретали привкус горечи. Мол, ну и дурак же я был. Да и сейчас дурак. Вывез бы ее к родителям, да и забыл. Ведь не люблю же я ее действительно.

Александр Евгеньевич, в общем-то, вообще никогда и никого не любил. Кроме мамы с папой, глупого шаловливого братца и своей советской родины. Тогда почему же он женился? – спросите вы и будете правы – это интересный вопрос. Почему вообще люди женятся? Чтобы любить друг друга и в болезни, и в радости и жить долго и счастливо? И умереть в один день? Умереть в один день с Мариной – от одной этой мысли у Александра Евгеньевича мурашки бежали по спине. Есть несколько распространенных причин для женитьбы:

1) Чтобы доказать всем, что я уже взрослый (самостоятельный в том смысле, что очень хочу и могу уже заниматься сексом, так что не рассказывайте мне, что я должен окончить институт).

2) Чтобы не чувствовать себя одиноким и ненужным: очень часто в таком случае женятся (или замуж выходят, в зависимости от первичных половых признаков) на ком попало, лишь бы был какой-нибудь человек. И потом из того, что было, лепят горбатого. Просто кружок «умелые ручки».

3) Потому что выгодно.

4) Потому что пора.

5) Потому что хочешь детей. Как вариант, потому что беременна.

6) Потому что боишься один спать (боишься темноты, тишины и т. п.), а родители решили переехать в деревню.

7) Потому что негде жить.

8) Для увеличения жилплощади при сносе дома.

9) Чтобы не работать (в основном женский вариант).

10) Потому что потому, все кончается на «у». Как вариант – потому что дурак был молодой. Или пьяный.

Ни одна из вышеперечисленных причин к случаю Александра Евгеньевича не подходила. Да и вариант «по любви», хоть он и не вошел в ТОП-10, тоже был не его случай. Так зачем же ты так, дорогой? Чуть что – сразу жениться. Александр Евгеньевич женился, потому что за полгода до этого женился его брат Павлушка Светлов. И когда это случилось, Александр понял, что мировое равновесие пошатнулось. Мир накренился и норовил рухнуть на сторону зла. Павлушка был молодым, счастливым, умным, даже, можно сказать, подающим надежды. И теперь, с молодой женой – женатый человек, – вызывал уважение и зависть. А Александр Евгеньевич что же – хуже? Пальцем деланный? Не пальцем, прямо скажем, а тем же самым инструментом, что и Павлушка. Да к тому же на десять лет раньше изготовленный, а значит, более выдержанный, с благородным букетом и терпким вкусом. Это была его версия, Павлушка же еще в детстве смеялся:

– Это я сейчас тебя младше, а потом всю жизнь буду на десять лет моложе!

– Это глупости, – отмахивался Саша.

Но как-то так получалось, что Павлуша всегда и во всем был лучше, чем Александр Евгеньевич. Он учился легче и успешнее, даже перескочил бы из класса в класс, если бы не Лидка, стерва, из-за которой он не согласился делать этот рывок. Пашка был остроумен, умел блистать, говорил быстро и красиво. Александру Евгеньевичу всегда требовалось время подумать, чтобы сказать что-то дельное, а рассказывать анекдоты он и вовсе не умел. Женщины обожали компанию Павлушки, но он любил одну только Лидку, много лет. Александр Евгеньевич силился понять и не мог – что это за чувство такое, из-за которого одна и та же девочка никак не надоедает за столько лет. Хоть и мелькает постоянно перед глазами: туда-сюда, туда-сюда. Пашка, к примеру, умел пить и не пьянеть. У Александра Евгеньевича выпивка порождала огромные проблемы, так что, когда надо было выпивать с каким-то нужным человеком по работе, он мучительно к этому готовился, а потом мучительно отходил. Повезло мерзавцу Павлушке, просто повезло. И родители его любили больше, он же маленький. Смешно, но Александр Евгеньевич прекрасно помнил, как он долго, лет, наверное, с семи, не меньше, приставал к родителям, умолял их родить ему братика. Если б он только знал, на что нарывается!

А потом была эта свадьба. Пашке только исполнилось восемнадцать, он поступил в институт, казалось бы – живи, гуляй. Александр Евгеньевич тогда, помнится, уже занимался бизнесом, какие-то все кооперативы пытался поднять в Солнечногорске – безуспешно. А Пашка женился все на той же самой Лиде, откопал откуда-то этого Степанова и уже через пару лет купил квартиру в Москве. И даже институт закончил.

Александр Евгеньевич женился тоже, ему было фактически все равно на ком – только чтобы ни в чем и никак не уступить этому мелкому поганцу. Еще на Павлушкиной свадьбе испытал непреодолимое желание возлюбить кого-нибудь немедленно, все равно кого. Чтобы вот так же точно, нет, даже чтобы еще лучше, пройти под колоннами ЗАГСа, возложить цветы к памятникам, обвенчаться в церкви (нет, от этого он в последний момент все-таки отказался почему-то). И потом тоже говорить с серьезным, степенным видом: «…мы с женой…». Для этих целей была взята первая попавшаяся, приблизительно подходящая по параметрам женщина. Марина, с которой он время от времени встречался, чтобы сбросить напряжение от длинной рабочей недели. Он познакомился с ней в нотариальной конторе, где она трудилась помощником нотариуса и страшно скучала, заваленная грудой бумажной работы.

Нет, Марина была хороша. И любила его вполне неистово. И он ее тоже, временами. Но на всякий случай сделал себе укол, чтобы никаких детей. Детей он не хотел, а в остальном… Когда ему на свадьбе кричали «Горько!», он искренне считал, что у них с Мариной получится прекрасная семья. И еще, целуя ее, он краешком глаза следил за реакцией Павлушки – как он, уважает? Понимает, что старший брат тоже крут? Пашка улыбался и желал счастья. Сказать точно, что он чувствует в глубине души, было нельзя.

Александр Евгеньевич в течение многих лет боролся, чтобы его образ стал таким же респектабельным, серьезным, взрослым, женатым, в конце концов. И ему это удалось. Марина подружилась с Лидией, тянула деньги, обставляла новую квартиру на Таганке. Правда, к тому времени Пашка, подлец, уже начинал строить дом. И отремонтировал квартиру родителей в Солнечногорске. И в Испании был, и во Франции. А Александр Евгеньевич устал. Время шло, и оно неумолимо наваливалось на него, напоминая о скоротечности бытия. И в какой-то момент стало очень важно, как именно и в особенности с кем ты это бытие переживаешь. Жизнь с Мариной была совершенно пустой. В каком-то смысле единственная польза от этого брака была в том, что в шкафу всегда лежали чистые носки.

– Привет, как ты? Кушать будешь?

– Нет, я сыт.

– Знаешь, Лидка хочет на майские поехать в Таиланд.

– Флаг ей в руки.

– Может быть, и нам?

– Ни за что.

– Ты никогда не интересуешься моей жизнью!

– Вот только не надо!

Александр Евгеньевич просто перестал понимать, зачем ему все это надо. В его существовании наступил период, когда чистые носки стало проще просто купить, честное слово. Зачем ему жить с этой женщиной, которой он действительно не интересуется и не хочет интересоваться. Которую не хочет, в конце концов. Из какого такого чувства ответственности, из какой привязанности? Да, он всю жизнь считал себя глубоко порядочным человеком. Более того, он точно знал, как делать хорошо, как плохо и как он лично никогда бы не стал поступать. Женщин обижать нехорошо. Родителей надо чтить. Воровать нельзя: тебя посодют, а ты не воруй. Надо быть добрым, ответственным. И ты в ответе за того, кого приручил. Но что, если тебе почти сорок, и ты просто больше НЕ МОЖЕШЬ видеть эту женщину ни по утрам, ни по вечерам? Что бы в этом случае сделал его досточтимый закононепослушный братец? Что бы он сделал, черт возьми, если бы ему Лидка стала омерзительна?

– Я буду ей помогать, – оправдывался сам перед собой Александр Евгеньевич.

– На хрен было тогда жениться? – только пожал плечами Пашка, узнав, что Марину можно больше уже не приглашать на семейные праздники.

– А я ее все равно приглашу, – из чистой своей стервозности сказала Лидка, и Марина по ее приглашению стала попадать на абсолютно все торжественные и не очень даты. Даже на золотую свадьбу родителей зачем-то ее притащила. Вернее, вполне понятно зачем – только чтобы досадить шурину.

– Мне все равно, – сказал Александр Евгеньевич и даже стал подыгрывать в этой нелепой Марининой игре «мы с тобой все еще очень близкие люди, несмотря на то, что разошлись». Зачем лишать человека удовольствия? Вот когда она наконец найдет, в чьи руки еще упасть перезревшим плодом, он тихо отступит в тень и перестанет с ней общаться вообще, а пока…

Пока Александр Евгеньевич крайне нервно относился к отношениям с женщинами. Обжегшись на молоке, так сказать, усиленно дул на воду. А тут, понимаешь ли, Жанна Владимировна с ее тонкими чертами, удивительно спокойным добрым лицом, с ее нервными пальцами без маникюра и глазами, которые все понимают и все видели. Включая его брата на операционном столе. Право, Александр Евгеньевич впервые за долгое время совершенно не знал, что делать и как вообще справляться с такими чувствами, от которых кружится голова. Да что там – за долгое время. Что-то он, при всем старании, так и не смог вспомнить, чтобы он вообще когда-то переживал что-то подобное.

Может быть, это у него уже началась старость? И пресловутый бес ударил в ребро? В таком случае как же не ко времени он, этот бес. Вот-вот отберут у него его любимую «Магнолию», надо будет что-то думать. Бизнесмен, блин, нашелся. Ничего не может в условиях жесткой конкуренции. Нашел время любить, когда надо все силы направить на спасение утопающего, что, как известно, дело рук самого утопающего. Еще и брат лежит, неизвестно, что с ним дальше будет. Надо выкинуть из головы все лишнее! Но даже от мысли, что этой странной женщине, которая держит в руках человеческую жизнь каждый день, потому что это ее работа, можно просто позвонить по мобильному номеру и предложить пойти в ресторан или театр, ему становилось и страшно, и восхитительно. Как на американских горках. Ему нравилось в ней абсолютно все. Ее работа – да, это был целый мир, полный странных слов и тайн, в которые были посвящены только избранные. Нравилось слушать ее рассказы о том, что там у них было на пятиминутках, которые порой длились по три часа. И про пациентов, которые думают, что знают больше врачей, и про врачей, которые действительно ни черта не знают – слушать бы и слушать. И смотреть на ее лицо. Ему нравилось, как она говорит, как она при этом немного нервно поправляет волосы, как улыбается, словно бы немного растерянно. Как ласково отвечает ему и как жестко, почти грубо – всем остальным.

– У меня перерыв. Закройте дверь, я вас вызову!

– Но доктор, мне кажется, у меня давление.

– Обратитесь к медсестре. Пусть измерит. Обратитесь к дежурному врачу, у меня уже закончился рабочий день.

– Он ушел.

– Куда?

– На кудыкину гору. Откуда нам знать, куда уходят дежурные врачи. На фронт, наверное. Но в отделении их нет.

– Ждите.

– А может, вы посмотрите?

– Нет.

– А как же клятва Гиппократа?

– Господи, за что мне это?! – вопила Жанна, но в итоге шла и проверяла давление, и смотрела, как затягиваются швы, и слушала о том, как вот тут колет, а тут чешется, а вот тут немного ноет, если положить ногу на ногу. Она была нужной, важной, она делала настоящее дело, и ей не было дела до того, что о ней думают другие. И потом – она была красива, не как модель, конечно, и не как красотка из французского романа – жеманная юная безмозглая милашка. Жанна была женщиной с прошлым, которое, безусловно, оставило отпечаток на ее лице. Но это прошлое только придавало ей больший шарм, делало ее независимой и свободной. На самом деле, а не на словах. И, признаться честно, Александр Евгеньевич видел такую женщину впервые. Словом, как ни ужасно это прозвучит, в какой-то момент Александр понял, что даже тем, что Павлушка попал в больницу в таком ужасном состоянии, он оказал определенную любезность старшему братцу. И тут ухитрился, подлец.

И вот Александр Евгеньевич, этот респектабельный, уверенный в себе, видавший виды мужчина, который прекрасно знает и не слишком-то ценит женщин, который пробовал многое и мало что одобрил, мужчина, который привык лениво смотреть на мир из окна своего тонированного «Вольво» и который знает все азбучные истины и прописную мораль и всегда имеет ответы на любые вопросы, кроме, пожалуй, одного, касающегося его братца, этот мужчина вдруг влюбился на сорок третьем году жизни, совершенно неожиданно для себя. И притом если уж быть справедливым, то влюбился впервые за эти самые сорок три года.