Нельзя сказать, что с началом дела Прилиповой-Оливейра я полностью переключилась с охранной деятельности на адвокатскую. Скорее можно сказать, что я ускорилась раза так в четыре по сравнению с предыдущим годом, чтобы успеть все. С утра бежала на службу, благо меня переставили обратно в день. Шаров брызгал в меня ядом, но ему многие дали понять, что уволит меня он только когда кто-нибудь на горе свистнет. А поскольку у нас и гор-то не было в округе, он загрустил. Единственное, чему он усиленно препятствовал, это тому, чтобы я наслаждалась работой в обществе Зайницкой.

– Да черт с ним, – отвечала Дашка в ответ на мои сетования. – Что мы, не найдем, когда потрепаться?

– В целом да, – соглашалась я. И мы трепались по телефону. Вообще крайне интересна способность женщин трепаться. По телефону, без телефона, по рации, между дел, вместо дел, а потом еще и на ночь, чтобы лучше спать, наверное.

– Ну и все! Хочешь, расскажу тебе, как я обломала благородный порыв Жорки? – продолжила занимать служебную линию Дарья. Я не препятствовала, тут же с готовностью развесила уши. Чем больше протрепимся, тем лучше. Солдат спит, зарплата капает.

– Короче, – начала она, и сразу стало понятно, что короче не получится. – У нас сломался душ.

– Совсем? Что в нем сломалось? – проявила интерес я. Из вежливости.

– Ну не совсем, а только шланг порвался и вода вместо этой, как ее…

– Лейки?

– Да. Вместо лейки била прямо сквозь резину.

– И что Жорик? – улыбнулась я, зная его патологическую неспособность к ремонтно-техническим работам по дому. Он даже мусор не выносит, говоря, что боится его выкинуть куда-нибудь не туда.

– Ничего. Так и мылся. Затыкал дырку ладонью, наверное.

– И ты починила все сама, – продолжила я за нее. – И что в этом особенного? У вас всегда так.

– Не всегда так. Я, конечно, купила новый шланг, отвинтила лейку и попробовала отвинтить душ. Но там было очень крепко прикручено, нужен был разводной ключ, я его не нашла. В общем, я все бросила, повесила шланг на гвоздик и стала ждать, пока Жорик сделает.

– Дождалась? – хихикнула я.

– Угу, щас! Две недели мылась под струйками, как в деревне. В общем, задолбалась страшно. Пошла нашла разводной ключ, отвинтила, завинтила, прикрутила и…

– И?

– И стала наслаждаться. Я как раз с суток пришла. Вечером.

– И в чем приколка? – заскучала я. – Пока все как всегда.

– Все всегда как всегда, – отрезала она. – Утром меня будит красный от возбуждения Жорик. В руках у него разводной ключ, трусы мокрые, в глазах бешенство. Орет: ты зачем завинтила все сама? Ты что, забыла, что у тебя есть муж?

– А ты, – засмеялась я.

– Я спросонок, ни черта не понимаю. Говорю: Ты что, заболел? Что я не завинтила? А он: Не «Не завинтила», а «завинтила». Я, говорит, с самого утра у соседей специально разводной ключ занял, прокладки к шлангу купил. Хотел порадовать жену. Ищу-ищу шланг с лейкой – нету. Ну, думаю, убью. А времени уже нет. Я решил уж помыться последний раз, купить еще шланг и вечером сделать. Попросил соседей ключ до вечера оставить, полез мыться. А там…

– Шланг. И лейка, – расхохоталась я.

– Как родные, – Дашка тоже смеялась. – Я, говорит, чувствую себя как оплеванным. Сама завинтила, и даже не просила меня. Не пилила. Разве так можно? Как будто меня нет. Это, говорит, несправедливо, так унижать родного мужа.

– Несправедливо, девушки, по посольскому телефону такую муру обсуждать, – встрял в нашу томную беседу голос дежурного на центральном посту. Мы подавились словами и, не сговариваясь, бросили трубки. За треп, конечно, выговоров не устраивают, но… береженного, как известно, все берегут.

На следующей неделе меня ждала встреча с Максимом Дементьевым. Меня обуревали смешанные чувства. На дворе стоял февраль. Протяжно и надрывисто выл ветер, задувая ледяную стужу под полы посольских пуховиков. На службу хотелось натягивать сразу по семь пар трусов, из которых пять – шерстяных. На ногах, обутых в армейские говнодавы, теснились по три пары вязаных носков. Рейтузы – все, которые есть в доме. Причем все это великолепие только для того, чтобы добраться до работы и там совершать короткие рейды по периметру, потому что благодарное руководство продавило для меня пост с будкой. Не в зданиях, конечно, но и не периметр. Против сидения меня в домах Шаров, видимо, высказался категорически. Но и смертельной усталости и отупения я не чувствовала. Мои ценные, халявно-юридические мозги теперь берегли. Но в день переговоров перспектива предстать перед Дементьевым в штанах, преображающих фигуру до аналогии с Рубенсовскими женщинами я не была готова. Дело-делом, а повыпендриваться перед Дементьевым хотелось страшно. Поэтому я нацепила на работу капроновые колготки, в машине на очень правильный и разумный крючок над окном повесила красивый деловой костюм и полдня дико мерзла в одних ватных штанах рассекая по территории. Результат был неожиданным. После обеда, когда я переоблачилась в мое великолепие и отбыла в опекунский совет, мое лицо пылало таким румянцем, что мне казалось, что есть смысл опасаться пожара. Томно-красивая Маша Оливейра с опаской поглядывала на меня. Видимо, пытаясь понять, чем я таким больна и не стоит ли купить маску из марли. Чтобы не заразиться.

– Вот что значит свежий воздух. Такой румянец, просто вся свечусь здоровьем, – громко воскликнула я в воздух. Маша расслабилась. Мы покатили на Пежо к муниципалитету Бибирево. Путь был неблизкий, и, если честно, гораздо рациональнее было бы поехать на метро. Но причем тут здравый смысл, когда я скоро увижу Его?!

– Смотри, Дементьев стоит около входа, – тыкнула пальцем в мою мечту Маша. Я посмотрела. Он, стоял, опершись на капот своего коня. Лицо сосредоточенное и немного грустное. Ему явно надоело это дело, перспективы которого для него явно стали туманными. Эх, с каким бы восторгом я ему проиграла.

– Добрый день. Нас уже ждут? – слегка равнодушно, прохладно бросила я через плечо. Максим с интересом осматривал мой красненький автомобильчик. Ноги свело судорогой от холодного ветра, который заливал под подол. Я улыбнулась Маше и немножко плотнее запахнула полы кашемирового пальто.

– Добрый. Дамы, вы прекрасно выглядите! – отметил Максим Эдуардович.

– Спасибо, – спокойно и с достоинством ответила Маша.

– Скажите, где в нашем грязном городе раздают такие румянцы? – подхалимски восхитился мной он.

– Сарочаны, – пожала я плечиками. – Что-то тут нежарко. Может, пройдем?

– Вы – лыжница? – поразился он. Я запаниковала. На лыжах я последний раз стояла на уроке физкультуры в школе. Как сейчас помню, я очень старалась, но все равно ходить по снегу без прикованных к ногам палок у меня получалось куда лучше. А езда с гор представлялась мне примерно как скатывание прямо в ад. В общем, сердобольный учитель ставил мне пятерку, если я в принципе доходила до конца дистанции. Если же срезалась на середине, мне ставили четверку. Так что моя идея оправдать румянец визитом на подмосковный горнолыжный курорт «Сарочаны» была ой как неразумна.

– Обожаю. Ветер в лицо, горы за спиной. Что может лучше помочь человеку расслабиться после тяжелой работы? – понесла я. Если он там бывал, то я сейчас буду опозорена. Не отвечу ни на один вопрос.

– Всегда преклонялся перед смелыми женщинами. Лично меня можно поставить на эти нелепые доски только под дулом пистолета, – выдал он. Я вздохнула с облегчением. А потом подумала. Вот вам еще одно мистическое совпадение. Что ж мне со всем этим делать?

– Всем приветики. Что стоим? Ну ты и вырядилась, Маруська! – подскочил к нашей теплой компании МУЖ. Интересно, мне показалось, или Максим и вправду посмотрел не него с раздражением?

– Итак, что у вас за проблема? – с теплотой, присущей хорошим менеджерам, встретила нас опекунша из муниципалитета. Она еще не знала, что мы пришли нести не мир, но меч.

– У нас – потенциальная судебная тяжба, – обрадовал ее Дементьев.

– Присаживайтесь, – огорчилась она. – Рассказывайте.

– Только после вас, – быстро откосила я. Весь мой опыт убеждал, что не стоит бороться за первый ход. Лучше потом отражать удары и ловить промахи, чем давать отражать и ловить свои. Дементьев резковато кивнул и без одобрения посмотрел на меня. Я отвела взгляд и сделала вид, что мне страшно интересны сведения о графике работы и прочий бред с доски информации.

– Дело в том, что нам препятствуют в общении и в участии в воспитании детей, – начал он.

– Давайте сначала определимся, кто такие «мы» и кто такие «они», – голосом опытной сортировщицы остановила его опекунша.

– Мы – это Мария Оливейра, мать двух деток, Даши и Саши. Я – ее адвокат, – пояснила я.

– Дементьев Максим Эдуардович, адвокат бывшего супруга, – протянул чиновной девушке визитку он. Девушка огорчилась совсем. Она явно любила мирные дела с небольшими необременительными взятками.

– Итак, почему вы препятствуете им в участии в воспитании?

– Мы не препятствуем. Это огульные обвинения. Пять лет назад супруги официально развелись. С тех пор генетический отец не принимал участия в содержании детей. Отказывался от свиданий и общения.

– Это – голословное обвинения! Я протестую! – привычно выкрикнул Максим.

– Простите, но мы еще не в суде. Пока, – отрезала я. Девушка за столом ловила ртом воздух. – А для суда у меня имеется документальное подтверждение нежелания отца иметь с детьми дело.

– И какое же? – саркастически переспросил он.

– Доказательства я вам передам только в рамках судебного процесса. Пока же я вынуждена просить о разделении переговоров. Давайте будем мучить эту милую девушку по очереди, – предложила я. Девушка ожила и вмешалась.

– Давайте меня вообще не будем мучить. Вы все время говорите про судебный процесс, а я не понимаю. Какой?

– Иск об определении порядка участия в воспи…

– Иск о лишении родительских прав, – громко отрезала я. Все, кроме побледневшей Маши, уставились на меня. Я уставилась на всех.

– Как? – переспросил Дементьев. – О чем вы?

– О том. Мы считаем, что генетический отец злоупотребляет родительскими правами, не неся и открещиваясь от родительских обязанностей. Это серьезно нарушает права детей, особенно учитывая обстоятельства их жизни в новой семье, – закончила я.

– Тогда вам придется подтвердить каждое ваше слово, – вмешалась опекунша. Я смотрела на Максима и думала о том, что если бы я была хирургом, то мне пришлось бы понравившегося мужчину резать на части настоящим остро заточенным скальпелем. А так мне просто приходится портить ему нервы. Может, надежда еще есть?

– Вы обязаны были поставить меня в курс, – с нелепой обидой получившего запрещенный удар боксера обратился ко мне он. Я поняла, что с надеждой все плохо.

– Это еще почему?

– Потому что мы не собирались…

– Это ваши проблемы. А я решаю те, которые вы создаете мне, – железным тоном подвела промежуточные итоги я и отвернулась к опекунше. – У меня тут заявление в опеку, я его уже раньше написала. И бумаги. Это копии, нотариальные, естественно. Оригиналы будут на судебном процессе.

– А может, вы уже и иск подали? – спросила опекунша испуганно.

– Да, – скромно ответила я. – Вот извещение о привлечении органов опеки к участию в процессе в качестве третьих лиц. Вот копия искового заявления.

– А почему мы до сих пор не в курсе, – затрепыхался на операционном столе Дементьев. Я нажала на кнопку «Выключение эмоций».

– А вам извещение придет по почте в соответствии с действующим законодательством.

– Вы действительно писали это письмо? – вдруг с интонацией возмущения переспросила опекунша.

– Какое? – заволновался Дементьев.

– Вот это! – она бросила на стол копию письмеца от любящего папы. – «Хочешь мне их подкинуть?» «Еще неизвестно, от меня ли они». Это что, так ваша любовь к детям проявлялась? А что вы сказали о новой семье?

– Мария долго встречалась с испанским бизнесменом. Он полюбил и ее, и деток. Дети тоже очень его любят. Младшая уже говорит по-испански. Они поженились. Родриго с семьей планировал на некоторое время перевезти семью в Испанию. Там лучше климат, а детям необходимо укрепить здоровье.

– Вы же говорили о том, что уезжаете навсегда, – снова возмутился Дементьев.

– Мы? – округлила я глаза. – Родриго лечил Дашу, вот, кстати, справка об оплате им счета за ее лечение. Врачи сказали, что детям пойдет на пользу южный климат. Вот заключение врачей.

– Где? – заинтересовалась опекунша. Я уверенно перехватила мяч и уже подлетела к воротам.

– Вот, – протянула я ей полученные мною заранее бумаги. – А вот справка из сада, в котором никогда не видели этого гражданина. Он их оттуда не забирал ни разу.

– Что-нибудь еще? – тоном измотавшегося путника спросил Максим. И взмахнул руками. Он понял, что я подготовилась на пять с плюсом. Я отдала ему на ознакомление копию искового заявления и он отключился от нас, вчитавшись в мои крючкотворные строчки.

– Так, еще квитанции за последние пять лет. Все оплачены нашей стороной. За все.

– А чего вообще хотел этот отец? – кивнула в сторону пытающегося слиться с мебелью МУЖА опекунша.

– Он не хочет, чтобы дети хорошо жили за границей в то время как он плохо живет в России.

– Это правда? – вперила она в него свой взгляд.

– Я ничего говорить не буду. Спрашивайте у адвоката, – сиплым пропитым голосом ответил он и попытался раствориться в пятнах на обоях.

– Пусть суд спрашивает. Я ваше заявление принимаю. Встретимся в суде, – отрезала опекунша, которая с моей подачи составила правильное мнение о ситуации.

– Если можно, еще одна официальная процедура, пока мы все здесь. А то мы отца будем выискивать годами, – попросила я.

– Какая? – не поняла чиновница. У нее был усталый и обалдевший вид. Я подумала, что надо поскорее сворачиваться.

– Мы привезли детей. Давайте сразу уже опросим и зафиксируем их мнение.

– Протестую! – завопил Дементьев. – Дети не имели возможности общаться с отцом.

– Отец не давал им такой возможности! – встряла Маша.

Молчи, сука! – ответил из угла МУЖ.

– Замолчите все! – завопила опекунша. Потом посмотрела на меня, видимо, прикидывая, можно ли от меня отвязаться. Решила, что нет. Нельзя. И правильно, между прочим, решила. – Ведите детей.

– Зайницкая, давай! – крикнула я в коридор Дашке, которая развлекала там детей. Через пять минут она уговорила детей взять ноги в руги и войти в кабинет. За эти пять минут я передала опекунше заявления свидетелей – соседей, знакомых, родственников о моральном облике МУЖА. Заявление Родриго Оливейра о желании растить детей как своих собственный и о намерениях их усыновить. Характеристика на Машу с работы (самая лестная). Справка с ее работы о зарплате. Справка о доходах Оливейры. Опекунша падала под тяжестью работы, но я не могла ей ничем помочь. Вошли дети. Началась суета. С них сняли пальтишки, варежки, шапки, потом утерли носы, перемазанные в кетчупе.

– Я хочу к маме, – вырывался из цепких Дашкиных рук Саша.

– И я, – пищала маленькая Дашкина тезка. Наконец хорошенькие, аккуратно и богато одетые детки расселись по Машиным коленям и затихли. Опекунша настороженно осматривала их. По ее взгляду можно было прочесть, что хоть у нее и такая социально важная должность, но своих детей она не имеет и к чужим относится примерно как к бомбам с часовым механизмом, которые уже заведены и неизвестно когда рванут.

– Здравствуйте, детки, – дебильным тоненьким голоском выдала она. – Как вас зовут?

– Дашенька и Сашенька, – проговорила за них я, так как они подумали и тете отвечать не стали. Маша что-то там им за это выговорила на ухо, отчего Саша надулся, а Даша все-таки выдавила из себя что-то типа «здраститетя».

– Ага. Скажите, вам нравится жить с мамой и дядей Родриго? – продолжила сюсюкать она. – Ну, не стесняйтесь.

– Не давите на детей, – встрял Дементьев. Мальчик Саша странно на него посмотрел и сказал.

– Родриго – классный. А что?

– Ничего, малыш, – сюсюкнула опекунша.

– Я не малыш, – оскорбился мальчик. Я умилилась, подумав, что и мой мини-рыцарь когда-нибудь так будет обижаться и отвечать.

– Ну конечно. А скажи, ты бы хотел жить с папой? – продолжила допрос она.

– С кем? – спросил Саша презрительно.

– Ну вот с ним, – кивнула в сторону оппонентов дама. Среди детей произошла заминка. Они о чем-то начали между собой перешептываться, осматривая кандидата. Маша прислушивалась, но тоже не смогла ничего понять. Я замерла. Мне нужно было категорическое несогласие детей. Лучше даже со слезами. Дети же что-то оживленно обсуждали.

– А это обязательно? – переспросила маленькая Даша.

– Ну, нет.

– А нас не отнимут у мамы? – уточнил Саша.

– Нет, конечно, – заверила его опекунша.

– Ну, тогда можно и пожить, – важно сообщил он. Я упала. С ума сойти. Нормальные дети цеплялись бы за маму и орали «Нет». Что ж это делается. Вот уже и МУЖ заулыбался. А Дементьев даже как-то подобрался весь и похорошел.

– Ну, подойдите к папе, – милостиво разрешила опекунша. – Вы же столько не виделись.

– Сейчас? – переспросил мальчик и зарделся. Я поняла, что тоска по отцу снедала его маленькую душу, поэтому он и не стал от него отрекаться. Все-таки он маленький ребенок, который хочет быть любимым нормальным родным отцом. «Господи, неужели я все проиграю? Вот уже Саша с Дашей встали и пошли. Кошмар! Стоп, они подошли не туда», вдруг дернулась я. Детки уверенно обступили мужчину моей мечты, по-видимому, приняв его за отца.

– Пап, а почему ты раньше к нам не ехал? Не мог? – неожиданно спросил Саша у Дементьева. – У тебя машина была сломана?

– Это же не…

– Заткнитесь, – прошипела я, ошалело глядя на деток, ласково смотревших в глаза совершенно постороннего адвоката. – Не травмируйте ребенка.

– Но как же так! – воскликнула она. – Как ребенок может даже не узнать отца?

– Я твой отец, пацан, – вдруг высказался МУЖ. Личико маленького Саши оцепенело, он отцепил руки от Дементьева и замер, глядя ему в глаза.

– Это не вы?

– В общем, нет, – смущенно кивнул тот.

– Не может быть. Мам, ты меня хочешь ЕМУ отдать? – вдруг залепетал он, тыча пальчиком в МУЖА. Глаза налились слезами.

– Ну что ты. Я никому тебя не отдам, – заплакала Маша и прижала оба маленьких тельца к себе. Я тоже еле сдержала слезы. Слезы радости, потому что такого идиотического развития сюжета не могла ожидать даже я. Дементьев сидел, словно был каменным изваянием, а я все-таки получила долгожданные детские слезы. Опекунша быстро приняла у меня все мои многочисленные копии, заявления, зафиксировала нежелание детей жить с отцом и их полное его незнание. И выпроводила нас, вздохнув с облегчением.

– На суд я вызываю нового мужа. Заедете за повесткой на той неделе. И официального переводчика возьмите.

– Хорошо, – ответила я и поняла, что опека будет выступать на нашей стороне и предъявлять судье двух потенциальных отцов. Одного генетического, одного – приемного. Первый – совершенно чужой детям мужик алкоголического вида, без хорошей работы, без большой любви к детям в заплывших глазах. Второй – иностранный бизнесмен, от которого дети без ума и который оплачивает их лечение и жизнь в теплой южной стране. Исход иска практически предрешен, хотя работы впереди еще много.

– И как вам не стыдно, – раздался за моей спиной голос МУЖА.

– Вы тоже считаете, что мне должно быть стыдно? – спросила я, глядя в глаза Максиму. Мы стояли на улице около машин. Все были подавлены.

– Я – нет, – честно сказал он. – Но детей жалко все-таки.

– Вам жаль детей? – деланно удивилась я, – Да ведь вы из тех, кто не стесняется выезжать для обгона на встречную полосу. И при необходимости будете слепить добропорядочных водителей дальним светом, требуя дороги.

– Ничего себе? А почему вы, интересно, уверены, что я такой подлец? – обиделся он. Я вдруг подумала, что это странно. Я говорю одно, а чувствую совершенно другое. Да, он ведет иск и выглядит подлецом, но это ничего не решает. Мне он нравится, а на его месте я могла бы вести себя еще и похуже.

– Вы не подлец. Но дальний свет в глаза – очень неприятная вещь.

– С вами что, такое было? – удивился Максим. Я улыбнулась и вспомнила случай, когда я ехала на дачу к Алининым родителям праздновать день рождения. Тогда у меня еще были Жигули.

– Я ехала по узкому шоссе, а навстречу плелась колонна с тракторами. Их было много и встречные водители никак не могли их обогнать. Наверное, у многих там ехала крыша. В общем, когда я проезжала эти трактора, передо мной выскочил кто-то на Мерседесе и поехал прямо на меня.

– Кошмар.

– Он приближался так, как будто меня на дороге не было вовсе. И когда расстояние стало угрожающе сокращаться, он замигал мне дальним светом. Он мне! Не я ему, а он мне! Я была в шоке. До сих пор не понимаю, чего он хотел. Наверное, просто чтобы я куда-нибудь убралась с дороги. Хоть в кювет.

– Да, интересная история, – рассмеялся Дементьев. – А причем здесь я?

– При том, что ваши претензии, выдвинутые против матери, похожи на действия того водителя. И вообще, это не ваш тогда был Мерседес? – пошутила я.

– Ну что, увидимся на досудебном разбирательстве? – грустно спросил он. На секунду мне показалось, что ему не хочется со мной расставаться. Сердце забилось и выбило кнопку «выключение эмоций» из пазов. Я запаниковала, почувствовав, что сейчас наделаю глупостей.

– Увидимся, – процедила я сквозь зубы и пинками погнала себя к Пежо.

– Лариса! – нагнал меня его крик. Я поняла, что ничего не могу с собой поделать.

– Да, Максим, – я вернулась и принялась нежно и тихо плавиться, глядя на его благородное и такое красивое в грусти лицо. Мы стояли рядом и молчали. Я подметила про себя, что он все-таки немного выше меня, хотя сначала мне казалось, что он совсем невысокий. Мне вдруг дико захотелось послать все это дело к чертям собачьим и сказать ему, что считаю его прекрасным адвокатом, которому попалось ужасное дело. Хотелось делать комплименты, знаки внимания. Ну что ж он молчит!

– Скажите, а почему вы работаете в посольстве? – спросил он. Я растаяла. Его вопрос означал признание моего профессионализма.

– Это долгая история, – не стала вдаваться в подробности я. Не хватало еще мне рассказать ему про мою неуклюжую любовь с Пашей.

– Я бы хотел как-нибудь послушать Ваши длинные истории, – выразительно произнес он, правильно расставляя акценты. Я запаниковала. В таком темпе я уже к вечеру буду с ним целоваться где-нибудь во французских кафетериях. Тут мне на помощь пришла уже выручавшая раньше фантазия о его красавице-жене и детках. Я сцепила зубы.

– В суде у нас будет повод поговорить по душам, – процедила я.

– Конечно, – насупился он и пошел к машине. Я была готова разрыдаться.

– Максим! – крикнула я. Теперь он развернулся и пошел ко мне с выражением скрытой радости.

– Да?

– Вы женаты? – ляпнула я. Мне надо было точно знать. Я ничего не смогла с собой поделать.

– Я? – удивился он. – А зачем вам?

– Ну… – потянула я. Вот вопрос. И как я объясню, зачем мне знать, женат ли адвокат противоположной стороны. – Может, я пытаюсь составить ваш психологический портрет.

– Чтобы что? – не унимался он.

– Ну естественно, чтобы использовать это в деле. Буду давить на ваши отцовские чувства!

– Так вас что именно интересует? Моя жена или мои дети? – ерничал он. После того, как он произнес таким будничным голосом слова «моя жена» и «мои дети», я поняла, что они наверняка есть. Сердце сразу забралось куда-то подальше внутрь и перестало громко стучать. Смеяться и петь расхотелось, но дышать стало легче.

– Не забивайте голову. Это не важно. Мне все равно, – вымолвила я и снова в который раз попыталась спрятаться в салоне автомобиля. И мне это уже почти удалось, когда Максим подошел ко мне. Я уже сидела на водительском кресле и заводила двигатель. Он осмотрел меня сверху вниз, затем подобрал полы своего дорогого пальто, сел на корточки, так, что его лицо поравнялось с моим и вгляделся в меня, как рентген.

– Лариса, я неженат. У меня есть дети, вернее, один взрослый сын семнадцати лет. Но я неженат. Если вам это действительно интересно.

– Очень. Просто ночей не спала, – попыталась отшутиться я.

– Я тоже, – зачем-то ответил он. – А вы? Вы женаты?

– Я не могу быть жената! – возмутилась я.

– Почему это такая красивая и способная женщина не может быть жената, – опешил он.

– Потому что я могу быть только замужем! Женщины ни на ком не женятся, – победно закончила я.

– А! – улыбнулся он. – И как? Вы замужем?

– Нет, – удовлетворила его любопытство я. – Но у меня тоже есть сын. Только поменьше. Ему еще нет и двух лет.

– А что его отец? – загрустил он.

– Это уж точно не та история, которую я буду рассказывать человеку, сидящему на корточках перед моим автомобилем, – улыбнулась я. Он отразил ее своей красивой улыбкой и встал.

– Ну, что ж. Увидимся в суде?

– Увидимся в суде, – эхом кивнула я и нажала на газ. Целый шквал чувств захлестнул меня и я жутко боялась в таком состоянии попасть в аварию. Я вспоминала каждое его слово, каждый жест, каждый взгляд и понимала, что как-то неожиданно все это стало для меня очень серьезно. И я понятия не имею, что с этим делать. Если бы, к примеру, я хотела завести с господином Дементьевым простой легкий роман, приятный обоим, то я прекрасно сориентировалась бы и спокойно пошла бы к своей цели. Я это проделывала в своей жизни не раз. Но в том-то и было все дело, что я впервые в жизни не могла понять, чего хочу от себя, от него, от мира. Перед глазами летали смутные образы, где мы с ним вместе сидим на берегу какой-то прекрасной реки, обнаженные и смущенные. Мы смотрим друг на друга и молчим, боясь спугнуть, боясь прикоснуться и разрушить что-то невидимое, что-то неотразимо прекрасное, бесценное и едва уловимое. Нет, я и вправду не знала, что мне делать с собственной крышей.