Говорят, что Бог не делает, все к лучшему. Как ни силилась я применить этот принцип в отдельно взятой ситуации, получалось у меня плохо. Как к лучшему, когда вдруг ни с того ни с сего на ровном месте развалился самый лучший роман моей жизни. Да еще так по глупому, из-за меня самой. Муки совести, помноженные на воображаемые страдания любимого были ужасны.

– И о чем только думала твоя башка? Что, не могла свои подлые мысли как-то по-другому озвучить? – набросилась на меня Дашка.

– Как? У меня и времени совсем не было! – оправдывалась я. – У меня было такое предчувствие, что еще минута, и он бы мне на палец нацепил какое-нибудь кольцо.

– И что? – не унималась она. – Не могла с колечком походить? А теперь у нас у всех будут неприятности.

– А жена? Вы ж с Марго меня сами стыдили. «Нехорошо, ай-яй-яй».

– Ну, я ничего не говорю, остановить его надо было. Но как-то по-другому. А ты его уже второй раз не по делу опускаешь.

– Я, – возмутилась я, – да все кругом говорят, что мужики страшно не любят уходить из семей. А тут его никто и не просил. Зачем он эту всю охинею понес? Ему, что, так плохо давали?

– Кошмар с тобой, да и только, – всплеснула руками Дашка. Я ее понимала, потому что и у самой внутри все сжималось от плохих предчувствий. Неделю после того разговора Шаров ходил просто совершенно мимо меня и ни на какие переговоры не шел. После того, как я попыталась с ним объясниться и услышала, что обращаюсь к нему не по уставу, что недопустимо, я поняла, что все пропало. А какой был хороший роман.

– Но ведь ты ж сама говорила, что не метишь в законные его супруги. Чего ж теперь убиваться? – резонно заметила далекая от наших профессиональных проблем Марго. Я задумалась. Если честно, то роман с Димой был и остался для меня прекрасной и очень удобной сказкой. Мне было жаль, что все кончилось вот так резко и болезненно. Я боялась того, что он может со мной сделать. Но сам факт того, что роман окончен, нисколько не травмировал меня. Наоборот, я испытала некоторое облегчение оттого, что мне не придется снова влезать в непонятно какие семейные отношения с мужчиной, который, в принципе, не занимает в моем сердце подавляющего места. С начальником смены в посольстве, с его мечтами о даче и грядках, с алиментами и, вероятно, с попреками в будущем за поруганные отношения с детьми. Это уж точно не то, о чем я могла бы мечтать. И пусть я казалась всем вокруг (да и себе самой, если на то пошло) жуткой стервой, я все-таки вспомнила, кто я и что и порадовалась, что оказалась внезапно свободна. Для чего?

– Лара, тебя поставили в ночь, – с искренним огорчением констатировала факт Дарья. В новом расписании я числилась на каком-то задрипанном посту на периметре, да еще и в ночную смену.

– Хорошо хоть не на дальних воротах, – содрогнулась от воспоминаний я.

– То ли еще будет, – охнула подруга. – Если уж Шаров решит быть плохим, то не сомневайся, это у него отлично получится.

Зайницкая не обманула. В мои новые постовые обязанности входило курсировать по ночному проспекту около посольства с целью выявления потенциальной угрозы. И Шаров лично сам, а также с помощью лояльных ему и весьма довольных своей ролью проверяющих, весь следующий месяц показывал мне, где раки зимуют. Оказалось, что за время нашей искрометной любви я совершенно забыла, что при работе в оцеплении нельзя…

• держать руки в карманах,

• иметь неопрятный вид,

• носить неуставные водолазки,

• опираться на стену,

• стоять на месте больше трех минут,

• разговаривать по рации на неуставные темы,

• ходить в туалет не во время перерыва,

• слушать плеер,

• дремать, прикрывать глаза или еще каким-то способом терять бдительность

и многое другое, за что меня немедленно принимались ругать по всей строгости военного времени. Я вытягивалась по стойке смирно по десять раз за смену. У меня ехала крыша. Часто мне казалось, что я не выдержу больше.

– Любишь кататься, люби и саночки возить, – поучающим тоном выдала мне как-то в раздевалке Марина. Я взбесилась.

– Это ты о чем, радость моя?

– О том. Надо было понимать, кто есть Шаров.

– И кто? – сузила в тонкую нитку глаза я.

– А то. Таких как он нельзя бросать. Только он сам должен бросать. Тогда все будет нормально.

– А ты откуда знаешь? – заинтересовалась я.

– А оттуда, – многозначительно кивнула в сторону да боли мне знакомой подсобки она.

– У вас что, с ним тоже был роман? – въехала я.

– И еще какой! А ты думаешь, почему я до сих пор на металлоискателе сижу.

– Как интересно. А я-то подумала, что это у нас с ним была любовь.

– Любо-овь? – присвиснула и засмеялась Мариша. – Да у него такая любовь с каждой новенькой. Не знаю, чего он с тобой так долго крутил. Обычно на все про все у него месяц уходит.

– И много у него было таких романов, – начала прозревать я.

– Миллион! – не без удовольствия открыла мне «военную тайну» она. – У него же право первой ночи. Он и выбирает на работу к нам барышень по своему вкусу.

– Нормально, – охнула я и побежала к Дарье расспрашивать ее. Она долго тупила очи полу и молчала. Но поскольку партизанка из нее была никакая, то ломалась она не долго.

– Ну да. Он парень любвеобильный. Но с тобой у него другое было. Такого еще никогда не было, – оправдывалась она.

– Ты говорила, что он хороший человек! – стреляла я в нее обвинениями.

– А что, нет?

– А то, что он сейчас со мной делает, по-твоему, хорошо? – полюбопытствовала я. – Скоро зима! Если я в таком режиме по периметру зимой похожу, у меня никогда больше детей не будет!

– Ну, может, он сменит гнев на милость, – предположила Дарья. Однако через несколько дней сердобольные сослуживцы полностью просветили меня относительно Димы Шарова. Интересно, что им мешало это сделать раньше, когда я мучилась угрызениями совести на тему того, как несправедливо не дала ему на вечеринке. Оказалось, что за всю историю службы нашлась только одна решительная барышня, которая возымела наглость не только отказать Шарову, но и накатать на него телегу гуманному импортному руководству. Воспоследовало короткое служебное расследование, естественно, не давшее никаких результатов. После этого девушка подверглась таким репрессиям со стороны Шарова, что ей не оставалось ничего другого, как либо уволиться, либо сделать все, что он хочет. И он захотел! Видимо, Дима Шаров в исключительных случаях умел проявить изощренную фантазию, так как он заставил непокорную барышню делать ему минет под его рабочим столом. Прямо в его кабинете, в то время, как в круглое окошко заглядывали и задавали глупые вопросы типа «как пройти в библиотеку» всякие там посетители. Эротично? Куда там. Об этой истории с подачи Шарова и его коллег начальников стало известно всем и девушку совершенно опустили. В конце концов она все равно уволилась, ибо предложения сексуального характера стали сыпаться на нее как снежный буран.

– Неужели это ждет и меня? – ужаснулась я, представляя себя в соответствующей позе под Шаровским столом. Даже в мысленной форме это было крайне неприятно.

– Ну зачем ты так. – Утешала меня Дарья, а пока мест Шаров пытался (и небезуспешно) поймать меня на несоответствии служебным инструкциям. Рутина всего этого бреда затягивала меня, на каждую смену я шла как на голгофу и втайне от мамы с папой стала выпивать после смены. Причем самое обидное во всем этом было то, что как бы я ни старалась, к концу октября в моем личном деле уже значилось два строгих выговора с занесением. Дамоклов меч вознесся надо мною, и я уже потирала шею в ожидании удара. Если бы не мой сынок, чудо мое неземное, я бы честно признала свое поражение и уволилась в три счета, чего, собственно, и добивался Шаров. Но любовь к детям требует материальной подпитки и материнский инстинкт раз за разом гнал меня на работу и я вытягивалась не хуже солдат в почетном карауле.

– Лапина, почему не по уставу стоим? – выбил меня из очередных грустных размышлений голос. На меня смотрел сквозь дуло очков Николай Павловский, коллега Шарова. Я судорожно попыталась понять, в чем дело. Вроде стою, как положено. Ничего не нарушаю.

– Никак нет, – на всякий случай ответила я.

– А почему в небо пялимся?

– Просматриваю воздушные слои на предмет воздушной угрозы со стороны потенциального врага, – оттарабанила я и уставилась на него. Недаром я в этом концлагере не первый день. На такой мелкий понт меня не возьмешь!

– Понятно, – процедил он, еле сдерживая улыбку. – И как, что насмотрела?

– НЛО не наблюдается. Только голуби не по уставу гадят на стены вверенного мне участка. Прикажете доложить и применить меры?

– Умная ты больно! – недовольно пробурчал он. – Не боишься?

– Никак нет. Семи смертям не бывать, а от одного увольнения никто не застрахован.

– И говорливая, – уточнил он.

– Это у нас, у адвокатов профессиональное, – огорошила его я. Он минуту стоял, разглядывая меня, словно бы я была диковинной птицей и он присматривался, хорошее ли из меня получится чучело. Потом развернулся и пошел к себе на территорию. Потом замер и вернулся.

– Если ты адвокат, то чего ты тут делаешь?

– Пережидаю трендец, – честно ответила я. Он расхохотался, видимо не в силах игнорировать мой оптимизм приговоренного к расстрелу.

– Слушай, Лапина, а ты в загранпаспортах чего-нибудь понимаешь?

– В каком смысле, – осторожно поинтересовалась я.

– У меня с ним проблема жуткая. Не могу получить.

– А в чем проблема?

– Говорят, что я не прохожу проверку ФСБ. А сегодня вообще намекнули, что у меня проблемы со спецслужбами. – Я задумалась. В принципе, в пору моей юридической деятельности ко мне народ со всяким приходил. И законодательство паспортно-визовой службы я более-менее знала. Раньше. А теперь в моей башке была такая пустота, что мне аж страшно стало. На минуту мне захотелось послать Павловского в действующую юридическую консультацию, но тогда шанс наладить отношения хоть с одним начальником смены был бы безвозвратно упущен.

– Мне нужно немного времени, чтобы дать вам консультацию. В принципе, я вела подобные дела. Но мне нужно многое перепроверить. За эти полтора года и законодательство могли изменить.

– Вела дела? – с уважением протянул Николай. Через час меня на ненавистном посту заменил сменщик, а я была препровождена в координаторскую, где имелся компьютер с Интернетом.

– Приступай, Лапина, – перекрестил меня Павловский и я приступила. Ах, какое это странное чувство, через столько времени снова копаться в правовых базах, ломать голову, стыкуя факты и статьи законов. Снова откапывать статьи старых судебных решений и примерять их к имеющемуся в твоих руках делу.

– Послушайте, Павловский, мне нужны еще факты. Вы когда документы на загранпаспорт сдали?

– Первого июля. В том-то и дело. Сколько я могу ждать?

– Чудно. А вам выдали письменный отказ в выдаче паспорта?

– Зачем? – не понял он.

– Как зачем? – сделала вид, что впервые встречаю человека без письменного отказа ОВИРа. – Законом установлен порядок, при котором вам в месячный срок после подачи документов обязаны выдать либо паспорт, либо письменный отказ с четким указанием причин.

– Каких причин? Я же не прошел проверку ФСБ, – продолжал тупить Коля.

– Причин совершенно конкретных, перечисленных законодателем. Например, уклонение от воинской службы или вот наличие судимости. Или допуск секретной информации государственной важности. Что-нибудь в этом духе. И ничего про проверку ФСБ в законе не сказано.

– Так что? Мне паспорт незаконно не выдают?

– В целом да. Потребуйте письменный отказ и посмотрите, как они вам его дадут, – порекомендовала ему я и отбыла служить на старое место. Но до самого конца смены меня никто не потревожил претензиями к тому как и на что я смотрю. Видимо, Павловский больше задумался над решением своих проблем, чем над созданием моих.

Через пару моих честных выходных дней Павловский снова подкатил ко мне на крутой козе.

– Представляешь, Лапина, мне загранпаспорт так и не дали! – решил удивить он меня. Я, честно говоря, еще ни разу не видела человека, который умел правильно и обстоятельно решать проблемы с госорганами, так что не удивилась. Диалоги обычных людей, не обремененных юридическими навыками, с госчиновниками обычно проходят по схеме: дайте отказ – пошел на фиг – я на вас жаловаться буду – да хоть самому Господу Богу – креста на вас нет – пошел на фиг. Видимо, Павловский не был исключением.

– Понятно, – кивнула я и вытянулась по стойке смирно.

– Да брось ты, – отмахнулся он. – Чего делать-то? Отказ тоже не дали. Предложили мне самому съездить на Лубянку. Только я не поеду. Очень надо. Знаю, начнут вербовать.

– Зачем? – полюбопытствовала я.

– Просить меня исполнить свой гражданский долг. Бесплатно стучать про наши консульские дела. Тока мне бесплатно ни на кого стучать не хочется. А за границу на пляж хочется. Как решить дилемму?

– Не знаю, – начала набивать себе цену я.

– Как же ты не знаешь? Ты ж адвокат.

– Адвокат, – утвердительно кивнула я. – Если вы меня в таком ракурсе хотите, то пообещайте мне триста долларов и я ваш вопрос буду решать сама.

– Как это сама? – поперхнулся он.

– Именно что в качестве вашего адвоката, – пояснила я. В следующий приемный день ОВИРа я достала из тумбочки запыленное от бездеятельного лежания удостоверение адвоката и отправилась на бой местного значения. В приемной меня встретила толпа посетителей и полное отсутствие секретарей и канцелярии. Я огляделась и набросала примерный план мероприятия. Таская за собой Павловского как неживой атрибут процедуры, я влетела в кабинет начальника ОВИРа и села на тамошнее кресло.

– Жаловаться? – спокойно и рутинно поинтересовался он.

– Да нет, – пожала плечами я. – Хочется узнать, почему моему клиенту отказано в выдаче письменного отказа?

– А вы кто, собственно, ему будете.

– Я ему буду адвокат, – тихо, почти шепотом произнесла я. Давным-давно я убедилась – если хочешь, чтобы тебя внимательно слушали, говори тихо. Я протянула начальнику корку и спокойно стала ждать продолжения.

– Понятно. И зачем вам отказ? – поинтересовался он.

– Чтобы обжаловать в суде, – искренне удивляясь его вопросу, ответила я.

– В суде? Вот так сразу?

– Ну не сразу. Досудебное проведу в вышестоящей организации. У вас главное управление на Ордынке, кажется? Ну, я еще уточню. Хотя вы ж и сами понимаете, что это формальность. Сдам письмо в канцелярию под входящий номер и все. Через три дня в суд.

– Понятно-понятно. Но у нас сейчас неприемный день.

– Приемный. И выдать отказ придется. А то я сегодня в суд подам на вас лично за неисполнение служебных обязанностей и препятствование реализации прав граждан. Как ваше полное имя-фамилия-отчество? И еще, пожалуйста, укажите звание и должность, а то как-то неудобно получается. Вы нас знаете, а мы вас нет, – вот тут он наконец вылупился и пошел пятнами.

– А я тут причем? Вас ФСБ не выпускает. С ними и разбирайтесь.

– Я с ними не могу. По закону я должна с вами. Давайте уж будем по закону, – ласково и тепло закончила я. И поинтересовалась, – мне свидетелей звать?

– Зачем? – растерялся глава ОВИРа.

– Ну, фиксировать ваш отказ давать мне письменный отказ? – я говорила уже почти одними губами, а Павловский сидел цвета меловой основы. Через пятнадцать минут на стол лег письменный отказ с указанием причины невыдачи. «Отсутствие подтверждения со стороны органов ФСБ» или что-то в этом роде. Я возрадовалась, ибо в законе о такой причине отказа в выдаче паспорта не было сказано ни слова. Мы с начальником смены вышли из кабинета.

– Кошмар. Мне кажется, я теперь навсегда остался без паспорта, – жалобно посмотрел он на меня. В этом вся разница. Русский человек при виде чиновника в кабинете впадает в полнейший ступор, а нас, юристов, еще на втором курсе учат, как на это нужно плевать. Ведь любой чиновник суть лицо должностное и его поведение регулируется и должно полностью совпадать с кучей должностных инструкций и вышестоящих законов. Вплоть до Конституции.

– Тебя пытаются шантажировать и лишить законного права выезда и въезда на территорию РФ, – попыталась я достучаться до воспаленного мозга Николая. Он с еще большим испугом посмотрел на меня. Я махнула рукой. – Доверься мне. Осталось совсем чуть-чуть.

– Ты думаешь, – с сомнением проводил он меня взглядом до входа в метро. Я поехала домой и выбросила его из головы. Утром я доехала до Главного Управления паспортно-визовой службы и сдала в канцелярию ругательное письмо с требованием решить проблему в трехдневный срок. В противном случае я грозилась пойти в суд. На третий день Павловский позвонил мне домой, так как был выходной. Он долго что-то причитал в трубку и обвинял меня в чем-то несусветном.

– Я ничего не понимаю. Говори членораздельно. Что случилось?

– Мне звонили из ОВИРа. Они кричали, что я ввязываюсь не в свое дело. Что мне не потянуть!

– А ты что?

– А что я должен был говорить? – заорал он. Я спокойно объяснила.

– Ты должен был давать всем желающим телефон твоего адвоката. А в первую очередь интересоваться у каждого его именем, фамилией, должностью и теми же данными его непосредственного руководителя.

– А-а-а, – протянул он и повесил трубку. Еще через сутки мы встретились на работе. Он был гораздо бодрее и светился энтузиазмом.

– Представляешь, мне кто-то там позвонил и начал грозить.

– Чем?

– Ну, тем, что навечно я увязну в судебном процессе.

– Ну, это понятно, – кивнула я. – Нормальная реакция.

– А я ему: вы кто будете? Он замялся и говорит. Я сотрудник ОВИРа. Я опять: фамилия? Должность?

– А он? – улыбнулась я.

– Трубку бросил. И больше никто не звонил.

– Чудненько! – ответила я и отпросилась у него на пару-тройку часов в суд. Отстояв небольшую очередь, я втолковала с третьего раза судье, чего я от нее хочу. Видимо, такой иск она принимала впервые. Суть иска звучала так. Прошу обязать ОВИР выдать мне заграничный паспорт установленного образца в трехдневный срок либо выдать письменный отказ с указанием причины, соответствующей действующему законодательству.

– Некислая формулировка, – восхитился Павловский. Я не поленилась и отвезла копию искового заявления в ОВИР. И через сутки Николай взахлеб рассказывал всему посольству о моих ратных подвигах и демонстрировал всем желающим новенький загранпаспорт.

– Представляете, они мне в девять часов вечера позвонили и попросили зайти с утра за паспортом. И отозвать заявление.

– И что, прямо так выдали?

– Еще и с извинениями, – улыбался счастливый Коля и обдумывал, куда бы ему полететь погреться. Я получила с него обещанные триста баксов и про себя взмолилась, чтоб меня перестали теперь дрючить по каждому маломальскому поводу. Примерно так все и произошло. То есть Шаров, конечно, по-прежнему меня ловил и постоянно доставал. Но выговоров мне больше не поступало, даже устных. И меня опять вернули к Зайницкой. Однако вся эта история имела и еще один побочный эффект. Я вдруг вспомнила, что не для того я столько в жизни училась и не за тем, в конце концов, любила Аганесова, чтобы теперь стоять на часах, как кремлевская куранта. Мне дико захотелось практики. Хоть какой-нибудь. Любой. Малюсенькой. И когда ко мне, прославившейся теперь на все посольство, начали тянуться люди, я консультировала всех бесплатно и с воодушевлением серфингиста, поймавшего самую свою любимую волну.

– Как стребовать алименты?

– Как доказать, что ты не виноват в аварии?

– Куда обращаться с жалобой на соседей?

– Как зарегистрировать перепланировку? – На все я отвечала, тратя кучу своего и рабочего времени. С некоторых я даже брала деньги. Когда сами предлагали. Потому что сейчас мне было главное – восстановить квалификацию. Первым делом самолеты, а бабки потом.

– Ты знаешь, Лариса, я ведь почти тебя уволил, – подошел как-то поделиться со мной наболевшим Шаров. Дело шло к новому году, и он, видимо, сожалел, что не смог порадовать себя таким подарком.

– Какая досада. Что ж такое помешало? – саркастически опечалилась я.

– А то ты не знаешь? Кто ж даст уволить халявного адвоката. Ты ж теперь звезда! – сплюнул он.

– Я всегда была звезда. И ты знаешь об этом, – отрезала я.

– Ну конечно. А я был всегда дерьмом из-под ногтей.

– Я не стала бы спать с дерьмом. Мне было хорошо с тобой. И мне жаль, что мы не можем изредка попить чайку в буфете и повспоминать наш чудесный отпуск. – Я заметила, что его лицо окончательно перекосилось.

– Я тебя все равно уберу отсюда. Пусть не сейчас. Страсти улягутся. Так что имей в виду…

– Как страшно! – заохала я. – Ты что, считаешь себя Богом? Или ты думаешь, что свет клином сошелся на этой работе? Кстати, у тебя же новый роман. Очень приятная девушка. Что тебе не живется счастливо? Уж пора бы меня выбросить из головы!

– Лучше я тебя выброшу из посольства.

– Только после вас, – мы проходили сквозь вертушку и я пропустила его вперед. Двусмысленность этой сцены окончательно взбесила голубка и он рванул вглубь здания, не оборачиваясь. А я принялась молить милосердного Боженьку о настоящем деле. О чем-то интересном, на чем бы можно было снова въехать в наш адвокатский рай. О какой-нибудь большой проблеме у человека с деньгами. И мои мольбы были услышаны. Да еще так исчерпывающе, потому что с более интересной проблемой я еще не встречалась.

Началось все гораздо раньше. Давным-давно одна прекрасная девушка полбила прекрасного юношу. Девушка не была принцессой, как это принято в сказках. Но красота действительно у нее была, могу подтвердить это лично, так как у нас в посольстве на эту девушку засматривались абсолютно все. Работай она у нас в охране, ей пришлось бы в приказном порядке полюбить весь наш офицерский состав, но поскольку она печатала визы в консульском отделе, эта учесть ее миновала. В консульском отделе соблюдались чистота нравов и права человека. Обо мне она узнала из рассказов моих клиентов – сотрудников самых разнообразных сфер трудовой посольской деятельности. Короче, я даже не знаю толком, кто ей про меня наболтал, однако однажды она набрала мой номер своей царственной ручкой и попросила о встрече после работы. Я согласилась и услышала ее печальную историю. Итак, в свое время она полюбила и вступила в официальный брак с прекрасным принцем, который заделал ей двух детей. Все у них было в меру прекрасно. Юноша придерживался традиционных взглядов на семью и считал, что место женщины на кухне. Сам же подвизался мелкооптовой торговлей. Отдавая жене зарплату, он справедливо считал, что имеет право на самое лучшее.

– Почему ты в халате? – интересовался он. – Чтоб я больше тебя такой не видел.

– Хорошо, дорогой, – отвечала девушка и варила борщ в платье и туфлях на высоком каблуке.

– Ты сварила плохой борщ. Впредь покупай мясо другого сорта. Это не нежное. – Упрекал ее он.

– Конечно, милый, – отвечала она и неслась на рынок, везя перед собой коляску с двумя орущими детками, полутора и трех лет. Через некоторое время муж распоясался до того, что начал гулять на сторону, а ей в ответ на ее претензии ставить синяки. Нечасто. Для острастки. Однако этого было достаточно, чтобы девушка собрала ноги в руки, устроилась через знакомых на работу в посольство и свинтила от прекрасного юноши, который к тому времени обрюзг, приобрел пивной живот и отек лица третьей степени. Муж подобному повороту не обрадовался, долго не давал ей развода, клялся в вечной любви и верности, но потом все образумилось и они все-таки расстались, поделив скромное имущество поровну. Ему имущество, ей детей. После чего и он, и она думать друг про друга забыли. С тех пор прошло пять лет. Девушка успокоилась, поняла многое про свою прошлую жизнь, осмотрелась по сторонам и нашла себе нового принца. Испанец по национальности, бизнесмен на красивой машине, он мелькнул на одном из наших посольских приемов. Девушка долго его вымачивала и мариновала, используя все доступные тридцатилетней красивой женщине средства, и наконец довела до кондиции. Он ее полюбил. Она его тоже, так как был он красив, в меру молод и сверх меры обеспечен. Как не полюбить такое чудо, тем более что и к деткам шести и восьми лет он отнесся весьма ответственно. Девушка в спешном порядке подучила испанский и засобиралась в теплые края на ПМЖ. Долго ли – коротко ли, а только пришел момент и понадобилось согласие мужа на вывоз детей за границу. Не ожидая подвоха, девушка позвонила бывшему мужу и обо всем договорилась с ним. По крайней мере, ей так показалось. Однако за неделю до нашего с ней разговора нарисовался ужасный и злой адвокат ее бывшего мужа и вынес ей запрет на вывоз детей за границу. После долгих препирательств, которые отражались от адвоката, как от зеркальной стены, стало ясно, что бывший супруг решил поправить за счет испанского мужа свое материальное положение. И не поскупился, все просчитал и нанял хорошего адвоката. Теперь за спокойный отъезд к счастливой иностранной жизни он требует не много ни мало тридцать тысяч долларов. В этом месте девушка залилась горючими слезами. Я бросилась ее успокаивать, а у самой внутри все клокотало. Вот он – мой шанс. Надо постараться и вытрясти из него максимум. Я смотрела на девушку почти с любовью. И за ее деньги я была абсолютно готова сделать ее проблемы своими.