Я никогда не забуду мой первый рабочий день. Наверное, он действительно кое-что значил. Это было что-то новое, пусть даже не масштабное, значительное. Но я нашла себе место сама, без папиной помощи, без папиного согласия. Я сделала что-то не потому, что мне так сказали, а потому что сама приняла решение. Это было волнующе, это было страшновато, это было ново. И в то утро, открыв глаза, я впервые за долгое время испытала то, что можно описать словами «радостно трепетала в ожидании». В ожидании чего? Чуда, конечно. Я вскочила ни свет ни заря, в шесть утра (что для меня вообще-то практически невозможно), и побежала принимать душ, пока Нинка не оккупировала его на веки вечные, как это и происходило по утрам. Я стояла под горячими струями и терлась тщательно и долго, пока не начался стук и проклятия в мой адрес. Я вышла такой румяной и свежей, окутанной ароматом зубной пасты, которой я чистила зубы минут десять, наверное, что папа, глядя на мое перевозбужденное переменами лицо, заподозрил неладное и нахмурился.

– Так не на работу, так на свидания ходят, – буркнул он.

– После двух лет замужества и почти года этого «постмодерна», – я обвела рукой помещение и кивнула на сонную Нинку, впихивающую Веньку в штаны, – любой выход в люди для меня почти свидание.

– Тоже мне – в люди, – фыркнул папа. – Крутиться между машин, мужиков. Сидела бы у нас в регистратуре, печатала двумя пальцами…

– Мечты-мечты, – хмыкнула я, ясно давая понять, что о регистратуре и тихой сонной жизни и говорить нечего.

– Имей в виду, все это только на твой страх и риск, – пригрозил он. – Обидят тебя там – я даже и слова тебе не скажу. Сама лезешь. Там же мужской мир, мужские игры.

– Давно я что-то ни во что не играла, – пожала плечами я, пробегая мимо папы то с помадой, то с расческой в руке. – Постой, я вообще никогда ни во что не играла. Всю жизнь в тихой гавани.

– Протестуешь? – вздохнул он. – Ну-ну, протестуй. Знай, за свободу приходится расплачиваться. Это тебя Москва испортила.

– Это я сама испортилась, – уверила его я и чмокнула в щеку. – Как баклажан, который долго хранили ну в совершенно неподходящих условиях.

– Баклажан, – хмыкнул он, а мама выплыла из кухни в своем любимом клубничном халате, в который можно было завернуть три мамы, и обеспокоенно посмотрела на меня.

– Ты чего накрасилась?

– Господи, мама, вы с ума посходили? Что мне, и краситься нельзя уже? – всплеснула руками я.

– Да при чем тут нельзя? Ты пока завтракать будешь – измажешь все, перекрашивать придется. Как дите, честное слово. Иди, салфетку дам.

– Мам, я не буду завтракать, – тихонько сказала я, отползая бочком к прихожей. Надо было уже и Софию одевать, так что я изобразила занятой вид и отвернулась к вешалке.

– Как это не будешь? – с полоборота завелась мама. – Тебе работать целый день, еще неизвестно, как ты там сможешь покушать. Что за ерунда. Даже и слушать ничего не хочу.

– Соня, иди сюда. Вот молодец, суй ногу в сандалию, – ничего не отвечая, продолжала я. Вдруг удастся убежать?

– Ты что, серьезно? Ты что, хочешь испортить себе желудок? Нельзя голодать, у тебя же там будет стресс. Ну-ка, быстро, давай хоть кашку съешь. Хочешь калекой остаться?

– Я хочу бомбой не остаться, – буркнула я, вскочила посреди маленькой, замусоленной годами прихожей и осторожненько, из-за Сонечки посмотрела на маму. Мама была красная от возмущения и смотрела на меня с укором. Просто Родина-мать зовет… завтракать. С таким же примерно лицом.

– Какая ты бомба, тю! У тебя такая конституция. Что ты придумываешь? – Мама металась, боясь уйти из прихожей, открыв мне дорогу к отступлению. На кухне что-то явно подгорало, чем я и воспользовалась.

– Конституция у меня, как и у всех, Российской Федерации. И она мне, кстати, дает право не есть, если я не хочу. А у вас, по-моему, молоко убежало, – хихикнула я, увернувшись от дальнейшего разговора.

На улице, залитой сентябрьским солнцем, я рассмеялась и чмокнула Соню в носик. Ребенок чихнул и улыбнулся. Доверчивая деточка была отведена в садик, который пока что, по первости, она воспринимала как некое персональное, принадлежащее лично ей место для игр, со встроенной функцией кормежки и бонусными детьми, в которых тоже можно играть. А я отправилась на свою работу. Все то время, что я ждала, пока меня оформят, и забирала трудовую книжку из клиники, я учила разнообразную, большей частью непонятную и сложную информацию об автомобильных фишках. И вот теперь, через пару недель, я почувствовала себя чуть ли не экспертом автомобильной промышленности.

Что нужно, чтобы девушка, абсолютно непроходимая тупица в вопросах любой техники, исключая разве что бытовую, вдруг заделалась профессиональным консультантом? Шаг первый: учим веселые картинки. Нужно непременно запомнить, что недописанная буковка «М» на автомобиле обозначает не «Мерседес», а «Мазду». «Мерседес» – это чуть-чуть недорисованный знак «пацифик». Возможно, «Мерседес» против оружия. В любом случае мы его запомнили. Идем дальше. Все картинки делятся на три группы. Первые – хорошие, на которых прямо и без лишнего выпендрежа написана марка машины: «BMW», «SAAB» (так и надо читать «сааб»), «VOLVO» и т. д. Есть честные первые буквы в кружочках. «Хонда», «Лексус», «Киа», «Хёндай» (весьма похож на «Хонду», только кривоватенький). И самые подлые, разные квадратики и малопонятные палочки-кружочки, всякие там «Опели», «Рено», «Мицубиши», да мало ли! В общем, делай как я, проси подругу скачать из Интернета табличку с этими значками и учи, как АБВГД или «Отче наш». Как сказала Люська, если ты не сможешь по одному взгляду на машину назвать ее марку и модель, никто с тобой даже разговаривать не будет.

– А можно, я выучу только «Форд»? – попыталась схитрить я, но Людмила насупилась.

– Рановато ленишься. А если тебя спросят: у «Форда» ходовая лучше, чем у «Мазды», что ответишь? Кто такая «Мазда»?

– Ладно. А что, много ли на свете моделей? – спросила наивная Маша, отчего получила пальцем по лбу, скептический взгляд и напоминание про пачку журналов.

– Читай больше.

– Но там нечего читать! – попыталась воспротивиться я, но Людмилка притащила один из моей скучающей стопки и начала тыкать пальчиком.

– Вот, смотри, лосиный тест.

– Что это?

– А это тест на то, что останется от лося, если по нему проехаться разными машинами.

– О господи, – ужаснулась я.

А Люська как ни в чем не бывало продолжала:

– Вот, видишь, у «Форда» неплохие результаты. Так что можешь сказать клиентам, что твои машины лосеустойчивей, скажем… – Люська наскоро пробежалась по статейке, – чем «Пежо».

– «Пежо», «Пежо»… со львом дебильным? Да? – обрадовалась я. Ученье – свет, а неученье – сами знаете что. Низкая зарплата, никаких чаевых.

– Да. Только вот так при клиентах не делай, – хмыкнула она. – Сразу ясно, что ты «Пежо» никогда в жизни в глаза не видела.

– Так а я и не видела, – пожала плечами я.

– А надо делать вид, что ты не только видела, но и даже имеешь собственное авторитетное мнение. Так, вот, читай про краш-тесты.

– Про что? – не поняла я.

– Краш-тесты. Мужики бьют машины об стены, чтобы посмотреть, кто там выживет и в каком виде. Может, без рук, без ног. Тогда эта модель получает низкий балл.

– Интересно, а как человеку потом? Его там разбили, чтобы поставить низкий балл? А потом хоть лечат? – ужаснулась я. – А сколько лосей убили в лосином тесте? И вообще, где они берут лосей и куда смотрит Гринпис?

– Ты дебилка! – восхитилась она. – Ты мне поверила! Ха-ха!

– А что? – растерялась я, но Люська хохотала как ненормальная. Я даже обиделась, но потом сквозь смех она объяснила, что лосиный тест – это тест на маневренность, сможет ли машина объехать внезапно возникшую преграду на пути. А в краш-тесте за рулем сидит робот. В общем, при испытаниях ни одного кролика не пострадало.

– Злая ты, – пожаловалась я, но Люська только головой покачала.

– На практике все будет еще хуже, – пообещала она. Наверное, она ясновидящая. А может, она что-то знала, хотя вряд ли, потому что я уверена, что она бы меня как-то предупредила. Но она только еще раз ткнула пальцем в журналы и пожелала хорошего дня.

Таким образом, в тот день, когда я шла на свое рабочее место в первый раз, моя голова была полна разнообразной, мало связанной между собой, обрывочной информации об автомобилях. И страстного желания их продавать. С таким вот счастливым, многообещающим круглым лицом, лоснящимся от радости нести автомобили в массы, я и открыла двери гостеприимного салона.

– Что-нибудь желаете посмотреть? Чем-то помочь? – моментально набросился на меня стройный, даже гибкий вьюноша с горящим взором. Я отметила то, как он это сделал, чтобы впоследствии повторить. И улыбнулась.

– Спасибо, я ваша новая сотрудница. Я буду с вами работать, – сообщила я.

Парень тут же потерял ко мне всякий интерес. Улыбка из преданной перетекла в равнодушную, а после и вовсе сползла. Парень явно еле сдержался, чтобы не зевнуть, и отошел куда-то за машины. Но скучать мне не пришлось, на его месте вдруг образовался другой мужчина. Довольно красивый, если не считать злого острого взгляда, который меня напугал. Породистый, высокий, широкоплечий мужик, чуть седоватый, хмурый, лет около сорока, злобно смотрел на меня, как волк на зайца, и, кажется, готовился слопать.

– Да что вы? Значится так, это вы наш новый продавец-консультант? – развел руками он с преувеличенно радостным оскалом.

– Я, – глупо улыбаясь, кивнула я. Хотя уже из оскала было ясно, как «сильно» мне тут рады.

– Феерабль! – взмахнул руками он. Слово это, вообще не отмеченное ни в каких бы то ни было словарях, из его уст выскользнуло как ругательное. Почти как матерное, честное слово. Потом он вздохнул горестно и продолжил: – И кому это в голову пришла светлая мысль, что вы можете продавать машины?

– Ну… э… – затруднилась с ответом я.

– Спорим, что вы никогда не продавали машин, – глядя мне в глаза, без тени улыбки заявил он. Добродушие так и сыпалось из него, да все высыпалось. Ни капли не осталось. – Нет, я ошибся, вы вообще никогда не продавали ничего. Верно?

– Но я быстро учусь, – попыталась что-то сказать я, но как-то получилось, что я сразу же принялась оправдываться и краснеть. А он стоял и молча наслаждался. А ведь я даже не знала, кто он.

– Значит, думаете, что тут школа? Первый раз в первый класс?

– Извините, а вы, собственно, кто?

– Я-то? – осклабился он. – Хороший вопрос! Феерабль, что тут сказать. Кто я!

Оказалось, что передо мной не кто иной, как новый начальник мой – Федор Иванович – творческая натура яркой внешности, крепкой уверенности в себе, характер взрывной, нервный, и к тому же женщин не любит вообще, а женщин на борту своего корабля терпеть не может. Разве что кассиршу. А тут, понимаешь, такое. И он выказывал мне истинно мужское гостеприимство.

– Федор Иванович, я вам обещаю, что буду очень стараться, – мямлила я под его пристальным взглядом. Его темные глаза сверлили меня, в них не читалось ни доброты, ни радушия. Зло во плоти. Повезло мне.

– А знаете, дорогуша, почему я не спрашиваю, ни как вас зовут, ни что вы кончали (тут он поставил какой-то особенный акцент, отчего стало еще неприятнее), ни на какую зарплату рассчитываете?

– Почему? – послушно переспросила я.

– Потому что уверен, что вы исчезнете отсюда раньше, чем я успею ваше имя запомнить. С вами, с такими вот романтичными особами, не отличающими «металлик» от «неметаллика», все равно ни одной тачки не продашь. Так что мне даже не интересно, кто вы. Испытательный срок – один месяц. Уверен, вы не продадите ничего.

– И что? – нахмурилась я. Пройдя через такие муки, пережив папины стенания и мамины уговоры поесть, я собиралась достичь тут небывалых карьерных высот.

– А то, что если вы облажаетесь и не выполните план, мне придется (тут он хмыкнул) – да, именно придется вас уволить. И взять на это место нормального парня, чтобы тот мог кормить семью. А вы вернетесь домой и будете дальше вышивать крестиком. Так, может, не стоит затягивать? Зачем вам это? Увольтесь сами, сейчас, и мы сэкономим друг другу время и нервы.

– Это что такое сейчас было? – вдруг разозлилась я. – Ваш фирменный краш-тест? Нет, это больше похоже на лосиный. Смо€трите, что останется от лося, если его переехать на грузовике?

– Что? – озадаченно посмотрел он.

– А то, что я планирую здесь работать, и работать хорошо. У меня, кстати, тоже есть кого кормить. И если надо будет сработаться с вами, значит, сработаемся. Меня, кстати, зовут Мария. Для вас то есть Мария Аслановна. А теперь, Федор Иванович, может быть, вы мне поможете понять, что именно я должна делать?

– Н-да? – переспросил он, задумчиво разглядывая мое возмущенное лицо. – Вот так, значит. Думаете побарахтаться?

– После такого приема, конечно, хочется бежать со всех ног и кричать «караул». Вы хотели меня напугать, и вам это удалось, – искренне пояснила я. – Но мне правда нужна эта работа. Так что уверяю вас, я сделаю все, чтобы остаться.

– Звучит угрожающе, – весело и как-то даже почти по-доброму ухмыльнулся он. – Но, как говорится, охота пуще неволи. Значит, так. Это наш торговый зал. Это – его двери. Отсюда приходят люди, которые хотят чего-то, мы никогда не знаем чего. Может быть, они хотят звезду с неба. Может быть, просто пришли погреться, пока на улице мороз. Или посохнуть, пока не кончится дождь. Ваша задача – сделать так, чтобы они больше всего на свете захотели купить «Форд».

– Понятно, – кивнула я, сосредоточенно семеня вслед за ним по салону.

– Серьезно? Вы думаете, что вам все понятно? – ехидствовал он. – Ну что ж, тогда вас ждут все лавры.

– А что делать, если кто-то захочет машину купить?

– Вы думаете, дойдет и до этого? – ахнул он с паскудным выражением на лице. – Если что-то в этом духе случится – смело бегите ко мне, и я помогу вам.

Надо ли говорить, что после такого теплого приема больше всего на свете мне захотелось забиться в какой-нибудь дальний угол салона, лучше в какой-то автомобиль, и проплакать там весь день. Ну почему это всегда происходит со мной? Почему всегда на моем пути возникают вот эти люди, которые считают своим долгом обязательно втоптать меня в грязь? Почему мне не может хоть немного повезти?

– Чего сидим, кого ждем? – ехидно спросил Федор Иванович, увидев, что я норовлю забиться за стойку запчастей. – К клиентам, бегом марш.

– Иду! – чуть не плача, кивнула я. Но он был рад от меня избавиться и не обращал на мои метания ни малейшего внимания. Кроме того, в углу салона стоял автомат с чипсами и шоколадками, а я не ела с самого утра, потому что решила, дура, голодать, и теперь испытывала непреодолимое желание сожрать все, что движется, и даже то, что стоит и не шевелится. Особенно содержимое автомата. Я мучительно жалела себя, мне хотелось плюнуть на фигуру, которой все равно нет, но плюнуть не получалось, потому что у меня не было денег. Оставалось бродить по салону с кислым лицом и изучать бумажки около выставленных машин. К вечеру я уже почти все бумажки выучила наизусть. От голода кружилась голова. Часы показывали без пяти восемь, когда Федор Иванович подошел ко мне и сказал:

– Феерабль. Ты за весь день не поговорила ни с одним клиентом. Ходишь с кислой миной и не знаешь, куда себя деть. Я ошибся, ты не продержишься здесь и месяца. Все, одевайся и вытряхивайся, твой первый и последний мучительный рабочий день окончился.

– В каком смысле? – переспросила я, но он уже ушел. Я вышла на улицу, голодная и усталая, и поплелась на автобус. Мучительные сомнения овладели мной. Может быть, мама права и я совершенно ни на что не гожусь? Просто недоразумение, а не человек? Отсюда меня вышибут, это ясно. И Люське будет за меня стыдно. Может, надо было все-таки к папе, в регистратуру? Погрузиться в летаргический сон и спокойно дожидаться старости? А что сейчас? Идти домой, где будет пахнуть курицей или супом. И я сорвусь, натрескаюсь всего, а потом буду чувствовать себя еще большей свиньей. Почему так получается, что я всегда чувствую себя ужасно? И мне не нравится в себе абсолютно все. Должно же быть и во мне что-то хорошее? Эх, дома будет ужин, и с этим мне не справиться никак.

– Ваш билетик? – раздался голос над моей головой. Оказывается, я так погрузилась в себя, что даже не заметила, что по автобусному салону скачет бодренькая тетка с удостоверением.

– Секундочку, – кивнула я и достала кошелек. Где-то там у меня проездной. Я перерыла кармашки для кредиток, которых у меня не имелось, и скидочных карточек, которых у меня было полно. Проездной затесался в дальний кармашек, вместе с дисконтом в аптеке, скидкой в химчистке, куда я не ходила никогда. Я даже не могла вспомнить, откуда у меня эта карточка.

– Ну, девушка, скоро?

– Вот, – протянула я ей проездной, и бодрая контролерша утратила ко мне интерес. Я запихнула проездной обратно и принялась было снова грустить и жалеть себя, как вдруг кто-то сбоку ткнул меня в плечо.

– Девушка, у вас упало, – сказал мне пожилой старичок с соседнего ряда.

– Что упало?

– Вот там. Откуда я знаю что. Если это вам не нужно, зачем бросать? Не надо мусорить, – фыркнул он, разозленный моим тоном.

– Я не бросала, – удивилась я и наклонилась. Под сиденьем, прямо в пыли, лежала карточка с моей фотографией. Видимо, выпала, когда я искала билет. Это была та самая карточка в фитнес-клуб, которую родители мне купили прошлой зимой, сразу после того, как я съездила на этот глупый ДНК-тест.

– Ну, ваше? – нахмурился дед.

– Да, мое, – улыбнулась я. – Спасибо вам большое.

– Не за что, – пожал плечами он, но взгляд у него оттаял. И у меня тоже. Я вдруг поняла, что мне надо делать дальше. Не дома курицей дышать, а пойти и поплавать. Или нет, поплавать – это просто ужас, я потом от голода повешусь. Надо что-то другое придумать, например по беговой дорожке потрусить. Или на велосипеде. Чтобы потом прийти домой и упасть, и уснуть. И чтобы сил не осталось думать.

– Ты куда! – возмутилась мама, когда я, заскочив домой, схватила сумку с тренировочным костюмом и отправилась опять незнамо куда на ночь глядя.

– У меня одно дело, – туманно ответила я, чтобы не позориться перед Нинкой. Не хватало еще, чтобы она опять начала надо мной смеяться.

– А поужинать? – побежала за мной мама. – Сонечку я покормила, осталась ты.

– Я поужинала, – крикнула я с лестницы, сглотнув слюну. На улице я достала из сумки бутылку воды, которую набрала дома из-под крана, выпила ее и попыталась уговорить себя, что это был суп. Или даже борщ. Это, конечно, помогло слабо, но пока я дошла до клуба, приступ голода отступил. Я отдала девушке на ресепшн карточку, та просканировала ее и присвистнула:

– Ого, давно вы у нас не были. У вас осталось три месяца.

– Я знаю, – грустно кивнула я, в который раз признаваясь, что я дурында – профукала девять месяцев карты. – А вы не подскажете, какие из ваших занятий могут подойти совершенно неспортивной толстой ленивой девушке, которая очень хочет похудеть?

– Это вы про себя? – рассмеялась сотрудница и как-то совсем по-другому на меня посмотрела. – Вы знаете, я сейчас позову тренера, и он вам все расскажет. Лады?

– Лады, – кивнула я, немного волнуясь. Через несколько минут после того, как я переоделась и вышла в тренажерный зал, ко мне подошел симпатичный, загорелый и красиво накачанный парень.

– Здравствуйте, я Андрей. Персональный тренер. А вы Мария?

– Да, я, – испуганно ответила я, краснея под его изучающим взглядом. Взгляд этот был профессиональным, без тени и примеси личного интереса. Он осматривал мои дряблые мышцы, мои округлости живота и спины, совсем не те и не там, где должны быть у девушек округлости. Потом он спросил про мой возраст, рост, вес (тут я совсем засмущалась), записал все это себе в тетрадку и попросил меня встать на беговую дорожку.

– Будем бегать? – заволновалась я.

– Немножко, – ласково улыбнулся он.

– Но я быстро задыхаюсь.

– Вот мы и посмотрим, – кивнул он, – как быстро. Давайте.

– Ладно, – решилась я и побежала. Вернее, сначала я просто шла. А он смотрел на мой пульс, пристегнув к моему уху какой-то датчик. Потом скорость увеличилась, и я пошла быстрее, потом еще быстрее, потом побежала и через три минуты задохнулась, пошла пятнами и закашлялась, а тренер, не выказав ни тени удивления, остановил тренажер.

– Так, отдышитесь, – скомандовал он. Я хватала ртом воздух и чувствовала невыносимый стыд. Какая же я рохля!

– Ничего у меня не получится, – жалко улыбнулась я. Тут этот Андрей вдруг как-то ласково на меня посмотрел и сказал:

– Все у вас получится. Просто не в один день. Обычная физическая форма для неспортивного человека. Через месяц вы уже будете пробегать минут по десять. Все зависит только от вас. Пойдемте посмотрим, что у вас с мышцами.

– Ой, с ними все плохо.

– Посмотрим, насколько все плохо. И перестаньте ругать себя. Вы должны себе верить. Вы пришли сюда – вы уже молодец. Все будет хорошо.

– Правда? – переспросила я, побежав за ним.

Впервые, пожалуй, за долгие годы или вообще за всю жизнь я вдруг задумалась: а чего это я действительно все время себя ругаю? Ведь сегодня-то я молодец, на работе выстояла, хоть этот «Феерабль» и пытался меня выпереть. И завтра приду и буду стоять. И, может, к людям подойду. А еще я за весь день не съела ни кусочка. И не буду. Надо себе верить – значит, буду верить. Ой, что ж это он со мной делает?

– Я не могу подняться, – прохрипела я, пытаясь сделать отжимание. Но руки задрожали, и я рухнула на коврик.

– Так, это нормально. Вам надо ходить каждый день. Можно тут, на дорожку. Можно просто по улице, но каждый день. Только не бегать, а именно ходить. Минут по пятнадцать для начала, и увеличивайте скорость и время. Доведите до часа в день. И занятия раза три в неделю.

– Аэробика? – взволновалась я. По воспоминаниям, аэробика была совершенно ужасна, просто невыносима.

– Нет, не стоит. Нагрузки не для вас. И ритмика слишком интенсивная. Походите на силовые тренировки, подкачайте мышцы. Вот, я вам отметил, какие именно. И можете попробовать танец живота. Хорошо для пресса и самооценки.

– Да? Спасибо вам большое, – обрадовалась я. Почему-то, хоть я и была голодная и усталая, после разговора с ним и голод, и усталость как рукой сняло. Я встала на этот самый тренажер, включила его и стала перебирать ногами, а мысли мои переносились от этого клуба, в который я пообещала себе теперь все время обязательно ходить, к Федору Ивановичу, к тому, что на работе у меня проблемы. И что надо завтра попробовать все-таки разговаривать с клиентами, хотя и страшно, и я вообще-то не знаю, что им говорить. Что ж, буду улыбаться и махать ладошкой, как пингвин из мультика. Пусть я в результате наверняка проиграю, потому что я теперь совсем не уверена, что продавать машины – это мое, но зато это будет мой собственный проигрыш. И после него я обязательно попробую что-то еще. Пробовать новое – это как раз то, чего мне всегда не хватало.