Красиво жить не запретишь, но не каждому это удовольствие по карману. Красиво жить на одну зарплату сложно, а в чудеса нас приучали верить еще с детства. И хотя примерно лет в девять (в крайнем случае) мы все-таки узнаем, что Деда Мороза не бывает, у некоторых на всю жизнь остается смутная и ни на чем не основанная уверенность, что именно им-то и должно повезти. Причем обязательно, и обязательно больше, чем другим. Всем остальным господь Бог намерял черного хлеба, а именно ему – беленький, с черненькой икрой. Но жизнь все расставляет по своим местам, справедливо раздавая всем Сенькам по шапкам. Примерно это случилось и с моим мужем Кешкой во времена лихих девяностых, когда каждый мечтал стать миллионером, даже сидючи в каком-нибудь НИИ, перебирая колбы. И между прочим, история знает такие случаи! Удавалось же кому-то, так почему бы не мне? И люди, переполненные такого рода мечтами, открывали фирмы, нанимали бухгалтеров и начинали перепродавать пиво из Бельгии фурами в России, провозя его через таможню (не безвозмездно, конечно) как не облагаемый ничем лом стекла. Деньги на этих и тому подобных операциях делались громадные, интеллекта они не требовали, так что доморощенных миллионеров становилось множество. И чего делать с деньгами дальше, они часто не знали. Главное правило бизнеса – не так сложно заработать, как сохранить, – не знал никто. Может быть, именно от этого и были все беды?

Кешка мечтал заработать миллион, построить дворец и поставить там меня принимать именитых гостей в дорогих костюмах. В мечты мои он меня особенно не посвящал никогда, да и вообще, говорили мы с ним очень мало. В основном о том, куда поехать на выходные и что приготовить на ужин. На этом список наших общих интересов в общем-то заканчивался. И о его мечте про дворцы и мосты хрустальные я узнала довольно поздно, о чем, признаться, сильно сожалела.

Я в те годы вела жизнь беззаботную и приятную, как и положено женщине, которую обожают, с которой сдувают пылинки и лишь иногда трогают руками, чтобы не слишком повредить. Я скучала, общалась с огромным количеством подружек, увлекалась то психологией, то эзотерикой, то еще какой ерундой, особенно если в чьем-нибудь приятном обществе. Стоит ли говорить, что после того, как Кешка все-таки не дал мне от себя уйти и жить жизнью, может быть, не столь приятной, но зато подлинной, я с удовольствием и безо всякого зазрения совести заводила романы, если на то был повод. Помнится, примерно в то время, пока Кешка старательно сколачивал свою первую сотню, как он говорил (сто тысяч долларов, соответственно), в меня страстно и неожиданно влюбился Виноградов. Ненадолго, этот роман длился около трех месяцев. Он сбегал от своей малопривлекательной после родов супруги ко мне. И после страстных объятий, любви на его даче Виноградов закуривал и говорил:

– Ты просто умопомрачительная. Перед тобой невозможно устоять.

– Это точно, – не возражала я, хотя, положа руку на сердце, я ни разу не заметила, чтобы он и пытался. В смысле устоять. Даже ради своего друга и хорошего, в общем-то, парня Кешки Дорофеева. Тогда Виноградов не считал супружескую измену чем-то таким, из ряда вон. Зато теперь он был примерным семьянином, любящим мужем и верным другом. А меня предпочел стереть из памяти вместе со всеми досадными и теперь такими лишними подробностями о страстных объятиях на его даче.

– Так что с Кешкой-то случилось? – нетерпеливо поторопила меня Жанка. – Я уже поняла, что ты была женщина веселая. А что с квартирой-то?

– С квартирой все просто. Пока мы с Виноградовым кувыркались, Кешка разрабатывал глобальный план, как из его ста штук, которые он сделал на пиве, сделать миллион. Ну, или хотя бы пол-лимона. И желательно побыстрей, – добавила я.

– И он придумал? – кивнула Жанна.

– А то как же. Нашлись добрые люди, посоветовали вложиться…

– В МММ? – быстро среагировала она. – Во «Властелину»? Я сама чуть не вляпалась туда.

– Не-ет. Мой Кешка не такой дурак.

– Нет?

– Нет. Он дурак еще больше. Он идиот. Хотя во «Властелину» и «Хопер Инвест» он не верил сразу. Но у него завелся дружок. Я помню, он пару раз даже приходил к нам домой. Комитетчик, с погонами. Он очень интересно разговаривал, никогда не отвечал ни на какие вопросы. Я толком даже не знаю, как его звали. Ни фамилии, ни отчества. Только Мишаня. Просто Мишаня такой, лет шестидесяти.

– И что Мишаня? Предложил выгодно вложить?

– Не то слово, – кивнула я. – Очень выгодно. Сказочно. Дело в том, что немчики (те, что в Германии) очень страдали без своих произведений искусства, что были у них так печально изъяты после войны. В конце концов, война уже давно кончилась, у русских бардак, зачем им столько хороших картин и скульптур? Они вообще в этом ничего не понимают, эти русские. И немчики предложили одним людям, Мишаниным хорошим знакомым, выкупать в России какие-то произведения искусства обратно в Германию, чтобы немчики не потеряли своего народного богатства. Сохранили, так сказать, для будущих поколений. Немчики за это вваливали совершенно фантастические деньги, а Мишанины добрые друзья справедливо решили, что деньгам этим в бюджете делать нечего. Пропадут они там безо всякой пользы. И стали они платить музейным работникам, договариваться с ними то по-хорошему, то по-разному и под шумок, пока в стране бардак, выкупали на немецкие денежки русские вечные ценности из музеев и без лишней суеты возвращали их на законную историческую родину. Только одно «но» – немчики платили по факту. Вы нам картину, мы вам миллионы. Нужен был капитал, чтобы договариваться с музеями. Вот в эту-то теплую компанию и позвали моего Кешку.

– А что, схема, между прочим, очень даже интересная. И прибыльная! – хитро улыбнулась она. Мы на несколько минут прервались, чтобы оголить пятые точки и получить очередную порцию антибиотиков и невесть какой еще дряни от медсестры. Она строго посмотрела на нас и спросила:

– Девочки, таблетки пьем? Горло полоскаем? Ноги в тепле?

– Конечно! – весело и бодро отрапортовали мы. – А когда нам уколы перестанут колоть? А то никакой попы не осталось! А куда нам, женщинам, без попы? (это Жанкина реплика, не моя, я бы постеснялась, но ей все было нипочем).

– Когда врач решит, – с непререкаемым авторитетом заявила медсестра и всем своим видом показала, что она нас с нашим весельем не одобряет. Пришли болеть – так болейте. Лежите, спите, можете стонать. Но улыбаться? Мы переглянулись, дождались, пока она уйдет терроризировать соседние палаты, и тихо почапали на прогулку по коридору. Курить.

– Предложение было бы выгодное, если бы только это была правда, – продолжила я, затягиваясь моей супероблегченной сигаретой. Легкие моментально не одобрили, скукожились и отозвались кашлем. Самое плохое в моей болезни было то, что я ею действительно болела. Вот в детстве все болезни были не более чем поводом не ходить в школу. Кашли, сопли и прочие температуры я не замечала. В крайнем случае сладко и уютно дрыхла в температуре. Но никогда раньше я не чувствовала себя больной, а вот сейчас чувствовала.

– Ты бы все-таки не курила. Ладно я, на мне все заживает как на собаке, – нахмурилась Жанна.

– Хоть ты-то меня не лечи, – умоляюще посмотрела я на нее. Она махнула рукой и прикурила сигарету. Я осторожненько, неглубоко курила, смотрела в окно и вспоминала. Кешка решил дать Мишане денег, и не просто дать – он был счастлив, что тот согласился их у него взять. Что его – Кешку – простого, но хорошего парня приняли в ряды избранных, кто сумеет хорошенько нажиться на разворовывании русских музеев. Через год из его ста штук могло сделаться четыреста. Это было как раз то, о чем он всегда мечтал. Быстро, красиво и не надо бояться, что фуру с пивом разграбят бандиты или просто перевернет пьяный водила. Его бизнес рисковал развалиться и принести проблем в любую минуту, к тому же времена, когда можно было озолотиться, продавая пиво, стремительно кончались. Отовсюду лезли новые люди, молодые, образованные, умные, владеющие какими-то технологиями, какими-то ресурсами. А тут такие возможности, и ничего не надо делать самому. Никакого риска, все по договору, расписки, гарантии. Это вам не МММ. Он радовался так сильно, что даже повел меня в ресторан, где долго и вкусно обрисовывал все наши перспективы. Не раскрывая подробностей, конечно.

– Ну, кинули его? А как именно? – поторопила меня Жанна.

– Все было просто, как в сказке. Они сделали все по высшей категории. Сначала они встретились в каком-то красивом офисе, с серьезными людьми. Он передал деньги, они подписали с ним заемный договор, или что-то в этом духе. Даже написали все расписки, строго по правилам. Проценты прописали, штрафные санкции. Печати и всякая красота.

– А потом?

– Потом, соответственно, они там выпили с серьезными людьми. Мишаня тоже пил и бил себя пяткой в грудь, обнимал Кешку и клялся, что все будет хорошо. И проводил его, и поймал ему машину, и долго целовал на прощание и предлагал дружить семьями. А потом… Кешка долго не был уверен, что одно связано с другим. Но тем не менее его ограбили и избили. В его же собственном подъезде, какие-то гопники.

– Ничего себе! – присвистнула Жанка.

– Он вошел в подъезд, а там на него налетело трое бритеньких, с кастетами. Он не очень даже помнит, что произошло.

– Да понятно. Вырубили парня – и всех делов.

– Что-то типа.

– Что взяли?

– В том-то и дело, что все. Не только бумаги о деньгах. Кошелек, часы, даже зажигалку «Зиппо», у него тогда была любимая. Бензином весь дом провонял. Да что там, даже плащ забрали, у него был хороший плащ, я из Италии ему его привезла. Подарок в честь воссоединения семьи. И тот забрали.

– Может, это были просто воры?

– Самое страшное, что и Кешка именно так подумал.

– Почему самое страшное? – не поняла Жанна. Она смотрела на меня со всем вниманием, было видно, что почему-то ее тоже все это волнует и цепляет за живое.

– Потому что уже утром Кешка сказал, что думает, это просто дурацкая случайность. А раз так, то его деловые партнеры по немецкому проекту ничего не должны знать о том, что этих расписок и договоров у него уже нет. И он два года пытался с ними работать (ха-ха, если только это можно так назвать). А они его под это дело разводили на новые и новые бабки.

– Зачем?

– Ну, они-то прекрасно знали, что у него уже ничего на них нет. И однажды они сказали ему, что у них проблемы, и что если все они хотят деньги вернуть, то надо срочно собрать еще денег, чтобы выкупить какую-то там статую для Дрезденской галереи. И под это дело у него взяли еще пятьдесят тысяч.

– У него было еще пятьдесят тысяч? Он отдал не все? – искренне удивилась Жанна. – Обычно такие идиёты отдают все, что имеют.

– Именно, – подтвердила я.

– Что именно?

– Ничего у него не было. И он занял еще. А потом еще. Чтобы вернуть Дрездену его реликвию. В общей сложности еще шестьдесят. А потом Мишаня и вовсе пропал, а Кешка запил.

– Ну, это как раз нормально и закономерно. Ваш Мишаня уже давно во Флориде коктейли пьет.

– Верно. А Кешка остался с долгами перед какими-то серьезными ребятами.

– И вы продали квартиру! – удовлетворенно подытожила она.

– И фирму, и фуру. Пиво к тому времени перестало приносить прибыль. Много стало таких умных. В общем… я была с этим идиотом, я оказалась с ним на улице.

– А сейчас?

– Что сейчас? – не поняла я.

– Как у него дела сейчас?

– Я не знаю, – пожала плечами я. – После всего этого он год пил по-черному. Тогда еще кризис прошелся по всем. А потом его один знакомый позвал перепродавать кирпич одного брянского завода. Как дистрибьютора. Кешка включился, стало полегче. Потом его фирма стала еще и технику поставлять откуда-то из Кореи. Деньги не такие большие, зато стабильные. Москва же все строится, строится. Сейчас они вообще только строительной техникой занимаются.

– Но квартиру не купил, – не спросила, а скорее утвердительно сказала она.

– Нет, – вздохнула я.

– И что же ты теперь собираешься делать?

– Собираюсь еще покурить, – хмуро ответила я. Ее вопрос невольно задел самую больную струну. Что делать, если вопрос «кто виноват» задавать нет резона. Несмотря на все еще сильный кашель, я явно шла на поправку, и этот вопрос вставал передо мной со всей своей неотвратимостью.

– Дело хорошее, – не без сарказма хмыкнула она. – А потом выйдешь из больницы, ляжешь на диван и умрешь. От скуки и жалости к себе.

– Я этого не сказала, – возразила я. Но на самом деле я совершенно не представляла, что делать дальше. Туман и мрак передо мной, и одна сплошная бессмыслица.

– Ладно, давай курить, – согласилась она. – Все образуется.

– Возможно, – не очень убежденно согласилась я. Сложно это – остаться совсем одной, когда всю жизнь ты привыкла, что все вопросы в мире решали за тебя. Даже тогда, когда ты бы предпочла что-то решать сама. Может быть, права моя Зинка с работы, и у меня просто зависимость от Кешки. И даже не от самого Кешки, ибо ничего особенно хорошего я с ним не видала. А от той беззаботной и безопасной жизни, которой я жила. Я ведь не отвечала ни за что. И ни за кого. Я ведь в свое время даже работать пошла больше от скуки, как Чебурашка, который ищет друзей. Ничего и никогда в жизни я не делала и не решала самостоятельно. Кроме одного, когда еще в юности наперекор доводам мамы и папы наотрез отказалась ехать учиться в Киев, а поперлась поступать в Москву. Что ж, хоть одно решение за почти тридцать четыре года. В Киеве был ОН – моя первая и по большому счету единственная любовь, от которой я на самом деле чуть не сошла с ума. И учиться с ним в одном городе, даже находиться с ним на одной планете я не хотела и не могла. А Киев и Москва – планеты разные. Москва – это не город, это форма внеземной цивилизации, так что мой план удался.

Мы с Жанкой говорили обо всем на свете. Я никогда не отличалась особенной откровенностью. Я могла болтать часами, но никогда особенно не стремилась запускать кого-либо глубоко внутрь себя. Мой мир – это мой мир, незачем вам о нем знать. А то натопчете еще грязными сапогами, наследите, а мне потом с этим разбираться, с этим жить. В этом мы как нельзя лучше подходили с Кешкой друг другу. Два замкнутых, помешанных на себе параноика, братья по маразму. Иногда мы просиживали целыми вечерами в одной и той же комнате и молчали, думая каждый о своем. Только однажды Кешка стал более открытым. Да что там, распахнутым настежь! Когда рыдал, метался из угла в угол, потирая рукой разбитую голову. Он прижимался ко мне и стонал.

– Марго, ты так мне нужна, я совсем запутался. Что мне делать? Ты не бросишь меня? Ты меня не оставишь? Я без тебя пропаду.

– Конечно, я буду с тобой, – пообещала я, а про себя подумала, что это было бы просто свинством оставить его в такой ужасной ситуации, в такой ужасный момент. Я хотела оставить его много раз, многократно порывалась это сделать. Но в те годы мы были очень близки. Эта неполная пара лет была единственной, когда мы были с ним по-настоящему вместе.

А с Жанной в больнице работало что-то вроде эффекта случайного попутчика. Мы в нашей двухместной палате были словно в поезде, который идет во Владивосток, а потому сразу, не останавливаясь, разворачивается и едет обратно. Проводники-санитарки приносили чай и меняли иногда белье. Еда в вагоне-ресторане была так себе. Иногда случались остановки, и мы могли пообщаться с друзьями, которые пришли нас навестить. Зинка приезжала не очень часто, Кузя таскалась по два раза в неделю. Вероника приехала всего пару раз, но навезла такое количество еды, что я ела ее до сих пор. Девчонки сидели на краешке моей кровати, не знали, о чем со мной говорить, поэтому быстро уезжали обратно, и тогда наш поезд снова трогался и мы с Жанной разговаривали без остановки. Еще мы играли в карты, разгадывали кроссворды и, смеясь над собой, таскались в общий коридор, чтобы посмотреть очередную зубодробительную серию «эпопеи» «Кармелита». А потом возвращались в купе и продолжали бесконечную исповедь, не стесняясь никаких своих воспоминаний, потому что знали: рано или поздно поезд остановится и одна из нас сойдет на платформу, после чего мы не увидимся больше никогда. Так чего стесняться! Жанка рассказала, что она как раз накануне бросила своего бойфренда, по очень интересной и нетипичной причине.

– Мой бойфренд, оказывается, ненавидит собак! – возмущалась она. – Но собак я знаю уже десять лет, а с ним сплю всего полгода. И если они не сойдутся характерами с моими птенчиками, нам вместе не быть.

– Так ты его бросила, потому что он не сошелся характером с собаками? – усмехнулась я. Жанна уже успела в процессе своей активной жизни побывать замужем, и, как она сказала, очень удачно, ибо после этого брака она оставила себе самое дорогое. Ее первый муж был кинологом и после развода ей достался Доцент – ротвейлер, увешанный медалями и воспитанный так, что по уровню образования вполне соответствовал данной ему кличке. Она пестовала его и лелеяла, а он отвечал ей взаимностью – стабильно выигрывал в конкурсах и обеспечивал ей кусок хлеба – за случку с красавцем хорошо платили, в том числе и щенками. Между прочим, какое-то время она только этим и перебивалась.

– Я бросила его, потому что все равно сейчас не до любви. И с собаками он не сошелся. Вот выздоровею, приведу все в порядок, и надо будет ехать в Англию. И чего я с ним делала бы?

– Ну… может, он поедет с тобой? – пожала плечами я.

– Не-е, – протянула она. – На черта он мне нужен в Англии? Если бы он не лаялся с псами, я бы оставила его дома, на хозяйстве. А чего, пусть бы жил, ухаживал за ними. Но он если с Доцентом еще как-то мог, то Василий Алибабаевич его на дух не переносил.

– Василий Алибабаевич? – не поняла я. Оказалось, что это второй ее любименький песик, родной сын Доцента, по повадкам (по словам Жанны) похожий как две капли воды на одноименного персонажа из фильма «Джентльмены удачи». Такой же хозяйственный, такой же тихий. Тапочки приносит. А то, что керосинку не починяет, так только потому, что трудно в лапах отвертку держать. Выпадает из когтей. Ей отдали его в качестве гонорара, но он оказался бракованным.

– Представляешь, у него так и не опустилось одно яйцо. А они мне его сунули, подлюки, по-тихому. Я пыталась разобраться, но они ушли в глухую несознанку. Мол, мы вам его нормального отдали. С яйцами где положено. Может, вы сами его яйцо обратно всунули.

– Что?

– А что? Я за ними по судам бегать буду из-за одного кобеля, что ли? И потом, я к Ваське привязалась уже. Все равно его такого с браком никому не продашь. Вот и живем. Только Василий Алибабаевич запах пива на дух не переносит.

– И что? – засмеялась я.

– А то, что бойфренд мой пивом пах так, как иной мужик одеколоном. Всегда. Вот они и повздорили. А теперь я просто не знаю, что делать.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, в таком, что мне через пару месяцев в Англию уезжать на полгода, обучаться. Будем запускать совершенно новые стоматологические комплексы, надо хоть самой понять, что в них к чему. А то потом наши стоматологи доморощенные из первого меда этими штуками людям полчелюсти снесут, а на нас в суд подадут, – пояснила она.

Жанна возглавляла фирму, которая экспортировала в Россию из Англии какое-то сложное стоматологическое то ли оборудование, то ли химикаты, то ли все вместе.

– На полгода? А как же собаки?

– Вот и я говорю, подлец он, бойфренд мой. Я так рассчитывала, что он ими займется. Они же не любят у чужих людей, они дома любят. И так у меня сердце кровью обливается, что я их тут оставляю. Кто их тут приголубит?

– А может, взять их с собой?

– Куда? В Англию? – фыркнула она. – Я там буду в кампусе жить. Разве что прятать их, как Инночкина? Под кроватью. И пасти им скотчем заклеить. Нет, без вариантов. Надо будет искать гостиницу для собак. Дорого и глупо, а все из-за мужиков.

– От мужиков все беды, – согласилась я. – А мне придется в Бердянск переться, а у меня теперь даже и гражданство российское. Чего я там делать буду, ума не приложу.

– Бердянск? Это на море?

– Ты была у нас? – удивилась я. Хотя чему удивляться, все любят отдыхать.

– Я не была. Бойфренд этот был. Звал меня этим летом ехать, да я выгнала его раньше. Одной проблемой меньше, – пробормотала она. Потом вдруг остановилась и посмотрела на меня пристально и молча.

– Ты чего? – заробела я.

– Ничего, – буркнула она, продолжая сверлить меня взглядом.

– Нет, ну правда.

– Не мешай тете Жанне думать, – оборвала меня она. Я пожала плечами и отвернулась к стенке. Не хочет трепаться – я буду спать. Скоро уже и ужин. Чего там принесут? Треска с морковью? Сегодня же четверг, рыбный день. Значит, треска. Ненавижу треску. Из всех блюд здесь нормально можно употреблять только котлеты. Они, конечно, из туалетной бумаги и ароматизаторов, а треска реально плавала. Но… котлеты хоть можно есть.

– Послушай, девушка. А что ты скажешь, если я предложу тебе пожить с моими псами?

– В каком смысле? – растерялась я, выныривая из кулинарных размышлений.

– Ну, ты же не хочешь и вправду вернуться в Бердянск. На фига тебе этот курорт, ты даже танцевать не сможешь, тебя ветром в море сдует. А больше в твоем Бердянске делать нечего, верно?

– Верно, – осторожно согласилась я. Может быть, в Бердянске и было что-то еще, даже масса дел. Но лично для меня этот город закончился в семнадцать лет. Я даже в отпуск туда нечасто ездила, да и то только из-за родителей.

– Так давай поживешь у меня. Я тебя научу, как за псами ухаживать. Ничего сложного.

– А если они меня съедят? – полюбопытствовала я, вспоминая, как примерно выглядят ротвейлеры.

– Не съедят, не беспокойся. Вы подружитесь, я уверена. От тебя же не пахнет пивом и пото€м, это же всего на полгода.

– Ну… не знаю, – занервничала я. – Даже не представляю, как все это устроить.

– Ну, если ты принципиально согласна, детали мы обдумаем, время у нас есть, – довольно подытожила Жанна. И хотя я так и не поняла, в каком месте нашего разговора я дала ей это самое принципиальное согласие, как-то получилось, что я его дала. Согласие жить с двумя дрессированными ротвейлерами, про которых я вообще ничего не знаю. Нормально? Я уже было раскрыла рот, чтобы сказать, что все-таки думаю, что спасибо за предложение, как Жанна добавила:

– Полгода – и я уверена, ты придешь в себя и придумаешь, что тебе делать со всеми этими проблемами. Разве не здорово остаться в Москве?

– А они точно не кусаются? – заволновалась я.

– Если им не грубить, – усмехнулась она. Я моментально побледнела.

– А вдруг они обидятся на что-нибудь, а я не специально? Вдруг они решат, что я грубо там миску им наполняю. Тогда что?

– Поскольку нам тут делать нечего, я успею рассказать тебе о собаках все, что тебе необходимо знать. Ну что, по рукам?

– Ну… я совсем не уверена…

– Но согласна, – подытожила она. Я пожала плечами. В конце концов, а почему бы и нет. Деваться мне все равно некуда. Если меня съедят ротвейлеры, в этом будет виноват Кешка. Он не оставил мне никакого выбора.