Считается, что родители всегда желают счастья своим детям. Бытует в народе такое мнение. Кстати, не лишенное оснований по причине того, что нормальные родители – те да. Хотят, чтобы дети были счастливы, здоровы, веселы и с сухими ногами. Поправьте меня, если я не права, но ведь если ребенок, от которого никто никогда не ждал каких-то особенных (и не особенных) успехов, вдруг получает повышение – вы же решите, что это удача? Слава богу, и мое непутевое дитятко на что-то способно, скажете вы. Вздохнете спокойно, справедливо полагая, что ваше воспитание все же дало в конечном счете хорошие плоды.

– Господи, они что, с ума сошли повышать тебя?! – воздела руки к небу моя матушка.

Вечер вторника на этой неделе из-за эсэмэски Шувалова отменился, так что маме досталась утренняя среда. Вчерашний вечер мы провели с Шуваловым в кинотеатре, где, сходя с ума от общей неприличности ситуации, втихаря целовались на последнем ряду. Такого я не делала со времен Леонида. Что интересно, и тогда, и сейчас я делала это по одной и той же причине – любить друг друга более обстоятельно нам было негде. У меня дома делала «долбаные уроки» Ника, которой скоро было сдавать «долбаный ЕГЭ», а у Станислава – ха-ха! – к тому же самому долбаному ЕГЭ готовился его сынок Алексей. В наши с Леней времена дома нам мешали родители. Теперь – дети. В общем, я была невыспавшейся, злой и совершенно не готовой к упрекам и ехидным шуточкам моей мамы.

– Что ты имеешь в виду? – Мои губы задрожали. Все это время я ничего не рассказывала маме о неожиданном росте моей карьеры. И вот, на тебе – Ника натрепала. Сказала, что наконец-то бабушке можно утереть нос. Но нашей бабушке нельзя утереть нос. Что бы ни происходило, именно она утрет нос нам. Только Нику-то бабушка и не трогала, а вот мне доставалось по полной программе.

– Ты же – сплошной скандал! У тебя нервы ни к черту!

– Если тебя послушать, у меня все плохо, – возмутилась я. – И нервы ни к черту, и характер скандальный, и ума нет…

– А откуда у тебя ум-то? Ты же за всю жизнь не совершила ни одного умного поступка. Попрыгунья-стрекоза.

– А вот – повысили! Да! – ядовито зашипела я. – И между прочим, я прекрасно справляюсь.

– Когда ты успела? – с подозрением посмотрела на меня мамуся.

Я прикусила язык. Ну кто меня за него тянул?

– Да так, то-се. Нормально работаю.

– И давно тебя повысили? – задала прямой вопрос она.

– Уже около месяца. Вот. – Я старательно размешивала в чашке сахар. Хотя вообще-то кофе люблю без сахара и с молоком. Мама подавала черный. И только сладкий. Для дополнительной деморализации.

– Значит, ты от меня скрывала. Если бы здесь действительно было чем гордиться, ты бы первая прибежала! И что ты делаешь? Хотя о чем я? Что ты умеешь-то? Только трепаться по телефону и выслушивать бредни твоих многочисленных подружек. На большее ты не способна.

– Да что ты! – вдруг неожиданно расхохоталась я.

Я смеялась и смеялась, не могла остановиться. Надо же, мама весьма точно сформулировала суть моей сегодняшней работы.

– И кто ты теперь? Ника что-то говорила, что ты какой-то управляющий? Это правда?

Впервые я заметила, что от обиды мамино и без того морщинистое лицо совсем скукоживается. Боже мой, она что – ревнует?

– В целом – да. Я – конфликтный управляющий, – начала было я, но мама увела взгляд и принялась копаться в лекарствах, всем своим видом показывая, что вот именно сейчас ей не до меня. – Мама, ты меня слушаешь?

– Что я буду всякую ерунду слушать. Где мои очки? Что здесь написано, прочти! – командным тоном она подсунула мне какую-то инструкцию к препарату с невозможным названием.

– Мама, скажи, ты меня совсем не любишь? – Я положила бумажку и посмотрела ей в глаза.

– Что за глупости? Я тебе мать. И вообще, ты не опаздываешь на работу? – заюлила мамуля.

Я взяла ее за руку.

– Я очень рада, что меня повысили. Мне впервые в жизни что-то доверили, понимаешь. Всю жизнь я только и слышу: Митрофанова не справится, Митрофанову не нагружайте! Мама, мне тридцать четыре года, и я уже вполне готова к интересной работе и к большим чувствам. Я хочу любить, страдать, жить. Я хочу всего-всего, от чего ты всю жизнь меня так старательно берегла. Понимаешь?

– Потом ты будешь жалеть! – меланхолично пожала она плечами. – Молодость и красота быстро проходят, а тем, кто высоко сидит, больнее падать.

– Значит, надо жить, как ты? Много лет мечтать о славе большого художника, но сидеть дома и пилить своих близких? Чтобы никогда ниоткуда не упасть? – Я смотрела на маму, словно видела ее впервые в жизни. Она сидела передо мной, на другом конце стола, в мешковатой кофте и вязаном платке – она была старой женщиной, которая мучительно переживала, что молодость ее ушла безвозвратно. Может, по ночам она снова и снова прокручивает в голове свою жизнь и ищет, где допустила ошибку?

– Я рада, что тебя повысили. Но я не понимаю почему! – надула она губы.

До какой же степени она не верила в меня! Не потому ли я всю жизнь сижу в уголке и пытаюсь прикрыться газеткой, чтобы никто меня не увидел? Может ли человек, который с пеленок слышал, что он – неудачный результат неудачного эксперимента, и сам поверить, что он чего-то стоит?

– Может, потому, что ты меня совсем не знаешь? – предположила я.

Мама помолчала, потом фыркнула:

– Чего там понимать-то? Пустышка! Никогда ничего путного из тебя не выходило. Вся в отца. – И пошла на кухню.

Я же осталась сидеть за столом. Как, наверное, тяжело быть ею – с ее тщеславием и израненным в клочья самолюбием. Как, наверное, ужасно так многого хотеть. Господи, да мне повезло, что мне для счастья достаточно одной эсэмэски от Станислава: «Ты меня еще помнишь?»

Я спохватилась – мне пора было на работу. На мою новую работу. Я выложила лекарства, положила под вазочку с конфетами деньги и, уходя, заглянула к маме.

– Я поехала.

– Давай-давай. Лети командуй. – Она шамкала губами и злилась.

– Меня повысили, потому что у меня роман с боссом. Вот и вся причина. И ты знаешь, я действительно просто сижу в кабинете, полирую ногти, смотрю в окно и выслушиваю всякие жалобы. Работа – не бей лежачего. Легче легкого!

– Правда? – загорелась мама. Глаза заблестели, руки перестали мусолить какую-то тарелку. Она явно приходила в себя.

– Конечно.

– Надо же, охмурила босса! И чего только он в тебе нашел! – пожала она плечами и улыбнулась.

Я выскочила из квартиры и всю дорогу старательно уговаривала себя, что родителей не выбирают и что многое хорошее досталось мне и от мамы. Слава богу, что не характер, а, например, мои серо-голубые глаза! А если ей для счастья и внутреннего равновесия нужно, чтобы я была неудачницей, – что ж, это не так уж сложно устроить.

До работы я добралась за сорок минут. Но, конечно же, опоздала. Пробки. Может, и правда заказать себе бронзовую табличку «В пробке»? Интересный у нас все-таки город. Машину я, естественно, поставила в соседнем дворе. Надо будет как-нибудь все-таки рассказать Станиславу про нее. А то он часто норовит (добрая душа) завезти меня домой, чтобы я не тряслась в автобусе. И с утра нам с Никой приходится трястись именно в них. С другой стороны, если так пойдет, через какое-то время можно будет отдать этот одноглазый металлолом в новые хорошие руки и купить в кредит что-нибудь приличное. Типа «хендайки Гетса», как у Машки с Таганки. Отличная машина, и небольшая. В городе удобная, наверное. Хотя «Гольф» тоже не похож на самосвал, мне хотелось купить какую-нибудь очень маленькую машинку. Если бы не цена, я бы ездила вообще на «Смарте». С ним в случае чего и в метро пустят!

– Доброе утро, – ласково улыбнулась мне в лифте какая-то девушка из бухгалтерии. Всем обитателям Олимпа (дирекции то бишь) люди улыбались иначе. Улыбки были вежливыми, а из курилки всех сдувало ветром. Поначалу меня это очень смущало, но потом к чему-то привыкла я, а к чему-то привык народ. Например, к тому, что я все еще курю в туалете.

– Хорошая погода сегодня. Солнышко! – улыбнулась я в ответ. В это время в лифт затекла шумная стайка менеджеров, и я постаралась впечататься в стену, чтобы занять как можно меньше места. Кстати, где-то я читала, что некоторые люди такие худые и тощие, потому что подсознательно стараются сделать так, чтобы их не замечали. Перестать занимать место, стать прозрачными. Н-да, с чего бы? Не иначе как те самые следы мамочкиного воспитания.

– Здравствуйте, Надежда Владимировна, – огорошила меня секретарша в дирекции.

Когда она зовет меня по имени-отчеству, я каждый раз от неожиданности подпрыгиваю чуть не до потолка. Но она все равно делает то же самое.

– Доброе утро. Что нового?

– Все новое у вас в кабинете, – как-то странно улыбнулась она.

Я с недоумением посмотрела на нее и осторожненько, бочком зашла в свой кабинет. И… обомлела! На моем столе, посреди всяких бессмысленных бумаг, прямо напротив окна с небом, трубой и облаками стоял роскошный, невероятных размеров букет.

– Что это? Вау! Трижды вау!!! – всплеснула я руками.

Секретарша стояла за моей спиной и с интересном наблюдала. Будет о чем рассказать коллективу.

– Там еще записка! – радостно сообщила она. Я потянулась к этому великолепию – красные, белые розы, лилии, ромашки и еще много всякой травки и цветов, которые я даже не опознала. Действительно, к стеблю самой красной розы была приколота красивая фирменная открытка с надписью «Спасибо за прекрасную ночь». Я почувствовала, как покрываюсь краской.

– Ну, что там! Что? – не скрывала любопытства секретарша.

Я занервничала. Странно, Шувалов же не хотел, чтобы о нас знали на работе. Одно дело сплетни – погудят да и сдуются. Другое дело – живое доказательство нашего нарушения субординаций.

– Это… реклама фирмы. Да! – кое-как сориентировалась я.

Секретарша посмотрела на меня с презрением, и я поняла, что записку она уже читала.

– Я пойду?

– Иди. – Я кивнула и с нескрываемым облегчением захлопнула за ней дверь.

Итак, что теперь? За работу? Во-первых, срочно ответить Шувалову. И хотя «спасибо за прекрасную ночь», по-моему, чересчур – все-таки это был всего лишь вечер в кино… а, какая разница. «Всегда пожалуйста! Но это уже слишком. Букет прекрасен!»

Так, отправила.

Во-вторых, немедленно посмотреть на себя в зеркало. Ну, так и есть – взгляд пылает, волосы растрепаны, губы обкусаны и обветрены. Сразу видно, что человек много целовался. Эх, хорошо!

– Что тут происходит? – раздался в дверях голос Станислава. Строгий, как всегда.

– Слушай, ну ты даешь! Букет великолепный. Но ведь все могут догадаться! – щебетала я, обвивая его шею своими руками. И вот тут случилось «оно».

– Вы имеете в виду этот прекрасный букет?

– Ну конечно! – с некоторой растерянностью кивнула я.

Взгляд у Шувалова был нехорошим. Неправильным.

– Рад, что вы так популярны. Но уверяю вас, я тут ни при чем. Вы, оказывается, совсем не так непопулярны, как пытались меня убедить.

– Не вы? – окончательно запуталась я. – А кто?

– У вас что, много вариантов? – едко усмехнулся он. – Даже несмотря на записку?

– А… откуда вы знаете про записку? – чуть не задохнулась я от возмущения.

Шувалов зло улыбнулся и ответил:

– Вы так и не потеряли привычку опаздывать. За тот час, что вас не было, весь офис успел узнать, что это за букет и по какому поводу он вам преподнесен. Правда, все тоже думают, что он от меня. Но мы-то с вами знаем, что эта прекрасная ночь была подарена не мне.

– Стас! – жалобно потянула я к нему руки, решительно ничего не понимая.

Но он одним взмахом кисти остановил меня.

– Не надо. И я, собственно, не за тем зашел, чтобы выслушивать ваши оправдания. У нас на три часа назначено экстренное заседание. Явка обязательна. Так что не опаздывайте с обеда. Будет решаться вопрос, почему вы единственный крупный конфликт практически довели до суда!

– Что?! – раскрыла я рот.

Но Шувалов уже покинул мой кабинет. Небо покрылось тучами, а труба за окном принялась дышать ядом. Букет на столе смотрелся совершенно неуместно, как Золушка, которая так и не успела убежать с бала до двенадцати и стояла посреди зала абсолютно голая, в старых застиранных трусах.

– Проблемы? – заглянула в кабинет секретарша. Шувалов так хлопнул дверью, что она сочла своим долгом проверить, не прикончил ли он меня перед этим.

Я только недоуменно пожала плечами:

– Какой-то клиент скандалит.

– Это, наверное, тот, у которого все компьютеры полетели, – почему-то предположила она.

Я замотала головой.

– Не может быть. Мы с ним обо всем договорились. Все неполадки должны были исправить еще на прошлой неделе.

– Значит, не исправили. Он с утра приезжал. Орал, кстати. Сказал, что с тобой даже разговаривать не хочет! – сообщила она.

Я прикрыла рот руками. Ничего себе, начался денек! Я бросилась к столу и набрала номер того самого клиента.

– Добрый день. Это вас Надежда Владимировна беспокоит, из сетевой компании. Что случилось? Вы приезжали? Что вам сказали наши программисты? – Я решила выпалить все вопросы сразу, раньше, чем он примется на меня кричать. Крик – это хорошо. Пусть выбросит эмоции.

Но в ответ было только ледяное молчание. Потом клиент чуть вздохнул и сказал:

– Не надо мне ваших номеров. Я не видел никаких программистов. Вы и не собирались мне их присылать.

– Как же? Как же так! – сопротивлялась я.

– Послушайте, мне от вас ничего не надо. Я не буду больше ничего улаживать. Встретимся в суде, так что можете больше не надрываться. И имейте в виду, я ненавижу, когда из меня делают идиота. Я был в отделе программистов. И никакого распоряжения от вас им не поступало. Вот так. До свидания.

– До свидания! – пробормотала я.

И еще минут пять слушала телефонные гудки. Вот это номер. Что ж такое? Я же точно помню, как приносила и лично сдавала в секретариат распоряжение. Неужели у меня амнезия?

Я пошла в приемную.

– Послушай, дорогая, – ласково подкатила я к секретарше. – Я на той неделе отдавала тебе распоряжение. Где оно?

– Какое распоряжение? – поинтересовалась она.

– Для программистов.

– Ой, я их не читаю. Я все распоряжения передала.

– Это точно? Ты помнишь, что я его тебе отдавала? – вдруг разозлилась я. – Где оно?

– Та-ак, ты что – обвиняешь меня? Я все распоряжения отдала. Значит, ты хотела мне его дать и не дала. Ты же вечно все забываешь и путаешь. Хуже тебя никто не вел отчетность, сама же знаешь! И как ты можешь, как тебе не стыдно! – фыркала и выдыхала она пар.

Я плюхнулась на стул и сникла.

– Нет-нет, я никого не обвиняю. Может, я действительно его тебе не положила?

– Конечно. Потому что, если бы ты мне его дала, я бы его помнила. Сколько я тут работаю?

– Больше меня, – подумав, ответила я.

– И что, часто я забывала разносить важные бумаги? Это же все-таки дирекция! – гордо сказала она. И посмотрела на меня так, что я сразу поняла – тем, кто не умеет помнить, что и куда он кладет, не место в дирекции.

Я отвела взгляд.

– Неужели же я забыла?! Ничего не понимаю, ничего! Что же теперь будет? – Я схватилась за голову и принялась раскачиваться из стороны в сторону. В детстве меня это успокаивало. Вдруг и теперь? Эх, хорошо бы и правда, поднялась бы у меня температура под сорок. Или случился бы приступ аппендицита. Чтобы увезли меня отсюда на «Скорой», бледную и прекрасную. А Стас бежал бы за каталкой, держа в руке мою руку, и просил бы простить его за то, что он мне не доверял.

– Только не вздумайте заболеть. Сегодня вы будете на совещании и выполните все, что потребуется, – раздался голос над моей головой.

Я подняла глаза. На меня смотрел своим ледяным фирменным взглядом Шувалов.

Я всхлипнула и кивнула. Он сжал зубы и ушел. Я была рада, что он, по крайней мере, не сказал «Хорошего дня!». Я была уверена, что он тоже переживал, но… он никогда об этом не скажет. Кто же все-таки прислал мне этот злополучный букет?

Я пошла в курилку и долго глотала там дым, надеясь, что от этого мне полегчает. Но никотин не ответил ни на один вопрос. Температура у меня тоже так и не поднялась, хотя и без нее я находилась в предобморочном состоянии. Три часа наступили, а Штирлиц все никак не мог придумать отмазку. Глупый штандартенфюрер! Думай! Стараясь ни на кого не глядеть, я села в самый дальний уголок на самый маленький стульчик. Но «медведи», конечно же, заметили присутствие «Машеньки».

– Кто сидел на моем стуле? – грозно уставился на меня кадровик. То есть он спросил, почему я так разочаровываю его. – Вам что, трудно было послать туда программистов?

– Я нечаянно. Мне казалось, я отдала распоряжение. Все было в порядке.

– Да, но бумаги нет!

– Может, ее украли? – вырвалось у меня.

Однако взбешенный взгляд Шувалова отнял у меня дар речи. Я онемела.

– Кто? Инопланетяне? Что-то у вас все появляется и исчезает самым загадочным образом. Если в вашем делопроизводстве царит такая неразбериха, вам следует начать с себя. Вы должны всегда знать и помнить, что делали, а что нет! – строго пророкотал он.

– Ну-ну, может, она сделала бумагу наспех и забыла отправить, – попытался вступиться за меня Сашка из отдела продаж.

Наивный. Он не знал, что ли, про букет?

Шувалов улыбнулся и продолжил:

– Отличный аргумент. У человека неделю стоит производственный процесс… или какой там у него процесс?

– Торговый.

– Отлично! – Шувалов развел руками. – Скажите ему, что все это из-за того, что наша Митрофанова что-то там запамятовала.

– Я считаю, что, раз она виновата, она должна компенсировать потери клиента за собственный счет, – сурово промолвил наш финансовый директор. Вечно мрачный и молчаливый тип, но какая фантазия. Да чтобы покрыть такие потери, мне надо прожить двадцать жизней.

– Митрофанова, как вы можете! – вырвал меня из облаков Шувалов. Как всегда в таких ситуациях, я выпала из обсуждения. – Опять вы витаете в облаках. О чем вы так глубоко задумались?

– О будущем, – честно призналась я.

– Отлично. Для вас оно может стать беспросветным. Ладно, господа, подведем итоги. Мы вынуждены заменить все компьютеры клиента, и переговоры об этом придется проводить кому-то другому. Конфликтного управляющего наш клиент на дух не переносит.

– Отлично. Так и сделаем, – раздались довольные голоса вокруг.

Народ попятился к выходу. Я пошлепала за ними, спиной чувствуя, как Шувалов буравит меня взглядом. Сейчас он скажет: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».

– А вы, Митрофанова, подумайте, что можете сделать, чтобы остаться в этой компании, – злобно глядя на меня, изрек Шувалов, когда я уже совсем было выкарабкалась из этой серии. Черт.

– Я приложу все усилия, господин Мюллер! – бодро отрапортовала я.

Дни мои в этой компании были сочтены еще тогда, когда я облила шуваловский «трактор» грязью. Не надо было сопротивляться неизбежности. Ход вещей изменить нельзя! Теперь нужно только дождаться заветных слов: «Вы уволены!» Ну правда, какой из меня конфликтный управляющий?

– Главное, чтобы вы перестали врать и изворачиваться, – улыбнулся он. – И забывать, с кем спите.

– Что? – ахнула я. Надо же, а он не сдержался все-таки. Мы ведь на работе, ай-яй-яй, нас могут услышать!

– Мне казалось, вы говорили, что совершенно одиноки. Рыдали у меня на плече. А оказывается, у вас море поклонников. Вы даже не знаете всех по именам!

– То есть вы все уже решили! А вы меня спросили – правда это или нет? – также язвительно улыбнулась я. – Или вы думаете, что видите меня насквозь?

– Только не говорите, что цветы эти от вашей мамы за то, что сидели всю ночь около ее постели и пели ей колыбельную. – Шувалов отсек мне пути к отступлению, закрыв дверь и встав прямо перед ней.

Мне сделалось как-то не по себе.

– А я и не говорю! И вообще, что вы себе напридумывали. У меня никого нет. Кажется, теперь совсем никого! – Я возмущенно дергалась и метала разнокалиберные молнии.

Шувалов стоял, скрестив руки, и взирал на меня. Поза закрытости. А вчера он был совсем в другой позе! Как он умеет целоваться!

– Я уверен, что эти цветы от вашего бывшего мужа, – сквозь зубы выдавил он.

– Что? – вытаращилась я. – И вы считаете, что я с ним… да как вы можете?!

– Это как вы можете, Надежда Владимировна? Впрочем, что тут такого? Вы же уже не так молоды и к тому же одиноки. Замуж вас никто не зовет, так что… правильно! Надо брать, что есть. Чего там церемониться?!

– Станислав Сергеевич, вы подлец! – выдохнула я и, резко оттолкнув его от двери, выбежала из приемной. Еще раньше, чем я успела убежать, он крикнул:

– Имейте в виду, я не верю ни одному вашему слову!

– Мне плевать, – буркнула я себе под нос и утерла слезы.

– Это правильно, – одобрила меня секретарша. Она подняла на меня глаза и шлепнула дыроколом.

Я подпрыгнула на месте. Секретарша довольно усмехнулась.

– Что ж, по крайней мере я заставила его кричать. Уже немало! – заявила я и хлопнула дверью.

Плевать, что там говорит моя должностная инструкция, я больше ни минуты не могла находиться здесь. В две минуты я собрала вещи, надела пальто и уже совсем было собралась погасить свет, как вдруг мой взгляд упал на сиротливо стоящий в углу на подоконнике букет.

– Не так часто мне дарят цветы, чтобы я ими разбрасывалась! – воскликнула я и решительно выдернула их из вазы. Мало ли кто мне их подарил. Может, действительно мама. Зато сегодня я смогу рыдать, вдыхая аромат роз. Все лучше!