Високосные года никогда не проходят гладко. Казалось бы, что в них такого? Ведь, в сущности, это – всего лишь цифры, не более. Однако прибавь один-единственный несчастный день к февралю, как весь год все будет идти наперекосяк. Вас затапливают соседи, при этом вы не успеваете вызвать комиссию из ДЕЗа и за ремонт приходится платить из своего кармана. Да, с соседями сверху вы больше никогда не поздороваетесь, но скажите честно, вы верите, что им есть до этого хоть какое-то дело? В високосные года случаются выборы президента, что само по себе нагрузка, а уж последствия этого «выбора» никто никогда не спрогнозирует. Может, и обойдется, а может, и шандарахнет. Неизвестно. Фифти-фифти. Такая вот аналитика в России. Високосные зимы самые холодные, а лета – дождливые. Ну, впрочем, это я утрирую. Нагнетаю.

Четыре года назад, в високосную осень, умерла моя мама. Умерла тихо, по-доброму, от инсульта и, как мне кажется, от осознания того, что теперь уже я справлюсь без нее. Я тогда крутилась как белка в колесе и барабанила, как зайчик Энерджайзер, в четыре раза дольше и сильнее – мне надо было выплачивать огромные долги за новую квартиру. Мы успели прожить в ней чуть меньше года, как вдруг моя мама ушла. Быстро, всего за несколько дней, не приходя в сознание.

После ее смерти я вдруг отчетливо и как-то на клеточном уровне поняла, что человек смертен. Когда умер папа, я рыдала на мамином плече и думала, что этого не переживу. Через пару месяцев я снова беззаботно улыбалась. Молодость залечивает любые душевные травмы. Когда умерла мама – острая боль от потери преследовала меня очень долго, но так и не оставила в покое до сих пор.

Есть такой термин – экзистенциальное одиночество. Он обозначает тот вид одиночества, при котором ты можешь быть окружен каким угодно количеством людей, в том числе любящих и родных, но ты все равно понимаешь, что совершенно один в этом мире. На маминых похоронах я почувствовала это впервые.

Високосный год и на этот раз не оставил меня без сюрпризов. Поскольку моя безалаберность позволила мне больше месяца не открывать почтового ящика, то повестка, которую я совершенно случайно достала из него, оказалась датирована послезавтрашним числом.

Я в негодовании набрала мобильный номер Андрея.

– И как это понимать? Что это за суд? – спросила я мужа, с удивлением отметив в своем голосе дрожь.

– Это – развод, – после минутной паузы проговорил Андрей.

– То есть ты хочешь, чтобы мы развелись? – уточнила я.

Глупо, правда? Но одно дело – засыпать в гордом одиночестве, и совершенно другое – стать разведенной женщиной. Так далеко я в своей ненависти к Андрею еще не зашла. Хотя в целом...

– А ты хочешь, чтобы мы жили долго и счастливо? – ехидным, язвительнейшим тоном уточнил он.

Как странно, я не слышала его голоса больше месяца, но у меня опять возникло желание расцарапать ему лицо. Каким он стал невыносимым к сорока годам, уму непостижимо!

– Я хочу сказать, зачем так спешить. Разве нельзя решить все спокойно, по-взрослому?

– То есть ты бы предпочла, чтобы я просто исчез из твоей жизни и никогда больше в ней не появлялся? Извини, дорогая, но у меня другие планы.

– Это я уже поняла. Но зачем суд? Неужели нельзя развестись спокойно?

– Спокойно? Во-первых, имей в виду, что по закону нельзя развестись без суда, если есть несовершеннолетний ребенок.

– Так ты все же помнишь, что у тебя есть сын. А мне казалось, тебе это все равно. И с каких пор ты стал таким знатоком законов? Может, ты все же сменил работу? – Я сама не понимала, как так получается, но стоило нам пару минут поговорить или даже просто посидеть молча рядом, как мы начинали моментально орать друг на друга. Если эксперимент не прервать вовремя, то мы начнем швыряться посудой.

– Имей в виду, что больней, чем есть, ты мне уже не сделаешь! – зачем-то «успокоил» меня Андрей.

– Ах, я не сделаю?! Это же ты, ты меня кинул, это у тебя любовница, да еще и с ребенком! Ты что, не понимаешь, как ты отвратителен?

– Допустим. Но это ты ни черта не понимаешь. Ты сама, сама всего добилась. Теперь не жалуйся. – Кажется, градус моего бывшего тоже подкатывал к точке кипения. Значит, я еще не потеряла сноровку.

– И что же я такое сделала, чего добилась? Или тебе есть в чем меня упрекнуть?

– Ты, ты... тьфу, я не буду ничего тебе объяснять, – крикнул в сердцах Андрей.

Я зажмурилась и представила мысленно, что держу в руках нацеленный на него пистолет. Какой-нибудь большой, тяжелый, крупного калибра. Я нажимаю на курок, и Андрей, подброшенный выстрелом, отлетает к окну. Стекло со звоном разлетается, осколки сыплются на пол... Да, ничего себе фантазия!

– До встречи в суде! – выпалила я и отключила связь. Всегда любила бросать трубку первой. Это дело требует определенной сноровки, потому что заканчивать разговор надо в тот момент, когда тебе еще есть что сказать, а твоему собеседнику еще есть, что ответить. Иначе можно не успеть и самой услышать короткие гудки. Ту-ту-ту...

Я отвернулась от консьержки, которая воровато посматривала из будки, и, придав лицу равнодушное выражение, проследовала к двери, на весеннюю улицу.

Уже потом, сидя за рулем своего служебного «Форда», я кусала губы от раздражения. Значит, Андрей успел не только все понять про наш брак, но и подать в суд. Отлично. И к тому же об этом чудесном обстоятельстве теперь будет знать весь подъезд, весь дом. Да что там, весь район! У нашей уборщицы уникальные способности разносить сплетни. А она весь наш с Андрюшей разговор слышала дословно. Черт меня дернул позвонить ему из подъезда. Не могла дотянуть до машины.

Москва яростно бибикала, застряв в бесконечной пробке. С проспекта Вернадского машины стояли во всех направлениях. Иногда мне кажется, что советские времена никуда не ушли, они просто трансформировались и интегрировались в современную реальность. Совсем как наша система автоматизации. А что, и отец народа у нас есть, имеется и дефицит. Только в дефиците у нас сегодня деньги. Их почти не найти, за ними все гоняются, а отдельным личностям, с блатом и связями, они достаются почти даром. Разве не это – признаки дефицитного товара? А насчет очередей, так они тоже не исчезли – всегда в наличии. Только не в магазинах. Сегодняшние очереди покинули стены торговых центров и перекинулись на улицы, на дороги. Господи, какая очередь на третьем транспортном! Только вот непонятно, где у этой очереди конец и что дают?!

Всю эту зиму я в машине учила английский. Время – переменная величина и его вечно не хватает, чтобы решить уравнение моего дня. Хочется так много успеть, а драгоценные минуты утекают сквозь пальцы на совещания, на поиски нужных бумаг, которые Алина запихнула куда-то и забыла, на составление отчетов, на планинг. Планинг – это такая фигня, благодаря которой завтра я снова не смогу найти ни одной свободной минутки. В общем, со временем я поняла, что в условиях суровой современности единственное свободное время, принадлежащее мне безраздельно, – это то время, которое я провожу за рулем машины.

С этого момента я полюбила пробки. А что? Я человек подневольный. Солдат спит, служба идет, а бензин все равно казенный. Я начала покупать редкие музыкальные сборники и электронные книги – почитать или послушать музыку у меня получалось только в машине. А потом Марк переслал мне кучу лингафонных курсов английского для машины – я учу язык. Хотела поставить в машину телевизор, но оказалось, что дорого и очень аварийно-опасно. Да и машина все-таки не моя, нельзя ее раскурочивать и вставлять дополнительные дивайсы. А то бы я заменила кресло водителя массажным и как-нибудь изловчилась и вклинила бы маленькую гидромассажную ванну. А что? Пусть только до пояса. Садишься, включаешь газ, передачу, и бульк – пошел релакс. Не так уж абсурдно, если учесть, что современный московский автомобилист проводит в машине до четырех часов в день.

Однако сегодня ни английский, ни детективы, ни музыка не смогли помочь мне расслабиться. Из головы не шел этот дурацкий суд. Неужели я послезавтра официально стану одинокой женщиной? Значит ли это, что я буду считаться брошенной и никому не нужной? Почему, в конце концов, Андрей не мог немного подождать? Я еще не привыкла жить без мужа. Почту забываю проверять. И его, его я еще совершенно не забыла. При звуке его голоса мне хочется бросаться в атаку. Говорят, если люди друг друга разлюбили, они становятся совершенно равнодушны друг к другу. А мы – мы разве равнодушны?

– Алина, отмените на послезавтра все мои встречи. Меня не будет.

– Но вы же должны ехать в торговый дом! – раскрыла красиво накрашенные губки Алина, старательно вглядываясь в мой органайзер.

– Придется перенести, – отрезала я.

– А что случилось? – моментально отреагировала секретарша. От любопытства ее щеки разрумянились, а дышать она стала часто. Еще бы, сидеть целыми днями в приемной – тоска смертная.

– Ничего, – отвела я глаза. Только не хватало мне, чтобы прямо вот так сразу мой развод стал достоянием гласности.

– Что передать шефу?

– Шефу, Алина, я все объясню сама, – разозлилась я.

– Как скажете, – промурлыкала секретарша.

Интересно, когда она в моем присутствии чисто автоматически закатывает глаза и поводит грудью, она хотя бы помнит, что я – тоже женщина? В конце концов, если б я была мужиком, от ее прелестных округлостей могла быть какая-то польза, но я традиционно ориентирована и к тому же в секретарше хочу видеть не только элемент декора.

– Распечатай мне почту, – приказала я Алине, желая поскорее избавиться от ее присутствия. На самом деле почту я проверила еще дома. Но шефу действительно надо было что-то сказать. Его вряд ли удовлетворит мое «ничего». Во всем, что касалось обязанностей подчиненных, он был моралистом и педантом. Как и я сама. Видимо, такими нас делает система. Система автоматизации (каламбур).

Я постучала в дверь.

– Можно?

– Заходи, – радостно улыбнулся шеф. А что, я хорошо работала, а он получал все бонусы от акционеров.

– Я хотела попросить... мне нужен отгул, – с места в карьер взялась я за дело.

– Отгул? – Шеф свел брови. Отгул – неправильное слово. Из неправильного словаря.

– Да. Мне очень нужно. По семейным обстоятельствам.

– А что случилось? – заинтересовался шеф. Ну вот, давай. Скажи ему – ничего. Скажи, что тебе надо к врачу. Ага, а после этого он решит, что ты больна и тебе надо подыскивать замену.

– У меня назначен суд на послезавтра. Я не уверена, что закончу быстро...

– Суд? – вылупился шеф.

Кажется, он заподозрил неладное. Блин, вдруг он решил, что меня судят за, м-м-м, хулиганство, например?!

– Развод. Просто развожусь, ничего особенного, – поспешила я его утешить.

Шеф заметно выдохнул, с облегчением улыбнулся, а потом поспешно стер улыбку с лица и принял серьезный вид.

– Неужели? Почему? У вас же такая отличная семья! Идеальная пара.

– О, это совсем не так, – попыталась я объясниться.

Мой шеф видел Андрюшу всего несколько раз – на корпоративных торжествах, куда принято приходить с супругами. На моем дне рождения, куда я его, естественно, всегда приглашала. То есть это не совсем естественно, но так уж получилось. Сначала, когда-то, я постоянно приглашала к нам на праздники Марка. Потом он уехал, а традиция осталась. Было бы странно, согласитесь, объяснять мужу, почему прежнего руководителя он видел дома на каждом празднике, а нового я вообще не зову.

– Но Андрей – очень приятный мужчина. И тебя любит. Ты опять что-то затеяла? – Мой шеф игриво помахал пальчиком.

Да уж, у Андрюши не отнять умения производить впечатление на людей. Когда-то я и сама была от него без ума. Довольно долго. Пока он не начал пить и возвращаться домой к полуночи.

– Ну конечно! – вдруг обозлилась я. – Он мне изменил, а я что-то затеяла.

– А, ну раз так, то... – отступил шеф. Мужская солидарность – дело хорошее, но его-то хата действительно с краю.

– Так вы отпустите меня? Послезавтра.

– А что у тебя там?

– Ничего особенного, – принялась я врать. – Все можно перенести.

– Тогда конечно. Желаю удачи, – кивнул шеф.

– Спасибо, – обрадовалась я. Не рассказывать же ему, что у меня были назначены переговоры с крупным торговым домом. И потом, я же не потеряю клиента только из-за того, что перенесу переговоры.

– Елена Петровна, кстати, имейте в виду, что у меня есть очень хороший адвокат по гражданским делам.

– Зачем? – удивилась я.

– Ну, вдруг. Мало ли, – пожал плечами шеф.

– Да нет, у нас просто развод. Вряд ли адвокат может что-то сделать с супружеской изменой. Мне теперь понадобится не адвокат, а брачный агент, – усмехнулась я.

Шеф шутку оценил и тоже улыбнулся. Умение держать улыбку в любой ситуации у нас очень ценится.

Московский межрайонный суд поразил меня скромностью своего убранства и бесконечной очередью в коридоре. В одиннадцать утра я явилась в указанное место, одетая соответствующим моменту образом. Строго и с достоинством. До суда оставалось еще полчаса. В нужном мне кабинете была тишина. Судья куда-то вышел, его секретарь с деловым видом прошмыгнул мимо меня, держа в руках коробку с чаем.

– Извините, я Демидова. Пришла на развод.

– Отлично, – кивнул секретарь и скрылся.

На двери в кабинет висело расписание процессов, среди которых и мой был отмечен короткой строкой. В холле не было окон, из угла в угол сновали какие-то люди с обеспокоенными лицами. На стульях сидели хорошо одетые граждане с большими кожаными портфелями. Думаю, это были адвокаты.

– Она уже здесь, – услышала я женский голос за своей спиной.

Я обернулась и увидела, как из лифта выходит мой муж, под руку с какой-то маловразумительной полноватой особой. Манечка? Это Манечка? Господи, за что мне это! Почему он изменил мне с такой, м-м-м, неинтересной особой?

– Да, я уже здесь, – холодно кивнула я и отвернулась. Неужели мне теперь придется торчать с ними в одном холле? Не хочу.

– Я пойду покурю, – коротко бросил Андрей, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Я с тобой! – пискнула Манечка.

Я хмыкнула и пожала плечами. Бегите-бегите, можете вообще скрыться навсегда. Плакать не стану.

И все-таки я не сумела сдержаться и повернулась, чтобы украдкой разглядеть Андрея. Между прочим, он выглядел не так уж плохо. Не так плохо, как должен был бы выглядеть, разводясь со мной. Мерзавец, давно надо было гнать его под зад коленом.

– По иску об утрате права пользования Кислицины явились? – громко спросил секретарь, вернувшийся из небытия. Уже без коробки с чаем. Чай, видимо, был выпит.

– Кто? – возмутилась я. На моих часах было одиннадцать с четвертью. Через пять минут должен начаться мой иск. То есть, Андреев. Наш с ним.

Дожили, разводимся в суде. Никогда бы не подумала!

– Вы Кислицина?

– Я? Нет, я Демидова!

– Хорошо, – кивнул секретарь.

Я не поняла, что именно хорошо, но дверь в кабинет закрылась. Я осталась стоять перед ней в гордом одиночестве. От нечего делать я стала снова читать расписание процессов. Оказалось, что Кислицины в расписании стоят на половину одиннадцатого. А за ними были еще одни, тоже с этим правом какого-то пользования.

– Интересно, а когда же мы? – громко возмутилась я.

Мой вопрос был услышан бабулей, сидящей около соседнего кабинета.

– Обычно по часу-полтора ждут!

– Что? – не поняла я.

– Оне задерживают. Всегда! – добавила бабуля.

– А вы тоже судитесь? – удивилась я.

Оказалось, что бабуля – ветеран этого суда. Судится то с ЖЭКом, то с соседями, то с ДЭЗом.

– Купленные они все! – гордо заявила бабуля.

Было видно, что ей хочется рассказать о своих сражениях. А я сначала слушала ее от скуки, а потом, после того как мой ДРАГОЦЕННЫЙ вернулся с перекура и принялся тихо шептаться со своей Манечкой, я принялась общаться с бабулей по полной. С преувеличенным вниманием расспрашивая ее о всякой ерунде, типа того, откуда она брала должностные инструкции начальника ДЭЗа? Андрей все-таки немного осунулся за то время, что мы не виделись. Это меня порадовало. Но костюм, который был на нем (и который, между прочим, я привезла из Берлина), был наглажен-отутюжен так, как я вообще никогда не умела. Значит, Манечка колдует над его штанами, будто это – самое главное дело в жизни. Боже, какой бред!

– Демидовы по иску о разводе. Явились?

– Да! – моментально среагировал Андрей.

Я с трудом оторвалась от бабули, разогнавшей телегу воспоминаний сверх всякого лимита, и подошла к секретарю.

– Паспорта, пожалуйста, – процедил тот.

Я выдала ему паспорт и машинально отметила, что Андрей надушился моим любимым парфюмом от Диора. Только теперь уже не для меня. Разве Манечке это важно? По ее виду этого не скажешь. Впечатление, что она рада наслаждаться и запахом его пота.

– Андрей, я могу надеяться, что твоя любовница не пойдет с тобой в зал?

– Лена, не начинай, – забеспокоился он.

Манечка вспыхнула и опустила глаза. Я демонстративно отвернулась от нее и продолжила:

– Или ты не можешь даже развестись без няньки?

– Она пойдет со мной! – отрезал Андрей. Думаю, только для того, чтобы досадить мне.

Что ж, хорошо.

– Проходите, – лениво приоткрыв дверь, крикнул нам секретарь и моментально исчез внутри.

Мы с Андреем переглянулись, оба как-то внутренне подобрались и зашли в кабинет.

Зал судебного заседания представлял собой довольно обшарпанную комнату, чем-то напоминающую школьный класс. На небольшом возвышении стоял длинный стол классного руководителя (пардон, судьи, конечно), перед ним Т-образно были выставлены еще два стола, куда посадили нас, экзаменующихся (пардон, разводящихся). Далее нестройными рядами были выставлены лавки, как в институтских аудиториях. Только без столиков перед ними. В остальном очень похоже.

Какое-то время все молчали. Судья, лысоватый пожилой мужчина с безвольным подбородком, облаченный в смешную черную тряпку, по-видимому, имитирующую мантию, что-то сосредоточенно читал. Секретарь, молодой прыщавый парень, постоянно потирал ладонью нос и что-то набивал в компьютер. Затем судья вынырнул из своих бумаг и еле слышным голосом что-то пробурчал себе под нос.

– Что-что? – переспросила я.

– Объявляется подготовка к судебному разбирательству дела о расторжении брака и разделе... – Далее снова было неразборчиво.

Интересно, у него что, горло больное или он всегда шепчет, чтобы подсудимые (или кто мы там) ни хрена не слышали?

– Не поняла! – громко и уже раздраженно произнесла я.

Судья остановился, нахмурился и пронзил меня взглядом. Потом тряхнул головой и повторил еще раз.

– Объявляется подготовка к судебному разбирательству дела о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества.

– Что? – растерялась я. – Какого имущества?

– Совместно нажитого, – устало повторил судья.

Я обернулась и взглянула на Андрея. Он опустил взгляд на стол и сжал зубы. Кажется, у него от волнения поднялось давление, он так вцепился руками в край стола, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Андрей, что это значит?

– Елена Петровна, вы же все читали.

– Читала? – удивилась я. Да, я читала повестку, эту жеваную желтую карточку. И все!

– Нет? Вы получали повестку? «Извещение» видели?

– Видела, но только позавчера. Я только позавчера получила повестку. А что там надо было читать? Там же всего пара слов?

– Надо было с «Извещением» идти на почту и получить «Исковое заявление», – пояснил секретарь суда, пока судья раздраженно вздыхал и листал страницы «Дела».

– Нет, «Исковое» я не получала. А что такое? Мы что-то делим?

– Конечно! – кивнул судья, протягивая мне какой-то листок.

Я взяла его и принялась вчитываться в мелкий шрифт.

«Исковое заявление.

Я, Демидов А. Е., такого-то года рождения...»

Буквы сливались в одну неразборчивую кашу. Писал явно не мой муж.

«Раздел совместно нажитого имущества, состоящего из трехкомнатной квартиры, расположенной по адресу... а также дорогостоящей техники, драгоценностей, денежных средств, хранящихся на счете в банке...»

– Андрей?! – От возмущения я готова была взорваться. – Что это?

– Это «Исковое заявление». Странно, что вы его не читали, – еще раз пояснил судья.

– И что, я должна что-то сказать? Заявить? – растерялась я.

– Ну, вы можете признать иск, – предложил судья.

– О чем? О разделе квартиры? Отдать квартиру этому вору, которого я содержала, кормила и одевала?

– Довольно! – Андрей вскочил с места. – Как ты смеешь? Я все делаю по закону!

– По какому закону? Ты в эту квартиру и копейки не вложил! Ты там даже не прописан! Как ты смеешь, это незаконно! – Меня несло. Я совершенно забыла, где нахожусь. И зачем пришла сюда. Развод – это просто фигня по сравнению с тем, что меня хотят ограбить. Чтобы расплатиться с долгами, после смерти мамы я продала ее квартиру. И все равно мне пришлось почти три года тратить все, что зарабатывала, чтобы погасить кредит. И зачем? Чтобы Андрей мог счастливо жить с этой Манечкой?

– Если это незаконно, то ничего и не будет, – успокоил меня секретарь.

– Ваша честь, – я еле сдерживалась, чтобы не сорваться на крик, – я вас прошу перенести слушание дела на другой день. Я совершенно не готова. У меня даже документов никаких с собой нет.

– Ничего страшного. У нас сегодня только подготовка дела, так что время у вас будет, – ехидно проговорил судья (или мне это показалось из-за его еле слышного голоса?). – Только что именно вы хотите доказать? У нас в деле есть справка о том, как и когда была приобретена эта квартира.

– Какая справка? – вытаращилась я. Неужели, когда меня не было дома, Андрей выкрал документы на квартиру? Раньше я бы сказала, что он на такое не способен. Но теперь, после всего этого... и после того, что он украл у меня спрятанные в сопромате деньги... Видимо, он действительно способен на все.

– Вот эта! – Судья достал из дела еще одну бумажку. Это была не моя бумажка, какая-то другая. Но в ней действительно было написано, когда и как я купила квартиру.

– И что? Вы позволите ему меня обокрасть? Это моя квартира! Я докажу, что он к ней не имеет отношения.

– Докажете? По закону эта квартира – общая! – не без удовольствия уточнил судья.

Я не могла поверить своим глазам. Кажется, бабуля в коридоре совершенно права, и здесь действительно все купленные. Только когда же он успел? Андрей. И на какие деньги? Господи, что может быть проще – он подкупил судью, дав ему мои деньги! Мои пять штук! Надо же. И что теперь, мне оставаться без квартиры? И смотреть, как Андрей с каменным лицом забирает у меня все, что я заработала ценой невероятных усилий?

– И ты всерьез будешь красть у меня все, до чего дотянешься? – Я повернулась к Андрею и бросила на него яростный взгляд. Если бы у меня оказался под рукой пистолет, я бы действительно выстрелила в него не задумываясь.

– Красть? – злобно переспросил Андрей. – Кто тебе сказал, что я буду что-то у тебя красть? Я никогда не брал чужого и не стану. Но то, что причитается мне по закону за все те годы, которые я потратил на тебя, я заберу.

– Ты потратил? Ты?! – ахнула я.

– Именно! – процедил Андрей.

Судья уже ушел. Кажется, пока я пребывала в шоке, подготовка дела благополучно завершилась.

– А ты, значит, ангел, которого кругом обидели?

– Именно.

– Не играй на публику. Мы-то с тобой все прекрасно понимаем, – горько усмехнулась я.

Секретарь сунул мне какой-то листок бумаги, в котором я расписалась.

– Все прекрасно понимаем, это точно! – кивнул Андрей, поставив свою размашистую подпись под моей.

Суд был назначен через месяц. Это лето обещало быть интересным и познавательным.

Едва я покинула зал заседания суда, как сразу же кинулась набирать номер шефа.

– Ну что, все в порядке? – вежливо поинтересовался он.

– Скажите, вы серьезно говорили про адвоката? Он действительно хороший?

– Очень, – подтвердил шеф. – А что?

– Мне тут надо своего бывшего порвать на части. Растереть в порошок. Размазать по стене. Уничтожить! Разорить! Пустить по миру!

– Понятно, – усмехнулся шеф. – Записывай телефон. Только, может, тебе больше подойдет киллер? Или психиатр?

– Думаю, будем действовать постепенно, – зло улыбнулась я.