Интересно, кто-нибудь хоть раз задумался о том, удобно ли страусу стоять, сунув голову в песок, и трясти от ужаса хвостом. Я уж не говорю о том, до какой степени неприлично это положение. Но как долго можно прятаться от проблем таким образом? Помогает ли такой метод «релаксации»? Проблема-то остается стоять рядом, с усмешкой посматривая на то, что осталось над песком. Проблема, может быть, в этот момент только нарастает. К тому же у страуса могут возникнуть и другие, сопутствующие, неприятности. Кто-нибудь подойдет да и даст пинка. Прямо по трясущейся... по трясущемуся хвосту. В общем, никакой пользы окромя вреда для страуса от этого стояния головой вниз нет.

Интересно, а зачем в таком случае я последовала его примеру? Неужели же я, взрослая, хорошо обеспеченная женщина, с высшим образованием и курсами стажировки в Германии, мать пятнадцатилетнего сына, дама с богатым жизненным опытом, прожившая несколько лет с самой Анной Сергеевной, – не смогла взять да и принять вертикальное положение? Потому что тогда мне бы пришлось взглянуть на ситуацию трезво и здраво. Да, именно так и поступают полноценные взрослые люди. Например, Марк.

Когда я спрашивала Марка, почему он не женится, не заведет детей, он всегда говорил:

– Дорогая, я взрослый и, смею надеяться, умный человек. Я прекрасно понимаю, за что меня девушка полюбит в моем-то возрасте и с моей-то еврейской внешностью.

– За деньги? Я бы тебя полюбила за деньги, – ехидничала я.

– Ну, не только. За квартиру в Париже, за возможность получить двойное гражданство. А я бы хотел, чтобы меня понимали. Ценили мое знание ресторанов. Умение слушать. Умение рассказывать. Но видишь ли, русским девушкам это все безразлично.

– Но, может, тебя полюбит какая-нибудь француженка? – интересовалась я. – Ты же такой изысканный, романтичный. Даже не верится, что когда-то ты жил и рос в СССР.

– Значит, я хорошо ассимилировался. Но на французскую жену никакой зарплаты не хватит. Для этого мне надо как-то исхитриться и убить одного из учредителей нашей компании, например. А потом непонятно как занять его место. И все равно может не хватить. Но главное-то не в этом!

– А в чем? В любви? Ты не веришь в любовь?

– Я верю в единение душ, хотя бы потому, что действительно это видел. Я помню, как жили мой дед и бабушка. Но в остальном я прекрасно знаю, как это будет. И чем кончится.

Мы с Марком сидели в одном из московских ресторанчиков. Он снял очки в тонкой оправе и протер стекла своим идеально чистым платком. Девять лет назад, когда я только пришла в «Эф ди ай», он возглавлял отдел автоматизации и бесил меня своей невозмутимостью и умением все спокойно обдумывать. Через некоторое время я начала им восхищаться. А потом его с повышением перевели во французское отделение, меня же поставили на его место, а наше общение стало преимущественно электронным.

– И чем же все кончится?

– Сначала она будет делать вид, что ей интересна моя работа и я сам, а я буду покупать ей все, что угодно, чтобы только видеть ее восхищенные глаза. Потом она будет переключать мои фильмы на свои сериалы, а я буду покупать дорогие подарки уже не ей, а нашей дочери.

– А потом? Что потом? Развод? – Мы оба без малейшего дискомфорта могли болтать обо всем на свете. Жалко все-таки, что он так редко теперь бывает в России.

– Потом... конечно, развод, но главное – разбитое сердце у меня, а дочь, скорее всего, у нее. И за право видеть ее я буду оплачивать моей жене что угодно. Теперь уже всегда. Но на ее восхищенные глаза мне будет наплевать.

– Слушай, мне хочется расплакаться. Неужели нельзя найти человека, с которым все будет иначе?

– Ты еще очень молода...

– Спасибо, это очень приятно!

Марк был старше меня на десять лет. С Андреем я всегда чувствовала свои года как тяжкое бремя. Марк совершенно искренне считал, что и в самом начале нашего знакомства, и сейчас, в мои тридцать девять, я совсем еще девочка. Наверное, все дело в его искренности, когда он это говорил, я чувствовала себя подростком.

– Рад сделать тебе приятное, но подолью и немного дегтя. Придет день, и ты поймешь, что ввязываться в предприятие под названием «любовь» надо, отдавая отчет, чем все это закончится. В девяти случаях из десяти нет никаких шансов на успех.

– А если все-таки удастся? – мечтательно подняла я глаза к небу.

Впрочем, когда я высказывала эти призрачные надежды, я имела в виду возможное счастье Марка – такого хорошего, умного и умеющего ценить человека, сидящего с ним за одним столиком. А если вернуться ко мне, с Андреем с самого начала все было не совсем безоблачно.

Совсем не безоблачно. Совсем. Когда же это я впервые запихнула голову в песок? Страус из меня не очень. Кажется, я уже лет... м-м-м... пожалуй, пять делаю вид, что у нас с Андреем все в порядке. Почему пять? Может, шесть? Нет, пять. Что же случилось пять лет назад? Ах да, я купила тогда нашу квартиру (слава богу, после кризиса они стоили совсем не так дорого, как сейчас).

Я взяла огромный кредит у «Эф ди ай», потому что больше просто не могла возвращаться в дом, где царила Анна Сергеевна. Думаю, Анна Сергеевна тогда пыталась медленно свести меня с ума. А я работала почти круглосуточно, стараясь закрепить свои позиции на фирме, – Марк уехал, а меня только-только поставили на его место. Колоссальные нагрузки и частые командировки исключали возможность адекватного ответа на выпады свекрови.

– Мой сын не должен отрываться от науки, чтобы тянуть семью.

– Да он ее и не тянет.

– Знаем мы, чем такие, как ты, занимаются в командировках! Надо было думать, прежде чем соглашаться на эту работу!

Такие разговоры Анна Сергеевна могла вести вечно, но пересечь весь город и настигнуть меня на Юго-Западной она не могла. У нее был ревматизм, слава богу. Поэтому я решилась и купила отдельную квартиру в другом конце Москвы. В большом новом доме из разноцветных панелей.

А после переезда я поняла, что Андрей меня ни во что не ставит. До этого я говорила себе: он не думает так на самом деле, он в глубине души меня уважает и ценит, просто ему очень больно. И обидно. Но он начал говорить:

– Права была мама, ты никудышная жена!

– Это я-то? – Мне стало обидно. Впервые услышав такое, я просто ахнула. – И по-твоему, я мало делаю для нашей семьи?!

– В том-то и дело, что ничего не делаешь. Где мой чистый костюм? В чем я должен завтра принимать зачет?

– Я же оставляла тебе квитанцию, надо было забрать его из химчистки!

– Жена должна все это делать сама!

– Я работала до десяти вечера! Все химчистки уже были закрыты!

В принципе этому было объяснение. Пока мы жили с Анной Сергеевной, вопросов с костюмами у Андрея не возникало. Зато остро стоял вопрос моего психического равновесия. Я больше не могла оставаться в ее доме ни на один день.

Сделала ремонт в новой квартире, в гостиной оборудовала специальное место – маленький кабинет – для Андрея, и все это затем, чтобы однажды услышать: «Ты никудышная жена!»

В общем, Марк был прав, любовь – предприятие заранее убыточное. Мне бы вовремя вынуть голову из песка, да поинтересоваться, любит ли меня мой муж...

«Ты меня любишь?»

«Нет! Я люблю другую женщину, ее зовут Маша, я называю ее Манечка и говорю с ней очень ласково!» – ответил бы он мне. Но теперь я узнала об этом сама. Слушая пленку.

Диверсия удалась, и в моих руках оказалось неоспоримое доказательство измены Андрея. И если бы я имела мужество думать, а не прятаться за усталостью и работой, я поняла бы, что у него есть другая женщина, давным-давно.

После Мишкиных непонятных технических разговоров я услышала следующее:

Андрей: Манечка, ну как вы там?

Манечка: Нормально, а ты как? Дома один? У нас все хорошо.

Андрей: Слушай, я не нашел панадола, может, подойдет аспирин?

Манечка: Нет, ты что. Она же грудная! Куда ей аспирин. Купи тогда эффералган.

Андрей: Ладно, я в другой аптеке посмотрю.

Ма нечка: Знаешь, я что-то устала. Может, ты сегодня останешься?

Андрей: Ну что ты говоришь, ты же знаешь, что я не смогу. Я только заеду с работы, посижу с полчасика.

Манечка (жалобно): Ладно, не сердись. Ты знаешь, что у женщин, кормящих грудью, часто бывает послеродовая депрессия. А мне так одиноко иногда.

Андрей: Слушай, не надо, а! Не начинай, пожалуйста. Ты же знаешь, какая у меня с женой ситуация.

В этом месте я дернулась всем телом. Интересно, о чем это они? Какая это у него со мной ситуация?

Манечка:Андрюша, я же ничего не прошу! Мне ничего не нужно, только иногда мне хочется, чтобы у Анечки был отец. Ты пойми: она без тебя очень страдает.

Андрей: Маш, ну перестань. Анька еще не в том возрасте, чтобы страдать. Она меня даже не узнает, а ты говоришь...

Манечка: Дети все чувствуют. Ну, хочешь, можешь не приезжать. Я справлюсь, не беспокойся!

Андрей: Ты же знаешь, что я приеду. Не строй только Зою Космодемьянскую из себя. Это тебе совершенно не идет. А потом уеду домой, к жене. Мы сейчас не в том положении, чтобы остаться на улице. Не надо дразнить тигра!

«Неужели это они обо мне?!» – подумала я.

Манечка: Я понимаю, конечно. Тебе нужны условия для работы. Забудь, я не хочу тебе мешать!

Андрей (удовлетворенный): Давай не будем спешить. Ты мне не мешаешь. Пока продержись на тех деньгах, а я схожу к юристу. Мне надо разобраться во всем.

«На каких таких ТЕХ деньгах? Уж не на моих ли, из справочника по сопромату? И при чем тут юрист? Он что, хочет узнать, нет ли статьи за кражу заначек?»

Манечка: Ладно, приезжай быстрей! Я люблю тебя, ты помнишь? Мы обе любим тебя.

Андрей (потеплевшим голосом): Звони мне на мобильник, я выхожу.

Я была почти невменяемой от шока. Это что ж такое? У него есть другая! У него их даже две. Анечке, судя по всему, нет и годика. Они что-то затевают, и это что-то очень плохое. Похоже на заговор. Нападение без объявления войны! Меня хотят обмануть? Господи, о чем это я. Меня же уже как минимум обокрали. Продержись на тех деньгах – это же он о моих пяти штуках! Значит, вот почему я не еду в отпуск к Марку – деньги нужны любовнице Андрея. Отлично! Великолепно! Прекрасно! И еще к тому же его дочь зовут Анной, уж не в честь ли Анны Сергеевны? Если так, то Андрей это наверняка высоко оценил. Может, даже пустил слезу.

Стоп, остановись.

Я металась по комнате, ноутбук стоял на журнальном столике. Мысли разбегались в разные стороны. Кровь прилила к лицу, и даже, кажется, заболело сердце. Никогда не думала, что Андрей способен на такое. Как мало все-таки мы знаем даже тех, с кем живем рядом. Каждый день, бок о бок. Фактически мы знаем и видим только то, что хотим видеть и знать. Зачем я столько лет пыталась склеить чашку, по которой мой муж ежедневно бил со всего размаху? Мой дорогой муж, на которого я потратила пятнадцать лет жизни! Да что там, двадцать. Ведь я была рядом с ним с первого курса, пока он не дал команду «любовь».

– Господи, как же я его ненавижу! – громко, отчетливо произнесла я.

В квартире было тихо и пусто, так тихо, что у меня зазвенело в ушах. Чтобы хоть на минуту остановить тот поток мыслей, который надвигался на меня, как снежная лавина, я побежала на кухню и распахнула дверцу холодильника.

– Где же этот чертов коньяк. Не мог же он его весь выпить! Не мог! А, вот он!

Я обнаружила в холодильнике остатки подарочного коньяка. Значит, Андрей его все-таки не убил. Что ж, президент фирмы уже перебился без него, а мне сейчас без него никак.

– Надо оставаться человеком с достоинством, – бормотала я, дрожащими от ярости руками нарезая лимон и сыр.

Пить французский коньяк без закуски – верх неприличия. Правда, надо сказать, ломоть сыра у меня получился так себе, в форме булыжника. А лимон, напротив, не просто тонкий, а какой-то даже местами рваный.

– Сойдет, – решила я, налила себе остаток коньяка в стакан (получился полный) и выпила его залпом.

Коньяк обжег горло и на минуту приостановил лавину. Я вцепилась зубами в лимон, остужая рот ладонью, размахивая ею наподобие веера. После этого сознание, вместо того чтобы рассеяться, почему-то обострилось. Мысли рухнули на меня, раздавив под собой, едва ли не превратив в лепешку.

Как я могла быть такой дурой!

А что, если он и сейчас с ней?

Интересно, сколько ей лет? Она наверняка молоденькая.

Господи, ну я и идиотка! Бестолочь!

Интересно, а с ней он спит?

А я думала, что он уже просто импотент.

Господи, да конечно же, спит!

– Наверное, он в этой Аньке души не чает, все папаши помешаны на дочерях! Даже Марк чисто гипотетически – слово я выговорила с трудом – рассуждал именно о дочери.

Он наверняка изменял мне всегда! А я – наивная – все время мучалась угрызениями совести. Сколько романов я пропустила из-за него!

– Если быть до конца честной, я пропустила не все романы, парочку я все-таки словила. Но это же было так, пустое. Ерунда, простой адюльтерчик на пару недель. Ничего серьезного! А у него дочь!

Но, между прочим, что-то я в его голосе не услышала огромного чувства к этой, как ее... Манечке! Стерва!

Не похожа она на стерву!

Да какая разница?!

Мысли текли рекой. Я перевернула весь холодильник, но не нашла ничего, кроме старой початой бутылки водки для компрессов. Морщась, я принялась пить ее. Чтобы не терять человеческий облик, я разбавляла водку колой, которую обычно покупаю для Мишки. Чипсы и кола – вот его диета. Раньше я с этим боролась, но, когда все так усложнилось с его учебой, кола с сушеной прессованной картошкой стали самой маленькой из моих проблем.

Потом, кажется, я допивала мужнее пиво, сидя в гостиной на диване и без конца прокручивая диктофонную запись разговора. Мне хотелось проникнуть в подсознание Манечки, я была близка к сумасшествию. Со стороны можно было подумать, что я разговариваю сама с собой, но на самом деле я прокручивала в голове этот эпохальный диалог, влезала в него, отвечала на реплики, вступала в диалог. Я присоединялась к их разговору и пыталась объяснить им обоим, что говорить и делать такое совсем нехорошо!

После этого я уже мало что запомнила. Тучи сгустились (или это просто наступил вечер, и за окном стемнело), я валялась в гостиной, устав от разговоров с диктофоном и забросив его в шкаф. По телевизору несмешно юморили какие-то нелепые взрослые дядьки из новой плеяды звезд отечественной эстрады. Я растеклась по дивану и дремала, держа пустой бокал в одной руке, а бутылку дешевого белого молдавского вина в другой. Это вино я держала для белых соусов. Кажется, я открыла его еще в прошлом году. Почему-то оно не пригодилось. Тем более что на вкус вино оказалось просто дерьмовым, так что и для соусов не очень-то подходило. Но выкинуть его рука не поднялась. Мало ли, пригодится.

Пригодилось. Адский коктейль в моем желудке потихоньку впитывался и отравлял мою кровь. До моего спутанного сознания с трудом доходили отдельные слова юмористов. Связать слова и получить некий конечный смысл мне было уже не под силу. Финита! Так я не напивалась со времен института. Но там мы делали это от счастья, оттого, что в одной комнате общаги собралось так много приятных друг другу людей, перед которыми открыто будущее.

– А Андрей никогда не ходил в общагу! Брезговал, падла! – с презрением пролепетала я и свалилась в беспамятстве, опрокинув молдавское вино на диван.

Мне снились обрывки передачи, только в качестве юмористов почему-то были мои преподаватели из института. Они пытались читать со сцены историю КПСС, а я смеялась так, что сотрясались не только мои плечи, но и вся аудитория.

А потом мне снилось, что я сижу на кровати, помятая и старая, и почему-то курю одну сигарету за другой, а напротив меня в большом глубоком кресле сидит Андрей, спокойно и трезво смотрит на меня и сокрушенно качает головой.

– Ты что же, куришь? Ай-яй-яй! – говорит он.

В комнате стоит практически невыносимый дух попойки пополам с курилкой. И мне так стыдно, так ужасно стыдно! Но Андрей делает вид, что это его не раздражает.

– Скажи, неужели ничего нельзя сделать? – спрашиваю я его.

– Ты пойми, это не в моей власти. Я просто не могу!

– Неужели ты меня совсем не любишь? – еле слышно спрашиваю я, хотя отчетливо помню, что клялась не делать этого: не спрашивать, не унижаться.

– Совсем! – огорченно разводит руками Андрей.

Я хочу зарыдать, но слезы почему-то не идут из глаз. Я только прикуриваю следующую сигарету и спрашиваю:

– У тебя нет какого-нибудь снотворного. Может, тазепама?

– Куда тебе еще и снотворного? – с беспокойством интересуется он. – Ты посмотри, в каком ты состоянии!

– Но это же все из-за тебя!

– Ты думаешь? Нет. Из-за тебя! Все из-за тебя! Потому что ты тупица! Бестолочь! – Почему-то Андрей начинает громко и противно орать на меня. Я пытаюсь заткнуть уши, убежать, но он все равно орет, врываясь в мой мозг. В последний момент я вдруг понимаю, что уже не сплю. И что я по-прежнему на диване в гостиной, в комнате действительно пахнет спиртным, потому что я разлила вино. Но главное, что в доме действительно кто-то орет. И этот кто-то – Андрей.

– Я сколько раз тебя предупреждал! Ты идиот! Как ты думаешь жить? Сидеть у матери на шее всю жизнь?

Да, это точно был голос моего мужа. Я оторвала голову от подушки и моментально почувствовала три вещи. Во-первых, у меня дико болит голова. Во-вторых, меня тошнит. В третьих, мне казалось, что крики Андрея раздаются прямо у меня в голове.

– Я не буду сидеть ни на чьей шее. Почему никто не хочет меня понять, – тише, но тоже с надрывом отвечал второй голос – Мишкин.

Я моментально вскочила, простонала от резкой боли в висках и прислушалась.

– Я тебя предупреждал, но ты – безмозглая скотина. Будешь улицы мести, на большее ты не способен!

– Ты ничего не знаешь обо мне, – упирался Миша.

– Или ты думаешь, что без аттестата можно сделать карьеру Билла Гейтса? Ты просто бездарь, который ищет легких путей. Имей в виду, я тебе помогать не буду.

– Мне от тебя ничего и не надо. Я просто ненавижу эту школу. Они же все там больные люди!

– Ах, больные люди! – взвился Андрей.

Я усмехнулась. Интересный аргумент выбрал Мишка, если учитывать, что вот уже лет десять мой муж не более чем простой преподаватель.

– Да их надо лечить! – упорствовал Мишка.

В целом я не могла с ним поспорить. После перестройки учителям платили меньше, чем пенсионерам-вахтерам. Соответственно преподавательский состав разъехался по России и теперь зарабатывал чем мог. Кто подался в менеджеры, кто устроился в охрану. В школах и институтах остались только те, кто не мог (или не хотел) жить по-человечески. Часто их действительно не мешало бы подлечить. Сейчас ситуация начала меняться, но в Мишкиной школе все еще оставались отдельные экземпляры.

– Это тебя надо лечить. Причем не факт, что поможет. Господи, что я перед тобой распинаюсь, делай что хочешь! Вылетай из школы, разваливай свою жизнь! У меня своих дел полно! – высказался мой муженек.

Я подумала, что настало время вмешаться. Доколе он будет орать на моего ребенка!

– Это уж точно! – тихо встряла я в разговор, приоткрыв дверь на кухню. Андрей с удивлением посмотрел на меня и принюхался.

– Ты что, пила?

– У меня был повод, – с таинственным видом кивнула я, стараясь не думать о том, как сильно болит голова.

– А, ну-ну! – ухмыльнулся он. – Вот, полюбуйся. Кажется, он все-таки добился своего, остался на второй год.

– А тебе какое дело? У тебя же свои дела, – тихо, но едко напомнила я.

Андрей нахмурился и замолчал.

– Мам, ты успокойся только, не заводись, – попытался вмешаться Мишка, однако никто в целом мире не смог бы меня в тот момент остановить...

– Зачем тебе заниматься этим ребенком, ведь у тебя теперь есть другой.

– О чем ты? – невольно сделал шаг назад мой муж. Бывший, по-видимому.

– Об Анечке. И о Манечке. Ну и о деньгах моих, естественно! – спокойно пояснила я.

Далее была немая сцена. Ревизор со товарищи.

– Откуда ты знаешь... – растерянно пробормотал муж.

Мишка побледнел и моментально скрылся в своей комнате. На кухне стало слишком жарко. Мы пересекали верхние слои атмосферы, защитный скафандр расплавился и почти сгорел.

– От верблюда! Ну ты и сволочь!

– Ты и сама хороша, – моментально перестроился мой ДОРОГОЙ. Еще бы, если уж что-то и происходит, в этом может быть виноват кто угодно, только не он.