За всю нашу совместную жизнь я изменила Андрею дважды. В первый раз это случилось, когда Мишке было около полутора лет. Я тогда работала на одну компьютерную фирму из «новых». Маленькая конторка, ввозившая в Россию под видом дешевых сломанных запчастей новейшие персональные компьютеры. Я собирала их, тестировала и устанавливала у заказчиков. Страшно подумать, какие тогда делались у нас деньги, причем на всякой ерунде. За каждую сборку я получала пятьдесят баксов, за каждый выезд к клиенту – двести. И все это покрывалось из прибыли, заложенной в стоимости компьютеров. Я, конечно, зарабатывала очень хорошо, а мои работодатели, два рисковых приятеля, затеявших бизнес на деньги, украденные у одного из западных поставщиков, – еще больше.

Так делался в России бизнес. Стартовый капитал создавался из чего угодно. И если можно было получить партию компьютерной техники без предоплаты, то почему бы не оставить ее себе? И партию, и предоплату. Западники же не понимали, что российские ООО регистрировались за три дня, а исчезали за один, а их генеральные директора внезапно оказывались больными или, того хуже, умершими людьми.

Но стартовый капитал – это половина дела. Ведь раз кинул ты, рано или поздно кинут тебя. Насколько мне известно, бизнес этих ребят умер так же, как и сто тысяч других мелких бизнесов по поставкам пива, дешевых бракованных игрушек и бесплатной гуманитарной помощи, которую потом продавали за бешеные деньги. Но в те времена мои шефы процветали, были вечно счастливы и вечно подшофе. А я собирала и устанавливала их компьютеры. И мы жили в полном удовлетворении друг от друга.

Дома все крутилось вокруг Андрея. Даже маленький Мишка как-то удивительно быстро усвоил, что главное дело для любого из наших домочадцев – не мешать папе работать. Принести папе чай. Сделать потише мультфильм. Не плакать по ночам. Я очень уставала, но дома снова и снова играла в эту игру. Тем более когда смотрела на Андрея, склонившегося над своими бумагами под светом тусклой лампы. Мне становилось стыдно и за эту мою усталость, и за мечты о том, что меня тут тоже как-то начнут замечать. Его строгое сосредоточенное лицо было хорошо видно по ночам, когда я лежала на диване, а он в своем закутке на балконе, прямо за окном нашей комнаты, засиживался до часу ночи. Может, и дольше, я не знаю. После часу мы с Мишкой всегда отрубались.

Поэтому, когда я случайно на какой-то из очередных празднований очередного выгодного контракта оказалась в объятиях одного из моих ребяток, я несколько растерялась. Дома был серьезный и великий Андрей, но он – мой тогдашний шеф – смотрел ласково, восхищенно и говорил:

– Леночка, милая, что бы мы без тебя делали. Без твоей светлой головки и чудесных рук.

– Кто бы мог подумать, что такая очаровательная барышня может оказаться такой умницей? – подпевал ему приятель.

Они оба были женаты, но второй действительно был домоседом и семьянином, а мой, первый, веселился и балагурил, кокетничая со всеми подряд. Если кто говорит про неисправимую полигамную природу мужиков – то это про него. Обычно я хорошо помнила об этом. Но в тот вечер почему-то забыла.

– Что вы, это все ерунда! – стеснялась я, но он и дальше засыпал меня комплиментами, подливая алкоголь в мой стакан.

И я ничего не смогла с собой поделать, его внимание, помноженное на мою усталость и привычное равнодушие Андрея к моей персоне, естественное для уже не первый год женатого мужчины, сделали свое черное дело. Мне показалось, что в этом нет ничего предосудительного – купаться в лучах новой любви, пусть и мимолетной. Какая разница?!

– Леночка, я никогда не думал, что ты такая!

– Какая?

– Восхитительно-нежная. Невозможная! – восторгался мой шеф. И я рухнула к нему в руки, прямо на его директорский диван, который (я прекрасно об этом знала) держал в своих обитых велюром ладонях не одну «восхитительно-нежную» обитательницу победного списка этого ловеласа.

Вечером дома я впервые сослалась на страшную головную боль (тем более что по запаху можно было определить, отчего именно болит моя головушка) и заперлась в ванной. Мне казалось, что вся моя кожа пропитана лихим мускусным запахом шефа. Он довез меня на своем старом тюнингованном «Мерседесе» до дома и уехал, нимало не сомневаясь, что на этом между нами все кончено.

– Спасибо за прекрасный вечер! – красиво сверкнув глазами, сказал он.

– Не за что, – кивнула я, стараясь не думать о том, что сейчас меня будет рассматривать Андрей и (это самое страшное) Анна Сергеевна. «Большое спасибо». Ха-ха! По своей природе мне такого рода любезности были не свойственны. И, уже стоя в лифте, я поняла, что совершила большую ошибку.

Я вышла из ванной чистая, отмытая. И, по возможности избегая контактов со свекровью, прошла в комнату. Андрей притянул меня к себе, поцеловал, заставив мое сердце биться чаще (от страха, разумеется), и уснул. Весь вечер, пока меня не было, он работал над подготовкой какого-то эксперимента. Я смотрела на его спокойное лицо и думала, что он даже не догадывается, какая я дрянь. Эта мысль заставила меня в два раза сильнее замолотить на благо семьи. Совесть – лучшая мотивация. Я поклялась, что не причиню Андрею больше такой боли.

Но был и второй раз. Правда, между первым и вторым перерывчик был очень даже большой – в несколько лет.

Тот день, вернее, ночь, я снова провела в объятиях другого мужчины. Это произошло в гостиничном номере, расположенном по дороге в аэропорт Шереметьево. Только в этот раз я совершенно не испытывала никаких угрызений совести. Лишь разочарование от того, что все оборвалось, так и не начавшись. Но об этом мы поклялись больше никогда не вспоминать. И я не вспоминала.

Можно ли считать чистой совесть женщины, которая физически изменила мужу всего два раза? И ни разу это не было чем-то серьезным, большим. В первый раз просто не было, а во второй – не стало ничем серьезным и большим, хотя я до сих пор думаю, что могло. Так как насчет совести? Могу я спать спокойно или нет? Ведь если теперь посмотреть назад, то можно догадаться, что и Андрей нежно обнимал своих студенток (или аспиранток), и у него в кабинете тоже имелся диван. Разве сидящая прямо передо мной маловыразительная, но сильно влюбленная Манечка – не лучшее доказательство Андреевой неверности?

– Истец, поясните суду ваши исковые требования, – пробормотал судья.

Андрей встал.

– Ваша честь, я требую расторгнуть наш брак, так как он фактически уже не имеет места быть...

– Это я понял. В части имущества, – кивнул судья. – Ваша супруга отрицает, что это имущество – совместно нажитое.

– Однако в период, когда была приобретена квартира, машина и техника, мы жили в браке. И посильно каждый вносил свою долю в семейный бюджет.

Андрей всегда умел формулировать свои мысли. Но мне показалось, что в этот раз кто-то еще ему и помогал. Может, Манечка? Подумаешь, что по ее виду это трудно предположить. По моему виду тоже можно подумать, что я – домохозяйка и наверняка прекрасно умею печь пироги. Однако как же это далеко от истины.

– Ваша честь, можно? – Мой адвокат поднял руку, совсем как школьник.

– Что вы хотели? – прикрыл глаза судья. Он явно устал от всех своих сегодняшних ДТП и должников.

– Я хотел бы возразить. Частично денежные средства, вложенные в квартиру, вообще не являлись совместной собственностью, а были унаследованы от матери моей доверительницы.

– Я вас понял, – раздраженно прервал его судья. – Истец, продолжайте.

– Спасибо. На чем я... ах да. Мы посильно участвовали и в зарабатывании денег, и в ведении хозяйства.

– Что ты там зарабатывал! – не удержалась и ляпнула я.

Адвокат строго на меня посмотрел и приложил палец к губам.

Андрей вспыхнул.

– Хоть ты и считаешь, что зарабатывать мало – это позор, я считаю, что, если государство платит своим докторам наук столь крошечную зарплату, это позволяет мне считать себя честным человеком и при маленькой зарплате. Деньги – это еще не все.

– Особенно, если есть у кого их отобрать или просто украсть. Верно?

– Я требую уважения к суду! – оборвал нас судья.

– Я ничего у тебя не крал, – на полтона ниже прошипел Андрей.

– Рассказывай сказки, – фыркнула я.

Судья пристально посмотрел на нас.

– Вы закончили препираться?

– Да, извините, – произнес за нас адвокат. А мне он прошипел в ухо:

– Вы так сами себе все испортите. Суд – не место для выяснения отношений.

– Ладно, – еле сдержалась я. У меня, оказывается, все еще не пропало желание орать на Андрея.

– Истец, продолжайте.

– Ваша честь, в нашей семье действительно большую часть доходов зарабатывала жена...

– Естественно! – снова не удержалась я.

– Но при этом она постоянно ездила в длительные командировки, а я сидел дома с нашим сыном. Которого она, кстати, теперь настраивает против меня.

– Что? – ахнула я.

– А почему тогда он не хочет со мной общаться?

– А ты пробовал? – ехидно усмехнулась я и посмотрела на Мишку.

Тот покраснел и опустил глаза. Так, значит, папа все-таки ему звонил. А он мне ничего не говорил. Интересно, почему? Ладно, потом разберемся.

– Также, ваша честь, на меня, ученого, занимающегося научной деятельностью, была сброшена большая часть домашнего хозяйства.

– Твоя научная деятельность давно уже пылью покрыта!

– Ответчик, еще одна реплика и я вас оштрафую! – свел брови судья, хотя я сказала свое веское слово совсем тихо, практически себе под нос.

– Извините, – снова за меня сказал Трополенко.

Спасибо ему большое, видимо, адвокаты за это и получают свои деньги – за то, что извиняются вместо своих клиентов. Сегодня Трополенко был в белоснежном хлопковом летнем костюме. Ослепительная снежная вершина, а не ткань. Станислав Георгиевич смотрелся, как идеальная рекламная модель для мужчин среднего возраста.

– И все-таки, ваша честь, я считаю, что нельзя соизмерять участие в совместных доходах исключительно количеством привнесенных денег. В конце концов, ведь я создавал условия для роста ее карьеры. И это, возможно, тормозило мою.

– Есть возражения? – опередив мой язвительный отзыв, спросил судья.

Возражений у меня была целая куча, но все какого-то неюридического характера. Если Андрей создавал условия для моей карьеры, то почему так сильно портил мне нервы? И почему, если это был его вклад в мою работу, он так сильно ее ненавидел? И еще, роман с постоянной любовницей и ребенок от нее – это тоже, что ли, помощь в моей работе?

– Есть, ваша честь. Я прошу приобщить к делу копию договора купли-продажи квартиры, унаследованной от матери доверительницы. Эта квартира и была источником денежных средств, из которых была приобретена квартира, которая является предметом спора.

– Возражаю! – поднял руку муж.

Я увидела, что перед этим Манечка толкнула его в бок. Неужели, она действительно юрист?

– В какой части? – с готовностью дал ему слово судья.

– Квартира наша была куплена раньше, чем умерла ее мама. Она никак не могла быть куплена на средства от продажи наследной квартиры.

– А куда же, по-твоему, я дела деньги от маминой квартиры? – возмутилась я.

– Это не мое дело. Может, на жизнь потратила? Какая разница! К квартире они отношения не имеют.

– Ваша честь, я хотел бы прокомментировать, – продолжил Трополенко. – Действительно, квартира приобретена ранее, но за счет средств займа на работе у моей доверительницы. И этот займ был покрыт за счет наследства. Таким образом, квартира была полностью оплачена за счет средств наследственного имущества.

– Еще какие-то пояснения есть? – уточнил судья.

Я порадовалась за то, что у меня есть Трополенко. Если бы не он, я бы уже давно вскочила и вцепилась Андрею в лицо ногтями. Мне хотелось сделать ему очень, очень больно. Как смел он так хорошо подготовиться к суду!

– Да, ваша честь. Вот справка с места работы моей доверительницы, что заем был полностью погашен именно в период продажи квартиры матери. И еще характеристика с работы.

– Понятно. У ответчика нет возражений по объему имущества, может, что-то добавлено сверх имеющегося в настоящее время?

– Ваша честь! – снова поднялся Андрей. – Я хотел бы приобщить к делу распечатку с банковского счета, из которой следует, что моя супруга сняла с банковского счета, который тоже является предметом спора, все денежные средства в размере восьми тысяч долларов США.

– Возражаю. Арест или запрет на распоряжение не был наложен на счет.

– Возражение принимается. Сторона возражает против приобщения выписки к делу? – уточнил судья.

– Да, конечно! – кивнули мы с Трополенко. Кажется, у нас появилась общая энергетика.

Суд покатился дальше, и в какой-то момент мы в нем перестали быть людьми, а все превратились в калькуляторы, размахивающие чеками, выписками и гарантийными талонами. Мы с математической точностью рассчитывали удары, перебегали из одного конца поля игры в другой, махали невидимыми ракетками. Трополенко принимал удар на себя, я бегала по дальней части корта и пасовала «кручеными». Андрей стоял насмерть и отбивал любые подачи. Я старалась залепить ему в глаз. Он норовил попасть мне по карману. Манечка незримо подсказывала, куда упадет следующий мяч. Судья соответственно судил. Подсчитывал очки. На мыло судью, на мыло.

Стопки бумаг с обеих частей поля медленно и с подробными пояснениями оседали в материалах дела, секретарь печатал за нами, судорожно перебирая пальцами по клавиатуре. Мишка уже устал волноваться и стал скучать. Кажется, даже умудрялся тихо играть в телефон, выключив звук. А что, он же профессионал этого дела. В школе они только и делают, что обмениваются эсэмэсками и играют в солитер. Только однажды его выдернули из этого полузабытья и спросили:

– С кем ты хочешь остаться и жить?

– Я? – растерялся Мишка. Наверное, он уже решил, что мы все тут передеремся как-нибудь и без него.

– Да, ты. С папой или с мамой?

– Я бы хотел жить один, – совершенно искренне ответил Мишка.

Мы с Андреем переглянулись. И это – наш любимый сын. Вот до чего мы допрыгались.

– Тебе еще нет даже шестнадцати. Какое-то время тебе еще надо пожить с кем-то из родителей. До окончания школы. Так что надо высказать свое мнение.

– Что? – оглядывался по сторонам Миша.

Мне стало вдруг так его жаль, так жаль. Мне, слава богу, в свое время никого не пришлось выбирать. Со мной были все. А мы с Андреем не справились, мы – лузеры семейной жизни.

– Я все равно буду определять, с кем ты будешь проживать. Но лучше, чтобы ты сказал свое мнение, – терпеливо повторил судья.

– Тогда... с мамой. Если можно.

– Спасибо, – кивнул судья.

Секретарь занес ответ сына в компьютер, а я вздохнула с облегчением. По крайней мере, в этом вопросе меня не поджидает никаких сюрпризов.

– Стороны закончили? Ни у кого нет пояснений или ходатайств по делу?

– Нет, – выдохнули все и переглянулись. Андрей разрумянился, его волосы растрепались. В таком виде он все еще был похож на студента-отличника, который незаметно, но твердо шел рядом со мной все годы нашей учебы. Того студента, на которого я могла смотреть часами, замирая от восторга. Внезапно меня начали душить слезы. Я сглотнула возникший комок, прикусила до боли губу и сосредоточилась на круглом лице судьи.

– Суд удаляется для постановления решения по делу, – сказал тот, после чего встал, взял наше дело и вышел в дверку в стене за его подиумом.

– Куда это он? – наклонилась я к адвокату.

– В совещательную комнату.

– И что потом?

– Потом он выйдет и огласит решение.

– А потом?

– Потом все. Если будет плохое решение, можно попробовать подать кассационную жалобу.

– А что, может быть плохое решение? – испугалась я.

Андрей тихо о чем-то разговаривал с Манечкой и поглядывал на Мишку. Мишка уткнулся в телефон.

Вот и все, как бы там ни было, а на моем браке сейчас будет поставлена жирная точка. Столько лет, столько усилий, столько мучительных угрызений совести и сожалений о том, что могло бы быть, но так и не случилось. Столько попыток начать все сначала, попробовать снова погрузиться друг в друга, наполнить смыслом наши ежевечерние встречи. Наши скандалы, ссоры и споры, наши попытки сделать друг другу так же больно, как больно и нам самим. Все это кончено. Мы больше никто друг другу. Нам больше не о чем говорить, кроме как о деньгах. Скоро я получу свидетельство о разводе и буду носить фамилию мужа безо всяких на то оснований. Может, мне ее поменять на девичью? А что, буду снова Голубевой? Эх, но мне тогда придется менять столько документов! Это просто технически нереально. Значит, что? Буду носить фамилию чужого мне мужчины?

– Встать, суд идет! – неожиданно произнес секретарь, выдернув меня из моих мыслей.

– Оглашается решение по делу о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества, – снова забубнил себе под нос вернувшийся из совещательной комнаты судья. Я с трудом разбирала его тарабарщину. Он назвал дату, наименование суда, что-то еще, кажется, но дальше я вообще ничего не поняла.

– Что, простите? Я не расслышала?

– Суд постановляет расторгнуть брак между Демидовой Е.П. и Демидовым А.Е. и произвести раздел совместно нажитого имущества следующим образом: дорогостоящую технику и драгоценности, а также содержимое банковского счета присудить Демидовой Е.П. Автотранспортное средство, находящееся в пользовании Демидова А.Е., оставить в его собственности. Трехкомнатная квартира, находящаяся в собственности Демидовой Е.П., приобретенная в браке и с разрешения Демидова А.Е., разделяется между сторонами в равных долях, то есть по ... каждому. Решение сторонам понятно?

– Нет! Как же так? Я не понимаю?! – потрясенно смотрела я на судью.

– Что именно вы не понимаете? – сощурился он.

– Почему вы так решили? Вы что, на его стороне? – возмутилась я. – Вы же отдали ему все, на что он только мог претендовать!

– Уважаемая Елена Петровна, – устало вздохнул он. – Вообще-то, я не должен был давать вам пояснений, тем более что у вас тут сидит адвокат. Но на этот раз... Имейте в виду, что совместная собственность – это все, что стороны нажили в браке НЕЗАВИСИМО от того, на кого она оформлена или кто за нее реально платил. Даже если вы действительно оплачивали эту квартиру деньгами от продажи квартиры матери, это был ваш добровольный выбор. Вы могли бы и не продавать квартиру мамы, тогда она осталась бы только вашей. А тут – вы купили ее вместе, и вы в ней вместе жили. Ваш муж имеет полное право на ее половину. И между прочим, ваш адвокат должен был вам это объяснить с самого начала.

– Как же так? – Я стояла и ловила ртом воздух. Воздуха как-то стало резко меньше.

– Решение сторонам понятно?

– Понятно! – облегченно улыбался Андрей. Манечка нежно держала его за руку и ободряюще ее пожимала.

Я представила, как сейчас я перепрыгиваю через разделяющий нас стол, вцепляюсь ей в волосы и начинаю бить ее головой об стол. Она кричит, Андрей пытается отцепить мои пальцы от ее волос, а судья громко зовет конвой, чтобы меня арестовать.

– Елена Петровна, вы в порядочке? – спросил меня Трополенко.

– Если верить словам судьи, у меня не было ни одного шанса?

– Шансы есть всегда! – радостно заверил меня адвокат. – Но вот гарантий тут никто бы не дал. Помните, я вам говорил, что это не технический процессик.

– Но вы и не говорили, что он проигрышный! – возмутилась я.

– У вас есть претензии к моей работе? – моментально ожесточился адвокат. Выражение ласковой любезности сменилось жесткой решимостью противостоять. – Все, кто проигрывает процесс, считают, что во всем виноват адвокат. А ведь я вам указывал на все наши слабые местечки. И могу это доказать. Я не вводил вас в заблуждение. Или вы считаете иначе?

– Ой, оставьте вы меня! – Я махнула на него рукой. Сил воевать еще и с ним у меня не осталось совершенно. Трополенко не заставил просить себя дважды. Вот вам и пожалуйста! Свой человек, по рекомендации. Не исключено, что он действительно очень хороший адвокат. Судя по его костюмам, клиентов у него хоть отбавляй. Но я его никому не порекомендую. Разве что тому, кому захочу досадить. Потому что будет как с тамадой. Ладно, хорошо хоть, что он не выкинул в помойку мое пальто.

– Ма-ам!

– Что? – Я вынырнула из своих, совсем не веселых мыслей и посмотрела на Мишку.

– Поехали домой, а то меня Витька ждет, – пробубнил он, опустив глаза. Ему все произошедшее казалось совершенно неважным, особенно по сравнению с тем, что его ждет дружок. А мне хотелось выть на луну. Моя квартира! Как же так?!

Я отвезла Мишку к Витьке, поцеловала в щеку, несмотря на его сопротивление, и пошла домой. Пустые и теперь уже не совсем мои стены давили на меня со всех сторон. Что же это получается, что я проиграла? За что? Неужели за ту первую ночь в маленьком офисе, в объятиях того патентованного бабника? Или за вторую ночь? Скорее уж за нее. Потому что она действительно что-то значила в моей жизни. Именно в ту ночь, теперь я это точно вспомнила, я со всей очевидностью поняла, что действительно больше не люблю Андрея. Я его уважала, я сочувствовала ему, я еще готова была быть с ним рядом, но больше уже не любила.

Я подошла к телефонному аппарату, сняла радиотрубку, села на свой любимый диван перед своим (теперь уже по решению суда) плазменным телевизором и набрала номер, который знала наизусть.

– Элен? Это ты?

– Да, Марк, это я.

– Что случилось? Почему у тебя такой голос? – забеспокоился он. Это было слышно по еле уловимым интонациям. Я представила, как далеко-далеко, где-то посреди Парижа по его лицу пробегает тень волнения.

– Мне так плохо, Марк, мне так плохо. Я не понимаю, как мне дальше жить! – сказала я, и слезы обожгли мои щеки. Говорят, стресс нельзя держать в себе, это может плохо сказаться на здоровье. Значит, то, что я ревела как белуга, было очень даже хорошо.