Глава 8
Блондинки начинают и выигрывают

Умение убеждать есть не у всех. Это, как говорится, или дано от Бога, или можно идти курить бамбук. У меня с даром убеждать не очень. Единственный раз, когда я пыталась убедить отца в чем-то, кончился драматически для меня. Ведь это я плелась тогда по улице полуголая, без копейки в кармане. Если бы я умела убеждать, то хотя бы контролера в троллейбусе сумела убедить не выгонять меня из транспортного средства. Я же, когда попыталась что-то выдавить, глядя на здоровенного лба с непонятным удостоверением, только еще быстрее оказалась на остановке. Да, тогда был неудачный денек, ничего не скажешь. Почему, спрашивается, так случилось, что, когда я в первый, можно сказать, раз поехала на троллейбусе без билета, меня тут же поймали и ссадили? Просто чудо какое-то! Да и вообще по жизни разве мне везет? Если я что-то нарушала на дороге, меня всегда штрафовали. Кого-то, может, отпускали, а мне – впечатывали по полной программе, даже взяток не брали. Писали протокол. А Мудвин? Ну что, не мог он пристать к кому-то более везучему или хотя бы умеющему правильно постоять за себя? Так нет – все проблемы получила я. По полной, как говорится. И теперь я, получается, продолжаю огребать последствия. Какие социальные номера? Какой пенсионный фонд? Я стояла и хлопала глазами, с трудом заставляя себя дышать. Ну вот все и кончилось, практически не успев начаться. Сейчас ссадят с троллейбуса.

– Что вы молчите? – минуточку помолчав, дернул меня мой теперь уже практически бывший начальник. Строгий, растрепанный и серьезный, очень умный, с красивыми голубыми глазами – Синяя Борода. Сейчас меня порубят на куски.

– Я... извините, даже не знаю. А... что?

– Вы точно нигде не работали? – хмурился он.

Я лихорадочно пыталась что-нибудь сообразить. Сказать правду? Глупо, можно просто сразу пойти и написать заявление об уходе. Соврать? Но что? На ходу придумать что-то не получалось, я вообще не мастер экспромта.

– Ну, я подрабатывала...

– Вы говорили, что неофициально.

– Может быть, полуофициально, – неуверенно пожала плечами я.

– Получается, что вы работали все же вполне официально.

– Нет! – помотала головой я. – Или да?

– Это вы мне скажите, – развел руками он и пристально на меня посмотрел. Потом почему-то усмехнулся. – Вы что, что-то скрываете? Страшную тайну?

– Я? – фальшиво изумилась я. И тут меня озарило. – Я поняла. Это... просто по моей трудовой, наверное, работала подружка.

– Значит, у вас была трудовая?

– Так она ее и завела!

– Зачем? – хмыкнул он и еще больше обрадовался. Было видно, что ему по какой-то причине все происходящее доставляет удовольствие.

– Ну... она была не местная. У нее... она с Украины, а у нее ребенок маленький на руках, – врала я, удивляясь самой себе. – Вот она и попросила. Я и забыла об этом.

– Странно. Как можно такое забыть?

– Ну, потому что это давно было.

– Да? Как интересно! – хлопнул в ладоши Журавлев. – А последний платеж в пенсионный у вас был чуть ли не пару месяцев назад. Как же так?

– Ну... – мямлила я. Да, я играла не на своем поле, ведь, как ни крути, напротив меня в удобном рабочем кресле вольготно раскинулся профессиональный адвокат, причем один из лучших в этом городе. И он владел информацией, а я даже не могла представить, какой именно.

– Может быть, лучше сказать правду? – Он скептически поиграл бровью и уставился на меня. Правду? Стоит ли? Я не была уверена. – Ну что же такого страшного вы можете скрывать? Что у вас не тот опыт, какой вы указали тут? Так вы никакого практически не указали.

– Я просто не знаю, как поступить, – согласилась я и присела на край стула. Журавлев ласково и твердо вел разговор, и у меня появилось ощущение, что я запуталась в щупальцах огромного спрута.

– Я помогу вам. Я знаю, как вам нужно поступить. Скажите мне, где вы работали. Если это не ФСБ, а вы не шпионка – вам нечего бояться. Я просто хочу понять, все-таки мы с вами уже месяц работаем. И вы работаете неплохо.

– Спасибо, – кивнула я, чувствуя, что на глаза почему-то наворачиваются слезы.

– Так где?

– В Call-центре одной телефонной компании.

– Вот видите, как все прекрасно объяснилось. Как долго вы там работали?

– Год, – сказала я. – Но вы же и сами это знаете. У вас же платежи.

– Конечно, я знаю. Мне важно понять, что вам можно все-таки доверять. Ведь я могу вам доверять? Все-таки вы моя помощница, мало ли что может быть нужно по работе. Мы же с вами так часто и подолгу бываем вместе. Так что скажете? Могу я вам доверять?

– О, конечно, – заверила я его. – Я сделаю все, что вам нужно. Я очень ценю ваше доверие.

– Ну вот все и выяснилось. А теперь объясните, почему вы скрыли, что работали в Call-центре. Зачем скрывать такой, в общем-то, простой и безопасный факт. Заводить новую трудовую книжку, разводить все эти шпионские игры? Ради чего?

– Я... тут вот такое дело... – Я пыталась подобрать слова, но они застревали у меня в горле, мешая дышать. Я вдруг поняла, что мне очень стыдно. Мучительно стыдно называть те причины, по которым мне пришлось уйти. Рассказать ему о мудвинском домогательстве? Так ведь и он не поверит. Он уже решил, что я врушка, и теперь подумает, что я просто придумываю несусветную историю, чтобы оправдать... что? Увольнение? Да, увольнение за пьянство – это же просто позор. Какая все-таки сволочь Мудвин. Ну что, нельзя было дать мне просто уйти? Скотина просто.

– Вы что-то замолчали. Продолжайте. Или, считайте, вы уволены, – вдруг резко изменил интонацию Синяя Борода.

Я покачала головой и буркнула:

– Вы уволите меня в любом случае.

– Возможно. Но если вы не объяснитесь, то я сделаю это прямо сейчас. Вероника, у меня нет больше времени, мне нужно ехать в суд. Говорите! – Он встал, принялся складывать бумаги в портфель, не глядя на меня совсем. И я решилась.

– Меня уволили по статье. Я поэтому не решилась показать вам трудовую. Тогда бы меня точно не взяли.

– Это понятно, это объяснимо, – кивнул он, а на его красивом бесстрастном лице не отразилось ни одной эмоции. – И что же это была за статья? Вы не справились с должностными обязанностями? Я с трудом представляю, как это возможно в Call-центре.

– Меня уволили за пьянство. Скрывать бессмысленно. Вы можете все и так выяснить.

– Что? – И тут он в буквальном смысле слова вытаращился на меня. – За что?

– За пьянство на рабочем месте, – еще раз четко проговорила я.

– Но... почему? Вы пьете? – с сомнением уточнил он.

– Я? Нет, конечно. Я пью крайне редко и крайне мало, разве что красного вина, которое подарят знакомые, приехавшие из Франции, – горько рассмеялась я. – Максим Андреевич, я все сказала. Я была уволена по статье, это факт. Об этом есть запись в моей трудовой. Этого уже никуда не денешь, так что зачем что-то еще объяснять.

– А есть что объяснить? – поинтересовался он, немного придя в себя.

– Я могла бы сказать вам, что это недоразумение, что меня подставили, что я не виновата. Но... я понимаю так, что вам это говорят часто? – Я улыбнулась, вспомнив, как позавчера в одном московском СИЗО приятного вида молодой человек с немного суетливыми движениями пальцев с пеной у рта рассказывал, что «сумку не подрезал», что «менты под протокол его приписали», что он «вообще у шмары был». А в деле лежал экспертный отчет об отпечатках пальцев на кошельке и документах, которые лежали, на минуточку, во внутреннем кармане его куртки. И, соответственно, по результатам обыска у той самой шмары были обнаружены серьги.

– Да уж, сказать можно все, что угодно, – согласился со мной Журавлев. – Но вы все-таки попробуйте. Пьянство? Может быть, был праздник? День рождения? Или вы были в депрессии?

– Максим Андреевич, я не была в депрессии. И не была пьяна. Но я не хочу говорить об этом. Я только скажу вам, что работа тут, с вами, очень для меня важна. Я очень ценю место и дело, которое вы мне доверили, и сделаю все, чтобы быть вам максимально полезной. Выполню все и всегда, качественно и в срок.

– И пить на рабочем месте не станете? – лукаво добавил он.

Я вздохнула:

– Понимаю, что вы мне верить не должны...

– Не должен. И не верю. Я буду все проверять.

– Это правильно, – подавленно согласилась я. – И я хочу сказать вам кое-что еще о себе.

– Еще? – переспросил он, и глаза его моментально сузились. – Куда уж больше. Надеюсь, вы никого не зарезали?

– Я действительно окончила МГУ. Но не юридический, а исторический факультет.

– Что-о? – снова сел Журавлев. Я понимала, что надо немедленно что-то делать, или я буду уволена еще до того, как он выйдет из кабинета.

– Да, это так. Я вообще не должна была это место получить.

– Это уж точно. Зачем вам становиться помощником адвоката? Вы же не можете быть адвокатом.

– Я не могу, да. Но я и пришла сюда, чтобы устроиться... секретарем.

– Кем? – поморщился он.

– Секретарем, – терпеливо пояснила я. – Когда я звонила, я думала, что вы ищете секретаря. Так было написано в объявлении. А вы не очень-то пояснили, кто вам требуется.

– Но потом-то? – покачал головой он. – Потом разница стала понятна.

– Да. – Плечи мои поникли. – Но мне так нужна была работа. И я... я подумала, что вдруг справлюсь. Я же старательная и учусь быстро. А это все оказалось таким интересным. И... и я подумала, что вдруг я вообще ошиблась с факультетом.

– То есть вы хотите сказать, что у меня в помощниках человек, который ни разу в жизни не держал в руках Уголовный кодекс? – возмутился он. Тут у него зазвонил телефон, он принялся что-то объяснять про недопустимость использования протокола с датой, написанной неверно. С той стороны, видимо, были не согласны, мой Журавлев спорил, горячился и ненадолго забыл обо мне.

Я перевела дух и попыталась проанализировать то, что произошло. Но стоило только задуматься, как становилось понятно, что все плохо. И вообще хуже некуда. Может, не стоило говорить о дипломе? Ага, он же сказал, что будет меня проверять. Только попроси принести документ об окончании вуза – и меня бы поймали, так зачем затягивать агонию? Уж лучше сразу.

– Так, мне срочно надо ехать.

– Хорошо, конечно, – кивнула я, надеясь на чудо. Его не произошло. Журавлев зло посмотрел на меня и сказал:

– О решении вашего вопроса я вам сообщу. Вся эта история... мягко говоря, странная.

– Я понимаю.

– Не думаю.

– Но я буду очень стараться. Я выучу все, что нужно. Я могу работать до вечера. Ночью.

– Этого не требуется.

Он пожал плечами и вышел, оставив меня сидеть и дергаться. Чем я, собственно, и занялась. Что мне делать дальше? Кто меня теперь возьмет и куда – с такой-то историей. Выгнали с позором, теперь уже дважды. Если так пойдет, папа мой все-таки добьется своего, и я вернусь к нему, побитая, опозоренная, на щите. И пойду за того, за кого он захочет. А может, он меня уже и не примет, выгонит тоже.

Да уж, каких я только мыслей не передумала, а Синяя Борода в тот день на работе больше не появился. Он только позвонил в офис и через адвоката Щедрикова, местного прохиндея и карьериста, постоянно торчащего в офисе, чтобы быть поближе к Халтурину и Голове-Холодову, передал, что завтра с утра я должна быть в Матросской Тишине с бумагами по делу. Дело там было веселое.

Несколько отставных офицеров обвинялись в киднепинге. Украли они, по версии следствия, и удерживали взаперти четверых проституток, которые, собственно, и подали заявление в милицию после освобождения. Сказали, что офицеры «крышевали» их деятельность в области сексуальных услуг. Потом что-то кто-то с кем-то не поделил, и военные выкрали четверых девушек, требуя за их освобождение и возвращение «к станку» с других сутенеров около пятидесяти тысяч долларов. История была мутная, запутанная и только в начальной стадии. Офицеры сидели в СИЗО, мы работали по их делу. Офицеры были все как один люди приличные, семейные. У двоих даже имелись внуки. Работать с ними было – одно удовольствие, изъяснялись они нормально, миску называли миской, а не шлюмкой, а дежурных дежурными, а не пупкарями. В общем, офицеры были вполне милыми, хотя, как я подозревала, девушек они действительно крали, и сутенерами они действительно являлись. Впрочем, как бы это ни казалось странным, вопросы их вины или невиновности не имели к нам никакого отношения. Когда я только пришла в фирму, я заинтересовалась вопросом: «А что делать, если он действительно убил?» Зарезал, украл, выманил, обмишурил.

– А почему это должна быть наша проблема? – удивился Вадим, мой коллега, помощник адвоката.

– А чья? Защитника?

– Нет, это вообще не наша проблема. Мы работаем на процесс. Мы должны отстаивать права человека. А они есть у всех, даже у виновного.

– В смысле? – не понимала я. Да, мне сильно не хватало этого самого юридического образования. Я думала, что мораль – это вопрос каждого. И защищать виновного – стыдно и плохо. А оказалось, что для виновного адвокат должен найти смягчающие обстоятельства, если они есть. Или, если следствие проведено плохо, некачественно, указать на все недостатки процедуры. Словом, адвокат должен делать все, что сможет, чтобы человека, даже виновного, не засудили.

– А если он выйдет и снова убьет? Благодаря адвокату? – не унималась я.

– Значит, это плохая работа милиции, – заверил он меня. – Впрочем, ты можешь так не мучиться. У нас крайне редко выходят.

– В смысле? – не поняла я. Совсем не поняла. Почему редко? Что, всех сажают? А если ошибка?

– В прямом. У нас своего рода уникальное правосудие. Обвинительный уклон и презумпция виновности.

– Что это значит? Вроде в законе наоборот.

– В законе – да, – ухмыльнулся Вадик. – А на деле девяносто девять процентов дел заканчиваются обвинительным приговором, если уж они дошли до суда. Вот так-то! Когда я стану адвокатом, я буду заниматься арбитражем. Уголовные дела – самые стремные. Кого-то не вытащишь, тебя потом в асфальт закатают. Знаешь, как часто адвокатов убивают?

– Не знаю, – призналась я. На моей памяти никого не убивали, но я и не знала ни одного адвоката. У отца, наверное, были какие-то знакомые по этой части, но представлена я была тем и окружена теми, кто сами нуждались в помощи адвоката. И кто как раз мог кого-нибудь «закатать». В общем, после этого знаменательного разговора я поняла, что вопрос «виновен или нет» никогда не тревожит адвокатское сердце. Это вообще не его вопрос. Для него важно только, чтобы все было сделано как надо, желательно по закону.

Следующие несколько дней прошли в большой работе. У Синей Бороды одна встреча следовала за другой. Он снова усадил меня за руль, это ему очень нравилось, и уткнулся в бумаги. Со мной он разговаривал коротко и только по делу. Никаких обсуждений, никаких вопросов, хотя его выраженная холодность показывала мне, что вопрос мой еще не решен и не будет, скорее всего, решен положительно. Он явно выбирал момент посвободнее, а может, сначала хотел найти мне замену. Все-таки при его загрузке остаться снова одному – это не фонтан. Тем более если учесть его манеру взаимодействовать с людьми, становится ясно – искать себе сотрудников он не любит, терпеть не может.

Я выбивалась из сил, стараясь показать, насколько мне важно мое место. Я даже начала возить с собой бутерброды, заметив, что Синяя Борода никогда ничего не ест. Я сама была не фанаткой правильного питания. Я могла целыми днями лопать карамельки и пить чай, а вечером проглотить уличный пончик – и все. Но ему надо же хоть как-то питаться. На нем любой костюм висит как на пугале огородном. В общем, я даже подсовывала ему бутерброды, которые он употреблял, кажется, даже не отдавая себе в этом отчета. Так, не отрываясь от ноутбука или файлов, и употреблял. А потом появилась она. И внесла раздор и смуту в наше и без того напряженное бытие.

Ее звали Илона. Да, случаются же чудеса, и дают же кому-то родители такие вот редкие поэтические имена. Она пришла к нам ближе к вечеру, когда все были уже усталыми и немного расслабленными. У нее были длинные стройные ноги и шелковые, явно обработанные чем-то дорогим и правильным соломенно-пепельные волосы. Одета она была в платье-футляр, приличное, совсем не вызывающее. Макияжа на лице не было почти совсем. И несмотря на это, все, кто в тот момент находился в офисе, практически застывали на месте, как соляные столпы. Она была красива. Больше того, она была сказочно красива и знала об этом. И еще больше, она знала об этом и умела держаться так, словно в этом нет ничего особенного. Сочетание невероятной, отточенной, бьющей прицельно, ухоженной женской красоты и простоты взгляда, чистоты помыслов создавало невероятный эффект. Стоя рядом с такой девушкой, я почувствовала себя только жалкой карикатурой, подобием женщины, смазанным, незаконченным и брошенным за ненадобностью наброском.

Журавлев, как назло присутствовавший при этом пришествии, тоже отдал дань новой девушке, явившейся устраиваться к нам на место секретарши. Он застыл и не отводил от нее глаз, внимательных и полных вполне понятных мыслей. Впрочем, с Журавлевым никогда ничего не понятно до конца. Он мог думать о чем-то другом, глядя на новоявленную Клаудиу Шиффер. Она же посмотрела на него своими влажными большими голубыми глазами и уже собралась было что-то спросить, как он заговорил первым, опередив ее.

– Вам, наверное, Халтурин назначал? – с интересом спросил он, пока все остальные сотрудники падали в обморок в коридоре.

– Да, – кивнула она и скромно потупила очи.

Я смотрела на нее из глубины нашего коридора и слышала, как рядом со мной буквально хрипит, задыхаясь, Вадик.

– Тогда вам вот туда. В самый большой кабинет, – добавил Журавлев, потом, кажется, немного даже покраснел и ушел к себе. Или мне показалось? Может ли моя Синяя Борода испытывать какие-то человеческие чувства? А вдруг да? Ну и что, что он никогда в этом замечен не был? В какой-то момент я вдруг с удивлением отметила, что мысль о том, что Журавлев может что-то чувствовать к этой Илоне, почему-то мне неприятна. Почему бы? При виде такой женщины, как эта Илона, любой мужчина должен ощущать пожар в крови и крылья за спиной.

Конечно же, Илону приняли. Мало того, насколько я поняла, ей даже зарплату дали какую-то экстраординарную, не соответствующую традиционным представлениям о доходах секретарей. Правда, не могу не упомянуть о том, что Илона действительно подходила на должность с такой зарплатой. У нее имелся даже диплом юридического факультета, чем она выгодно отличалась, к примеру, от меня. Узнав этот факт, я загрустила окончательно. Конкуренции, да еще такой, мне не выдержать ни за что. Конечно, ее оценили по достоинству. Правда, не все. На следующий день после ее устройства на работу я слышала, как из приоткрытого халтуринского кабинета звучали возбужденные голоса нескольких наших адвокатов.

– Да мы за эти деньги можем трех секретарш нанять, – горячился Погорельцев, которому женская красота наносила меньшие травмы, нежели остальным. У него частенько имелась и анестезия, и противоядие в крови. Он предпочитал любовь к чистым напиткам и повышение зарплаты себе самому, чем длинноногое белокурое чудо в холле.

– Мы – известнейшее адвокатское образование в стране! – отвечал ему Халтурин с достоинством. – Для нас такая секретарша как визитная карточка.

– Да она просто находка! – хором кричали Щедриков и Мазурин, сидевшие оба уже без галстуков. – На нее будут толпами сбегаться, чтобы только посмотреть.

– Да нас будут теперь ненавидеть все клиентки поголовно, – вставил кто-то еще, кажется, наша умная и невосприимчивая к красоте Голова – Холодов.

– Зато клиенты будут виться роем. А наши клиенты – в большинстве своем мужчины, – не уступал красный от напряжения Щедриков, который очень силен в вопросах слабого пола. Или слаб? Он даже ко мне пытался подкатывать, хоть и было видно, что моя стройность и закомплексованность не в его вкусе. Однако пытался все равно.

– И что, может, тогда закроем фирму и откроем бордель? – злился Голова.

– Я сказал – будет сидеть! В смысле – работать, – в конце концов крикнул Халтурин и на правах управляющего и своего человека в мэрии принял Илону в штат. Холодов был вынужден отступить, хотя и продолжал всем своим видом показывать, что от такой секретарши не ждет ничего, кроме проблем.

О, как я была с ним солидарна! От одного ее вида я постоянно испытывала мучительные приступы депрессии и неуверенности в себе.

Если кто-то раньше и мог счесть меня женщиной симпатичной, похожей на модель ростом и станом, то в присутствии Илоны шансов не было ни на что. В ее обществе любая женщина становилась похожа на уборщицу или, в крайнем случае, на официантку. Но самое главное, я теперь знала, что Журавлев меня точно уволит. Наверняка он именно поэтому так внимательно на нее и смотрел – прикидывал, можно ли меня на нее заменить. И это было очень даже возможно. Ведь у нее есть юридический диплом. Мои шансы просто испарились и вылетели в трубу!