Он появился в середине ноября. Не могу сказать, что я сильно обрадовалась ему. Скорее, я приняла это как данность. Он появился, а у меня внутри вдруг надломилась стена из льда, которую я себе возвела за все то время, что умерла. Оказалось, что лед – не такой уж хороший строительный материал. В один прекрасный день он может растаять и стечь грязным потоком, оставив охраняемый объект беззащитным. Мое сердце.

– Привет. Ты кто?

– Я Элис. – Ответила я невысокому, плотно сбитому пареньку с привлекательным лицом. Джинсы, ботинки типа моих, огромные, драные, на шнурках. Мешковатый свитер. За плечами болтается потертый рюкзак и гитара. Что-то в нем было такое, что я стразу и окончательно признала в нем своего. И не просто своего, а того, кто свой именно по отношению ко мне, лично ко мне. Гитарист, красивое лицо, красивое в основном из-за глубоких нежно-голубого оттенка глаз. Даже несколько иконописных. Какой-то мужской ареол, притягательный, уже почти мною забытый. Он был из тех, кому сразу, с первой минуты мне бы захотелось понравиться. Сам же он явно плевал на то, нравится он или нет.

– Ага. А где Данила?

– Данила гуляет. У него променад.

– Ну конечно. Старый перец продолжает наслаждаться жизнью. Не работает?

– Ну что вы? Как можно? – улыбнулась я. Данила на работе – это и в самом деле было бы извращение.

– Действительно.

– А вы кто? – спросила я наконец. Он стоял в прихожей, с рюкзаком и с гитарой на плече. Странник. Вольный как ветер, неуловимый как ветер. Все эти эпитеты я начала использовать позже, когда уже знала его. Тогда я уже могла бы сказать про него – жестокий, как ураган. А пока…Пока он стоял передо мной совершенно незнакомый.

– Лекс. Не слышала?

– Нет. А что, могла? Вы так известны?

– Можно на ты. – Скривил рот он. Видать, его покоробило мое обращение.

– Спасибочки. Ты по какому вопросу? – я наседала, так как уже чувствовала здесь себя чуть ли не хозяйкой. Мы с Даней только что избавились от делегации кислотников из Питера и вот снова гонец.

– Я по вопросу общения с Данилой. Только не говори, что ты тут теперь распоряжаешься. Это, кажется, все еще Тестовская? – обозлился он, сбросил гитару, снял ботинки и завалился на диван. И через пару мгновений захрапел. Я отползла на кухню и опасливо прислушивалась к храпу этого Лекса.

– Элис, ты кого пустила? – спросил Даня, уставившись на калачик под одеялом. Променад его освежал и бодрил. Он стоял в прихожей, порозовевший и от него веяло осенью.

– Это Лекс. Наглый. Ввалился и улегся спать. Трезвый. – Оправдывалась я.

– Лекс, – вдруг заулыбался Даня. – Ну конечно. Кто же еще может так нагло занять весь диван и храпеть. А ну, вставай, подлец. Ты откуда?

– Отвянь, Данька. Я спать хочу. – Пробормотал гость и еще плотнее упаковался под одеялом. Самое удивительное, что Данька как шелковый ушел на кухню и принялся ждать, когда же, наконец, его величество Лекс соизволит проснуться.

– Он что, «великий» человек? Выглядит обычным придурком. – Не унималась я.

– Это же Лекс. Ты ничего не слышала?

– Нет. Он мне тоже намекал, что популярен. Выпендривался, по-моему.

– Он пишет обалденные песни. По-настоящему классные.

– Это редкость, – согласилась я.

– Его даже приглашали играть по клубам, но он совершенно оторванный. Делает, что хочет. – Восторженно поглядывая в сторону дивана, принялся заливаться соловьем Тестовский.

– Он вообще кто?

– Он играет регги. Вот вечером послушаешь. Там даже КОТ отдыхает. А еще он варит ВИНТ.

– Что?

– Винт. Это тебе еще рано, но вообще он очень отвязный кадр. Скучно с ним не бывает. И он меня однажды от ментов отбил.

– Что значит отбил?

– А то и значит. Не дал меня избить. Полез драться. Нас с ним вместе забрали, я уж думал, нас обоих отдубасят, но он с ними как-то добазарился. Отпустили. Я был в шоке. До сих пор интересуюсь, что ж он им такое сказал.

– Данька, прекрати петь мне дифирамбы, а то девушка совсем в меня влюбится. Что мне делать с еще одной влюбленной девушкой? – продрал глаза Лекс.

– Тебя разбудил мой познавательный рассказ? – ухмыльнулся Данила.

– Куда уж. Послушать тебя, я получаюсь спасителем мира. А на самом деле я сам бы был счастлив, чтобы кто-то спас меня. Бутылочка пива меня бы просто подняла на ноги.

– Похмелье, – поинтересовалась я, – я думала, ты не по этой части. Мне сказали, что ты по другой…

– Дитя! Ты полагаешь, что наркотики могут сделать этот мир прекрасным?

– Ничто не может сделать этот чокнутый мир прекрасным, – произнесла я.

– Ты думаешь? – вдруг серьезно и пристально взглянул на меня Лекс.

– Уверена, – кивнула я и пошла собираться на гитарный сейшн в переходе.

– Когда вернешься? – спросил Даня.

– Сегодня-завтра. А что? Вам и без меня будет хорошо. – Я почему-то злилась. Не понятно чем, но Лекс меня тревожил. Все в нем было неправильно. Все люди, что окружали меня у Дани, были какими-то жалкими. Они также как и я, были надломленными. А вот в Лексе этого совсем не было. Если бы он захотел, то мог бы быть нормальным востребованным специалистом. Киллер, на мой взгляд, из него получился бы первоклассный.

– Детка, я, пожалуй, не прочь, прошвырнуться с тобой. – Поднялся вдруг с дивана Лекс.

– Зачем? – опешила я.

– Попою. С тобой познакомлюсь поближе. – Он смотрел мне прямо в глаза. Ни стыда, ни вопроса, ни обычной для незнакомых людей опаски в его взгляде не было. Скорее, опаска появилась в моих глазах. Все с ним было не так.

– Я пою одна. – уперлась я.

– Да чего ты? Чем тебе Лекс помешает? Ведь послушаешь его! – вмешался Данька.

– Да, пожалуйста, пусть едет, – с неохотой пожала плечами я. Совершенно непонятно, почему мне так плохо.

– Ну что, детка? Готова? – улыбнулся Лекс

– Не зови никогда меня деткой, – взбеленилась я.

– Почему? – удивился он.

– Меня все зовут Элис. Ты будешь звать меня тоже только так. – Он кивнул, натянул свитер, взят гитару и пошел вслед за мной. Мы молчали всю дорогу. Я не хотела его ни о чем спрашивать, хотя нельзя было сказать, что мне было неинтересно, кто он, чем занимается. Откуда приехал, куда собирается ехать дальше. Просто говорить я в тот момент не хотела совсем.

– Почему ты молчишь? Ты и петь будешь тоже молча?

– А ты как поешь? Может, ты первый? Данька говорил, что ты гениально делаешь регги.

– Хочешь послушать? – улыбнулся он. Его глаза блестели недобрым огнем. Азарт охотника, вот что это было.

– Можно. Отчего нет. – Согласилась я. Мы добрались до Китая и он запел. И это действительно того стоило. В целом, Лекс был совершенно прав, говоря, что в него влюбляются на всех углах. Его песни – пронзительно верные, красивые минорные регги-баллады, удивительно точно открывали мою душу. И такое, наверное, чувствовал каждый. Они с одинаковой точностью открывали и душу Даньки, и бомжа с вокзала, и душонку подвыпившего клерка, забредшего в наш переход после своей работы. Такие бросали в чехол Лекса крупные купюры и просили повторить. Была у него одна песня. «Любовь в комендантский час». Когда я ее слушала, казалось, что именно так я жила все это время. «Любовь в комендантский час…» Такой и была вся моя любовь. Он пел, и я не могла бы сказать точно – хорошо это или плохо. Эти песни было бы невозможно забыть. Хотелось, чтобы они никогда не заканчивались. А может, мне это только казалось. Даже наверняка. Но в тот момент, в тот момент. Тогда я подумала, что человек, написавший подобное чудо, просто не может быть мерзавцем. Вернее, он может быть только ангелом.

– Алло, Элис! Чего замерла? Может, теперь ты попоешь? А то я охрип.

– Без проблем, – кивнула я и запела свои жалкие «Осень» и «Музыканта». То есть песни были прекрасными и очень мне нравились поначалу, но со временем они мне так осточертели, что я бы с легкостью выкинула бы их на помойку.

– Спой «Осень»! – говорили мне по пять раз за вечер, всовывая очередной чирик в чехол. И я пела, уже не находя в песнях ничего. Но народу нравилась «Осень», народ ее знал. А вот мои жалкие потуги не воодушевляли даже меня. Я была слишком начинающим музыкантом, чтобы написать стоящую песню. То есть, я так считала, что ничего стоящего я не могу написать. У меня было песен десять собственного ночного сочинения, но вот так смело и уверенно спеть их, как это проделывал на моих глазах Лекс, я бы не смогла никогда. Моей веры в себя хватало только на то, чтобы изредка на Тестовской подойти к Дане и спросить тихонько:

– Хочешь, я спою тебе новую… Ночью написала.

– Давай, – обреченно вздыхал он, а потом долго подбирал слова, чтобы описать мне свои мироощущения от моего «шедевра».

– Ты знаешь, что-то есть в ней заунывное. Так и хочется пойти и повеситься, – сказал он однажды, а я даже обрадовалась. Это было хоть что-то.

– По крайней мере, цепляет? – с надеждой спросила я.

– Однозначно. – С удовольствием кивал Даня и я отступала от него на время, пока не извергну из себя снова что-нибудь.

И все в таком духе. Не гениально, но рифмы вяжутся. И на том спасибо.

– Алло, подруга! Мы с тобой уже однозначно на ужин напели. Или ты собираешься заделаться стахановцем?

– А? Что? – пришла я в себя. Да, глубоко я задумалась. А Лексу не понравилось, видать, как я пою.

– Что-что, – передразнил меня он. – Кончай концерт. Пошли-ка, прогуляемся.

– Ладно, – согласилась я. – Куда пойдем?

– Я тебе город покажу.

– Ха, о чем ты говоришь? Я тут выросла или ты?

– Да какая, на фиг разница, кто где вырос? Я все города знаю лучше, чем ты.

– Это еще почему?

– Потому что ты знаешь только дорогу из школы домой.

– Да что ты говоришь! – фыркнула я, но на деле оказалось, что с определенных сторон он действительно знает город лучше, чем я. Я узнала, что недалеко от Красной Площади, на Никольской улице, прямо под бдительными взорами ментов продаются и кетамин, и анаша, и кое-что покруче.

– Кое-что, о чем маленьким девочкам по имени Элис, лучше пока не знать, – кривлялся Лекс. Интересно, эти менты выглядели настолько людьми «в курсе происходящего», что казалось, они просто охраняют аккуратненьких бабусь с ридикюлями из кожзаменителя. Они все были в линялых серых пальто с оторочкой из полинявшего драного кота, а в их дерматиновых сумочках таились горы травы, прокопана, феназепама, кетамина и, соответственно, ингредиенты под коктейль «Винт». Все в изобилии и по сходной цене.

– Купим травы? – спросил Лекс так, словно бы мы были молодой семьей, вышедшей в магазин за продуктами.

– Конечно, дорогой, – ухмыльнулась я и мы продолжили нашу экскурсию, укурившись в ближайшем же подъезде.

– Стало веселее, – одобрил происходящее Лекс, обнял меня за талию и двинулся дальше. Он как-то свободно и легко приобнял меня, словно бы не было в этом ничего особенного. Но меня пробил электрический ток. Физическое, ярко ощутимое удовольствие от того, что красивый, интересный и мне, и окружающим, парень обнимает меня за талию. И вообще, всячески дает понять, что я ему интересна.

– Только бы это не кончалось. Только бы это не оказалось случайностью. Случайным днем, где я была с ним вдвоем, за которым последует множество дней, когда я опять буду одна. Элис – одиночка.

– Ты как? – заботливо спросил он меня.

– Отлично! – улыбнулась я и он меня поцеловал. Все было договорено между нами, ни в чем не было сомнения. Мы целовались и хохотали.

– Хорошая девочка Элис. Тебе понравились мои песни?

– Да. – Кивала я. Мы гуляли по Арбату, где, к моему удивлению, оказались целые толпы «наших». Они кучковались вокруг гитаристов, а некоторые узнавали Лекса и просили спеть. В тот день он был добрым, и я могла слушать его сколько влезет. Это потом я узнала, что в общей массе его жизни песни и веселый смех встречаются крайне редко. Что в основном она состоит из совсем другого материала. Но тогда я уже слишком сильно была к нему привязана. Я бы даже сказала, прикована. Слишком для того, чтобы понимать, что в его жизни песен практически и нет. А в тот день мы истоптали все ботинки, истерзали пальцы, играя снова и снова, и к вечеру вернулись в гостеприимный дом Данилы вдвоем. Мы были вместе. Как-то сразу и насовсем вместе. Лекс не был связан условностями «того» мира, поэтому он не испытывал страха ответственности, не кричал после каждого поцелуя:

– Это еще не значит, что я тебя люблю. Мало ли, поцелуй. Может, я еще и передумаю. Не дави на меня. – Ночь, проведенная на Данином диване показала, что наши переплетенные тела дрожали и вибрировали на одной волне. Не было лишних слов или каких-то нелепых вопросов типа кончила ты или нет. Не было робости или страха выглядеть хуже, чем ты есть.

– Мы же на дне! Что тут может быть плохо, если мы и так хуже всех? Один диван на четверых? Но мы же не занимаемся групповухой. Мышка любит Старка, а мне нравится Элис. Наши помыслы чисты. – Так говорил Лекс, когда я, счастливая, еле прикрытая грязным шерстяным одеялом, лежала, уткнувшись в его плечо. Даня ради рождения нашей с Лексом любви решил перебиться несколько ночей на полу – невиданный шаг. Вообще, Лекс всегда умел выбить для себя самые наилучшие условия существования, но я, помня о крышах и о водке, которая не согревает тебя, сколько ее не пей, была кардинально против создания неудобств для Данилы.

– Дань, ты же любишь спать на диване. Я лягу на полу, – запричитала я.

– Да брось ты. Элис, я так рад за вас с Лексом.

– Чему рад? Он классный парень, но сегодня он здесь, а завтра улетит.

– Как только переменится ветер, – кивнул Лекс, – но это не должно беспокоить тебя. Ложись спать.

– Как это не должно беспокоить? У меня нет дома, мне некуда пойти. Я буду спать на полу, а Даня – на диване. И я буду убирать, готовить и забивать косяки. Все, что угодно, только бы он был доволен, – я разволновалась. Мужчины всегда вносят разлад в мои планы. Так или иначе. Лекс же потому и не боится ответственности, что для него ее и нет вовсе.

– Элис, Элис, Элис… Ты что? Мы только сегодня встретились, а ты уже устраиваешь истерику! – усмехнулся Лекс. Конечно, он был прекрасен, но я не верила, что он может как-то переменить мою жизнь. И еще боялась, что вдруг он все-таки как-то сможет ее переменить.

– Прости. Я сама не знаю, что со мной. Мне почему-то страшно.

– Во-первых, Данька не монстр какой-нибудь, чтобы выгнать тебя на зиму глядя. А во-вторых…

– Что? Что, во-вторых?

– Во-вторых, если только ты захочешь, то как только переменится ветер, мы отправимся отсюда вместе. Хочешь? – его глаза ласково и спокойно смотрели на меня.

– Правда? Возьмешь с собой.

– Даже и не сомневайся. Такую девочку я никуда не отпущу.

– Ну, конечно, – отвернулась я. Мне показалось, что он надо мной издевается.

– Я абсолютно серьезно. Дань, скажи ей, что я такие предложения никому не делал. – Он выжидающе повернулся к Даньке. И я, кстати, тоже.

– А? Ну, на моей памяти – никогда. Я вообще не понимаю, что происходит, – растерянно бормотал Данька.

– Ну, убедилась?

– Да в чем? – не унималась я.

– В том, что ты мне очень-очень нужна. А хочешь, я на тебе вообще женюсь?

– Да что ты? – оторопела я. – Мне еще нет восемнадцати.

– Ерунда. У меня знакомая есть. Она нас и так распишет. Ну как, согласна?

– Даже не знаю. Ты и правда хочешь на мне жениться?

– Именно! – взмахнул руками он. – Очень хочу. И ты будешь мне уступать кровать, убирать и готовить.

– Смеешься? – не поняла я.

– Почти нет. Ну что, едем?

– Куда? – я чувствовала, что попала в какой-то полубредовый сон, но не могла проснуться.

– К знакомой.

– Сейчас?

– Ах да, уже ночь. Ну, завтра с утра. О’кей?

– О’кей. – кивнула я, сама не понимая, зачем. Лекс был очень классным, но сказать вот так сразу, что я его навсегда люблю, я не могла. Но, в конце концов, мне впервые делали серьезное предложение руки и чего-то там еще. Так что отказаться я не могла в любом случае. А что, круто получится. Я выйду замуж еще до восемнадцати лет. Первая из всей толпы одноклассниц. Знал бы Артем… Впрочем, нет. Об этом я думать не буду. Не могу.

– О чем задумалась, детка? – трясанул меня за плечо Лекс.

– Если уж мы с тобой поженимся, ты должен пообещать мне никогда не называть меня деткой.

– Почему? – заинтересовался он.

– Не важно.

– ТО есть ты споришь с женихом? У тебя будут от меня тайны?

– Не юродствуй. Конечно же, будут. – Кивнула я. А что он хотел? Чтобы я ему раскрыла душу? С чего бы? Только разве из-за его красивых песенок.

– Нет уж. Я гарантирую, что скоро у тебя от меня не останется ни одной тайны – Лекс посмотрел на меня каким-то ледяным, оценивающим взглядом. Как следователь на допросе. Когда только начали вскрывать язвы советского строя, я много слышала о пытках в застенках Лубянского здания КГБ. Не то, чтобы меня эти истории сильно цепляли, у меня в жизни были свои, совсем другие застенки, но когда я случайно набрела на Лубянскую площадь, то долго-долго стояла и смотрела в огромные мрачные окна этого дворца. Тяжелый серый камень, перемежающийся вроде бы украшающим рыжим, который реально придавал зданию отталкивающий кровавый вид. На некоторых окнах отчетливо видны решетки. Никаких торговых палаток по периметру, даже прохожие стараются пройти мимо громоздких стен побыстрее.

– Говори, что ты знаешь. Не вздумай ничего скрывать. Имей в виду, что у нас есть достаточно способов развязать тебе язык! – кричал в лицо измученного окровавленного человека брезгливый тонкокостный следователь. Как Меньшиков в фильме «Утомленные солнцем». Все происходило в моем воображении, конечно, в то время, как я стояла около метро, опираясь на стену, и смотрела на дом.

– Что вам надо?

– Говори, как предал свою великую Родину!

– Я не предавал, – выдыхает тот, и самое ужасное, это так и есть. Но это совершенно ничего не значит. Его уже назначили в предателя родины. Все бумаги составлены и подписаны. Так что осталось только получить его подпись.

– Думаешь вывернуться. Так я напомню, что и ты ж на свете не одинок! И у тебя на земле наберется пара – тройка родственников. Я прав? – приближает свое страшное лицо к арестованному. Тот дергается всем телом.

– Нет. У меня никого нет.

– А дочь? А жена? Врать нехорошо.

– Они давно не живут со мной! – впадает в истерику несчастный.

– А ну и что? Нам это не помеха. – После этого я начинала фантазировать о том, как героически спасался сам арестованный, как он из-под носа КГБ вытаскивал свою семью и уезжал в Америку (например). Хотя, конечно, в жизни все заканчивалось прозаичнее. Показания давались, подписи ставились и семья воссоединялась где-нибудь в Сибири. Ненадолго, пока от невыносимых условий и тяжелой работы они не загибались. Нет, не жалела я нисколько о потере стабильности советского времени. Так вот, Лекс смотрел на меня так, как тот следователь из моей сказки.

– У тебя не будет от меня тайн.

– Это почему? – спросила я. Я не понимала до конца, что вот, мы завтра с ним встанем, оденем наши драные джинсы, исписанные куртки, мешковатые свитера и пойдем к какой-то знакомой, которая нас с ним непонятно зачем распишет.

– Потому что между любящими людьми не может быть тайн, – выдал очередной шаблон Лекс. – И потому что мне страшно интересно вытаскивать на свет божий все тайны.

– В моих нет ничего интересного, – успокоила его я.

– А это уж буду решать я. Или ко мне, – он жадно притянул меня к себе и накрыл одеялом. Мы целовались и обнимались, и мне нравилось это. И это, и то, что было после. Ночью, когда, как нам показалось, что все уснули. Он поглощал меня, заполнял все мои пустоты. И души, и тела, и это было тем, без чего мне было так плохо. Ради чего я была готова пойти за этим Лексом на край света. Он не делал меня счастливой, так как я не хотела быть счастливой. Но он стал чем-то вроде хозяина, как становится хозяином потерявшегося кошелька тот, кто его нашел. Лекс меня нашел и взял к себе, так что теперь я больше всего боялась, что он решит, что найденное ему не нужно. И выбросит обратно на тротуар. Но этого не произошло. Мы с ним доехали до его развеселой знакомой из Загса, правда не на следующий день, а только через неделю. Но факт оказался фактом. Знакомая действительно нашлась, она приписала мне несколько месяцев в какую-то свою отчетную книгу и записала нас на регистрацию через пару недель.

– Забавно, что Лекс решил на ком-то жениться. Когда-то я сказала ему, что если такой волк-одиночка решит окольцеваться, я ему это всенепременно устрою, – смеялась знакомая, записывая данные наших паспортов.

– И я решил воспользоваться твоей угрозой, – кивнул Лекс, смеясь. Мы целовались, хотя уже в этот момент нашей совместной жизни мы не только целовались. Еще я готовила ему еду, успела постирать его шмотки, что он очень одобрил. Мы уже начинали чувствовать себя парой, такой семьей со стажем лет в пять. Пели вместе в переходах, то есть он пел, а я подыгрывала и изображала бэк-вокал. Он не очень любил, как пела я.

– Те прости, но твой бабий вой мне не нравится. – Сказал он.

– Прости, – замолчала я и больше не навязывала ему свое исполнение. Данька при этом очень помрачнел, но ничего не сказал. Мол, сами разбирайтесь, но доволен он не был.

– Да брось ты, – махнул рукой Лекс, пристально глядя на Даню. – Ты же не планировала карьеру звезды рока.

– Нет, конечно, – согласилась я. Какая разница, что я там себе намечтала. Он прав, мне в реальности это не светит. Я на самом деле даже не очень расстроилась. У меня же был ОН, и его песни. Его жизнью я и буду жить. Вы спросите, как мне не было противно так сильно отступать от себя? Как я могла предать свою личность, свой возможный талант? Да я в то время и слов-то таких не знала – личность. Личность – это кто угодно, но только не я. Спасибо, что для меня есть место на коврике в прихожей вашего дома и вашей жизни. Когда-нибудь я умру, а сейчас не все ли равно, чьими интересами жить. Моими или Лекса? «Любовь в комендантский час…»

– Согласны ли Вы, Алиса Александровна, взять в свои законные мужья Александра Александровича?

– Да, согласна, – легко кивнула я. Пятнадцатого декабря было холодно, так что выглядели мы не очень-то по свадебному. Мы – это мы с Лексом, который оказался по паспорту Александром Александровичем Бобковым, Даня Тестовский и пара залетных хипарей с Китай-города, которые стали нашими свидетелями. На обычные свитера были натянуты еще и дополнительные. Но все равно мы замерзли, пока добирались.

– Согласны ли Вы, Александр Александрович, взять в законные жены Алису Александровну?

– Не вопрос! – хохотнул он. Кольцами нам обменяться не предложили за их отсутствием. Сообщили радостную новость, что я отныне вместо Новацкой стала Бобковой, что меня несколько расстроило, и мы всей компанией двинули ноги к Тестовскому.

– Горько! Горько! – негромко скандировали проавансированные нашей травой гости. Мы целовались, они укали, хлопали и забивали новый косяк. На горячее у нас был Винт, который изготовил сам Лекс. Долго и нудно он что-то отбивал на бензине, который мы выпросили на местной бензоколонке. Потом какие-то кристаллы сушил на страницах символической книжки «Алиса в стране чудес», намекая, что теперь у меня начнется волшебная жизнь.

– Ты же ведь у нас Алиса в стране чудес.

– Я Элис. Зови меня только так, – в который раз сказала я Лексу, но со временем поняла, что он по любому делает и говорит только то, что хочет. В общем, потом он кипятил какие-то флаконы, стучал по колену, что-то вытягивая, как он пояснил. И, наконец, он достал из рюкзака симпатичный черный кожаный пенал, в котором жил его портативный набор и стал раздавать народу шприцы. Мы, как молодожены, в фуршете не участвовали. Народ обдолбался и ушел, оставив нас наедине на всю ночь. Это был подарок Дани на свадьбу, хотя ее необходимости он почему-то начал сомневаться.

– Элис, ты уверена, что этого хочешь? – тихонько спросил он меня накануне.

– А почему нет, – удивилась я.

– Он не такой уж принц, как кажется. Он может сделать тебе очень больно. Я уже жалею, что вас познакомил. Кто бы мог подумать, что все так сложится?

– Никто, – согласилась я. – Но весь вопрос в том, что на самом деле кто угодно может сделать мне больно. Почему бы не он?

– Может и так, – вздохнул Даня и пообещал нам целые сутки наедине после свадьбы. Они ушли, а мы долго курили траву, трахались на Данином диване и разговаривали о том, как будем жить. Тогда-то я и узнала, что мы поедем в Питер.