Глава 13
Всегда побеждает в борьбе за умы та партия, которая разрешает свинство… То есть, если разрешить людям быть немножко нелюдями, дать им право на ненависть, право на погром – отклик будет массовый и очень радушный и искренний.
(Андрей Кураев)
Они вошли в посёлок рано утром. Солдат Кривенко из Днепропетровска, большую часть своей сознательной жизни бывший Николаем, а в последние пару лет вдруг ставший Миколой, ехал, восседая на башне головного бронетранспортера, входившего в состав одного из наступающих батальонов «Правого сектора». Проходивший по всем документам как особое подразделение «Вервольф», батальон считался едва ли не самым боеспособным во всех Вооружённых силах Украины.
Старенький БТР-60 пб, натужно ревя двумя газоновскими моторами, пропылил по проселочной дороге и свернул на широкую центральную улицу. Рядом с Миколой, так же хмуро поглядывая по сторонам, восседал его «перший друг» Олесь Панчук – двадцативосьмилетний галичанин, более года «бившийся» в рядах «освободителей» Донбасса, а до того много лет живший и работавший у «проклятых москалей». По его собственному признанию, «рванул» он в Незалежную, только когда его неумеренное пристрастие к легким наркотикам замаячило перспективой реальной отсидки. Устроиться на прибыльную работу в родных краях не удалось, и, как «истый» патриот (желающий слегка подзаработать), Олесь явился на призывной пункт. С Олесем Микола сошёлся сразу. Может, тому способствовал совместно выкуренный перед боем косячок? Но так ли это важно? В общем, они сдружились. Полк, в состав которого входил и батальон Кривенко, в основе своей был сформирован из галицинских хлопцев. Таких, как Микола, «восточников», в его составе было немного. Нельзя сказать, что это каким-то образом отражалось на взаимоотношениях, но то, что они именно галичане, хлопцы с Западной Украины помнили хорошо, считая себя высшим сортом – так сказать, эталоном великого украинца. Микола был в этом плане несколько другого мнения, но благоразумно помалкивал. Вообще-то злые языки поговаривали, что галичане вовсе и не славяне, а лишь разбавленный славянской кровью изгнанный с Ближнего Востока народ, родственный какой-то побочной ветви древа израилева. Но Микола в эту байку не верил.
Ехали без опаски, да и чего можно было опасаться, если проверенный источник сообщил, что ночью напуганные дээнэровцы бежали из населенного пункта?! «А как им было не бежать, – рассуждал Микола, – если линия фронта по обеим сторонам населённика прогнулась, образуя крутую дугу и угрожая «колорадам» стремительным окружением?»
Дээнэровцы отступили, но за те две недели, пока они держали оборону, крови кривенковскому батальону попили изрядно.
Так что, несмотря на почти парадный строй, Микола и его соратники для пущей храбрости приняли на грудь. И хорошо, если бы по сто граммов. Некоторым спирта показалось мало. Кто-то успел ширнуться. Олесь не преминул забить косячок из растущей на местных пустырях конопельки. Микола же от предложенной затяжки отказался, ограничившись добавочным стопариком спирта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Миколу развезло, а его боевой дух взлетел на недосягаемую высоту. И теперь, озираясь по сторонам нетрезвым взглядом, он незаметно трогал пальцами недавнее приобретение – боевой нож, испытывая горячее желание опробовать его в деле. А появился нож у него так. Накануне в подразделении побывали киевские спонсоры – привезли подарки. В основном средства гигиены, но было кое-что и стоящее – всему личному составу кривенковской роты (особо отличившейся в недавних боях) подарили великолепные ножи. Тяжелые, острые, с кровоспуском, с небольшой гардой и невероятно удобной, прямо просившейся в ладонь костяной рукоятью. Все ножи были одинаковы, как братья-близнецы, и, чтобы не перепутать собственный нож с чужим, а на самом деле опасаясь кражи (в роте процветало «крысятничество»), Микола решил вырезать на рукояти свои инициалы. За работу сел в тот же вечер. Несмотря на то что кость оказалась твёрдой, дело двигалось. Вскоре Кривенко добрался до последней буквы. Начав вырезать её контуры, он поморщился. Мало разбиравшемуся в истории Миколе имя отца – Олег казалось излишне русским, и ему, конечно, хотелось бы иметь другое отчество, более подходящее к современной действительности, звучавшее истинно по-украински, например Всеволодович или Богданович. Но разве это можно было изменить? Поэтому, тяжело вздыхая, Микола закончил возиться с последней завитушкой и занялся точкой. Случайно бросив взгляд на своего товарища, он обрадовался поразившей его мысли.
«Да кто же узнает, что означает буква О? – подумал он. – Может, Олесь?» Довольный таким решением, он ещё раз взглянул на клинок и небрежным (как ему показалось, залихватским) движением сунул его в ножны.
Война хоть и прошла своим жестоким молохом по окраинам посёлка, всё же пощадила его. Центральные улицы вообще остались целыми. Не было ни разрушенных зданий, ни зияющих чернотой воронок. Те снаряды, что все же залетели на территорию посёлка, разорвались на огородах, не причинив никому особого вреда. Отдельные выбитые взрывной волной и осколками стёкла не в счёт. Так что в сравнении с другими селениями жители этого населённого пункта могли считать себя счастливчиками. Может, именно поэтому, а может, по каким-то другим причинам людей, считавших, что их не тронут наступающие укры, здесь оказалось более сотни. Они не прятались, оставались в своих домах, оберегая нажитое имущество. А некоторые из оставшихся действительно встречали входящих в посёлок боевиков «Правого сектора» как своих освободителей.
Но «освободители» думали по-другому. Они пришли как завоеватели и по праву завоевателей считали все, что оказалось под их властью, включая людей, своей собственностью. У каждого даже самого захудалого поварёнка из батальона «Вервольф» на рукаве имелась нашивка с надписью, не оставлявшей сомнения в его социальном положении. «Рабовласник», – гласила она. Поэтому, едва въехав в село, «освободители» из «Правого сектора» начали грабить.
В этот дом Микола вошёл первым, следом, дыша винным перегаром, загромыхал берцами Олесь. Увидев сидевшую в горнице девушку, Микола осклабился:
– Яка гарна дивчина!
– Подойди-ка ко мне! – Вышедший из-за его спины Олесь ухмыльнулся и поманил девушку пальцем.
Та в испуге что-то быстро залепетала на украинском. Олесь, привыкший говорить на своём, присушим только его местности наречии и оттого плохо понимавший язык официального Киева, дёрнулся, как от удара хлыстом.
– Ты шо, сука, умничать решила? А ну говори на москальском!
– Не разумию! – с перепугу ляпнула дивчина, ожидая, что именно этого от неё и хотят. Сказала и осеклась – взгляд пустых ледяных глаз пригвоздил её к месту.
– Не понимаешь, сука? – с нажимом произнёс Панчук. – Ниче-ниче. – И совсем как его московский кореш, дважды прошедший тюремную школу, выпятив вперед нижнюю губу, слегка согнувшись и широко расставляя ноги, шагнул вперёд. – Щас заговоришь! Я те такое устрою, срузу усё зрозумиешь. По-польски верещать начнёшь. По-москальски она калякать не может, шлюха подмосковная!
С этими словами Олесь бросился вперед и тощими пальцами схватил девушку за волосы.
– Не троньте меня, пожалуйста! – взмолилась девушка.
– А, сучка, разумиешь?! – восторженно возопил Олесь. – Под свою закосить хотела? Колян, на улицу её, стерву. Подгон парням сделаем.
– Сперва сами, – возразил Кривенко, поспешно распуская брючной ремень.
– Не надо, не надо, отпустите меня! – умоляла девушка, но это только раззадоривало пьяных насильников. Олесь ударил её под дых, и она с протяжным стоном опустилась на пол. Микола тут же навалился сверху.
Когда они насытились, а крики девушки превратились в тихий хрип, Микола, с блаженной улыбкой поддернув штаны, потянулся к недавнему подарку.
– Кончить её здесь, и вся недолга, – предложил он, пьянея не столько от выпитого часом ранее спирта, сколько от захватившей его вседозволенности.
– Нет, – возразил Олесь, – сперва парням.
– А потом кончим? – уточнил Микола.
– Ты уже кончил! – заржал Олесь и, спохватившись, что его приятель может не понять его московского юмора, поспешно добавил: – Кончишь, кончишь! Хлопцы позабавятся, и кончишь… – с этим словами он ухватил девушку за ворот разорванной блузки и потащил в сторону выхода.
– Не надо, ради бога, не надо! – просила она, но Олесь только паскудно ухмыльнулся:
– Бога вспомнила, шалава!
У дверей девушка из последних сил вцепилась обеими руками в косяк.
– Помоги, что ли? – недовольно попенял напарнику Панчук и наотмашь ударил несчастную по губам. Кровь брызнула во все стороны. Новая боль придала девушке сил, и она бросилась на своего обидчика. Её левая рука коснулась его лица, ногти впились в кожу, в кровь раздирая покрытую потом, небитую щеку насильника.
– Ах ты, падла! – взревел Олесь, и тут ему на помощь подоспел Микола. Сбив девушку с ног, он дважды ударил её по ребрам. Она захрипела и, внезапно вскочив, вцепилась зубами в левую руку закричавшего от боли Кривенко.
– Оттащи её от меня, оттащи! – запричитал он, но девушка уже сама расцепила зубы и бросилась в глубину комнаты. Схватив со стола стоявшую на столе вазу, она запустила ею в голову приближавшего Миколы.
– Ну, ты сама напросилась! – выдохнул он, медленно доставая из ножен подарок спонсоров. Рука так и зудела от желания испробовать его на человеческом теле.
В этот момент скрипнула входная дверь. Олесь оглянулся, в дверях показался и исчез детский силуэт.
– Пацан какой-то… – пробормотал он, не придав этому особого значения. А Микола приблизился к вжавшейся в угол девчонке и без замаха полоснул её ножом. Клинок вошёл в мягкую плоть почти без сопротивления. Девушка задохнулась криком и начала оседать на пол.
– Вот ты торопыга какой! – осуждающе, но без всякого сожаления покачал головой Олесь.
– А нож хорош, ох, хорош! – бахвалился Кривенко, обтирая залившую клинок кровь о край расстеленной на столе скатерти. – Как вошёл, как вошёл, – счастливо улыбаясь, бормотал он, – как в масло. У меня до того нож был тоже неплохой, но сломал об одну сучку. – Он сплюнул. – Пошли отсюда. Пусть валяется.
– На кой ляд? – возразил напарник. – Давай тащи пока тёплая, может охотник ещё найдется. – С этими словами Панчук намотал на кулак девичью косу и потянул стонущую девушку к выходу. Микола ухватился за ноги. Вдвоём они выволокли её на улицу и бросили у порога.
Вокруг творилось безумие: кричали женщины, матерились мужчины, иногда слышались выстрелы. Стоны умирающих заглушали звуки работающих моторов. Над крышами двух домов занималось пламя. «Освободители» привычно грабили «освобождённых».
Увидев двух пробегающих мимо вояк, Олесь призывно замахал рукой.
– Хлопцы, – крикнул он, – не желаете позабавиться. – Насильник ткнул пальцем в безвольно лежавшую на земле девушку.
Те остановились, потом не спеша приблизились. В этот момент из-за угла дома выбежал десятилетний малец, мелькнувший давеча в дверях, с двумя подводными ружьями. Одно он крепко сжимал в руках, второе моталось из стороны в сторону у него под мышкой. Из ружей торчали стрелы однозубов, шнуры, некогда привязанные к ружью, длинными змейками волочились по земле. По лицу мальчишки беспрестанно текли слезы.
– Оставьте её, оставьте! – пронзительно закричал он, вскидывая своё оружие и целясь в Миколу, стоявшего ближе всех.
– Ты что, паршивец, сказал? – Олесь вынырнул из-за спины Кривенко так неожиданно, что тот вздрогнул. – Ти що сказав, москальский ублюдок?
– Оставьте её! Стрельну! – трясясь от страха и ненависти, потребовал мальчик.
– Я тебя сейчас сам убью! – прорычал Олесь и, то ли не веря, что мальчик может выстрелить, то ли не считая его оружие достаточно серьёзным, уверенно шагнул вперёд.
Мальчишка выстрелил. Тяжелая стрела ударила бойца «Правого сектора» в левый глаз и, прошив череп, вышла из затылка окровавленным зубом. Олесь охнул, зашатался, упал на землю и мелко-мелко засучил ногами. А мальчишка, бросив на землю одно ружьё, тут же выхватил другое.
– Отпустите её, я сказал! – потребовал он, не зная, что лежавшая на земле девушка уже не нуждается в чьей-либо помощи. Вновь оказавшийся впереди всех Микола попятился. Его сослуживцы застыли в недоумении.
Это только кажется, что мальчишка не в состоянии противостоять трём взрослым вооруженным мужикам. Когда Микола увидел, как упал и забился в агонии его кореш, он попятился, всем телом ощущая парализующий страх. Микола задрожал. Былая эйфория рассеялась без следа. Мочевой пузырь опустел – теплая влага медленно наполняла штанину. Глядя на мальчика, застыли и другие храбрецы. Очутившись под прицелом, они, казалось, забыли про оружие.
– Отпустите! – вновь вскричал мальчишка, его палец дрогнул, и слетевшая с зацепа стрела рассекла воздух в дециметре от оцепеневшего Миколы. В следующую секунду раздалась автоматная очередь, на землю посыпались гильзы. Мальчишка завалился на спину, на его груди быстро расплывалось алое пятно крови.
– Гаденыш! – прошипел один из стоявших за спиной Кривенко «правосеков».
– Ты же, сука, меня мог задеть! – гневно возопил пришедший в себя Микола.
– Но ведь не задел, – парировал стрелявший и, ухмыляясь, ткнул стволом в насквозь промокшую брючину, – портки-то смени.
Говоривший загоготал, к нему присоединился его подельник, и сразу стало ясно, что они оба обдолбанные.
– Наркоши хреновы! – ругнулся Микола и направился в дом в поисках подходящей одежды.
Весть о том, что «калорады» прикончили Панчука, разнеслась быстро. Но на поиски убийц никто не бросился. Все всё знали. Признаваться же, что одного из самых прославленных бойцов «Правого сектора» шлепнул десятилетний мальчишка, не хотелось. Следовало найти виновных. Жителей посёлка в «лучших традициях» бандеровцев согнали на центральную улицу.
Командир роты Панчука майор Степанчук, временно исполнявший обязанности командира батальона, сказал проникновенную речь. Покойника помянули. Те, кто был ещё относительно трезв, захмелели. Тех, кто был во хмелю, окончательно развезло.
– Это всё вы, твари проклятые! – тыча пальцем в местных жителей, проорал кто-то из близких друзей покойника. – Продалися москалям, гниды!
Толпа заволновалась.
– Выдавайте убийц! – потребовало сразу несколько голосов. Толпа заволновалась ещё больше. Послышался до того сдерживаемый плач.
– Надо разобраться… – Одинокий голос потонул в хоре возмущенных воплей.
– Да что разбираться, кончать их всех! – выкрикнул кто-то из захватчиков.
Высказанная мысль получила неожиданную поддержку.
– Кончать, кончать сейчас же! – орали самые рьяные.
– Отходи, хлопцы, сейчас мы их покрошим! – казалось, весь личный состава батальона «Правого сектора» охватило безумие.
– Зачем на них патроны тратить? На гиляку их!
– Долго возиться, – возразил кто-то и тут же внёс новое предложение: – Спалить продажных шкур, и все дела!
– И то верно! – согласился сторонник виселицы.
– Спалить, спалить! – поддержали другие.
– А дети? – выдохнул кто-то, но его тут же одернули:
– Нечего жалеть это отродье!
– Да я бы тут всех… всех, до единого! – плевался слюной худой, седовласый пан. – Всю, всю землю очистил. Моим внукам раздольнее будет!
Среди местных жителей возникла паника, кто-то попытался прорваться сквозь кольцо окружавших их «правосеков», но беглецов остановили ударами прикладов. Женщины причитали, дети плакали. Немногие мужчины сжимали кулаки от беспомощности.
– Спалить, спалить, спалить! – неслись отовсюду зловещие крики.
– Спалить их всех! – поддался всеобщему настроению раскрасневшийся Степанчук. Он огляделся по сторонам в поисках подходящего здания.
– А клуб не сойде? – услужливо предложил оказавшийся рядом Микола. Степанчук глянул в указанном направлении и благодарно кивнул.
– Гоните их в клуб! – гаркнул он, стараясь перекричать толпу.
Его услышали.
– В клуб, давай их в клуб…
– Кино привезли…
– Шас мы вам танцы с огоньком устроим!
– Ёлочка, зажгись!
– Веселись, народ! Пулемётчик Ганс приготовил вам новые диски!
Бойцы «Правого сектора» шутковалы, в пьяном, наркотическом угаре сгоняя людей в оставшийся ещё с советских времён клуб.
– Мы вам, суки, устроим Хатынь, мы устроим! – пыхтел всё тот же седовласый пан.
– Будут помнить! – кричали новоявленные бандеровцы.
Отказываясь верить в реальность происходящего, жители посёлка с причитаниями входили в распахнутые двери бывшего «очага культуры».
Занималось плохо. Несмотря на вылитую солярку, кирпичное строение никак не желало пускать огонь внутрь. Сквозь треск пламени слышались крики и мольбы о пощаде. Но никто из «правосеков» даже и не подумал открыть двери. Начавшие задыхаться люди выбили раму одного из окон, двое мужчин даже попытались выпрыгнуть, но тут же раздались автоматные очереди.
– Не хочуть дохнуть! – с кривой ухмылкой один из бандеровцев вытащил из подсумка РГД-5. – А так? – Он выдернул кольцо и бросил гранату в окно. Раздался взрыв. Люди заметались в поисках выхода, которого не было.
– А давай и я попотчую! – У метателя гранаты нашлись последователи. Здание потрясли новые взрывы. Микола тоже не остался безучастным. Вытащив эфку, он метнул её в ближайшее окно, но то ли не рассчитал, то ли попросту не хватило сил, но граната упала на подоконник, скатилась на землю, да так и осталась лежать около стены. И никто кроме самого бросавшего, метнувшегося за ближайшее дерево, не обратил на это внимания. Как и положено, через три с половиной секунды Ф-1 раскололась на множество полетевших в разные стороны осколков. Посекло многих. Четверо «правосеков» корчились в пыли, обливаясь кровью. Двое лежали в неподвижности. Осколки гранаты принесли им быструю смерть. Протрезвевший от случившегося Микола молился, чтобы никто не указал на метнувшего эту гранату. А клуб по-прежнему исторгал из себя вопли ужаса. Люди задыхались от дыма, но огонь никак не желал распространяться. Наконец кто-то из палачей догадался бросить в кинозал открытую пластиковую канистру с соляркой и следом швырнул туда факел. Сухие деревянные сиденья кинозала разгорелись быстро…
Весть о страшном злодействе облетела весь мир. И, конечно же, вину за трагедию в посёлке украинские СМИ свалили на отступающих дээнэровцев. Убитых же осколками собственной гранаты назвали героями, безрезультатно пытавшимися под огнем врага спасти местных жителей.
Уверенные в своей безнаказанности палачи не знали, что трое местных жителей, чудом избежавшие общей участи, хорошо запомнят преступников. А военные преступления, как известно, срока давности не имеют.
Через неделю подобную расправу учинили польские и американские наёмники. Но свидетелей не было. Факт удалось скрыть.
Месяц спустя роту Степанчука изрядно потрепали предпринявшие контратаку дээнэровцы. Моральный дух пал, требовался отдых. Но вместо того чтобы отправить роту на переформирование, остатки личного состава перевели в подчинение некого полковника Гриценко.