Глава 3
КРОВЬ
Витязь остался наедине с текущей водой. Открыл флакон, понюхал — похоже на масло, а запах душный, мертвый, слишком резкий и сладкий, лишь отдаленно напоминает запах живых цветов.
Сглотнул. Что-то было неладно. Этот воздух, вода, тяжелые ароматы — непривычные, названия которых он не знал…
Голые людские женщины, неприкрыто позволяющие своему телу волноваться и волновать чужие взоры.
Тайтингиль много раз бывал ранен и даже умирал — но для того, что происходило в замкнутой полупрозрачной кабинке, ощерившейся блестящими украшениями, у него не было подходящего определения. Тошнота ударила под дых — внезапная, резкая, сильная, будто он был отравлен. Ноги от колен потеряли чувствительность. Пальцы тоже онемели. Эльф крутнул ручку — потекла горячая вода, горячая, почти обжигающая плечи. Затем холодная. Ни та, ни другая не принесли облегчения. Задыхаясь, он прижался лбом к стене, не понимая, что это такое. Камень? Стекло? Дерево? Материал был неживым и словно высасывал силы.
Западня!
Сознание туманилось; губам стало солоно. Тайтингиль провел рукой по лицу — по торсу, по груди из носа щедро стекали потоки красного.
Выйти. Немедленно!
Ладонь ударила в мутно-прозрачную стену: как же это открывалось? Вертикальные неширокие полосы стекла словно смыкались наглухо, ручки не было. Паника грянула в виски: западня, западня! Могучее сердце пропустило удар и затем забилось тяжело.
Прочь отсюда!
Воин ударил плечом — кабина с треском разлетелась, брызнув пластиковой мутью. Тайтингиль сделал шаг наружу, уже теряя сознание, пятная стены кровавыми отпечатками рук. Успел ухватить большое толстое полотно, обернуть бедра — и рухнул поперек выхода из уединенной комнаты, как подсеченный врагом, впервые в жизни лишившись сознания не в бою. Просто — вот так. Под давлением злой и едкой ворожбы чужого мира, стремящегося избавиться от незваного гостя, как избавляются от засевшего в тугом переплетении мышц острия стрелы.
Речь. Человеческая.
Это язык, который в сознании эльфа пришел на смену всеобщему наречию.
Тайтингиль ощутил: он лежит на мягком, уложен удобно, укрыт. Не ранен, но голова будто полна перемолотого месива, в котором слабо двигались мысли: мутные, вялые, тяжелые.
— Ирма Викторовна, ну, ничего не вижу такого. Немного алкоголя в крови и ничего предосудительного. Разве что его самого. Хотя бы эти уши, бодимодификацию сейчас делают везде, условия могли быть антисанитарными, отсюда заражение крови и вот такая реакция. М-м, хотя швы незаметные, очень аккуратные… Может быть, просто давление у него скакнуло, а про остальное будем судить потом, ладно? Анализы я взял. Счет на выезд подпишите, пожалуйста.
— В больницу не заберете?
— Не вижу даже, с чем брать. По-моему, субъект здоров как бык. А мазки — сделаем экспресс, завтра будете знать. На нос — холодное. Вот нашатырь. Если еще начнет валиться, сразу подсовывайте. Видите, мы с санитаром его еле подняли. Такой… неудобный.
«Лекарь».
— Благодарю. — Тайтингиль присел. Голова кружилась.
Кровь помедлила миг — и хлынула снова.
На плечи нажали мужские руки — настойчивые, опытные. Уложили обратно.
— Лежите-лежите. Ирма Викторовна, есть заморозка в доме? Лед для коктейля или хоть овощи замороженные? В полотенце и на переносицу. А вам, господин хороший, надо обследовать сосуды. Вон какое кровотечение, едва ли не стакан навскидку.
«Какие… сосуды? С чем сосуды?»
Тяжелая голова не желала проясняться.
— Благодарю…
— Раньше такое бывало?
— Никогда.
— Ирма Викторовна, он иностранец?
— Я только сегодня познакомилась… вроде да.
— Страховки, конечно, нет. Ну, вы осторожнее.
— Да, Андрей Валентинович. Спасибо, что приехали.
— Да на здоровье, Ирма Викторовна, всегда рад. Странный товарищ… гражданин, очень странный. Ничего, посмотрим, анализы посмотрим. Вы, господин хороший, поднимите подбородок — и держите брокколи на переносице, для вас повторяю. Вас сегодня не били?
— Нет… но я падал.
«Падал через складки Эалы, через миры, подвластный силе драконьего камня, следовал пути, проложенному когда-то могучим огненным зверем… я — падал».
— Ну, может, последствие стресса. Я поеду? Вы в порядке, Ирма? А то… укольчик.
— Нет, не надо, спасибо.
Тихие разговоры в прихожей; хлопнула дверь.
Ирма вернулась и подставила табуретку к дивану в гостиной.
— Четыре утра! Четыре! Еще хорошо, что завтра суббота и уборщица придет. Ну что с тобой стряслось-то? Поскользнулся, об кран ударился? Ты же не был пьян!
— Нет, — с замечательным прононсом ответил Тайтингиль. — Не знаю. Твой мир не принимает меня. Меня… воина.
Ирма уперла ладони в бока.
— Ты амбиции-то подогни… воин! Когда свалился в обморок, никакой помпы в тебе не осталось.
Тайтингиль усмехнулся краем губ. Непонятные слова оказались понятны: его упрекали в гордыне.
— Меня много раз уносили с поля боя, истекающего кровью. Я привычен к этому. Принимаю твою помощь, твоего лекаря и благодарю за нее. Но эта битва — не с привычным врагом, держащим меч. Эта битва — с твоим миром. Вот сейчас он оборол.
Звякнули ключи — вошла Алинка.
— Ты собиралась к Наташе, — устало сказала Ирма.
— Ух ты, кровища! Твой чудик скопытился?
— Алина! Видно, давление скакнуло… Андрей Валентинович приехал со скорой, посмотрел.
Алинка — слегка подшофе, с разрисованным цветными разводами лицом, мокрая — подошла к дивану.
— Ужасно романтично. Брокколи. Бледный вид, господин стилист. Чем вам помочь?
Тайтингиль еще не слишком хорошо соображал.
— Липа… В вашем мире есть деревья? Скалы? Вода? Я бы поговорил с липой. Старой.
«Поговорил с липой».
Ирма нервно выдохнула.
Мятая полусонная Алинка поразмыслила, расплетая косички.
— Старые липы есть в сквере. В них даже осколки со времен войны застряли. — Дочка взяла со сковородки недоеденный кусок мяса и начала жевать. — Мам, тебе идет сидеть у койки раненого бойца. Признайся, это ты его сковородкой анфас приложила?
— Алина!
— Давай его к липе отвезем. Я бы посмотрела, как они болтают. Вы, дядя, встанете?
— Утро! Я выпила! Какие липы? Я с ума сойду, — заныла Ирма. — Что за наказание… хотела просто провести вечер, так суши сломались, мужик сломался… вечер сломался.
— Жизнь сломалась, — наставительно сказала Алина. — Жизнь у тебя, мам, сломалась давно. Все плохо. Рыдай.
Наконец витязь полностью пришел в себя. Протянул руку, взял запястье Ирмы. От этого касания по коже пробежал яркий короткий ток, женщина вздрогнула. Твердая теплая ладонь лежала на ней без похоти и кокетства. Просто держала.
— Извини, если нужны извинения. И подавать, и принимать помощь — наука. И иногда и то и другое непросто. За такое не извиняются, но уж если надо — извини. Ты ошиблась в своих ожиданиях на сегодня. Я сожалею.
— Ладно, — нервно сказала Ирма. — Гость все-таки.
— И долго он будет у нас… гостить? — равнодушно спросила девчонка, наливая виски.
— Три… Три дня.
Ирма не оставляла бойфрендов на ночь. Этого изначально хотела приютить на денек, потому что экзотика, потому что порода, красота и эта чарующая странность. Но теперь… теперь…
— Да и как его выгонишь? Он документы потерял. Беженец украинский, представляешь?
Беспомощное вранье.
Тайтингиль встал, не придерживая того, чем был наскоро укрыт, сбросил и флисовый плед. Положил кулек с полурастаявшей брокколи, завернутый в окровавленное полотенечко, на стеклянный стол с бронзовыми лапами.
Пошел к окну — будто неведомая сила тянула его туда. Вон из душной тесноты этого ненастоящего мира.
Алина перестала жевать, Ирма смотрела на витязя.
— Во! — громко сказала девушка. — Беженец! Я сейчас расческу принесу. Долг платежом красен.
Пальцы воина скользили по ручкам, изучая. Нащупал, понял — распахнул окно. Тяжело выдохнул. На самом горизонте едва заметно светало.
Тем временем Алина вернулась с табуреткой, которую использовала возле книжных стеллажей под потолок, и парой разных расчесок — с частыми зубцами, с редкими. Подставила к Тайтингилю лесенку-табуретку, встала.
Он дышал, вдыхал рассвет, а девушка разгребала длинные золотые пряди, закрывающие шею, плечи, спину, ягодицы. Ирма, сидя на табуретке, смотрела — не дыша.
Вдруг Тайтингиль вытянул руки, и из городского пространства, из редеющей темноты, появились бабочки. Ночные — бражники и мотыльки, такие, которых горожанки Алина и Ирма и не видели никогда. Штук двадцать — они облепили кисти и запястья воина, трепеща крылышками.
— Да, здесь есть леса, — сказал Тайтингиль. — Есть липы. Есть та жизнь и та красота, которая понятна мне. Но… Я преодолел недозволенный рубеж. Для меня — недозволенный. Этот мир не рад мне. Но я ищу путь для своего народа. Буду искать, пока разрешит драконий камень. И уйду гостем, не став своим.
— Красота, — сказала Алина. — Непонятно, но здорово. Косу тебе заплести, как Аленушке?
Мутная, тяжкая хворь почти полностью отпустила Тайтингиля. Он снова сделался собой — чуткий, мудрый воин, ощущающий приближение врага наперед и неизменно готовый с ним биться. Ощущающий врага.
У витязя Нолдорина возникло странное чувство, что на него посадили — помимо бабочек, которыми с ним заговорила израненная, застроенная земля, — опасного паука…
Эльф тряхнул длинными, теперь гладко расчесанными золотыми прядями. Морок пройдет. Надо к месту силы. К липам.
Повернулся к девушке — она ойкнула. Ее голова благодаря табуретке-лесенке пришлась чуть выше его лица. Пару секунд так и смотрели друг на друга — нагой эльф с волосами ниже ягодиц и мокрая разрисованная девчонка с торчащими во все стороны полурасплетенными косичками и с расческами в обеих руках.
— Благодарю, дева.
— Внизу волос нет… бреешь? — невпопад спросила Алинка.
— Что за мир? — невесело усмехнулся Тайтингиль. — Ты можешь думать о чем-то ином… дитя? Спасибо за заботу.
Бабочки вспорхнули разом и улетели.
Витязь расправил плечи, огладил себя по бедрам, будто хотел привычно уложить ладонь на рукояти меча.
— Алина, ступай, смой с себя краски, смени одежду и отправляйся спать. Ирма, тебе достаточно твоего крепкого вина. То же самое. Умыться, спать. Все, что возможно, я поясню завтра.
Голос его прозвучал так, будто меч был на поясе, и полный доспех с изображением розы, и узкий стяг с силуэтом сокола на тонком древке над головой.
— Ты распоряжаешься? — вскинулась Ирма.
— Кто-то должен.
Женщина раскрыла было рот — спорить, утверждать хозяйское право, но… Время было под утро, и слова эльфа были правильны, рациональны. Десять минут обычной суеты — остатки еды в холодильник, бутылку закрыть; Алинка вымылась и пошла стелить постель в гостевой комнате. Ирма автоматически сделала дела, без которых ей, как хозяйке, не спалось бы.
— А утром поедем любить липы! — напоследок объявила Алина, втыкая наушники, и, зевая, ушла к себе. — Липы! Ну, чувак, с приветом… Но хоть не скучно.
Не глядя в глаза витязю, женщина показала его постель.
И ушла, запахиваясь в короткий шелковый халатик без застежки.
Тайтингиль не обольщался — лечь и заснуть, славно и крепко, не вышло бы.
Здесь — не вышло бы, да.
Закрыв глаза, он тут же спохватывался и раскрывал их снова — тьма за веками полнилась Врагом. Что-то тут было, в этом мире, чего он еще не нашел своим чутьем, к чему не привык, но неизбывно опасное, ужасное, налитое лютой черной мощью. Бдительно следящее за ним. Эльфу казалось, что он снова пробирается выжженными Морумскими Пустошами, не смея снизить бдительность ни на секунду.
Закрывал глаза — и его тянул в пропасть за златые волосы огненный демон, пересекая шею черным клинком.
Лежа в душистом, чистом полотне, в удобной, хоть и коротковатой постели, Тайтингиль не слышал, как рвется сквозь сжатые зубы его собственный голос. Он закрывал глаза, проваливался в зыбкое марево дремы и тут же просыпался — и стонал, пока к нему возвращалась ясность. Он стремился расслабить тело, спину; успокоить взволнованное пространство, пояснить себе необходимость сна: как перед боем, когда волнению нет меры, но нет и места. Пытался привыкнуть к ядам и запахам, насыщающим все вокруг. Но даже лечь удобно никак не получалось.
В какое-то из пробуждений эльф ощутил — одеяло возле него поднимают. Вдоль него скользнуло другое тело — женское. Снова пахнущее сложными, небывалыми ароматами. Уже знакомыми.
Ирма молча прижала голову Тайтингиля к груди, устроившись поудобнее на подушках. Она гладила волосы и уши эльфа, ничего не говоря, ничего не поясняя. Просто прижав его к себе — щеку, подбородок.
Женщина никогда не ощущала свою жизнь настолько ярко. Как будто бизнес, деньги, развод, одинокое материнство, чертов фитнес, чертов органайзер, чертова квартирища с роскошным ремонтом — все это было только ради этой минуты. Пары минут.
Успокоить его.
Помочь… архангелу?
Ради такого можно жить, даже ради минуты, да.
Ирма смущалась — как бы он не зажег свет. Как бы не пришла Алинка. Но пришел только кот по имени Пиксель и лег поперек их ног — теплой мохнатой тяжестью. И негромко замурлыкал.
Витязь ожил — длинные руки стащили Ирму вниз, к себе, разместили вдоль тела, прижали. Она была такая маленькая рядом с ним…
По дыханию стало понятно — эльф успокоился. Тайтингиль и вправду нащупал внутри себя то истинное, что позволяло выдержать баланс в чужой складке Эалы, чтобы остаться. Возможно, ненадолго. То, зачем его готов потерпеть этот мир. И чувство врага — да, оно стало ярче и определеннее. Враг тут также был. Битва предстояла. Земля самодвижущихся карет и дивных волшебных стекол желала его помощи. Неохотно, с трудом признавая собственную боль, но Земля согласилась — да, да, ты можешь помочь, витязь.
Губы Тайтингиля коснулись макушки Ирмы. Руки обняли женщину плотнее. Ирма закинула голень поперек его бедер, вслушиваясь в ровные, тяжелые удары сердца.
Дыхание выровнялось — витязь крепко уснул.
Ирме просыпалось тревожно — слишком тесно, слишком. Она обыкновенно ложилась в легкой шелковой пижаме, а тут — нагое тело словно чуть прилипло, приклеилось к другому, поза оказалась неудобной.
Да и вообще.
Подняла голову, женской чуйкой ощущая полный хаос смятой укладки, — посмотрела.
Вчерашний гость никуда не делся. Узкое мужское лицо, резное, может, чуть капризное сейчас, было обращено вверх, не на нее. Эльф словно изучал потолок, подняв точеный подбородок. Волосы, свернутые в жгут, были откинуты к стене у кровати. Глаза открыты.
— Ты давно не спишь? — хрипло спросила Ирма из-под его рук.
— Достаточно давно, чтобы услышать, что к твоей дочери пришел гость и они завтракают. — Голос тек низко, тяжело.
— А… ах ты черт…
Нолдоринец повернул голову. Посмотрел в глаза — пристально.
— Ох… ты давно проснулся?
— Мне достаточно нескольких часов сна. Мы, эльфы, живем дольше людей, а спим намного меньше, — задумчиво ответил остроухий мужчина. — В этом, я полагаю, есть какой-то смысл. Куда-то же отлетает ваша душа, пока вы спите.
— Душа… — повторила Ирма. И снова ее пробрал холод — душа! Архангел! И почему он…
Организм взывал о насущном — Ирма потянула легкий халат, скинутый накануне на пол, и, стараясь не показать тела, выскользнула из-под одеяла.
Тайтингиль разглядывал ее — прямо, заложив руку под голову. И расхохотался.
— Вот неугомонная ты. Ты полагаешь, у тебя остались какие-то тайны и есть необходимость прятаться? — спросил он. — Здесь принято так одеваться, что тайн не было с первого мига встречи в трактире. Так что можешь не смущаться меня.
— А-а? — Ирма обнаружила, что вправду смущена — впервые за много, много месяцев. — Я п-пойду умоюсь.
— А слова твои вчера были много смелее, — продолжал нолдоринец. — Напомнить?
— Прекрати…
— Я же не оскорбляю тебя, напротив, — лежа на спине, эльф перекинул ногу через ногу, — стремлюсь к учтивости. Я оденусь и приду приветствовать деву и ее молодого воина.
— А твои штаны и сорочка… Ах да, они в душе. Ты вчера разгуливал голым. Как хорошо, что у меня две ванных, — сердито заметила очухавшаяся наконец Ирма. — Одну ты разнес на хрен. Поищу халат тебе. — И пулей прыснула вон.
Захлопнула дверь, прислонилась спиной и задышала, словно после пятикилометровой пробежки. Черт знает что. Черт. Знает. Что.
Привела в порядок себя — душ, майка, шорты, укладка на скорую руку, макияж. Нашла халат, который позабыл у нее безалаберный приятель. Пошла обратно.
Витязь так же расслабленно валялся, почти стащив с себя одеяло. Посмотрел на Ирму.
— Вот, — она бросила на край кровати халат глубокого синего цвета из какого-то особого хлопка, — можешь ходить пока в этом. Не лезть же тебе в твои штаны… В крови все. Их, кстати, и рубашку, запущу сейчас постирать… а?
— Спасибо.
Тайтингиль упруго встал с постели, взял халат, и…
Замер с махровой тканью в руках. Лицо его менялось при виде безобидной тряпки, руки на ней сжались так, что побелели костяшки. Ирма попятилась в ужасе.
Не мужик, а скопище непредсказуемостей.
— Ты-ы… — низко прорычал витязь, делая широкий скользящий шаг, — ты-ы…
Ирма завопила.
Через секунду в гостевую комнату на бельэтаже квартиры вбежали хорошо подкачанный мальчик лет двадцати, в облепившей тело майке, и Алинка — Тайтингиль стоял вплотную к визжащей Ирме и грозил ей халатом.
— Чья это вещь? Чья?
— Приятель оставил тут, приятель, отвали, пси-и-их! — Нервная система Ирмы дала сбой, что выразилось в ультразвуке. Парень замер, не зная, бить или не бить, да еще и растерявшись, что дядька голый; Алинка бросилась к Тайтингилю, бесстрашно поднырнула под руку и отобрала халат.
— Это дяди Котика! Чего ты разошелся?
— Дяди? Котика? Где он? — рявкнул Тайтингиль.
— Котика трогать нельзя, он хороший, он меня в Диснейленд возил и на кастинги! — завопила Алинка. — Ма-а-ам!
Ирма теряя рассудок некстати вспомнила, как ложилась на пластику лица — да, она попросила приятеля приглядеть за четырнадцатилетней тогда дочкой. И обнаружила их по телефону спустя двенадцать часов в Диснейленде возле Парижа. А учитывая, что доверенности на подростка у Котяры не было, это оказалось нереально круто. Сорванные ором связки Ирма по времени лечила столько же, сколько заживали прооперированные веки и подтянутый подбородок.
Но иначе господину Котову, человеку и явлению, присматривать за Алинкой было скучно.
Ирма облизала губы.
— Чего разошелся? Ну да, приятель оставил, и что? Гордый такой? Чужое не наденешь?
— Ты не понимаешь, — прорычал Тайтингиль, — не понимаешь… Где он? Где?
Его охватила ярость, привычная ярость боя. Мысли о враге получили совершенно конкретное подтверждение. Кто-то из его мира оказался здесь раньше его самого. И обосновался — спокойно, без боли, без крови, без постыдного обморока. И обзавелся вот таким халатом.
Ярость!
— Может, вы все же оденетесь? — подал голос парень.
Витязь раздраженно забрал из Алининых рук халат, с видимым отвращением надел, запахнулся, подпоясался. Посмотрел на парня:
— Приветствую.
— Макс.
— Тайтингиль.
— Что?
— Тайтингиль. — Витязь глянул внимательнее.
Хороший воин, молодой, ладный. Тело переливалось, талия была узко схвачена. Одежда, как у всех здесь, открывала максимум из возможного.
Шагнул вперед.
Парень попятился, чудно сложил руки, видно, в каком-то оборонительном жесте.
— Вы псих!
— Точно! — с удовольствием сказала Алинка. — И это наш псих, Макс! Маман его нашла и решила себе оставить.
— Ты-ы… — снова угрожающе зарычал витязь, теперь — на парня, — ты с темными колдунами дружбу водишь, отрок?
— Отойди от меня! — Голос парня сорвался на фальцет. — Отвали, придурок!
Тайтингиль безошибочно цапнул Макса и подтащил к себе, невзирая на короткие удары и сопротивление — как щенка; сунул руку в задний карман тугих джинсов, двумя пальцами выудил плоский конвертик…
— Аа-а-а! — заорала Ирма.
— Ма-а-акс! — возмущенно взвыла Алинка. — Ты говорил, что не-е-ет!
Парень бился пойманной рыбой и молчал.
Нолдоринец распотрошил бумажонку, понюхал тусклый порошок с вкраплениями синего. Названия он не знал, но знал, что это — яд, яд от некромантов или же иных душегубцев, туманящий рассудок. Можно было даже не брать на палец, не пробовать.
— Алинка! А ты? — вскричала Ирма.
— Я же не дура!
— Откуда вы-ы?.. — выводил рулады парень, которому никак не удавалось вывернуться окончательно. — Откуда вы-ы узнали?..
— Я понял. — Тайтингиль откинул юнца прочь. — Люди, люди…
Внизу раздался звонок; Ирма подпрыгнула — черт, черт! И бросилась открывать дверь.
Пришедшего невысокого человека в скромном сером костюме проводила в кабинет и затихла там, закрыв дверь.
Макс смотрел исподлобья.
Алинка, проследив сверху через перила за гостем, повернулась к двум мужчинам.
— Ну что, пошли кофе пить?
— А ты… а я… — замямлил Макс.
— Пошли, пошли. Я тебя там и убью, — пообещала Алинка. — Почетная прабабушкина сковородка из «чугуния и алюминия» уже Тайтингилева, так я тебя тефалем.
Витязь невольно улыбнулся, поняв смысл, — и сурово нахмурился, глядя юному воину прямо в очи.
— И дерешься плохо. Кто учил?
— Да уж учили. — Макс прятал глаза.
— Ладно. Кофе? Пойдем же.
На кухне юноша и девушка уселись за стойку, взяв остывший напиток. Тайтингиль изучал все, что теперь было навалено на столе, — баночки с йогуртами, миску с хлопьями, круассаны из пакета, воду из обоих кранов — с фильтром и без, и воду из бутылки. Понюхал чашку Алининого кофе. Взял полуторалитровую бутылку воды, забрался на широкий подоконник и, прихлебывая, смотрел с двадцать второго этажа на окружающий мир, скрестив ноги в щиколотках.
— Чего ты так на Котика рассердился? — спросила Алинка, бултыхая в молоке хлопья ложкой с Микки-Маусом на ручке.
— Вы давно его знаете?
— Да, очень. Я и не помню, с какого моего возраста. Он мамин… друг. Сейчас в Эмиратах отдыхает.
— Вот что, — прошептал Тайтингиль.
Ничего случайного не происходит. Ничего. Котик, стало быть. Тварь, дорогая Ирме и Алинке. Он? Он, неведомый враг? Уехал? Что ж, вернется… И тогда, тогда…
— Друг, да. Ну, бывший, — осторожно добавила девушка, не так поняв реплику. — А вообще-то мама ни с кем не встречается.
Эльф мог бы добавить, что чуял это, ощущал — Ирма желала его, да, и Ирма вправду была одинока.
— Стоит ли обсуждать дела матери с двумя мужчинами, одного из которых ты знаешь всего день? — раздельно спросил нолдоринец.
— Э-э-э, — сказала Алинка, — что-то мне в голову не пришло. Нормальная же тема?
— Да? — И витязь вздернул одну бровь. Бутылку воды он допил.
— Завтракать будете?
— Я не завтракаю.
— Так уже почти время обеда…
— И не обедаю. Это привычки гномов, — надменно сообщил витязь. — Еще людей. Я не ем пять раз в день.
— Понятно, повернутый на диете, — буркнул Макс, доселе помалкивавший. — А как вы едите?
— Я ужинаю, — усмехнулся Тайтингиль. — Ужинаю доброй пищей, которую добываю сам или получаю от друзей как угощение. С вином и застольной беседой, иногда даже под пение дев. Если повезет. Не торопясь и вкушая с удовольствием.
— Что-то в этом есть, — прошептала Алинка.
Ирма тем временем проводила серого человека и вошла в кухню. Макс по привычке уставился на ее формы, перехватил нейтральный, ничего не выражающий взгляд мужика в халате, сидящего на подоконнике, затянувшего туда длинные костистые ноги с выступающими рельефными лодыжками… и потупился.
Ирма двумя пальцами несла пакетик.
Потрясла, насколько получилось, перед носом Макса.
И отправилась в ванную. Стала там чертыхаться, оценив степень разрушения окровавленной душевой кабины.
— Я пойду. — Макс неловко сполз с барного табурета и бочком отправился на выход.
— Стоять! — рявкнула Ирма. — Дети, вы поели? Вот три тысячи, идете в сток на углу и одеваете мне Тайтингиля. Принесите что-нибудь ему, просто одеться, без затей. А потом мы поедем и купим нормальную одежду. Все понятно?
— Ого! — хищно сощурилась Алинка. — А от Котика больше ничего не осталось? Для стимуляции? Мне понравилось, Тай так ррр… ай-ай!
— Имени не усекай. — Витязь снова цапнул ее ухо. — Забылась? Не потерплю.
Когда молодые ушли, Ирма уставилась на эльфа.
— Приходько Игорь Борисович звать тебя будут, — сказала она. — Документы и справки завезут через два-три дня. Срочность такая… стоит денег. Но. Они у тебя есть. Деньги. У тебя какие-то феерические вещи, Тайтингиль. Потрясающие. Правда, покупатель сказал, что пробьет по всем базам. Понимаешь?
— Нет, но вижу по тебе, что новости хорошие, — сказал Тайтингиль, поднимаясь.
Еще спустя час он сидел в машине Ирмы — хозяйка хохотала с подвыванием, упав лбом на руль. Тайтингиль сдержанно улыбался. Узкие джинсы всех цветов радуги оказались до середины голеней, открывая кокетливый верх белых носочков, выглядывающих из кислотно-зеленых кед. Алинка нашла единственную пару сорок седьмого размера, и она оказалась — именно такая, цвета синтетической лягушки. И синяя майка-парашют с Бэтменом на груди.
— Я не знаю, — прорыдала Ирма, — в какие нормальные магазины нас пустят… Ну, Алинка…
Эльф улыбался сдержанно.
— Возможно, стоит уже поехать? Одежда удобна и не слишком сковывает меня, — сказал он, — если бы не эти ваши трусы. Но рисунки и цвета мне не понятны, а я никогда не ношу неизвестные символы.
Ирма вспомнила, как они с Алинкой впихивали эльфа в белье, демонстрируя в качестве образца Макса и читая лекции по мужской гигиене, и снова взвыла, хохоча во весь голос и утирая слезы.
— Не… пе… ре… жи… вай… это великий во-оин… а-а… у тебя на груди…
Тайтингиль снова улыбнулся и посмотрел в окно.
Он уже мог дышать тут.
Он дышал.
Значит… Значит, дядя Котик…
Отсмеявшись, Ирма завела машину.
Если у нее и были сомнения, после истории с трусами все встало на свои места. Тайтингиль, а по паспорту господин Приходько, был не от мира сего.
Точно.
