ОКТЯБРЬ, 1777. МОНТИЧЕЛЛО
Джефферсону казалось, что со дня смерти их новорождённого сына Марта погрузилась в какое-то вязкое облако, которое следовало за ней повсюду, как наброшенный саван. Мальчик прожил всего две недели, его даже не успели окрестить, он умер безымянным. Роды опять были тяжёлыми, Джефферсон проводил долгие часы у постели выздоравливающей жены. Она иногда бредила по ночам, часто повторяла фразу: «Грехи отцов падут на детей». Неужели она считала свои несчастья расплатой за грехи отца, любвеобильного мистера Вэйлса? Нужно будет при случае напомнить ей, что библейский праотец Иаков имел потомство от служанок своих жён, Лии и Рахили, и никаких кар за этим не последовало ни ему, ни его детям.
Бетти Хемингс иногда подменяла хозяина у постели больной, приносила какие-то снадобья из трав. Вот над кем время было не властно, так это над Бетти. В свои 40 с лишним лет она недавно родила одиннадцатого ребёнка и щедро оделяла крепкого малыша грудным молоком из своих объёмистых кувшинов. Отец новорождённого, белый столяр Джозеф Нельсон, нанятый для внутренней отделки главного дома, соорудил для своего отпрыска узорную кроватку, которая теперь занимала почётное место в хижине Хемингсов.
В конце лета здоровье начало возвращаться к Марте, вскоре она уже давала первые уроки игры на фортепьяно пятилетней дочери. В августе её порадовало появление оленёнка, купленного Джефферсоном для домашнего парка. В сентябре занялась варкой пива, в чём была большой мастерицей. Октябрь традиционно отводился для изготовления мыла, потому что в холодные дни в доме начинали топить и из каминов выгребали достаточно золы, а второй необходимый компонент — жир — получали при забое овец и свиней. Марта отдавалась хозяйственным хлопотам с энергией, однако вязкое облако не покидало её. Джефферсон буквально чувствовал его под руками, когда пытался обнять жену. Она вся сжималась, будто от страха, будто ждала не нежных ласк, а мучительной процедуры, за которой ещё последует тягостная расплата.
Доктор Раш в своё время рассказывал Джефферсону, что у хрупких женщин, переживших несколько трудных беременностей, часто возникает панический ужас перед ними, парализующий и жажду любви, и жажду иметь потомство. В нём самом при виде страданий жены вскипало чувство вины, её холодные безответные губы гасили сердечный жар. Что ему оставалось делать? С какого-то момента он начал ложиться спать в кабинете. Ночью вслушивался в шум ветра, в стук ставней, в скрип половиц. И думал — мечтал — об этой прелестной, немного загадочной женщине, которая жила с ним под одной крышей, но которую теперь ему, наверное, придётся завоёвывать заново, спасать из вязкого облака бесчувственности, возвращать её лицу способность расцветать улыбкой ему навстречу.
А дневная жизнь вся теперь была заполнена одним геркулесовым заданием: пересмотром и переработкой устаревшего свода законов колонии Виргиния. Законодательное собрание включило его в комитет из пяти депутатов, который должен был подготовить соответствующие рекомендации. Тома юридической премудрости, трактаты по англо-саксонскому праву, книги на латыни и французском громоздились на рабочем столе, на креслах, на полу. В уголовном кодексе колонии больше половины преступлений каралось смертной казнью. Она полагалась даже за содомию и скотоложство. Нужно было отыскивать прецеденты судебных дел, выстраивать аргументацию в пользу смягчения наказаний. Казнить следовало только за убийство и государственную измену — в этом Джефферсон был убеждён. Но его оппоненты заявляли, что смягчённые законы будут годиться для управления какой-то новой расой людей — не той, которая населяла Виргинию сегодня.
И может быть, они были в какой-то степени правы. Джефферсону доводилось видеть толпы, стекавшиеся на публичные экзекуции в Уильямсберге, Ричмонде, Шарлоттсвилле. Лица зрителей загорались звериной радостью при виде голой спины осуждённого, с которой свисали клочья окровавленной кожи. Приговор в 50 ударов плетью из девяти жгутов с узлами на концах почти наверняка означал смерть. Присутствующий врач мог потребовать перерыва и отсрочки исполнения наказания. А что, если он был где-то в отъезде? По старинным законам человека могли осудить за преступление, совершённое его женой. Изнасилование не считалось преступлением, если два свидетеля покажут, что женщина не сопротивлялась и не звала на помощь. Как удобно при таком законе насиловать втроём! У каждого подозреваемого два свидетеля будут готовы заранее.
А что было делать с институтом рабовладения? Эта проблема выглядела неразрешимой во всех аспектах: юридическом, моральном, политическом, религиозном. Даже в экономическом плане подневольный труд был явно менее эффективен, чем труд свободных. При строительстве Монтичелло Джефферсон имел возможность сравнивать и видел, что нанятые работники вели кладку кирпича вдвое быстрее, чем рабы. Моральный же ущерб для подрастающих поколений оценить было просто невозможно. Дети плантаторов, видя жестокость и произвол родителей по отношению к невольникам, утрачивали представление о свободе человека как бесценном даре Творца, вырастая, превращались в деспотов, верящих только в право силы.
Взаимоотношения между государством и Церковью стояли особняком. Джефферсон был убеждён, что светская власть не имеет права, не должна преследовать людей за их религиозные убеждения. То, что в Пенсильвании начали арестовывать квакеров за их пацифистские проповеди, казалось ему недопустимым. Среди депутатов последнего созыва он нашёл горячего единомышленника. Посланец графства Орандж, Джеймс Мэдисон, в свои 26 лет был самым молодым членом виргинской ассамблеи. Он происходил из семьи богатых плантаторов, имевших пять тысяч акров земли в окрестностях Ричмонда и множество рабов. Во время обучения в Принстоне он изучал классические языки, историю, географию, математику, философию, овладел даже древнееврейским. Многообразие человеческих верований и ярость, с которой люди отстаивали их, убедили его в том, что веротерпимость должна лежать в основе государственной политики. Джефферсон со дня на день ожидал обещанного визита молодого депутата, чтобы вместе наметить план пересмотра законов о вероисповеданиях.
Известия о военных событиях не радовали. В компании 1777 года американцы терпели поражение за поражением. В июле они были вынуждены оставить форт Тикондерога. В августе проиграли стычки при Орискани и Беннингтоне. Приближаясь к Филадельфии, британцы для устрашения жителей жгли дома, церкви, общественные здания. В сентябре армия Вашингтона попыталась остановить врага, но потерпела поражение в битве при Брейнтри. Конгресс был вынужден поспешно оставить населённый пункт посреди ночи. 26 сентября победители вошли в город, и толпы лоялистов приветствовали их на улицах.
Как ни странно, известия об успехах прилетали только с океанских просторов. Могучий британский флот оказался не в состоянии угнаться за сотнями небольших американских бригов и шхун, нападавших на торговые суда англичан. Их называли «приватирами», но, по сути, это были пираты, действовавшие с согласия и по поручению портовых городов. Подогреваемые жаждой наживы, они нападали днём и ночью и потом делили добычу между капитаном, командой и снарядившими их частными предпринимателями. Лондонские купцы несли огромные убытки, многие фирмы разорились.
Джефферсону нравилось угощать гостей овощами и фруктами, выращенными им самим в саду или оранжерее. Всё, что происходило на грядках, кустах и деревьях, регистрировалось в специальной «Садовой книге». Утром в день намеченного приезда Джеймса Мэдисона он листал её страницы, выбирая, чем бы побаловать гостя. Скупые строчки вызывали в памяти запах свежевскопанной земли. «10 марта: посеяли грядку раннего и грядку позднего горошка. 11 марта: треугольную клумбу на верхней террасе засеяли лиловой капустой; рядом с ней — брокколи; также салат и редиска. 12марта: посеяли две грядки клубники. 1 апреля: начали цвести персиковые деревья и черешня. 19 апреля: посеяли огурцы, бобы, ирландский картофель. 4 июня: ранний горошек подали к столу».
«Пожалуй, в оранжерее сейчас можно собрать салат и огурцы, — решил Джефферсон. — Нужно будет послать Бетти Хемингс с корзинкой».
Он заранее описал Марте внешность Джеймса Мэдисона, чтобы появление гостя не вызвало у неё изумления или обидной улыбки. Этот учёнейший джентльмен, уважаемый член ассамблеи, прекрасный оратор был так мал ростом, что на улице его иногда принимали за мальчика. Лёгкий пушок на подбородке, мягкие губы, искрящиеся любопытством глаза усиливали впечатление детскости и застенчивости. И когда изо рта этого юного создания вылетал убийственный сарказм, или парадоксальное сравнение, или длинная цитата на латыни — с переводом для невежд, — не подготовленный к такому собеседник в первые минуты невольно впадал в оторопь.
Услышав топот копыт, Джефферсон вышел на крыльцо и сразу, по лицу гостя, понял, что тот привёз какое-то важное известие.
— Чудесные новости, мистер Джефферсон! Полный разгром британской армии на севере! Депеша пришла в Ричмонд только вчера! — выкрикивал Мэдисон, спрыгивая с седла, передавая поводья подскочившему Юпитеру и взбегая по ступеням.
Взволнованный, улыбающийся хозяин ввёл гостя в библиотеку, усадил в кресло, очистив его от груды томов, сам уселся напротив.
— Рассказывайте всё по-порядку.
— Первоначальный план британцев был задуман очень коварно. Генерал Бергойн должен был двигаться с севера, из Канады, генерал Хоу — ему навстречу, вдоль берега Гудзона. Если бы эти две армии соединились, вся Новая Англия была бы отрезана от остальных колоний.
— Почему же генерал Хоу предпочёл нанести удар в Пенсильвании?
— Этого мы не знаем. Не исключено, что он рассчитывал захватить Филадельфию быстрее и после этого двинуться на север, однако бои с армией Вашингтона замедлили его продвижение. В результате семитысячная армия Бергойна должна была вступить в сражение с американцами без поддержки с юга.
— Кто командовал нашими войсками?
— Генерал Горацио Гейтс. У него насчитывалось примерно столько же солдат, но среди них было много ополченцев-минитменов с нарезными ружьями, которые бьют гораздо точнее, чем мушкеты. И добровольцы стекались в лагерь американцев со всей округи. Битва длилась три дня вблизи Саратоги. В конце Бергойн понял, что положение его безнадёжно, и решил избежать дальнейшего кровопролития. Капитуляция была подписана 17 октября. По её условиям побеждённым разрешено было выйти из лагеря со своими знамёнами, дойти до берега Гудзона и там сложить оружие. Пять тысяч пленных британцев и гессенцев, мистер Джефферсон! Плюс захваченные пушки, мушкеты, порох и прочее снаряжение!
— Надеюсь, эта победа убедит Францию, что с американцами стоит заключить военный союз против Британии.
— В качестве союзников генерал Бергойн использовал индейцев. Им было обещано вознаграждение за каждого пленного американца. Но они вместо пленных приносили скальпы и уверяли, что снимали их с пленников, пытавшихся бежать. Не исключено, что жертвами этой охоты становились также канадцы, французы и даже британцы.
— Обмануть белокожих у индейцев считается не только не постыдным, но скорее почётным проявлением хитроумия.
— Ещё в конце лета мне довелось услышать трагическую историю. Индеец племени вайандотов по имени Пантера принёс в лагерь Бергойна пышный пучок чёрных волос. Он требовал награду, но свидетели изобличили его и показали, что скальп снят с убитой невесты британского лейтенанта, находившегося в том же лагере. Индейца схватили, судили военным судом, приговорили к повешению. Однако помощник Бергойна объяснил ему, что если Пантеру повесят, все индейцы покинут лагерь. Перед надвигающимся сражением с американцами генерал не мог остаться без союзников, составлявших чуть ли не треть его армии. Негодяя пришлось отпустить.
— Наши поселенцы на западной границе рассказывают страшные истории о жестокости индейцев. Пленника связывают, вспарывают живот и начинают вытягивать внутренности у живого. Сдирают кожу, отрубают конечности по кускам. Любят пытать детей на глазах у матерей. А ведь нам с вами в ассамблее придётся сочинять правила, регулирующие отношения также и с краснокожими. В какие законы можно вписать подобную меру дикости, какими наказаниями карать за неё?
К обеду Марта спустилась принаряженная, в платье с кружевной отделкой, которое в последний раз надевала на свадьбу сестры. Янтарная брошь украшала её корсет, завитые локоны, покачиваясь, слегка касались подрумяненных щёк. Она оживлённо начала расспрашивать гостя о его семье и детских годах, и у Джефферсона мелькнула надежда, что вязкое облако сегодня хоть ненадолго выпустит её из плена.
— Да, я рос старшим в толпе братьев и сестёр, но всегда страдал из-за маленького роста. Представьте, как это обидно! Братья, которых ты ещё недавно мог повалить или обогнать, через несколько лет вдруг становятся выше и сильнее тебя… Поневоле начнёшь состязаться с ними там, где тебе ещё светит надежда на победу, — в учёбе…
— …Нет, образование получил не в Уильямсберге. Считалось, что климат там слишком сырой и моему слабому организму не будет спасения от лихорадки. Меня послали в Принстон… О, Нью-Джерси не зря называют Садовой колонией… Да, родители мои живы, растят обильное потомство в нашем поместье в Монпелье. Это недалеко отсюда, в графстве Орандж…
Марта слушала рассказы гостя с неподдельным интересом, роняла одобрительные замечания, изумлялась, восхищалась, сочувствовала. Давно уже Джефферсон не видел её такой радостно-возбуждённой, такой приветливой и доверчивой. Она снова стала похожа на ту чаровницу, которая со страстью защищала от него Елену Троянскую на балу в Уильямсберге — сколько? Неужели уже восемь лет назад?
— …Нет, сам я ещё не женат, — продолжал Мэдисон. — Хотя в студенческие годы был влюблён в сестру однокурсника, делал ей предложение… Увы, моя избранница объявила, что ценит меня, но решила никогда не выходить замуж, потому что в Виргинии оставаться незамужней — это единственная возможность для женщины сохранить независимость и интеллектуальную свободу.
— Какое заблуждение! — воскликнула Марта. — Эта девушка сама не знает, чего она лишила себя. Если бы она ответила вам «да», ее дни проходили бы в самых увлекательных занятиях. На рассвете она раздавала бы задания служанкам. Потом кормила завтраком детей и мужа. Потом надзирала за штопкой и стиркой простыней и одежды. Потом — за изготовлением мыла и свечей. За два часа до обеда ей нужно было бы спуститься на кухню и прочесть кухарке из поваренной книги подробные инструкции готовки всех блюд. Озаботиться доставкой воды, потому что колодец в горах имеет привычку пересыхать в самый неподходящий момент. Разобрать ссору управляющего с женой, закупить в деревне масла и яиц, творога и молока, и так далее, и так далее, и так далее.
Джефферсон понимал, что Марта — скорее всего — просто без запинки описывала свой сегодняшний день. Однако в её сарказме не было ни горечи, ни раздражения, а вернувшаяся улыбка превращала обвинительную речь в милый домашний фарс. Порой он и сам напоминал себе, как нелегко жене было жить в вечно достраивавшемся и переделываемом доме, как раздражали строительная пыль, стук молотков, капающая с потолка вода. Это только у него перед глазами всегда стояла сияющая картинка их будущего дворца, помогавшая забывать о временных недоделках и неустройстве. Ей же приходилось терпеть их день за днём, а прятаться от них в мире фантазий она не умела. Или не хотела.
После обеда мужчины уединились в кабинете. Им нужно было обсудить стратегию предстоящей борьбы в законодательной ассамблее. Для обоих учреждение веротерпимости в колонии представлялось первоочередной задачей. Никакого обложения налогами в пользу установленной государством Церкви — с этим они были согласны. Но готовы ли другие делегаты к идее полного отделения религии от светской власти?
— У нас в Виргинии число сектантов уже сильно превышает число прихожан епископальной церкви, — говорил Мэдисон. — Скоро придётся защищать англикан от преследований со стороны пресвитериан и баптистов. Недавно мне довелось читать жалобы англиканского священника. В его церковь бесчинствующие пресвитериане являлись с собаками и устраивали собачьи бои посреди службы. Жалобы в городскую управу не помогали, потому что сидящие там чиновники покрывали своих единоверцев. В другой раз у него украли облачение, и какой-то человек, переодевшись в него, нанёс визит проститутке. Местные газеты раздули историю о развратном служителе Божьем.
— Англиканская церковь доминировала в колониях целое столетие и разучилась бороться за сердца верующих. Теперь ей придётся состязаться с другими вероисповеданиями за человеческие души. Будем надеяться, что это пойдёт ей на пользу.
Беседа двух виргинских законодателей затянулась до сумерек. Мэдисон хотел ещё навестить родственников в Шарлоттсвилле, поэтому уехал, не дожидаясь полной темноты. Проводив его, Джефферсон вернулся в кабинет, принялся сортировать свои заметки и рекомендации. Наутро ему предстоял отъезд в Уильямсберг, он хотел пуститься в дорогу пораньше.
Дом затихал.
В столовой раздались детские шаги, зазвенел голосок Пэтси, и домашний попугай Шедуэлл ответил ей скрипучим возгласом: «В добрый путь!» Вошёл Юпитер с ворохом подушек и простыней, застелил диван. Вздохнул неизвестно чему, ушёл.
Раскладывая бумаги в ящике стола, Джефферсон задержался над рисунком, изображавшим слона с огромными бивнями. Этот рисунок был сделан для него вождём индейского племени делаваров, с которым он встретился в своё время на конференции во дворце губернатора. Индеец объяснил ему, что, по их поверьям, гигантские кости неведомых животных, которые они иногда находят на берегах Огайо, являются останками огромных мамонтов, бродивших в тех краях много лет назад. Эти мамонты якобы пожирали медведей, оленей, лосей, бизонов, бобров и прочих животных, созданных Верховным вождём для пользы индейцев. Верховный вождь разгневался на такую несправедливость и уничтожил всех мамонтов молниями. Рассказывалась легенда с таким благоговением, что ни у кого не повернулся бы язык спросить, кто и для чего создал мамонтов.
Засыпая, Джефферсон видел оленей, выбегающих в испуге из знакомого леса на берегу Риванны. Птицы разлетались из-под копыт, лунный свет серебрил пятнистые шкуры, ветвистые рога. Вслед за ними появилась неясная фигура в белом, начала беззвучно приближаться к нему.
Скрипнула половица.
Сновидение растаяло, но белая фигура не исчезла. Она двигалась бесшумно, росла, склонялась над ним.
Он протянул руки ей навстречу, нашёл плечи, шею, рассыпавшиеся волосы.
— О Боже! — только и мог сказать он. — Ты пришла! О Боже мой, иди ко мне!.. О щедрый Верховный вождь!.. О счастье моё!.. О свет и радость!..
Утром следующего дня любимый конь Карактакус уносил своего переполненного счастьем хозяина под золотые шатры осенней листвы, на восток. В Уильямсберге съехавшиеся депутаты с нетерпением ждали мистера Джефферсона, который должен был помочь им найти выход из дремучих лесов старинных виргинских законов. Ему придётся провести с ними много недель, прежде чем государственные заботы позволят ему вернуться в родное Монтичелло.
Но та счастливая ночь не прошла бесследно.
И 1 августа следующего, 1778 года у супругов Джефферсон родится дочь, которой дадут имя Мария, хотя, по неизвестным причинам, все в семье начнут называть её Полли.
Январь, 1778
«Еда ужасная, теснота, холод, усталость, одежда в лохмотьях, рвота, дым — не могу больше выносить всё это. Приходит солдат, его босые ноги видны сквозь дырявые башмаки, икры едва прикрыты остатками изорванных чулок, штаны и рубаха свисают в виде полос, волосы спутаны, лицо грязное; весь вид выражает заброшенность и уныние. Он входит и плачет с отчаянием: всё болит, ноги воспалены, кожа мучительно чешется, одежда распадается, холод и голод, сил нет; скоро меня не станет, и в награду я только услышу: “Бедный Билл помер”».
Из дневника хирурга Албигенса Валдо, находившегося с Континентальной армией на зимовке в Вэми-Фордж (Пенсильвания)
Май, 1778
«Христианнейший король Франции Людовик XVI заключает союз с Соединёнными Штатами Америки, ведущими в настоящий момент войну с Англией. Цель этого оборонительного союза — эффективно защищать свободу, суверенитет и независимость Соединённых Штатов как в вопросах управления, так и в делах торговых. Христианнейший король и Соединённые Штаты призывают другие страны, страдавшие от притеснений Англии, присоединиться к этому союзу на условиях, которые будут оговорены специальными соглашениями в результате справедливых и равноправных переговоров».
Из соглашения, заключённого Бенджамином Франклином в Париже и зачитанного перед американскими войсками в Вэлаи-Фордж
Июнь, 1778
«Битва длилась весь день, и к вечеру неприятель занял позицию, прикрытую с обоих флангов густым лесом и болотами. Тем не менее я принял решение атаковать и для этой цели отдал соответствующие приказы генералам Пуру и Вудфорду. Но их бригады смогли достичь исходных позиций только с наступлением сумерек. Атака была перенесена на утро, однако в полночь неприятель бесшумно покинул свой лагерь и продолжил отступление в направлении Нью-Йорка. Необычайная жара, усталость войск, почти полное отсутствие воды сделали преследование невозможным. Хочу закончить свой отчёт, отдав должное доблести, проявленной многими офицерами и солдатами в этом бою. Особо следует отметить действия генерала Уэйна, а также эффективный огонь артиллерийских батарей».
Из отчёта о битве под Монмутом, штат Нью-Джерси, посланного генералом Вашингтоном в конгресс
Январь, 1779
«Конгресс постановил перевести британских военнопленных из Кембриджа в Шарлоттсвилл, штат Виргиния. Никогда ещё жители американских городов не видели такого зрелища: тысячи смелых воинов и офицеров врага были проведены через леса и равнины, так что даже самые робкие и неосведомлённые американцы могли увидеть, насколько уязвимы британские батальоны. Военная мощь, нагонявшая страх на колонии, теперь превратилась в объект любопытства, вызывала не страх, а сочувствие. Народ Англии и парламент больше не смотрели на войска Соединённых Штатов как на сброд, те наглядно продемонстрировали свою силу».
Мерси Отис Уоррен. История революции
Июнь, 1779
«Первого июня я был назначен губернатором колонии Виргиния. Одновременно меня избрали в совет директоров Колледжа Вильгельма и Марии. Выступая в этой роли во время пребывания в Уильямсберге, я способствовал внесению перемен в организацию этого учреждения. Мы закрыли кафедру грамматики и восточных языков. Вместо этого были учреждены кафедры юриспруденции, медицинской анатомии и химии, а также современных языков. По уставу колледжа мы могли иметь только шесть профессоров. Поэтому на профессора этики мы возложили преподавание политических наук, естествознания и искусства, а на профессора математики и природоведения — преподавание естественной истории».
Томас Джефферсон. Автобиография
