ОКТЯБРЬ, 1775. РЕКА ДЕЛАВЭР БЛИЗ ФИЛАДЕЛЬФИИ
Вёсла галеры плавно опускались в воду и потом выныривали, будто зачерпнув новую порцию солнечного блеска в глубине. Деревья по берегам Делавэра только-только начинали желтеть. Джефферсон вглядывался в их силуэты, отыскивая знакомые породы: клён, ива, вяз, ясень, дуб, сосна. А вот и северный гость, которого в Виргинии можно встретить только в горах, — могучая многолетняя ель. Стоит рядом с рощей, как колокольня рядом с храмом, — так и ждёшь, что гроздья шишек зазвучат в молитвенном перезвоне.
— Кажется, сегодня нам повезёт с погодой, — сказал сидевший рядом Джон Адамc. — Три дня назад мы попытались доплыть до залива, но ветер и начавшийся прилив заставили нас повернуть назад. Капитан был очень огорчён и разочарован.
Семь новых галер были построены комитетом безопасности колонии Пенсильвания в рекордный срок. Конечно, в открытом океане они не смогли бы противостоять британским фрегатам. Но в тихих водах Делавэрского залива их преимущество в маневрировании могло оказаться решающим и принести победу. Особенно если Провидение пошлёт штиль и парализует парусные корабли. Гордые своей работой пенсильванцы пригласили делегатов Континентального конгресса совершить прогулку на новых боевых судах.
— Мы с вами уже много раз заседали этим летом в различных комитетах, — продолжал Адамc, — но ещё ни разу не имели случая встретиться с глазу на глаз. Я рад, что такой случай наконец представился. Мне кажется, у нас найдётся много общих тем и помимо политики. Насколько я знаю, мы оба по профессии адвокаты, оба по призванию и сердечной увлечённости фермеры и садоводы, оба любим музыку, книги, стихи. Мне говорили, что вы знаете французский, итальянский, приступили к изучению немецкого. Здесь у меня неминуемо начинается прилив чёрной зависти. Я пытаюсь учить язык Вольтера, но времени не хватает ни на что. Кроме того, мы оба повязаны семейными узами, знаем, что такое тревога за родных и близких, когда они отделены от тебя сотнями миль. Примите мои соболезнования в связи со смертью вашей младшей дочери. Сколько ей было?
— Почти полтора года. Врачи не смогли определить характер её недуга. Моя жена уже потеряла сына от первого брака и новый удар перенесла очень тяжело. Уезжая на конгресс, я оставил её и старшую дочь в поместье её замужней сестры, но сердце болит за них непрестанно. А тут ещё почта запаздывает на недели, если не на месяцы.
— Я тоже давно не имел известий из дома. В наших краях свирепствует дизентерия; мой брат, капитан милиции, умер в лагере под Бостоном. Трёхлетний сын болел очень тяжело, мать моей жены лежит при смерти. Наш городок Брейнтри находится так близко от Бостона, что может быть в любой момент атакован британцами, как Лексингтон и Конкорд. Кроме того, он совершенно беззащитен с океана. Несколько залпов корабельных батарей могут стереть его с лица земли.
— Вы думаете, адмирал Хоу может решиться на такое?
— Чарлстаун они уже сожгли почти дотла. В вашей Виргинии губернатор Данмор рассылает по колонии агентов, подбивающих индейцев убивать мирных жителей. Чёрным невольникам обещаны свобода и вознаграждение, если они запишутся в армию короля. Британский парламент, в своём высокомерии, воображает, что американцев можно вернуть к повиновению только силой и что для этой цели все средства хороши и оправданны. Они не понимают, что разрушенные дома можно отстроить заново, сожжённые поля снова засеять по весне. Одну лишь свободу возродить невозможно. Её утрачивают раз и навсегда.
Джефферсон покосился на собеседника. Он уже и раньше замечал за Адамсом склонность впускать в повседневную речь высокопарные интонации оратора на трибуне. Однако раздражения это не вызывало. Может быть, потому, что кипучая энергия мысли маленького бостонца изливалась всегда с абсолютной искренностью. Поза была чужда ему. Он говорил с одинаковой страстью, обращаясь к заполненному залу конгресса, или к двум-трём членам очередного комитета, или к единственному слушателю.
— Каким образом тори удалось перехватить ваше письмо к жене? — спросил Джефферсон. — Воображаю, как вы были огорчены и возмущены, когда они напечатали его в своей газете. Но торжествовали они напрасно. В этом письме так ясно и убедительно перечислены труднейшие задачи, стоящие перед конгрессом, что многие колеблющиеся американцы, прочитав его, могли склониться в нашу сторону. Да, нам можно посочувствовать. Приходится ломать голову не только над конституцией будущей страны, но также над тем, как оборонять территорию, растянувшуюся на полторы тысячи миль, как договариваться с индейцами, что делать с рабством, как создавать флот, как вооружать и обучать солдат, как регулировать торговлю.
— Наши враги усмотрели в этом письме готовность пишущего к полному отделению от метрополии. Не стану отпираться — такая готовность во мне созрела. Другое дело, что оглашение этих мыслей я считал преждевременным и был раздосадован опубликованием письма. А вы, что вы думаете о перспективах объявления независимости? Созрели американцы для такой кардинальной перемены или нет?
— Колонии уже полгода находятся фактически в состоянии войны с Британской империей. Мы все, собравшиеся на Континентальный конгресс, объявлены бунтовщиками, заслуживающими виселицы. Британский парламент не намерен отказаться от права выпускать законы для нас, а я скорее приложу руку к тому, чтобы потопить весь их остров в океане, чем подчинюсь такому порабощению. Но убедить остальных американцев? Мне даже в собственной семье не удалось достичь согласия по этому вопросу. Завидую тому, что ваша жена, судя по всему, полностью разделяет ваши убеждения.
— О да! Могу сказать, что в некоторых вопросах она заходит даже дальше меня. Например, она настаивает, чтобы в будущей конституции было специально оговорено расширение прав женщин. Им должен быть открыт доступ к образованию, разрешено владеть имуществом наравне с мужчинами, даже требовать развода с мужем, если тот жестоко обращается со своей семьёй или ведёт её к разорению. Боюсь, в какой-то момент она может потребовать для женщин и права участвовать в выборах. О, извините, я вижу, что доктор Франклин закончил беседу с делегатами из Джорджии. Воспользуюсь моментом и расспрошу о его взглядах на возможность полного отделения.
Галера тем временем приблизилась к берегу. Две цепи с коротким лязгом опустили якоря в воду — один с кормы, другой — с носовой надстройки. Капитан поднялся на мостик, поднёс рупор ко рту:
— Джентльмены! Мы заготовили для вас небольшое развлечение. Видите тот старый амбар на пригорке? Хозяин давно собирался снести его, чтобы построить новый. Мы предложили избавить его от лишних трудов, да ещё приплатили немного за беспокойство. Нашим канонирам необходима тренировка. А делегатам конгресса важно убедиться, что выделенные ими деньги не были потрачены впустую.
Канониры тем временем хлопотали у четырёх небольших медных пушек, установленных на верхней палубе вдоль правого борта. Движения их были слаженны, мешочки с порохом один за другим исчезали в блестящих жерлах, за ними следовали чёрные ядра. Наводчики, припав к стволам, выверяли точность прицела. Замелькали огоньки фитилей.
Джефферсон подошёл к перилам.
От первого выстрела палуба сильно дёрнулась под ногами зрителей. Стоявший рядом делегат ухватился за его плечо.
Амбар всё так же высился на фоне осеннего неба, сияя просветами в сгнивших досках.
Второе ядро тоже просвистело мимо.
Третье разнесло крышу, деревянная труха и солома посыпались внутрь.
Четвёртое ударило в нижние брёвна, и вся постройка начала оседать и разваливаться с жалобным треском.
Меткий выстрел делегаты приветствовали криками и аплодисментами. Многие впервые видели боевую артиллерию в действии. Устроенное зрелище явно подогрело боевой дух собравшихся. Два-три десятка таких галер — и британскому флоту будет перекрыт вход в устье Делавэра!
Джефферсон тоже хлопнул несколько раз в ладоши, но не очень уверенно. Ему никогда не удавалось пробудить воинственный энтузиазм в своей душе. Описания сражений в исторических книгах он часто пропускал, благоговения перед великими полководцами не испытывал. Умом он понимал необходимость и неизбежность грядущей войны, но в мечтах всегда пытался перескочить эту кроваво-грязную полосу дней, месяцев, лет и унестись сразу в будущее царство наступившего благоденствия и справедливости.
Когда дым рассеялся, Джефферсон хотел вернуться к своей скамье, но делегат от Пенсильвании Джон Дикинсон перехватил его, взял под локоть, отвёл в сторону.
— Я не хотел прерывать вашу беседу с мистером Адамсом. Уверен, что он пытался склонить вас к более радикальной позиции, чем та, которую мы с вами выработали, составляя «Декларацию о необходимости вооружённого сопротивления». Позвольте и мне, в свою очередь, представить некоторые аргументы…
— Дорогой мистер Дикинсон, мы просидели с вами бок о бок десятки часов на летней жаре, составляя эту декларацию, и имели достаточно времени, чтобы уяснить взгляды друг друга. Я уступил вашему нажиму, согласился на включение в текст слов «речь не идёт об отделении колоний от метрополии» и теперь горько жалею об этом.
— Но конгресс одобрил предложенный нами текст!
— Да, одобрил. Однако два дня спустя без консультаций со мной вы уговорили делегатов отправить королю очередную петицию о примирении. Поймите, логика тиранов проста: «Если противник просит о мире, значит, он слаб и боится меня; нужно только надавить на него посильнее, и он поддастся».
— Имеем ли мы право уже сейчас заклеймить Георга Третьего словом «тиран»? Он вступил на трон молодым, за 15 лет не раз демонстрировал способность противодействовать решениям парламента. А ведь обе палаты имеют в своём арсенале множество отработанных приёмов давления на волю монарха.
— Вы всё ещё тешите себя иллюзией, будто король и парламент не единодушны в своём стремлении подавить колонии, лишить их всякой самостоятельности. В своих «Письмах пенсильванского фермера» вы в своё время так ясно обрисовали несправедливость закрытия Законодательного собрания колонии Нью-Йорк, несправедливость запрета производить многие товары в Америке, несправедливость требования покупать в Англии полотно, бумагу, порох и другие необходимые нам вещи. Куда же девалась ваша проницательность и чуткость к утрате наших традиционных прав и свобод?
— Уверяю вас, мистер Джефферсон, она ничуть не ослабла. Но кровавая реальность событий последних месяцев наглядно показала, какую ужасную цену придётся платить нашему народу за попытку отделения от Великобритании. Эти сожжённые дома, эти разрушенные церкви, трупы, плывущие по рекам, женщины с детьми на руках, оставшиеся без крова, бредущие неведомо куда. И ведь это только начало. Уверен, мы должны, мы обязаны испробовать все пути к примирению — возможные и невозможные.
— В нашей декларации были слова: «Перед лицом всего человечества мы являем собой народ, подвергшийся свирепой атаке врага, которому не было дано никаких поводов для нападения». Сегодня вы готовы отказаться от этих слов?
— Вовсе нет. Всё, о чём я прошу — удержите своих друзей от новых резких заявлений в адрес короны. По крайней мере дайте правительству в Лондоне время обдумать нашу последнюю петицию и ответить на неё.
— Думаю, что ждать нам осталось недолго. Уверен, что ответ уже прозвучал под сводами Вестминстера и сейчас плывёт к нам через океан в сопровождении десятков фрегатов и тысяч солдат.
Дикинсон развёл руками и, наклонив голову, отступил от собеседника на несколько шагов. Потом растворился в толпе других делегатов.
Джефферсон перевёл взгляд на проплывающий берег. Стая растревоженных стрельбой гусей пролетела над стогами сена, опустилась на водную гладь за кормой. Несколько всадников появилось из-за дубовой рощи. Протуберанцы из перьев грозно вздымались над их головами, стволы мушкетов пока торчали вверх, но в любую минуту, казалось, готовы были опуститься, взять на прицел неведомых пришельцев.
— Вот кто остаётся для меня загадкой. — Незаметно вернувшийся Джон Адамc стал рядом с Джефферсоном. — В Новой Англии индейцев почти не осталось, у меня не было возможности встречаться с ними, изучить их нравы и обычаи. Полтора столетия белые живут рядом с ними и до сих пор не научились мирно договариваться о границах, спокойно и честно торговать, помогать друг другу. Что движет ими? Почему они так часто нападают на нас без всяких поводов и причин?
— Ещё чаще они нападают друг на друга. Каждый индеец прежде всего воин. В глазах своего племени индейский юноша никто, пока он не украсил себя скальпом врага. Вождь может заключить с белыми договор, получить в уплату порох, виски, металлическую посуду, табак. Но его власть над соплеменниками слишком слаба. Он не сможет никого покарать за нарушение договора. Если несколько воинов решат, что пришла пора показать свою доблесть, напав на бледнолицых, вождь не сможет удержать их.
— Что же делать? Неужели из этого заколдованного круга нет выхода?
— Вот вам трагическая история, случившаяся в Виргинии полтора года назад. Два индейца из племени шауни ограбили и убили белого поселенца. Как водится, была организована карательная экспедиция. Конечно, в таких обстоятельствах отыскивать виновных невозможно. Каратели убивают тех, кто попадётся. Увидели, что пирога с индейцами пересекает реку, затаились, подпустили на 20 ярдов и дали залп. Убили всех, но оказалось, что в пироге был только один мужчина. Остальные — женщины и дети.
— Какой ужас!
Это была семья вождя племени минго, по имени Логан. Я его хорошо знал, он бывал у меня в доме. Умел писать и читать, к белым относился с самыми дружескими чувствами. Но тут из мести ступил на тропу войны. А губернатору Данмору послал письмо, которое я бы причислил к лучшим образцам ораторского искусства. «Найдётся ли хоть один белый, который приходил в дом Логана голодным и не был накормлен? — писал он. — В течение последней войны Логан оставался в своей хижине и призывал к миру. Соплеменники показывали на него пальцами и говорили: “Логан перекинулся к белым”. И вот теперь, мстя за одного убитого, вы убили всех моих родных. Кто сможет оплакать Логана, когда придёт его время? Никто».
— У вас в южных штатах невольник представляет собой немалую ценность. Я однажды задумался: почему ни один плантатор никогда не попытался обратить в рабство индейца?
— О, это абсолютно невозможно! Индеец скорее умрёт, чем позволит надеть на себя ярмо. Мы пытались приучать их к земледельческому труду, но в них живёт глубочайшее отвращение к занятиям пахаря и скотовода. Их шаманы учат, что пахать, то есть терзать тело земли — матери всего живого, — это всё равно что взять нож и вспороть грудь собственной матери; добывать руду — это как докапываться до её костей, косить сено — всё равно что сбривать все волосы на её теле.
Всадники на берегу тем временем исчезли так же беззвучно, как и появились. Устье реки расширялось, ветер с залива усыпал мелкие волны белопенными гребешками. Они колотились о борта галеры, выбивая ритмичную дробь, похожую на топот сотен копыт.
— Я говорил с мистером Франклином, — сказал Адамc. — Вы могли заметить, что в конгрессе он редко выступал с заявлениями, предпочитал обсуждать все проблемы в узком кругу. В этом он похож на вас, не правда ли? Но сейчас он высказался довольно решительно. «Американцы больше готовы к независимости, чем конгресс», — сказал он.
— Вряд ли найдётся среди нас депутат, который был бы теснее связан с Англией, чем мистер Франклин. Он прожил там много лет, пользуется огромным авторитетом как учёный, дружен со многими министрами. Его сын вот уже 12 лет занимает пост королевского губернатора колонии Нью-Джерси. Такой коллизии судьбы не позавидуешь. Заиметь в качестве идейного противника собственного сына! Вот уж кому придётся резать по живому, коли дело дойдёт до отделения. Так что если за независимость открыто выскажется сам Бенджамин Франклин, остальным трудно будет не последовать его примеру.
— А что вы думаете о делегате от Пенсильвании, докторе Раше? Мне кажется, он искренний и убеждённый сторонник отделения. Правда, описывая на днях в своём дневнике его выступление в конгрессе, я охарактеризовал его словами «оратор, но не мыслитель».
— Вы ведёте дневник?
— Конечно, с ранней юности. Я не знаю другого способа учиться на собственных ошибках и исправлять их. А вы?
— У меня есть подробные книги расходов по поместью, хроника семейных событий, учёт погодных условий. Но настоящий дневник?.. Нет, не получалось. Всё самое важное в жизни — отношения с близкими, музыка, размышления о загадках Творения — всё это так неуловимо для наших слов. Слова возвращают всё на тот уровень, на котором важность утрачивается.
В это время капитан поднёс рупор ко рту и прокричал несколько команд. Нос галеры начал поворачивать влево, боковая волна с неожиданной силой ударила в борт. Палуба дёрнулась под ногами собеседников, оба поспешно ухватились за перила.
— Догадываюсь, почему капитан решил закончить нашу прогулку, — сказал Джефферсон. — Мы достигли той точки, где сходятся границы трёх колоний. Наша корма ещё в Пенсильвании, нос — в Делавэре, а вёсла, полагаю, вторглись в водное пространство Нью-Джерси. В каждой колонии свои правила судоходства, и капитан опасается нарушить их по неведению. Если три близких соседа до сих пор не сумели согласовать такую немаловажную деталь, вы представляете, какой гигантский труд предстоит тем, кто попробует соединить в единое целое 13 колоний, растянувшихся на две тысячи миль?
Ноябрь, 1775
«Так как многие из наших подданных в различных колониях Северной Америки, откликнувшись на призывы злоумышленников и нарушив верность защищавшей их верховной власти, совершили множество незаконных деяний, ведущих к нарушению общественного спокойствия, обрыву торговых связей, и вылились в открытый бунт, в отказ подчиняться постановлениям властей и законам и во враждебные военные действия, мы решили, по согласованию с нашими советниками, выпустить королевскую прокламацию, объявляющую, что не только наши официальные лица, военные и гражданские, должны приложить все усилия к подавлению бунта и привлечь изменников к суду, но также все подданные королевства обязываются направить все силы к разоблачению преступных заговоров, устроенных против нашей короны и достоинства, и сообщать имена и действия злоумышленников соответствующим властям».
Из королевской прокламации, прибывшей в Америку 31 октября 1775 года
31 декабря, 1775
«Сегодня — последний день службы солдат, записавшихся в армию в этом году… В нашем лагере под Бостоном — растерянность и смятение… Мы очень страдаем от холода и нехватки дров. Во многих полках доставляемые продукты едят сырыми, потому что нечем топить печи. И это при том, что мы уже сожгли все ограды в округе и вырубили все деревья в радиусе мили вокруг лагеря. Лишения солдат трудно описать. Завтра армия ослабеет как никогда».
Из письма генерала Натаниэля Грина
14 января, 1776
«Нам говорят, что Англия — наше отечество. Тогда ей тем более должно быть стыдно за своё поведение. Даже звери не пожирают своих детёнышей, и даже дикари не идут войной на своих семейных; так что это утверждение, если бы было верным, обернулось Англии упрёком. Но оно, при всём том, и неверно. Выражение “отечество” или “родина-мать” было иезуитски присвоено королём и его приспешниками, чтобы воспользоваться доверчивостью нашего ума. Европа, а не Англия является отечеством для Америки».
Томас Пейн. Здравый смысл
Январь, 1776
«Отчёты о парламентских дебатах по делам колоний, речь короля и отказ в последней петиции конгресса прибыли в Америку в начале 1776 года. Вместе с ними пришли известия о том, что королевское правительство ведёт наём солдат в графстве Гессенском и других европейских государствах и что эти наёмники должны будут помогать в окончательном подавлении колоний… Трудно описать возмущение, вызванное во всех слоях общества этими новостями. Речь короля была осуждена и сожжена посреди военного лагеря в Кембридже. Колеблющиеся обрели решимость, робкие осмелели, философски настроенные поклонники мира покинули свои умозрительные схемы и облачились в доспехи и шлемы. Решительные действия сделались единственно возможной формой поведения».
Мерси Отис Уоррен. История революции
3 марта, 1776
«Дом трясётся от рёва пушек. Выглянув наружу, я поняла, что огонь ведут наши войска под Бостоном. Заснуть невозможно, моё сердце колотилось в унисон с канонадой всю ночь. День прошёл спокойно, но что принесёт завтрашний день, знает один только Бог».
Из письма Абигайль Адамc мужу
Март, 1776
«Американцы не препятствовали отплытию британского флота, артиллерийский огонь был прекращён… Генерал Вашингтон с небольшим отрядом въехал в Бостон с развёрнутыми победными знамёнами и наблюдал, как остатки британской армии в панике оставляли город, так долго страдавший под их властью. Бескровная победа, с одной стороны, и постыдное бегство — с другой были встречены, в зависимости от политических пристрастий, одними с радостным удивлением, другими — с горестным изумлением».
Мерси Отис Уоррен. История революции
31 марта, 1776
«Город был найден в лучшем состоянии, чем можно было бы ожидать… Мне не терпится услышать, что вы в Филадельфии объявите независимость. Видимо, потребуется составить новый свод законов, и я надеюсь, что в нём будут расширены права женщин и что вы будете щедрее к нам, чем ваши предки. Не оставляйте такую неограниченную власть в руках мужей. Помни, что большинство мужчин легко превращаются в тиранов, если только им предоставить такую возможность. Если этого не будет сделано, мы поднимем восстание и не станем подчиняться законам, выпущенным без нашего участия. Разумные люди во все века отвергали обычаи, превращавшие нас в ваших вассалов. Так и вы отнеситесь к нам как к существам, отданным самим Провидением под вашу защиту, и используйте своё положение для того, чтобы сделать нас счастливыми».
Из письма Абигайль Адамc мужу в Филадельфию
Весна, 1776
«Рождение Америки связано не с Англией, а со всей Европой. Этот новый континент стал приютом для всех преследуемых сторонников гражданских и религиозных свобод из всех европейских стран. Они бежали не от нежных объятий матери, а от жестокого чудовища. В этой стране есть выходцы из Германии, Голландии, Швеции, Дании и других стран, выходцы из Англии составляют хорошо если треть. Та же самая тирания, которая заставила их покинуть Британские острова, преследует их и сегодня. Британия, сделавшись сейчас откровенным врагом, не может называться родиной-матерью. Говорить, что примирение с ней является нашим долгом, есть полная нелепость. Первым английским королём был Вильгельм Завоеватель, француз, и половина британских лордов ведёт своё происхождение от французов; но никто не станет говорить, что на этом основании Англия должна управляться Францией».
Томас Пет. Здравый смысл
26 мая, 1776
«Огромная военная сила, надвигающаяся на Америку, делает необходимым усилить нашу армию. Нужны новые мотивы для привлечения рекрутов на службу. Если бы конгресс выпустил закон, обещающий материальную поддержку семьям тех, кто погибнет или будет покалечен в боях, это привлекло бы многих в армейские ряды и вдохнуло бы новое мужество в тех, кто уже служит. У нас остаётся слишком мало времени для набора достаточного числа новобранцев, и все усилия должны быть направлены на то, чтобы увеличить их приток».
Из письма генерала Натаниэля Грина, посланного в Филадельфию Джону Адамсу из военного лагеря Континентальной армии под Нью-Йорком
4 июля, 1776
«Когда в мировой истории ход событий приводит к тому, что один из народов вынужден расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом, и занять самостоятельное и равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и её Творца, уважительное отношение к мнению человечества требует от него разъяснения причин, побудивших его к такому отделению.
Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определёнными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить её и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».
Томас Джефферсон. Декларация независимости
