С момента становления тебя подозреваемым против тебя включаются все гласные и негласные (оперативные) методы сыска. В твоём отношении начинает работать процессуальная машина гонений – правоохранительная мясорубка конвейерного типа, мундиры и мантии зачинают свои хороводы. Весь круг знакомых, соседей, друзей, сослуживцев, родни, кто так или иначе связан с тобой, будут подведены под жёсткий пресс и глубинное зондирование. И среди них всегда сюрпризом обнаружатся подленькие и бесхребетные, кто с удовольствием, по глупости, из трусости, зовом сердца и скрытых чаяний обольют тебя грязью. Эти грязевые ручейки в дальнейшем сольются единым бурным потоком дерьма на твою головушку (и не только твою). Чем больше у тебя приятелей и знакомых, тем объёмнее и зловоннее те потоки. Подайте респиратор! Мундиры профессионально используют низменные чувства и слабости людишек; компромат, обман, провокации и силу с целью развязывания языков. Когда ещё нет твёрдых доказательств по обстоятельствам дела, но уже скапливается мрачная информация о твоей личности: способен, склонен, кто и когда склонил, слышали, поняли, видели, вспомнили. Из этого в дальнейшем будет сформирован твой образ, портрет и субъективное суждение о тебе, как криминальном элементе. Массив этой трепотни в большей части сопровождает материалы дела только в оперативном порядке, из уст в уста (как дерпис), по частному общению. Характеризующий материал образуется по информации ото всех лиц, кто способен обрисовать тебя. С момента задержания источники неуклонно пополняются. К прежней совокупности присовокупляются, например, сведения от проводящих беседы оперов, от врачей-психиатров, отдельных сокамерников-стукачей, из данных аудиовидео наблюдений, от следователей и даже адвокатов-защитников. Ежели тебя (вдруг) ещё не взяли под стражу, информацию о тебе может сообщить любая сволочь, вплоть до неумных членов семьи, вплоть до совершенно посторонних чуваков. Но, так или иначе, ты узнаешь о происходящем, сработают чутьё и болтливость других.

На этом этапе нечаянно вспоминается завет Бруно на костре инквизиции: «Язык мой – враг мой» (Бруно страдал типуном). Пусть с опозданием, но понимание должно прийти, что общаться нужно только с оглядкой на то, как сказанное может быть оценено слушателями, и не обратят ли твои слова против тебя самого. Принимая эти условии, одновременно могут быть и не чуждым намеренная провокация. Вот собственный пример. Имелись против меня подозрения о совершении убийства с применением огнестрела. Был помещён в камеру с «наседкой». Стукач был идентифицирован по поведению, а ещё на него кивнул сотрудник ИВС, ранее мне знакомый. Лез в душу ко мне стукачок, жаждал помочь мне советом опытного уркагана. А для верного совета желал он знать подробности делюги моей. Какой наив и примитив! Тогда я, в пылу как бы спора, и как бы нечаянно, раскрыл страшную тайну: убийство совершено в коттедже гражданина Л.; в одной из комнат второго этажа под половым покрытием на лагах остались следы крови; а оружие мокрушное Л. прячет под обшивкой своего BMW. (У меня было моральное оправдание такому поступку – этот Л. оболгал меня изрядно в оперативном порядке.) Естественно эту информуху стукач слил операм со всеми убедительными подробностями. На информацию клюнули, проигнорировать такое нельзя. Полы на коттедже у Л. вскрыли и ничего не обнаружили. На въезде в город Л остановили, мордой кинули на капот, взлохматили всю обшивку в салоне его Бэхи, и там ни фига не нашли. Л. – уважаемый в нашем городище пипл – полубандос, полукомерс, вхож в двери местных властей. Скандал случился страшенный. Ему же ещё при задержании на авто УБОПовцы печёнку отстучали. Менты, как полагается, от начальства своего по соплям получили следом. Стукача из камеры выдернули, морду со злости набили и вернули только, чтоб матрас свой санный забрал. Ну и мне слегка бакенбарды потрепали. Но больше ко мне стукачей не подселяли, признали бесполезность в провокациях, а ко всей информации, исходящей от меня, стали относиться трепетно и с недоверием. С чего бы это? Перестали верить свидетелям по содержанию моих с ними разговоров, и многие прежние беседы по прошлому общению, хотя и содержали опасность по сути, благополучно отсеялись.

Во всяком случае, тебе следует прогнозировать все имевшие место и возможные направления оперативных разработок. Необходимо определить круг лиц, к кому могут «хоботки» нагрянут с расспросами о событиях и тебе самом, определиться с предметом таких вопросов и возможными ответами на них. При общении с предполагаемым информатором о его связи с операми, даже без прямых указаний на это, возможно судить по изменениям в поведении, по изменившемуся отношению к тебе. Например, обнаруживается настороженность, напряжённость в разговорах, направленность вопросов на выяснение обстоятельств случившегося, чего раньше не наблюдалось, и чему нет разумных иных объяснений.

Отметим, если лицо не допрошено в официальном качестве свидетеля, а только проводился его опрос, состоялась беседа с операми или другими представителями обвинения, все их просьбы и встречные обещания о сохранении в тайне содержания бесед являются ничтожными, даже при всяких нелепых расписках об этом. Обязанность и ответственность за неразглашение сведений могут иметь место лишь при официальном порядке предупреждений об этом с изъятием специальных удостоверений. И вот, когда приходит осознание существующего сношения известного тебе лица с операми, и ты улавливаешь сочувствие к тебе у агента, возможно и напрямую его пристыдить, разъяснить этому человеку о неопасности обсуждений, добиться откровенности и разговора «по чесноку». Быть может этот человек, в силу своей порядочности и в протест милицейскому беспределу, сам откроется в своих знаниях, мнениях и переживаниях, ну хоть намёком укажет об интересах по твоей персоне. Первый вариант кажется более благоприятным для овладения информацией о существе подозрений и объёме улик. Но если это не действительно доверительный товарищ, то проявляемая им «болтливость» не гарантирована наличием достоверности именно его сообщений. Это может быть и провокацией тебя на саморазоблачение через мнимую дружественность и сочувствие, когда и твои реакции на сообщения (испуг, настороженность, безразличие, ирония) сами по себе могут означать косвенное или прямое соотношение с событиями по делу и с подозрениями. В каждом случае даже за пределами убеждений о реальной сути оппонента, тем более при неуверенности, неопределённости в намерениях и отношениях, единственно оправданным способом самозащиты является следование принципу: побольше узнать, поменьше открыться; не оставить однозначного мнения о себе в условиях информационного голодняка. И только при уверенности в мотивах и намерениях, помятуя, что другие не глупее тебя, можно избирать наиболее приемлемую линию поведения. А линия поведения (пунктирная или сплошная) будет обусловлена твоими целями и намерениями: убедить человека в чём-либо, сформировать у него конкретное мнение, добиться союза и поддержки, настроить против кого-то или даже себя, дезинформировать, спровоцировать, изобличить и прочее).

Второй вариант (очевидной дружественности) видится мне менее внятным. Опера ведь также способны распознавать отношения и изменения, принимать эти обстоятельства ко вниманию и мутить через тех же человеков двойную игру. Шпионские страсти. Но товарищу всё же что-то известно, он может сдерживаться от прямых откровений в силу скромности безликой или всяких дурацких опасений. Так и ты, твоя судьба ему вовсе не безразличны. Не следует с наскока, агрессивно одолевать его расспросами. Если он сам не углубляется в тему при выражаемом тобою равнодушии к ней, лучше сменить тему вообще. Через некоторое время, пусть даже ценные дни пройдут порожняком, «нечаянно» вернёшься к той же проблеме. Тогда, быть может, перекипит фигня всякая в мозгах у парняги и он откроется тебе вполне, важное поведает. Но гарантий твёрдых нет ни по одному варианту, человечий материал сложен в работе.

Во всех этих ситуациях наиболее сложной проблемой является способность уяснить, насколько тесно примерил твой знакомец маску агента, и насколько он может быть опасен сам, своими знаниями, или полезен при тех же данных. Удобной позицией при таких неясных характеристиках является уже полюбившееся нам правило по презумпции негатива: все заведомо (априори) гандоны, пока не установится обратное. Просто, когда ты твёрдо уверен в положительности человека, когда он только о твоей пользе радеет, готов помочь или хотя бы не навредить, в отношении такого не растеряй чуткость, искреннюю берегиню, не дай повода разочароваться в тебе, отвернуться, тем более пойти супротив. И сложна проблема определения истинных помыслов, стремлений и устойчивости отношений. Неизбежно будет угнетать мысль о возможной ошибке, о фатальной ошибке в оценке ситуации и возможных утрат. Отношения двух любых личностей всегда оригинальны и неповторимы, трудно предсказуемы, а потому не существует подробных правил, не может существовать идеально надёжных ходов. Я не беру в расчёт отношения мать – ребёнок, братья по крови, пуд соли съевшие фронтовые товарищи. По основной массе отношений уповать приходиться только на собственную интуицию (ты умеешь уповать?), жизненный опыт, искренность чувств и результаты проверки на вшивость. Так же как и твоя фальшивость, неискренность, обман по отношению к другим – эти элементы парши в поведении, явственны будут рано или поздно (лучше поздно, этак – заполночь).

Исходя из понятого и узнанного, уже возможно выстраивать, корректировать и своё положение и оценивать возможности, избирать более разумную и выгодную позицию. Такое позиционирование в уголовном противостоянии различаю в отношении преследуемого тремя основными видами, плюс двумя дэпэшками.

1. Ты причастен и виновен, согласен с претензиями, готов нести наказание. Вполне удобная и, в общем-то, всех устраивающая позиция. Чувство вины, покаяние, осознание противоправности содеянного можно считать нормальным состоянием морально, духовно и психически дисциплинированного человека. Такую позицию закон и власть стараются поощрять. Что следует из совокупности норм о смягчающих обстоятельствах, из правил и судебной практики по назначению более мягких видов и размеров наказаний или вовсе приводящих к уголовной безнаказанности, а так же из иных форм послаблений. Данная позиция приемлема и при действительном раскаянии, и в ситуациях явной доказуемости (обоснованности) подозрений, бесперспективности споров и возможностью облегчения своей участи через поддержку от самого обвинения. Здесь деятельность защиты может ограничиться лишь контролем и сдерживанием второй стороны и суда, в целях недопущения вольной трактовки событий, квалификаций действий, для обеспечения точного установления всех обстоятельств по делу, соблюдения законных прав и интересов обвиняемого, справедливого наказания. Но, как увидишь позднее, ожидания справедливой участи могут и не оправдаться. (Со своей стороны лишь добавлю, что не верую в существование искренне-реальных Раскольниковых. Не то, чтобы по себе сужу о других, но таковых реально не встречал, а в тех, кто провозглашает себя в данном образе лицемерие и фальшь рано или поздно выясняются. Все люди – просто умные животные, но всё же животные, и, если индивидуум психически здоров, не религиозный фанатик, в нём неистребимо чувство самоспасения, он под гильотину ни за что не полезет. Что бы ни натворил. Все эти акты раскаяния – придумка человека для недостижимых целей (пере)воспитания, создания института снисхождений для облегчения расследований и судилищ).

2. Ты непричастен и невиновен, полностью отвергаешь любые претензии, не намерен идти на поводу у своих преследователей. Наиболее жёсткая и категоричная позиция. И в этом случае естественны чувства возмущения, протеста и открытое сопротивление несправедливости. Понятно желание любого человека отстаивать свои честь и свободу. Если у властей иное мнение и есть уверенность в твоём отношении из-за их не квалифицированности, упрямства, низменных стремлений или наличия весомых свидетельств, давших повод тебя преследовать, то предстоит долгая и трудная борьба до кровавых соплей (скорее всего, твоих). В этом случае эффективность защиты и общий результат зависят от энергичности, широты и качества сопротивления на всяком этапе производства, начиная с «уже сейчас».

3. Ты и причастен, и виновен (самосознательно), но отрицаешь подозрения, не желаешь осуждения и наказания. Так ведь и это нормальное состояние, и поведение – желание избежать любых ущемлений, унижений и всяких утрат. Будучи в (здравой) зависимости от своих мировоззрений, предпочтений, воспитания, убеждений и прочих некачественных качеств (ты такой, какой есть), ты можешь относиться наплевательски к происходящему и грядущему, МОЖЕШЬ, несмотря на все законодательные запреты, считать себя правым в совершённом или всё же искренне в глубине души каяться и сожалеть, страдать и сопереживать. Но, как уже заметил в пункте первом, редкий овен из «людского» скопища готов добровольно вытесать себе крестилище и бесконечно влачить его на свою Голгофу-капище. Страх перед наказанием, как и перед смертью, также свойственен живым и понятно желание этого избежать или отдалить на неопределённое время, а лучше – навсегда. Тем более в варварских условиях нашего общества и государственной политики, где только глупец может рассчитывать на справедливость и понимание.

Жизнь то у каждого ОДНА (потусторонние блуждания душ не принимаю во внимание), здоровье невосполнимо. Ты, конечно, можешь на себя забить. Но твои лишения повлекут и лишения для всех родных и близких тебе людей. Поэтому ты вправе сопротивляться в любом случае, несмотря на все моральные противовесы. Тем более, что это право безоговорочно гарантированно и Законом, его использование не может являться основанием для ухудшения положения правообладателя, запрещено ставить их использование в укор. Естественно, эта позиция не сулит лёгких прогулок и беспечного фокстрота, а только баталий. Не плохо бы здесь объективным быть (ты когда-нибудь был таким?), верно оценивать собственные силы – возможности, мощу второй стороны, перспективность планов, принимать и победы, и поражения. Только, блин, без этих бесконечных метаний, а с пульсом «не бзди, прорвёмся» в мозгу. Всё же никогда не поздно сознаться, раскаяться. Но и от выигрышных сюжетов глупо отказываться. В обсуждаемом варианте защита тяготеет к активно-выжидательному состоянию, как кролик в засаде. Главное условие – самим не провоцировать появление обвинительных доказательств, а всю потугу устремлять на получение своих, на опровержение доводов противника, опорочку их же улик, на всемерную растяжку заграждений по всем направлениям процессуальных атак. Удачу можно и нужно ловить за хвост, в том числе и в ошибках этой хвостатой живности – в его оплошностях и нарушениях.

4. Дополнительные позиции различаю ввиду их частичного совпадения, пересечения с основными, их неоднозначностью и изменчивостью.

«Частичное признание вины» – это ещё и согласие с частью подозрений. Так, ты можешь признавать отдельные факты и обстоятельства, но в собственной версии, которая не совпадает с официальной. Допустим, тебя подозревают в совершении разбоя: с применением оружия напал на гражданина Н. с целью отобрать его мобилу. Ты же утверждаешь иное: с гражданином Н. случился конфликт из-за личной неприязни, произошла обоюдная драчка, никаким оружием ты не пользовался и не имел такового, куда делся телефон «потерпевшего» тебе неизвестно, ты его не отбирал и, вообще, не наблюдал в наличии. То есть ты фактически подтверждаешь только наличие со своей стороны насильственных действий, но в спектре иного состава правонарушения. Совершенно необоснованной является часто используемая формулировочка «частичное признание вины». Возвращаюсь к разбойному примеру. Итак, имеется на повестке дня подозрение в разбое – то есть в нападении с целью хищения с применением оружия. Но именно в совершении разбоя виновность тобой и не признаётся, из всех признаков состава «разбой» ты признаёшь наличие только одного – «насилие», не так ли? То, что ты признаёшь, так в этом нет подозрений или обвинений. О признании вины можно говорить, когда бы изобличаемый согласен был со всем объёмом подозрений и квалификацией действий, как по основной формулировке состава, так и по предлагаемым стороной обвинения обстоятельствам преступления. Не должно быть существенных различий между подозрениями и признаваемыми тобой фактами. В ином же случае, когда по значимым обстоятельствам претензии не совпадают с утверждениями подозреваемого, не может быть и речи о каком-либо признании вины. Теоретически можно бы рассуждать (но только рассуждать) о частичном признании, когда б ты согласился, что: да, напал, хотел трубу отобрать, для этого применил силу, но вот оружие не применял, как это вменяется отягчающей квалификацией.

С другой стороны, признание вины, пусть даже с присказкой «частичное», может состояться только в случае предъявления обвинения, когда действия преступного характера вменяют в вину, но не всего лишь подозревают в этом. И непонятно устанавливаемое правоохранителями различие в выводах: как отличают частичное признание вины от частичного непризнания вины. Такие выводы подразумевают положительную (признал) или отрицательную (не признал) оценку отношения подозреваемого, хотя у этих параметров одно и то же содержание (стакан наполовину полный или он наполовину пустой). Маленькие хитрости лукавых мусоров. Первый вариант призван поддержать позицию обвинения: вот видите, он признаёт насилие, стало быть мы правы, а в остальном подозреваемый просто выкручивается. Признание даже одного малого факта из совокупности подсознательно настраивает на косвенное признание и остальных фактов. Психология, мать её ети! Как бы то ни было, закон вообще не предусматривает подобных оценок, типа, частичное признание вины. С тем же успехом могут использовать и другие нелепые формулировки, например, частичное раскаяние, частичная причастность и прочие глупости. Я не зря пустился в обсуждение этих моментов. Обвинительная практика скопила множество маразматических приёмов для процесса доказывания и формирования убеждений в пользу обвинения.

Возвращаемся к позиции «частичного» признания вины. Здесь защита жёстко отстаивает свои утверждения об обстоятельствах происшествия, о степени причастности по действиям совершённым и по точной их квалификации. Естественно, если только позиция защиты сориентирована на менее тяжкие преступления и наказания. Согласись, глупо бы выглядел спор защиты в пользу совершения убийства с отягчающими обстоятельствами (ст. 105 ч. 2 УК РФ, наказание – вплоть до пыжика), когда подозрения высказаны лишь о причинении тяжких телесных повреждений без умысла на убийство (ст. 111 УК РФ, всего лишь! – до 15 лет лиш./св.).

5. Второй допик. Подозреваемый невиновен и непричастен, да и преступления, как такового не было, но наш герой соглашается со всеми претензиями и готов на любую ответственность. И такое тоже бывает, чему сам очевидец. Это происходит в случае, когда подозреваемый – полный мудила, в голове у него червячки заблудились либо в силу каких-то обстоятельств, под их давлением он принуждён к согласительной позиции. С дураками всё ясно. Много дел, когда подобная дурость выясняется прокурором или судом, и, в условиях липовых доказательств и необоснованности претензий, на почве остаточной совести, вдруг чудо вершиться – тиски уголовной юстиции размыкаются. Сознательное без вины самопожертвование, самооговор могут состояться по причине заинтересованности человека, группы человеков именно в таком сюжете.

Помниться мне случай корыстного сценария, когда некто Р. за солидное вознаграждение и договорные судебные поблажки взвалил чужие преступления на себя. Аналогично поступил из чувства кровной защиты отец, когда облачился грехами сына и за него испил цикуту. Ранее указывал на случаи самооговора под пытками или психодавлением. Встречаются и случаи прямого надувательства, когда «в стельку» бухого и беспамятного убеждают в противоправных действиях его и он пресмыкается к наименьшему злу. Недалече отстоят и жертвы проблем элементарного выживания, если социально отвергнутые личности (бомжи, бродяги) ныряют в омут повинности по «глухарям» ради казённого крова, пайки и мизерного быта.

В таких случаях защитные функции сведены к нулю. Некоторые меры защиты формально выполняет сам орган расследования и эта псевдо-защита направлена будет лишь на смягчение участи бедолаги. Бездействие опирается на отсутствие воли у самого подозреваемого, его намеренным согласием с развитием событий. Соответственно, данная позиция может повлечь только ущерб интересам этого подозреваемого. Что и происходит. В дальнейшем, когда эта овца всё же осознаёт тяжесть последствий после соприкосновения с ними, любые его потуги по исправлению ситуации – инициативы о пересмотре дела оказываются безрезультатны. Одним словом, необдуманные или вынужденные самопорубки имеют необратимый характер. И только следы покусов на локтях останутся немым свидетельством поздних сожалений.

Каждый из этих видов требует от стороны защиты выработки специфических, своеобразных стратегических и тактических установок, применения индивидуальных средств и методов борьбы. Но содержание этих приёмов и средств имеет и схожие чёрточки, некоторые аналогии, полезные и доступные для любой из позиций. Даже последний, с виду безысходный вариант имеет комплекс лекарств с перспективой на оздоровление. Имеющиеся в общей обойме возможности будем всякий раз соизмерять с теми правомочиями, коими одарил нас любезный законодатель. Средства, как правило, одни, но множественны способы. Избрание тех и других зависит от частных обстоятельств и разумений. Для простоты понимания: средство защиты – пистолет; способ защиты – выстрелить из него, им же ударить, угрожать применением, застрелиться самому, выбросить…