И многочисленные эпидемиологические исследования, опровергающие корреляцию между вакцинами и аутизмом, и полное отсутствие экспериментов, которые бы подтверждали такую взаимосвязь, доказывают, что любое заключение о причинно-следственной связи порождено иллюзией. Вакцины не могут вызывать аутизма, если их применение даже статистически не коррелируется с этим заболеванием. При наличии таких неопровержимых доказательств вакцинация населения снова должна была бы дойти до такого уровня, при котором корь полностью исчезла бы как массовое заболевание. Ведь вакцина является безопасным и эффективным средством при профилактике кори и совершенно не связана с аутизмом. Казалось бы, противники вакцинации потерпели полное поражение.

Но в реальности оказалось все не так просто. Как отмечают Чип и Дэн Хит в своей занимательной книге «Сделано, чтобы прилипать», истории из жизни людей лучше запоминаются и дольше хранятся в памяти, чем абстрактные данные. Они цитируют слова матери Терезы: «При виде толпы у меня опускаются руки. И лишь при виде человека я начинаю действовать». Реальные истории по определению более убедительны, чем статистические данные. Вероятно, это объясняется эффектом повествования, который лежит в основе таких историй; они гипнотически воздействуют на нас, подчиняя своей власти. Из журнала Consumer Reports вы можете узнать, что «хонды» и «тойоты» — это очень надежные марки автомобилей. Союз потребителей, издатель Consumer Reports, опрашивает тысячи автовладельцев и на основе их ответов формирует общий рейтинг надежности. Однако жалобы друга на то, что его «тойота» вечно стоит в мастерской и что он никогда в жизни не купит себе машину этой же марки, впечатляет нас гораздо сильнее, чем объединенные отзывы тысяч незнакомых людей. Опыт конкретного владельца автомобиля, особенно его негативные чувства, вызывает определенный эмоциональный отклик, в то время как статистические данные о тысячах людей оставляют нас безучастными. Впечатляют, убеждают и остаются в памяти лишь те истории, которые побуждают нас к сопереживанию. Квентин Тарантино, создатель фильмов полных насилия и жестокости, так объясняет значение сопереживания: «Если кому-нибудь снесут полбашки, меня это ни капли не тронет. Но стоит кому-нибудь порезаться листом бумаги, как меня пробирает до мозга костей».

Порой очень сложно избавиться от представлений, сформированных под влиянием занимательных историй. Вспомним, что в одном эксперименте участники лучше запоминали пары предложений, где им требовалось самим выводить причинно-следственную связь, чем те пары, где такая связь была выражена в прямой форме. Реальные истории действуют по такому же принципу — мы склонны обобщать отдельные примеры, распространяя их на весь человеческий род, и такие заключения гораздо лучше откладываются в нашей памяти. Мы запоминаем отдельные примеры, а не статистические данные и средние величины. И это объясняет, почему истории кажутся нам такими привлекательными. Наш мозг формировался в таких условиях, при которых всю информацию мы получали путем непосредственного восприятия или из уст людей, к которым испытывали доверие. Наши предки не имели доступа к огромным массивам данных, статистическим выкладкам и экспериментальным методам. Мы были вынуждены учиться на конкретных примерах, а не на совокупной информации о том, как действуют люди в тех или иных ситуациях.

Известный нейробиолог В. С. Рамачандран, объясняя влияние примеров, проводит следующую аналогию: «Представьте, что я привожу в вашу гостиную свинью и говорю вам, что она умеет говорить. Вы, вероятно, ответите: „Да неужели? Так покажите мне“. Тогда я делаю взмах рукой, и свинья начинает говорить. Вы восклицаете: „Боже милостивый! Вот так чудо!“ Вряд ли вы скажете: „Ну и что, это же всего лишь одна свинья“. Покажите мне нескольких таких животных, и тогда я, может, и поверю вам». Если вы уверены в том, что видели говорящую свинью своими глазами, то никакие научные доказательства того, что свиньи не умеют говорить, вас не убедят. Вместо этого ученым нужно доказать вам, что та свинья, которую вы видели, в действительности не говорила, а Рамачандран просто пустил вам пыль в глаза, создав иллюзию говорящей свиньи. И чем больше людей передают друг другу похожие истории, каждая из которых порождает ложную веру в чудеса, тем больше усилий придется прилагать науке для борьбы с ложью.

Если ваш приятель говорит: «Я решил попробовать эту новую пищевую добавку, и, знаешь, теперь чувствую себя бодрее, реже болит голова», то вы сделаете заключение, что именно добавка стала причиной таких улучшений. И, самостоятельно придя к такому заключению (или доверившись своему приятелю), вы лучше запомните этот случай. А когда родители рассказывают о том, что состояние их сына ухудшилось после прививки MMR и выражают убежденность в том, что именно вакцина привела к аутизму, то эта история сразу привлекает наше внимание и хорошо запоминается. И теперь нам сложно вычеркнуть ее из своей памяти. Даже при наличии неопровержимых научных доказательств и статистических данных, взятых из исследований с участием сотен тысяч людей, один случай из реальной жизни может оказать несоразмерное влияние на наши представления. Родители хорошо знают, что им пришлось пережить, однако их научные познания, как правило, не столь глубоки, как жизненный опыт. Интуитивно мы уверены в том, что нам известно устройство застежки-молнии, однако на деле никогда не проверяем правильность этого интуитивного представления. Точно так же ничто в жизни не побуждает нас проверять идеи, почерпнутые из реальных случаев. Подобно иллюзии знания иллюзия причинно-следственной связи может быть выявлена только путем систематической проверки понимания, изучения логики, лежащей в основе наших представлений, и признания того, что заключения о причинной зависимости могли быть получены из источников, которые в действительности ничего не доказывают. Однако мы редко доходим до такого уровня самопроверки.

Рассмотрим случай с Дженни Маккарти, бывшей звездой из журнала «Плейбой», ведущей популярного шоу на канале MTV, актрисой и матерью ребенка, которому поставлен диагноз аутизм. С самыми лучшими намерениями и желанием помочь таким же детям, как ее сын, она невольно стала живым олицетворением иллюзии. Когда у Эвана, сына Маккарти, обнаружили аутизм, она, так же как и многие родители в ее ситуации, стала искать причину. И, несмотря на бесчисленные научные свидетельства, опровергающие связь между вакцинацией и аутизмом, она нашла объяснение именно в этом ошибочном заключении: «Инфекция, и/или токсины, и/или грибки в вакцинах вызывают у детей неврологическое расстройство, которое мы называем аутизмом». Она была так убеждена своим личным опытом, что на вопрос о том, должны ли родители прививать своих детей, заявила прямо: «Если бы у меня был еще один ребенок, то я бы ни за что на свете не пошла на это». Такие же заявления она сделала на «Шоу Опры Уинфри», внеся свою лепту в распространение необоснованных страхов. Ведь эту передачу наверняка смотрело много родителей, напуганных возможной связью между вакцинами и аутизмом. К сожалению, ее пропагандистская деятельность в сочетании с широким освещением этой иллюзорной связи в средствах массовой информации принесла свои плоды. Печальным итогом является снижение коллективного иммунитета к некоторым заболеваниям, в том числе к кори, что создает благоприятную почву для вспышек вроде той, что мы описали в начале этой главы.

Впечатляющая история о матери, которая убеждена в том, что ей понятна истинная причина заболевания своего сына, гораздо сильнее воздействует на людей, чем десятки исследований с участием сотен тысяч детей, убедительно доказывающих нелепость такого объяснения. (Подобные истории повышают еще и рейтинги телепередач.) Так же как и в случае с Дженнифер Томпсон, убедительные показания которой привели к осуждению Рональда Коттона, личный опыт матери лишает нас способности трезво оценивать факты. Он взывает к эмоциям, к нашей естественной склонности сочувствовать человеку, попавшему в беду, а также к тому чрезмерному влиянию, которое оказывают на нас реальные истории. К сожалению, когда опыт другого человека вызывает у нас сопереживание, мы теряем способность критически оценивать информацию, которую этот опыт несет в себе. Кроме того, мы лучше запоминаем эту информацию. На подобном эффекте основаны многие рекламные кампании — если вы заставите зрителя сопереживать актерам в ролике, то его отношение к тексту будет менее критичным. В случае с аутизмом это привело к катастрофическим последствиям.

Если люди желают отказаться от вакцинации своих детей и тем самым оставить их беззащитными перед тяжелыми заболеваниями, то действующее законодательство дает им такое право. Но, принимая подобное решение, люди забывают, что они не одни в этом мире. Не прививая собственного ребенка, вы подвергаете риску других детей, которые могут заразиться во время вспышки инфекции. Как сообщает вирусолог Пол Оффит, «в США проживает 50 тысяч людей, которым противопоказана вакцинация. Одни проходят курс химиотерапии от рака, вторым пересажен костный мозг или паренхиматозные органы, третьи принимают стероиды из-за тяжелой формы астмы. Их здоровье во многом зависит от того, привиты ли окружающие люди». Если такие дети заразятся корью, они могут умереть.

Вакцинация создает надежный барьер, препятствуя быстрому распространению заболевания и позволяя эффективно справляться со вспышкой путем изоляции небольшого количества людей. Чем выше процент непривитых людей в обществе, тем выше вероятность того, что заражение одного человека может перерасти в масштабную вспышку инфекции, которая будет разрастаться словно снежный ком. Благодаря относительно высокому уровню вакцинации, который пока еще сохраняется в США, вспышку в Индиане удалось легко подавить. В Великобритании, где пропагандистская кампания Уэйкфилда получила более широкое освещение, крупные вспышки происходят все чаще, и корь снова считается эндемическим заболеванием. Вот к каким последствиям могут привести средства массовой информации, которые уделяют эфирное время и внимание не официальным эпидемиологическим исследованиям, а заключениям о причинно-следственной связи, сделанным на основе единичных случаев.

В некоторой степени всем нам приходится полагаться на вторичные источники. Каждый из нас доверяет экспертам и их рекомендациям. Однако ученые также подвержены влиянию реальных историй и склонны к сопереживанию. Как правило, мы больше доверяем мнению родных и близких и реже прислушиваемся к малознакомым людям. Между тем в науке существует надежный способ для отбраковки необоснованных заключений — определить, можно ли воспроизвести результаты исследования, на основе которых было сделано заключение. Реальные истории не накапливаются так, как это происходит с материалом крупных научных исследований. А научное образование помогает определять, каким источникам можно доверять, а каким — нет. Маккарти, действуя из самых благих намерений, одной своей напористостью и личным обаянием смогла привлечь средства массовой информации к объяснению аутизма, которое к тому времени было полностью опровергнуто наукой. Следовательно, более перспективным исследованиям этого расстройства было уделено меньше внимания и ресурсов.

Доверяя больше реальным историям из жизни, чем научной методологии и точному статистическому анализу, Маккарти увлеклась также ложными направлениями в лечении аутизма. Она убеждена в том, что вылечила своего сына от аутизма благодаря «безглютеновой, бесказеиновой диете, витаминным добавкам, детоксикации металлов и противогрибковым препаратам для предотвращения роста дрожжей, которыми был поражен весь его кишечник». И она недоумевает, почему медицинские и научные круги не сбегаются толпами, чтобы изучать чудесное исцеление ее сына: «Вы, наверное, очень удивитесь, если я скажу вам, что ни один член CDC, или Американской академии педиатрии, или любые другие лица из органов здравоохранения так и не связались с нами, чтобы исследовать и понять, как Эван излечился от аутизма».

Могла ли особая диета стать причиной выздоровления сына Маккарти? Нельзя этого исключать. Но такая вероятность ничтожно мала. Ее диета — лишь самое новейшее средство среди множества неофициальных методов лечения аутизма. Согласно многочисленным научным свидетельствам, аутизм имеет ярко выраженную генетическую основу, и по развитию мозга аутисты значительно отличаются от обычных детей. Поэтому улучшение в состоянии Эвана, скорее всего, объясняется интенсивной поведенческой терапией, которая реально помогает некоторым детям, страдающим от аутизма. Или же с возрастом его симптомы могли стали менее выраженными. Возможно, у Эвана был не аутизм, а другое расстройство со схожими симптомами, которое могло ослабнуть после приема лекарств, прописанных от эпилептических припадков.

С помощью методов научного мышления мы можем разрешать самые различные вопросы, в том числе устанавливать, существует ли связь между вакцинами и аутизмом, но люди не всегда принимают результаты научных исследований, какими бы убедительными они ни казались. Одно из ложных направлений в поисках лекарства от аутизма было связано с секретином, гормоном, играющим важную роль в пищеварительной системе. Данные, полученные при лечении нескольких пациентов, указывали, что инъекции секретина, взятого у свиньи, приводят к исчезновению симптомов аутизма. Однако, как показали более десятка небольших клинических испытаний, эффект от этого средства был не больше, чем от инъекции соленой воды. А одна фармакологическая компания, пытавшаяся получить разрешение FDA (Управления по контролю за продуктами и лекарствами) на продажу синтетического секретина для лечения аутизма, провела крупномасштабное клиническое исследование с изучением нескольких доз синтетического гормона. Но и она не обнаружила никаких преимуществ. Чтобы проверить предположение об эффективности лекарства, исследователи методом случайного выбора распределили людей на две группы, давая одним новый препарат, а другим — плацебо, а затем сравнили клинические результаты. Именно так действует наука. Проблемы начинаются после того, как результаты исследований выносятся на общественный суд. Поверят ли люди науке, или они доверяют своей интуиции, которая так часто обманывает их? Неужели они считают себя умнее ученых?

Одно из таких клинических испытаний было проведено Адрианом Сандлером и его коллегами. Путем случайного распределения они сформировали две группы по 28 детей: первой группе была назначена доза секретина, второй — плацебо. Неудивительно (по крайней мере, сейчас, когда мы судим об этом задним числом), что они не обнаружили никаких преимуществ от приема секретина. Гораздо больший интерес в этом исследовании представляют беседы, проведенные с родителями детей уже после испытаний. Даже узнав о том, что секретин не принес никакой пользы, 69 % из них по-прежнему было заинтересовано в том, чтобы их дети получали это лекарство. В другом исследовании, которое проводилось двойным слепым методом, родителей просили определить, что давали их детям — секретин или плацебо. Родители часто убеждены, что способны замечать такие изменения после приема препарата, которые могут быть пропущены более объективными методами, используемыми в исследовании. Этим они часто обосновывают свою стойкую веру в эффективность того или иного лечения. Однако в данном случае многие родители даже не смогли определить, получал их ребенок секретин или нет, и уже этот факт указывает на то, что препарат не оказал заметного эффекта.

Главная сложность в конфликте между отдельными медицинскими случаями и достоверными данными заключается в том, что в любом клиническом испытании некоторые участники, получающие препарат, через какое-то время чувствуют себя лучше, в то время как состояние других остается прежним. Мы же склонны запоминать те случаи, когда больным становится лучше, и делаем вывод, что причиной улучшения стал препарат. И как всегда, мы забываем сравнить процент улучшений среди пациентов, получавших препарат, и тех, кому назначалось плацебо. Если существует причинная связь с приемом препарата, то среди принимавших его пациентов должен был быть более высокий процент улучшений. Если же причинная связь с приемом препарата отсутствует, то, вероятно, другие, неконтролируемые факторы привели к улучшению состояния отдельных пациентов.

Авторы бизнес-книг редко выясняют, сколько обанкротившихся компаний следовало тем идеям, которые они пропагандируют, или сколько компаний добилось успеха с помощью других стратегий. Точно так же людям, анализирующим истории о вакцинах и аутизме, не приходит в голову пересчитать детей, которые прошли вакцинацию и не заболели аутизмом, детей с симптомами, проявившимися до вакцинации, и непривитых детей с симптомами аутизма. Если бы такая статистика учитывалась надлежащим образом, то стало бы ясно, что ни уровень заболеваемости аутизмом, ни возраст, в котором ставится этот диагноз, не зависят от вакцинации. Траектория, по которой обычно развиваются когнитивные и поведенческие навыки человека, еще более усугубляет проблему. Все родители знают, что развитие ребенка не является непрерывным и последовательным процессом. Дети растут рывками, и это касается не только физического роста, но и когнитивного развития. Дети с аутизмом в основном подчиняются таким же законам. Длительное время их состояние может оставаться без изменений, но затем, в течение короткого промежутка, они способны добиться стремительного прогресса. Если родители замечают улучшения в тот момент, когда пытаются вылечить ребенка с помощью очередного чудо-лекарства, то они легко связывают эти два события между собой.

Человеку сложно признать, что обнаруженная им связь иллюзорна, а отказаться от реальных историй в пользу научных и статистических данных еще сложнее. Вероятно, главным признаком влиятельности таких гипотез, основанных на отдельных случаях, являются эмоции, которые они вызывают у людей. Пользователи книжного магазина Amazon.com в среднем оценили авторитетную книгу Оффита, в которой доказывается отсутствие научной связи между аутизмом и вакцинацией, на 3,9 балла (по шкале от 1 до 5). Однако в данном случае средний рейтинг не отражает мнение большинства рецензентов. На момент написания настоящей книги ни один из 102 рецензентов не поставил Оффиту среднюю оценку (три звездочки): если 70 пользователей не пожалели для нее самой высокой оценки, то 25 оценили ее максимально низко!

Несмотря на многочисленные свидетельства о том, что вакцинация никак не связана с аутизмом, в проведенном нами общенациональном опросе 29 % респондентов согласились с утверждением, что «детские вакцины могут быть одной из причин аутизма». Тот факт, что далеко не все люди поверили средствам массовой информации с их шумихой по поводу мнимой связи между вакцинами и аутизмом, выглядит весьма обнадеживающим. Но пока наука может довольствоваться лишь частичной победой. Ведь если 29 % родителей утвердятся в таком представлении и откажутся прививать своих детей, то коллективный иммунитет может резко ослабнуть, а это неизбежно приведет к распространению вспышек кори. Кроме того, создатели новых «панацей» от аутизма, которые руководствуются единичными случаями, а не тщательно проведенными испытаниями, продолжают вводить родителей в заблуждение и сбивать их с истинного пути. Мы надеемся, что данная глава хотя бы немного защитит вас от таких нечестных людей, которые пытаются нажиться на иллюзии причинно-следственной связи.

Мы рассмотрели три механизма, посредством которых действует иллюзия причинно-следственной связи. Во-первых, мы ищем закономерное в случайном и предсказываем будущие события на основе повторяющихся паттернов. Во-вторых, мы устанавливаем причинно-следственные связи между событиями, происходящими в одно и то же время. Наконец, в-третьих, мы склонны считать, что если за одним событием следует или должно последовать другое, то более раннее событие является причиной последующего. Иллюзия причинно-следственной связи очень глубоко укоренена в нас. Человек отличается от других приматов своей способностью выводить причинно-следственные связи. Даже маленькие дети понимают, что когда один предмет ударится о другой, то тот начнет двигаться. Они также способны судить о возможных причинах событий: если объект двигался, то, значит, кто-то привел его в движение. Приматы, наши ближайшие родственники, не умеют делать таких заключений, и, следовательно, им сложно понять причины происходящего, если они не наблюдают их воочию. Поэтому по меркам эволюции способность выявлять скрытые причины появилась сравнительно недавно, а новые механизмы часто нуждаются в доводке. Мы без особых проблем выстраиваем причинно-следственные связи; проблема заключается в том, что мы склонны находить связи там, где нам это наиболее выгодно.