Глава четвертая
Кухня

То был один из сильнейших ураганов за последние лет десять. Он пронесся через Францию, повалил столбы линий электропередачи, перевернул множество машин и поломал деревья в лесах, а затем направился через Испанию в сторону Средиземного моря. Но этот ураган не помешал праздничному ужину. Он не помешал неунывающей Анни, сестре моего мужа, приготовить роскошный ужин из пяти блюд в крошечной, размером со шкаф, кухне, в компании ее огромного пса Улисса, свернувшегося под столиком в половину его размеров. Ураган не помешал компании – группе утомленных поездкой французов с женами и подругами – свернуть с французской главной автострады, проехать по извилистым дорогам, петляющим через поля, засаженные свеклой, и добраться до загородного дома Анни, с каменными стенами, высокими – от пола до потолка – окнами и огромным камином. И он не помешал собственно ужину, когда вырубилось электричество и зажгли свечи – большие, в форме конуса, из настоящего пчелиного воска, и синие формовые свечи в крошечных стеклянных стаканах.

Званый ужин проходил за длинным деревянным столом, который был скромно накрыт белой льняной скатертью, а в каждом конце стола стояли букеты из полевых цветов. Перед ужином гостям предложили шампанское, домашнюю гусиную печень и птифуры. Дым сигарет делал то, что он всегда делает во Франции: клубился по комнате огромным, серебристым облаком тумана. Ужин ели неспешно, где-то пять часов, и очередная волна сонливости, неизбежно надвигавшаяся, пока время приближалось к полуночи, тут же рассеивалась при появлении нового роскошного блюда: невероятно сочная баранья нога («Это с фермы Жана», – сказала Анни, махнув рукой в сторону окна, как будто барашек жил по соседству. На самом деле так оно и было). Тушеные овощи нового урожая с огорода Анни и фаршированные чесноком артишоки, бесстыдно щедро смазанные сливочным маслом. Дикий рис с зернами граната и спаржей под густым сливочным соусом. Пять разных сыров. Карамелизованный tart tatin, украшенный горьким шоколадом и слоеным тестом.

В то время я была кулинарным неофитом, и с каждым новым жирным, сладким или масляным кусочком мой внутренний американский голос беспомощно кричал: «Ты не должна! Ты не можешь! За последние двадцать секунд ты съела больше калорий, чем за последние двадцать лет!» Но к тому моменту, когда в красивые стеклянные бокалы начали разливать арманьяк, к тому моменту, когда свечи догорели и от них остались лишь тлеющие фитили, и когда разговор, охвативший все – от политики до пантомимы, – перешел в непристойное обсуждение сексуальной жизни американских политиков (кстати, довольно бледной по сравнению с их французскими коллегами), я была или слишком пьяна, или слишком сыта, или слишком довольна, чтобы обращать на это внимание.

Ассоциировать французов с едой – возможно, слишком общепринятое клише, но оно неизбежно: когда дело касается еды, во Франции, как ни в одной другой стране, поражает уважение к ритуалам. Огромная совокупность исторических факторов обеспечила Франции безусловное лидерство на гастрономической карте мира и оставила француженке богатое наследие столовых и кулинарных ритуалов. Еда – это культура. Это история. Это индивидуальность. Это удовольствие. И она дарит такое же исключительное наслаждение, как секс.