Наохиро Ушида, Дайдзин ММТП, слышал, что некоторые зовут Томоо Кодзо сумасшедшим оябуном. О нем рассказывали много разных историй. По одной из них весь его половой член был разукрашен ирезуми, искусно сделанной татуировкой, которую все якудза имеют на разных частях своего тела. Ирезуми делается, как это было столетиями, с помощью заостренных бамбуковых палочек и разноцветных чернил. Как говорят, при этом бывает сильная боль.

Устремив взгляд на лицо Кодзо, Ушида сказал:

— С того самого момента, когда вы решили по своему усмотрению устроить слежку за женой Николаса Линнера, вы толкнули нас на очень опасный путь.

Кодзо глубоко затянулся сигаретой. Его маленькие черные глазки бегали по лицу Ушида.

— Это был прекрасный ход. Линнер исчез в тумане... по приказу Оками. Должны ли мы что-либо предпринимать, чтобы отыскать его след?

— А что в отношении Нанги?

Кодзо покачал головой.

— Жена Линнера всегда была его связующим звеном. И поверьте мне, как только Оками вошел в его жизнь, Линнер перестал доверять Тандзану Нанги. Не мог же Линнер, со своей откровенной ненавистью к якудза, сказать Нанги, что собирается стать лакеем Кайсё?

Ушида закурил сигарету и присоединился к неутомимому Кодзо, делающему круг за кругом вокруг бассейна с кой.

— Вам, возможно, удалось провести других оябунов узкого совета, но не меня. Я думаю, что вы затеяли эту атаку на Оками только для того, чтобы получить возможность самому выступить против Линнера.

Для Ушида нападение часто бывало более приятным, чем размышление. Кроме того, если Кодзо действительно был ненормальным, возможно, таким путем его можно было бы спровоцировать на раскрытие личных мотивов его решения о смещении Кайсё.

— Я ведь прав, не так ли? Это просто своего рода странный вызов, от которого вы не могли удержаться.

— Какая чепуха! — Кодзо закружился вокруг бассейна, как хищник в клетке. — Вы знаете не хуже меня, в какие опасности вовлекал нас Оками. Мы постоянно попадали в разные переделки. Для Кайсё больше нет места. Власть, которую он приобрел, слишком опасна, когда она сосредоточена в руках одного человека. Проще говоря, Кайсё был заменен Годайсю. Наша система распространяется по всему миру и будет работать гораздо эффективнее и под большим контролем, чем она это делает под руководством одного человека. — Он выпустил струйку дыма вверх. — Все аргументы Оками против Годайсю разлетелись теперь, как цветы вишни под дождем. Оками предвидел, что ему не удастся остаться Кайсё, и планировал оставить свой след в истории. Я уверен, потому что так же сделал бы и я сам.

— Но без такого близкого знания мафии, как у Оками, Годайсю никогда не смог бы появиться. Это он, а не вы и не я, является его действительным отцом.

Кодзо пожал плечами.

— Тем более жаль, что он пошел против нас. Карма. Он сам избрал свой путь, никто его туда не толкал.

— Вы постарались изо всех сил.

Кодзо передернул плечами.

— Я был самым доверенным союзником Оками, каждый знает это. Но когда он стал отклоняться от общего пути, я это заметил, стал присматриваться, и оказалось, что я был прав. В конце я боролся с ним руками и зубами, а почему бы и нет? Он не верил в Годайсю. Он предал Годайсю, предал нашу веру в него как Кайсё. Он заключил самостоятельную сделку с Домиником Гольдони, а нам осталось собирать разбитые осколки.

— И он и я были всегда на высоте, имея дело с американцами. Но я должен признать, что он понимал их лучше, чем я.

— Это скоро изменится, — заявил самоуверенно Кодзо. — Я усиленно работаю над тем, чтобы понять итеки.

— Вы просто не можете устоять перед ними. Ваша решимость уничтожить Линнера бессмысленна, — заявил Ушида. — Хуже того, она просто опасна.

— Не бессмысленна, — возразил Кодзо. — Я предпринял свои действия на основе кое-какой удивительной информации. Линнер — это Нишики, тайный посредник, который снабжал секретной информацией Доминика Гольдони и Оками.

— Нелепо, — продолжал настаивать Ушида. — Строгий моральный кодекс Линнера...

— История Японии учит нас, что публичная поддержка правого — самый надежный способ скрыть коррупцию, разве нет? — Он улыбнулся. — Подумайте об этом как следует, Ушида-сан. Линнер умен и обладает такой обширной информацией, что сможет уничтожить нас всех.

— Но это только часть задуманного вами, не так ли? — сказал Ушида со злостью.

— Дайдзин, вам не удастся вытянуть из меня признание. — Он покачал головой. — Послушайте. Если мы отправимся за Оками сейчас, мы сразу убьем двух зайцев. Мы согласны с тем, что дни Кайсё сочтены. Доведя эту информацию до него, мы загоним его в угол. Он должен будет вспомнить полковника, давшего обещание, что к нему на помощь придет его сын. Линнер не подведет своего отца, и нам останется только выбрать время и место для нашей встречи. Я уверен, что единственный путь для нас убрать Линнера — это выбрать место убийства. Это даст нам преимущество, как учил нас Сунь-Цзы.

— Нас? Вы имеете в виду вас. — Ушида долго смотрел на него. — Я был прав все время. Вы охотитесь за Николасом Линнером.

Кодзо рассмеялся.

— Дайдзин, я работаю лучше, чем вы думаете. Я почти поймал его.

— Я обратил внимание, что вы позволяете себе активность, несколько выходящую за пределы программы.

Червонная Королева потянулся, снимая напряженность, возникшую между лопатками. Он хрустнул пальцами рук, не снимая перчаток.

— Вы тратите деньги правительства Соединенных Штатов Америки, которые оно не может позволить себе расходовать зря. Скажите мне, зачем.

— Вы знаете зачем, — ответил Лиллехаммер. — Доминик Гольдони был убит у нас под носом. — И когда за его словами последовало молчание Червонной Королевы, он был вынужден добавить без какой-либо нужды в этом: — Внутри самой ФПЗС, храни ее Христос.

— Гольдони действовал — не так ли следует понимать? — внутри ФПЗС. Чего же вы ожидали?

Лиллехаммер смотрел, как Червонная Королева расправлялся с остатками громадного бутерброда с двойной порцией бекона и сыра, а также с горой жаренного в масле картофеля. Почему они всегда должны есть в подобных забегаловках?

— Я надеюсь, мы не позволим, чтобы убийца ушел ненаказанным, кем бы он ни был.

Было неразумно вести этот разговор среди какофонии, создаваемой подростками, обслуживающим персоналом и людьми, убивающими здесь свое время в ожидании, когда будет пора делать новые ставки у брокера, находящегося по другую сторону дороги.

Червонная Королева отставил в сторону бумажную тарелку. Он не был в шутливом настроении.

— Я хочу еще кока-колы. — Он резко встал и пошел через зал ресторана с красной и желтой пластиковой мебелью. На нем были сделанный в Англии костюм из твида и жилет из оленьей кожи. Его галстук с фривольным и кричащим рисунком был, однако, явно американским.

Когда он вернулся с громадным бумажным стаканом в руке, он сказал:

— Не играйте со мной в дурака. Я долго и внимательно смотрел те фотографии Гольдони. Я знаю, что До Дук убил Гольдони. И я знаю, как сильно вам хочется засунуть его «орешки» в мясорубку. — Червонная Королева высосал из зубов остатки еды. — Но я отдаю вам прямой приказ: перестать и прекратить!

Лиллехаммер сидел очень спокойно. Он раздумывал, наступил ли момент, когда надо было отделяться, так как гранит, частью которого он был долгие годы, теперь раскололся на две части.

— Мне нужна убедительная причина, — сказал он тихо.

Червонная Королева нахмурился.

— Как вы думаете? Взять ли мне еще стакан мороженого с фруктами и содовой?

— Здесь? Мороженое здесь имеет привкус пластика, впрочем, как и в других местах.

— Действительно? Я никогда не задумывался об этом. — Он пожал плечами и похлопал себя по животу. — Ну что ж. Полагаю, все, что осталось, это дать на чай человеку, который убирает со столов, в признание того, что наш стол был чистым. — Он достал немного мелочи и положил ее на пластиковый стол. Когда они поднимались, он произнес мягко: — Ваш личный гнев не поможет нам теперь. Если он не приведет нас к деньгам, я убью вас. Хочу, чтобы вы дали мне слово забыть До Дука и заняться текущими делами. Знает Бог, их у нас достаточно.

Лиллехаммер повернул голову и посмотрел на маленького мальчика с лицом, вымазанным мороженым.

— Даю слово, я оставлю До Дука в покое. Это устраивает вас?

— Я хочу, чтобы вы проследили за Дэвисом Манчем. Бэйн сказал мне, что его прокурора видели с этим Харли Гаунтом незадолго до того, как Гаунт появился в вашем доме. Бэйн, может быть, параноик, но он не дурак.

Червонная Королева потрепал маленького мальчика по голове, когда они проходили мимо него. На улице он наклонился к Лиллехаммеру в характерной позе доброго дяди.

— Сумасшествие порождают думы о мести, — заявил он. — Вам полезно запомнить это.

Манни Манхайм пристально смотрел на толстый, набитый бумагами коричневый конверт, когда зазвучал звонок входной двери. Он повернулся, торопливо засунул конверт на полку рядом с обрезом, который он держал заряженным в постоянной готовности. Через отверстие в металлической сетке он видел, как через переднюю дверь вошел высокий человек. На нем было темное шерстяное пальто из твида с поднятым воротником.

Вошедший не посмотрел сразу на Манни, а стал не спеша рассматривать крупные вещи, оставленные под залог в ломбарде и развешанные по стенам или лежащие на пыльном деревянном полу: блестящие электрические гитары, полный набор классических чемоданов фирмы «Льюис Виттон», зеленый с серебром велосипед для езды по горным дорогам, пара китайских бледно-зеленых ваз, сверкающий черный с кремовым «Харли Дэвидсон Софтейл», на котором была табличка, указывающая, что мотоцикл подарен Джонни Кашем какому-то Ферди Франсизу.

Человек не торопился, так что у Манни было достаточно времени, чтобы оценить его. Чем больше он смотрел на него, тем сильнее возрастало беспокойство. Фактически он пребывал все время в нервном состоянии с тех пор, как Харли Гаунт пришел во второй раз и оставил у него этот толстый коричневый конверт с указанием, что он должен будет делать, если Гаунт с ним не свяжется в течение двадцати четырех часов.

Это было два дня тому назад, и Манни должен был предположить, что с его другом что-то случилось. Он не хотел думать о том, что могло произойти с Гаунтом, но, когда он ложился вечером спать, он перебирал в голове все возможные варианты.

Человек, вошедший в ломбард Манни, имел широкие плечи, громадные, пугающего вида кулаки. Когда он поворачивался в разные стороны, рассматривая каждый предмет, Манни уже издали заметил шрамы на его лице, неоднократно перебитый нос, умные глаза, которые замечали каждую царапинку или дефект на рассматриваемом им предмете.

Легкий пот выступил на лбу и верхней губе Манни, неловко переступавшего с ноги на ногу. Капельки пота скатывались также по спине, заставив его почесать под правой лопаткой.

«Боже, чем занимался Харли, что его могли убить?» — думал Манни. В нем боролись любопытство и ужас. Сколько раз он брался за этот конверт после того, как прошли двадцать четыре часа? Невозможно сосчитать. Однажды любопытство взяло верх над здравым смыслом, и он решил открыть его. Но в последний момент его подвело мужество.

Но сегодня он изучал со всей скрупулезностью каждого, кто входил в ломбард, так как проснулся утром с мыслью о страшной возможности того, что за Харли следили и кто-то теперь знает, что он дал конверт Манни.

Посетитель поднял, затем опустил плечи, ощупывая руками чемоданы Льюиса Виттона. Он бросил быстрый взгляд на входную дверь, затем снова на клетку, в которой стоял как вкопанный Манни. Толстые, загрубевшие пальцы приподняла бак для подогрева воды, такой большой, что в нем мог бы уместиться человек, если бы поджал ноги. Человек открыл его, поднял крышку и стал усердно рассматривать его изнутри, что крайне обеспокоило Манни.

Первой мыслью Манни было сжечь конверт, избавиться от доказательства того, что здесь был Гаунт, избежать ответственности, которую возложил на него его друг, даже не спросив его согласия. Но он не смог даже зажечь спичку. Вероятно, он был большим моральным трусом, чем предполагал. Видя теперь, как посетитель поставил на место бак и направился к мотоциклу, стоявшему ближе к сетчатой клетке, Мании подумал, что сделал большую ошибку.

Однако как мог он отказать своему единственному настоящему другу? Его отношения с Гаунтом, хотя и не были регулярными, много значили для него. Они были такими друзьями, которые после долгой разлуки могли начать разговор, как если бы они прервали его только вчера. Люди такого сорта редко встречаются в жизни, особенно в жизни Манни, в которой почти никогда не было ничего значительного.

Человек в твидовом пальто прокашлялся, что заставило Манни подпрыгнуть. Его правая рука инстинктивно потянулась за обрезом, который он держал под стойкой рядом с собой. Его пальцы обхватили спусковой крючок.

— Что угодно? — спросил Манни писклявым голосом, который не понравился ему самому.

— Ничего, — проговорил посетитель, взглянув в его сторону. — Только... сколько вы хотите вот за это?

— Двенадцать тысяч, — ответил Манни. — Это классический...

— "Софтейл", — закончил за него человек. — Да, я знаю. — Он засунул руки в карманы пальто и повернулся, глядя на Манни. — Вы всегда остаетесь внутри этой клетки?

Манни пришел в ужас. Конечно, этого человека не интересует Харли и никогда не интересовал. Он находится здесь, чтобы забрать конверт, который оставил Гаунт, и заодно убить Манни.

— Вы слышали, что я спросил?

Манни, трясясь всем телом, пытался отлепить язык от неба.

— Улбг! — это было все, что он смог произнести.

— Что?

— У меня были... некоторые, вы знаете, неприятности в последние годы, — Мании запнулся. — Так что я...

Человек сделал шаг в его сторону.

— Вы прячете пистолет там, у себя?

— Не подходите ближе! — закричал Манни, пытаясь безрезультатно втянуть обратно в рот вытекающую из него слюну.

Человек уставился на направленный на него обрез.

— Вы собираетесь воспользоваться им, если я предложу вам десять с половиной наличными за «софтейл»?

— А?.. — Манни заморгал и начал усиленно глотать слюну.

— Мне нужен мотоцикл, — повторил человек, выпи-мая руки из карманов и широко расставляя их. В одной руке была толстая пачка денег. — Вы собираетесь продать его мне или вы хотите застрелить меня?

Манни чувствовал, как душа уходит в пятки. Он ничего но соображал. Его ум был замкнут на мысли, что все кончено.

— Послушайте, приятель. Я понимаю, что у вас были неприятности, но послушайте меня, хорошо? Я просто хочу купить этот чертов «софтейл».

Манни вытер лицо дрожащей рукой. «Иисус Христос, — думал он, — я не привык к такой жизни. Я вижу привидения, выходящие из стен. Еще немного этой дряни со шпагой и плащом — и обеспечен сердечный приступ или нервный припадок». Он отложил в сторону обрез. У него свело мышцы спазмами, ему пришлось ухватиться обеими руками за прилавок, чтобы не свалиться на пол. Сильно давал знать о себе мочевой пузырь.

Посетитель помахал деньгами над головой.

— А что, если вы выйдете сюда с ключами и мы быстро совершим эту сделку, раз-два-три?

Манни отомкнул дверь в клетке и вышел.

— У вас есть права?

— Конечно.

Человек свободной рукой потянулся к себе за спину.

В этот момент Манни почувствовал, что он мертвец. Такое состояние бывает во сне, когда вокруг происходят важные события, а вы только глядите и не имеете сил вмешаться. Мысля Манни были как бы заторможены какой-то хронической болезнью. «Зачем я покинул клетку? — удивлялся он. — Почему я отложил обрез? Почему не прислушался к своим инстинктам?»

Манни безвольно смотрел, как человек вытащил бумажник, положил пачку денег на сиденье мотоцикла, вынул свои водительские права, протянул их Манни.

Какой-то момент Манни стоял неподвижно. Его сердце стучало в груди, как вышедший из-под контроля мотор, и ему было трудно дышать.

— В чем дело? — спросил человек. — Вы не хотите заключить сделку? В эти дни много людей приходят сюда и предлагают десять с половиной тысяч наличными за «софтейл»?

Как деревянный, Манни протянул руку и взял права. Каким-то образом они провалились между его пальцами, и он, как во сне, нагнулся и поднял их. Затем он стал читать их, автоматически, как зомби. Он с трудом слышал, что говорил ему человек. На правах было имя Мак Дивайн. Манни взял деньги, не пересчитывая, так как Дивайн тщательно считал их перед этим.

— Здорово! Мой сосед наложит в штаны, когда увидит этого красавца на моей дорожке, — заявил Дивайн, ухмыляясь. — Он искал такой последние три года.

После того как он удалился, ведя мотоцикл, как если бы это был его собственный сын, Манни прислонился к двери, тяжело дыша. Он весь взмок от пота. Затем быстро вернулся в свою клетку, надел пальто и положил толстый конверт во внутренний карман. Выйдя на улицу, запер дверь, опустил железные жалюзи, замкнул их замком. Было только три часа дня, но он решил кончить работу в этот день.

На гнущихся, как резина, ногах он отправился в банк, вложил всю дневную выручку, включая деньги, полученные от мистера Дивайна, в отверстие для ночных вкладов. Затем отправился делать то, что он должен был сделать этим утром, — выполнять поручение Гаунта.

Звон колокола отражался где-то глубоко в нем, подобно дребезжащему голосу, который твердит что-то в ранний утренний час, когда сознание притуплено грустным оцепенением после взрыва яростных безрассудных эмоций.

Звон продолжался, как биение сердца или проповедь, как неразличимый словесный текст, как полет воробьев после захода солнца.

Если он был жив, то не представлял, в каком состоянии он находится. Его мысли, все еще хаотичные, как расплавленная магма Вселенной, казалось, существовали сами по себе, вне границ мозга или тела, были как бы острием светового луча, неуверенно мерцающего в космической ночи.

Никакое прошлое, никакое настоящее не присутствовало в этих мыслях, и это отсутствие содержания делало логику неуловимой, как мечта. Не было ни дыхания, ни циркуляции крови, ни желания двигаться. Как могло существовать движение без мозга или тела? А лишь оно могло дать мысли плотность и содержание.

Звучание колокола продолжалось. Это не было звуком, так как у него сейчас не было ушей, чтобы услышать его. Это был пульс, не имеющий тона голоса, не принадлежащий ни человеку, ни машине, свидетельствующий о том, что где-то в безмерном пространстве суть всего существует в самом деле.

Свет, тень на душе. Так что он все же существовал. Он находился в доме из металла. Казалось, что это было где-то под землей, громадное конусообразное пространство, наполненное сапфировым светом и резкими отзвуками работающих механизмов. Он вдохнул в себя запах металла, горячий и аморфный, прохладный и маслянистый. Во всяком случае, он дышал.

Его глаза, пытающиеся вновь научиться концентрировать взгляд, видели, как на различных автоматических машинах делаются руки, ноги, ступни и кисти, торсы, гидравлические пальцы и инфракрасные глаза. Перед его все еще затуманенным взором медленно создавались прекрасные существа. Это было подобно тому, как если бы он наблюдал начальное Создание, будучи где-то между сознанием Бога и горном Вулкана.

Или, может быть, это была просто фабрика по производству роботов. При помощи дедукции он наконец смог сделать разумное предположение относительно того, где он сейчас находится. Он не был мертв, он был в Токио. Каким дьявольским способом Мессулете доставил его сюда?

Никаких других людей, только точные движения металлических цилиндров через тень и свет. Пчелоподобное гудение механизмов, биение сердец десятков тысяч освобожденных от тела душ, радостное оперное пение жизни существ из стали, титана, сверхплотного пластика, кремниевых кусочков и световодных проводов.

Он втянул в себя воздух, наслаждаясь испытанным при этом чувством, как еще одним доказательством, что он в самом деле жив. Воздух здесь пропускался через три фильтра кондиционера и был чище, чем где-либо за городом. Но тем не менее он был пропитан вонью машин. Казалось, что в нем содержится много статической энергии, как в облаках, наполненных нарастающей грозой, а вдали лучезарный зигзаг молнии царапал лапой воздух, как беспокойный зверь.

Внезапно сильнейший приступ головокружения затмил плотину света и звука, и мир превратился в острие неопределенного серого цвета. Его веки закрылись.

Резкая боль вернула сознание.

— Проснитесь! Вы и так спали слишком долго!

Голос казался удивительно знакомым.

Он открыл глаза. Дрожь побежала по его спине, когда он увидел, что над ним склонилось его собственное лицо. Его собственные губы изогнулись в улыбке, его собственные глаза сузились от удовольствия.

— Добро пожаловать в новую жизнь. — Его собственный голос донесся к его ушам, как при галлюцинации. — Она будет короткой. Но я обещаю вам, что она будет полна сюрпризов.

Николас умер.