Глава четвертая
– Садитесь, пожалуйста, капитан, – проговорил Шувалов, как и всегда, с такой интонацией, словно извинялся за беспокойство. Он шагал из угла в угол обширного салона; толстый ковер скрадывал звуки шагов. Аверов сидел в глубоком кресле – неподвижно, но пальцы рук все время двигались, словно плели нить из воздуха. Капитан Ульдемир сел в другое такое же кресло. Казалось, ему было безразлично, что он здесь услышит и услышит ли вообще. Шувалов покосился на него. Остановился.
– Видите ли, капитан…
И снова зашагал, так и не завершив фразы. Аверов дернул плечом. Капитан остался невозмутимым. В общении с людьми этой эпохи он предпочитал не проявлять инициативы. На этот раз Шувалов остановился в самом углу. Повернулся к Ульдемиру.
– Вы помните, капитан, модель звезды, мы вам показывали ее на Земле.
Капитан кивнул.
– То была, как вы и сами понимаете, всего лишь компьютерная модель, мы ведь не в силах увеличить изображение реальной звезды до такой степени. Естественно, все наши действия проводились над этой моделью, и результаты не могли быть абсолютно точными.
Ульдемир кивнул снова.
– Сейчас, наблюдая уже реальную звезду, мы оказались вынужденными внести в программу действий некоторые коррективы.
Он помолчал, словно еще раз мысленно проверяя то, что хотел сообщить.
– Вы ведь помните, на какое расстояние нам надо подойти, чтобы иметь полную уверенность в успешности воздействия?
– Порядка двух миллионов…
– Совершенно верно. То есть вплотную. И там, выйдя на орбиту, ударить. Так вот, звезда ведет себя не совсем по теории. И нельзя гарантировать, что в самой первой стадии процесса не произойдет нежелательных явлений… типа выброса вещества, скажем – таких выбросов, которые смогут помешать нам отойти на безопасное расстояние. Вы понимаете?
– На языке доступных мне понятий, – вежливо ответил Ульдемир, – это значит, что мы можем сгореть вместе с кораблем.
– Да, это то самое, что я хотел сказать.
– Но задачу мы выполним?
– В этом мы уверены. Не так ли, коллега?
– Гм, – сказал Аверов. – Мы ее погасим. Потому что остальные стадии процесса пойдут так, как мы и предполагали. Вот только самое начало…Но там, на Земле, мы не могли этого предположить.
– Мне все ясно, – сказал капитан Ульдемир.
– Мы немедленно прекратили бы выполнять задачу, если бы от этого не зависела жизнь миллиардов людей в Солнечной системе. Вы ведь понимаете…
– Этого даже не нужно говорить, – сказал Ульдемир.
– Мы просим вас собрать экипаж. Мы сообщим всем людям то же самое, что только что сказали вам.
Ульдемир пожал плечами.
– Вы думаете, экипаж взбунтуется, узнав, что риск оказался больше, чем предполагалось?
– А вы не боитесь этого? – спросил Аверов резко.
Капитан повернул к нему голову и ответил:
– Нет.
– Дело не в этом, – сказал Шувалов с оттенком досады в голосе. – Поймите, капитан. Мы, я и Аверов, – люди той Земли, того человечества, которому грозит гибель. Так что для нас здесь проблем не возникает. Но вы шестеро… Ваше человечество в любом случае давно умерло. И вы вправе не жертвовать своей жизнью ради… чужих.
– Не знал, – произнес Ульдемир, – что вы произошли от марсиан – или кого еще там…
Аверов нервно рассмеялся.
– Отцы и дети… – пробормотал он.
– И все же, – сказал Шувалов. – Мы прекрасно понимаем, что если для нас Земля – милый дом, то для вас это – ну, не совсем так. Конечно, проживи вы у нас лет десять, двадцать… Но сейчас – разве я не прав?
– Правы.
– Ваш дом – корабль. Верно?
– Правы и тут.
– В нем можно жить долго, долго… десятки лет. И вы вправе захотеть этого. Потому что если та степень риска была приемлемой, то эта – чрезмерна.
– Вы упускаете из виду одно, – сказал Ульдемир. – Все мы – мертвые люди в отличие от вас. Но если хотите, я соберу экипаж.
* * *
Они входили в научный салон странно: каждый по-своему, но было и что-то общее, неопределенное – входили словно в чуждый мир. Усевшись за свой стол, Шувалов смотрел, как они возникали тут в раз и навсегда определенном порядке: видимо, была у членов экипажа какая-то своя, всеми признанная иерархия, хотя нельзя было понять, по какому именно признаку они оценивали самих себя и друг друга.
Первым вошел Иеромонах, остановился в двух шагах от двери, привычно повел глазами в правый, дальний от себя угол салона – там ничего не было, – поклонился, сел в конце стола, сложил руки на животе и замер. За ним вступил Питек – быстро и бесшумно, мгновенно окинул салон взглядом – можно было поручиться, что ни одна мелочь не укрылась от взгляда и запечатлелась в памяти, – шагнул вперед (казалось, ворс ковра даже не проминался под его шагами) и сел ярдом с Иеромонахом. Затем появился Рука; момента, когда он вошел, Шувалов не заметил: вдруг возник, сказал, не кланяясь: «Вот я», упруго пошел к столу и сел напротив Никодима, Иеромонаха. Грек пересек салон, не останавливаясь у двери, лишь поднял приветственно руку, серьезный и сосредоточенный, сел, обвел взглядом всех и опустил глаза. И наконец Уве-Йорген: остановился у двери, резко нагнул голову, здороваясь, и щелкнул каблуками. Улыбнулся, как показалось Шувалову, чуть вызывающе, но возможно, на самом деле это было и не так, – и сел, отодвинув кресло от стола, закинул ногу на ногу, поднял голову и стал глядеть в потолок. Капитан Ульдемир кивнул Шувалову: можно было начинать.
* * *
– Я попросил бы вот о чем, друзья мои: пусть каждый не только сообщит свое решение, но и по возможности мотивирует его.
– Никодим, – сказал капитан. – Прошу.
Иеромонах усмехнулся.
– На все есть воля, – сказал он.
Наступила пауза. Потом Шувалов сказал:
– Ну, пожалуйста, мы ждем.
– Я все сказал, – ответил Иеромонах.
– Ах да, понял… – проговорил Шувалов, смутившись.
– Второй пилот! – вызвал Ульдемир.
– Смелый рискует сразу, – сказал Питек, – трус уклоняется. Трус гибнет первым. У меня все.
– Инженер?
Гибкая Рука встал.
– Не надо думать о себе. Надо – о племени. – Он смотрел на Шувалова. – Это твое племя. Думай. Мы выполним.
– Штурман, твое слово.
– Мы стоим там, – медленно молвил спартиот, – откуда нельзя отступать. Иначе люди будут смеяться, вспоминая нас. Даже если их не останется – будут смеяться.
– Кто же? – не понял Аверов.
– Однажды я уже погиб, – сказал грек. – И я тут.
– Уве-Йорген?
– Я рыцарь, – ответил тот. – У меня может быть только один ответ, профессор. Но мне хотелось бы слышать мнение нашего капитана.
– В молодости, – сказал Ульдемир, не обидевшись за некоторое нарушение этикета, – я прочитал у одного писателя хорошие слова: что бы ни случилось, всегда держите в лоб урагану.
Уве-Йорген удовлетворенно кивнул.
Несколько секунд продолжалось молчание. Потом Шувалов поднял голову.
– Капитан, в таком случае прикажите начать монтаж установки. Сейчас же, а не тогда, когда предполагалось.
Гибкая Рука резко повернул голову.
– Еще до торможения? Опасно, профессор! При перегрузках…
Шувалов покачал головой.
– Понял! – воскликнул Уве-Йорген. – Перегрузок не будет, не так ли? Атакуем с ходу?
– Так будет лучше, – сказал Шувалов. – Если мы сохраним теперешнюю скорость, выбросы могут и не зацепить нас. Если только вы обеспечите точность наведения при движении по касательной.
– Чему-то ведь мы все же научились, – сказал Питек.
– Разговоры! – сказал капитан Ульдемир. – Приступить к монтажу! Хвалиться будем потом.
* * *
Ощущение опасности, как ни странно, придало людям бодрости. И в первую очередь – экипажу: опасность – это было что-то из прошлого, из молодости, из той жизни, которую они (каждый про себя) считали единственно настоящей. Для ученых чувство непрерывной угрозы явилось чем-то совершенно новым: переживать такое им не приходилось. В первые дни непривычное ощущение их тяготило; потом, неожиданно для самих себя, они нашли в нем какой-то вкус. Им стало казаться, что новая жизнь, жизнь в опасности, отличалась от прежней, спокойной, как морская вода от водопроводной: у нее был резкий вкус и тонкий, бодрящий запах, заставлявший дышать глубоко и ощущать каждый вдох как значительное и радостное событие.
Вряд ли ученые признавались даже самим себе в том, что такое отношение к жизни возникло у них под влиянием шестерых человек из других эпох – людей, относившихся к жизни именно так.
Работали быстро, даже с каким-то ожесточением. На звезду Даль поглядывали теперь с опаской. Красивое светило оказалось коварным. Хотелось поскорее сделать все и оказаться подальше от него – если удастся.
Но с тем большим усердием велось наблюдение за светилом.
* * *
– Ну как она там сегодня, Питек?
– Нормально, Уль. Звезда как звезда. Пахнет медом. Ты когда-нибудь ел мед?
– Не меньше твоего. Но при чем тут звезда?
– Желтая, как мед. Хочется зачерпнуть. И еще что-то было, что мне напомнило. Погоди, дай подумать… Да! Пчела!
– С тобой не соскучишься. Еще и пчела?
– Она ползла. Понимаешь: мед, и по нему ползет пчела. Медленно-медленно…
– Прямо идиллия. А цветочков там не было по соседству?
– Извини. Цветов не было. Только пчела.
– Наверное, пятно, – сказал капитан Ульдемир. – На звездах, как тебе известно, бывают пятна.
– Мы это давно знали. У нас были люди, что глядели на солнце, не щуря глаз.
– Дай-ка, я тоже взгляну – через фильтры, конечно…
Ульдемир смотрел на звезду Даль. Медового цвета, приглушенная светофильтром звезда цвела одинокой громадной кувшинкой на черной воде, не имеющей берегов. Пятен на звезде не было.
– Наверное, ушло на ту сторону. Большое было пятно?
– Нет, не очень. Я думаю, среднее.
Ульдемир помолчал.
– Ладно, закончим работу – посмотрим снимки. Наблюдай.
– Будь спокоен, Уль.
* * *
Катер вплыл в эллинг. Створки сошлись, зашипел воздух. Капитан Ульдемир снял перчатки и откинулся на спинку сиденья. Шувалов сказал:
– Благодарю вас, капитан. Работа сделана, я бы сказал, блестяще. Откровенно говоря, я даже не ожидал…
– По-моему, – сказал Ульдемир, – все в порядке.
– Должен сказать, – проговорил Аверов сзади, – что снаружи, из пространства, все это выглядит весьма внушительно. Я раньше как-то не представлял… Да, просто устрашающе. Будь я жителем звезды Даль, то испугался бы, честное слово.
– К счастью, на звездах не живут.
– А эмиттер смотрится просто красиво. Я получил просто-таки эстетическое наслаждение… Итак, можно считать, что у нас все готово? Коллега Аверов?
– Да.
– Капитан?
– Батареи заряжены полностью. Можно начинать отсчет.
– Сначала пусть все отдохнут как следует. Чтобы в решающий момент ни у кого не дрогнула рука. Начнем через четыре часа.
…Осталось четыре часа, и делать было совершенно нечего. Еще раз пройти по постам, постоять у механизмов, послушать, как журчат накопители, как едва слышно гудят батареи, почувствовать, как пахнет нагретый металл… Что еще? Лечь? Уснуть не уснешь, и, чего доброго, еще нагрянут воспоминания… Сад памяти? Расслабит.
Капитан Ульдемир потер лоб. Что-то мешало ему. А значит, что-то не было в порядке… Капитан Ульдемир всю жизнь доверял интуиции, и сейчас не было причин сомневаться в ней.
Хорошо; мысленно пройдем еще раз по всем операциям в правильной последовательности. Вспомним каждую деталь, каждую мелочь. Вспомним, как вели себя люди: кто-то устал? Нервничает? Нет? Тогда что же мешает успокоиться?
Постой. А что же все-таки видел Питек? Пойти взять снимки… Хотя бы наскоро проглядеть сегодняшние снимки…
* * *
Четыре часа миновали.
– Сто четырнадцать… – вел отсчет компьютер. Минутная пауза. – Сто тринадцать…
Уве-Йорген, первый пилот, откинулся на спинку кресла, помахал в воздухе кистями рук, поиграл пальцами. Снова выпрямился.
Послышались шаги.
– Сам грядет, – сказал Иеромонах.
Но это были ученые. Они заняли места.
– Все в порядке? – спросил Шувалов.
– Сто… – ответил ему компьютер.
– Не вижу капитана, – проговорил Аверов, оглядевшись.
Уве-Йорген пожал плечами.
– Капитана не принято спрашивать. Придет, когда сочтет нужным.
– Но в конце концов… – начал было Шувалов. Рыцарь взглянул на него холодно. Чуть ли не с презрением.
– Действия капитана не обсуждаются. Как наводка, Георг?
– Отклонение на восемнадцать секунд.
– Провожу первую коррекцию, – проговорил Рыцарь. Он положил руки на пульт. – Внимание! Страховка! Импульс!
Легкая дрожь прошла по кораблю. Уве-Йорген прищурился, глаза льдисто блеснули.
– Точно, – сказал Георгиос.
– Вы знаете, я тревожусь, – сказал Шувалов. – Или это неуважение ко всем нам, или… Осталось меньше часа!
Послышались шаги.
– Грядет, – снова проговорил Никодим. – Ну, благословясь…
Вошел Ульдемир.
– Капитан, – проговорил Шувалов, – мы, знаете ли, просто заждались. Допускаю, что у вас могли быть причины…
Капитан сказал:
– Да.
– Хорошо, вы расскажете о них позже. А сейчас, будьте любезны, командуйте операцией.
Капитан сказал:
– Отставить операцию.
– То есть как это? – по-петушиному выкрикнул Аверов.
– Мы слишком много думали о звезде. И слишком мало – о планетах.
– Никаких планет нет!
– Есть, – сказал капитан. Он помахал в воздухе несколькими снимками. – Вот ее прохождение через диск. Слушай команду. Все на ноль. Отсчет прекратить. Готовиться к торможению.
* * *
Планета – это было плохо.
Это означало, что по букве закона на звезду Даль нельзя оказывать никакого воздействия, прежде чем не будет неоспоримо и достоверно установлено, что на планете нет ни малейших признаков жизни и никаких предпосылок для возникновения ее в обозримом будущем.
Однако этот случай и подходил под соответствующий параграф Звездного кодекса, и не подходил. Не подходил потому, что звезда, если на нее не воздействовать и не погасить ее, неизбежно должна была в ближайшем будущем взорваться – и тогда от жизни или от предпосылок для ее возникновения и подавно ничего не осталось бы. Как и от самой планеты.
Так или иначе, к планете надо было приблизиться и увидеть, что она собою представляет. Если на планете жизни нет, то все сложности сами собой отпадут. Если жизнь есть, но не дошла до разумной стадии, то… все равно придется действовать. А если на ней существует разум – можно будет попытаться предупредить его носителей о предстоящем похолодании – звезда ведь погаснет не мгновенно, остынет она не так уж и быстро, – а впоследствии даже пытаться провести какие-то спасательные работы – что, однако, сейчас представлялось весьма туманным.
Странное положение: найдя в не столь уж большом удалении от Земли планету, люди мечтали не о том, чтобы на ней оказалась хоть какая-то жизнь, но, напротив, единодушно хотели, чтобы никакой жизни не обнаружилось.
Такие мысли изредка бывают свойственны людям.
* * *
Плавно затормозившись, корабль лег на околозвездную орбиту, затем сошел с нее и через две недели приблизился к планете и уравновесился на расстоянии тысячи километров от ее поверхности.
Наблюдение за планетой велось непрерывно. Она располагалась слишком близко к светилу, период ее вращения вокруг оси совпадал с периодом обращения вокруг звезды Даль. Иными словами, планета была все время повернута к светилу одной и той же стороной, как Меркурий в Солнечной системе. Позже стало ясно, что она не обладала и атмосферой. И когда корабль лег на околопланетную орбиту, все уже хорошо представляли, что там внизу.
Но все же для полной уверенности Ульдемир, Уве-Йорген и Аверов сели в большой катер и опустились на поверхность небесного тела.
Предварительно они несколько раз облетели планету на небольшой высоте. Уве-Йорген порой снижался до нескольких сотен и даже десятков метров. Первозданный хаос, заросли дикого камня мчались под катером с такой скоростью, что кружилась голова.
Аверов испуганно вцепился в подлокотники. Ульдемир молчал. Уве-Йорген, прищурясь, улыбался.
Наконец они сели, и Аверов облегченно вздохнул. Ульдемир в скафандре на несколько мгновений вышел из катера, чтобы взять образцы породы. Он не пробыл на поверхности и минуты, но вернулся, задыхаясь от жары, мокрый от пота, хотя скафандр предназначался для работы в горячей зоне силовых установок корабля.
Они взлетели и без происшествий возвратились на корабль.
Привезенные камни исследовали в лаборатории. Ни на них, ни в песке никаких признаков жизни не оказалось. Да и не могло оказаться. Исследование велось скорее для очистки совести. Чистая совесть – это важно.
Однако там, где есть одна планета, может оказаться и целая их система. И совесть требовала продолжать поиски теперь уже до конца. Обшарить околозвездное пространство. Обнюхать. Просеять через мелкое сито. Сделать все, что возможно.
* * *
Вахту несли так: сто двадцать минут – и четыре часа отдыха. Снова два часа – и четыре.
– Смена. Ну, не удалось ни с кем познакомиться?
Аверов от волнения пытался даже шутить.
– Пара камушков, – сказал Уве-Йорген. – А вообще – пустота.
– Ох, хоть бы… Хоть бы!
– Постучите по дереву… До сих пор все складывалось удачно, может повезти и на этот раз. Ну, вгляделись?
– Я готов.
– Чистого пространства!
Аверов остался один перед экранами. Черный экран, подключенный к большому оптическому рефлектору. Голубоватый – локатора. Маленький круглый – гравителескопа. Индикаторы радиотелескопа и рентгеновского. Взгляд медленно обходил их. Формальность, существует ведь автоматика, поиском планет занят компьютер. Но и человек – не последнее во вселенной… Надо смотреть внимательно. Пусто, пусто, пусто… Нули, нули… Еще несколько часов – и зона возможной жизни будет пройдена. Если тут ничего не окажется, можно считать, что отделались легким испугом, планеты за пределами этой полосы, если они там и существуют, будут не менее безжизненными, чем первая…
Быстро пролетают два часа. Сейчас кто-нибудь придет на смену.
– Смена! Ну как, ничего?
– Нет, штурман, пока все в порядке.
– Хорошо!
Пауза.
– Вгляделись?
– Да.
– Желаю ничего не увидеть.
* * *
– Капитан, прикажите снова заряжать батареи.
– Есть. Прикажу поставить под зарядку.
– Интересующая нас зона, друг мой, практически обследована. Никакого намека. Еще какой-нибудь час – и… Нет, мы не прекратим поисков, но тогда уже все шансы будут за то, что никакой жизни мы не обнаружим.
– Тогда, я полагаю, мы сойдем с орбиты, удалимся от звезды малыми ходами и издалека начнем атаку снова.
– Именно так мы и поступим, капитан.
* * *
Четыре часа тоже пролетают быстро.
Дежуря на этот раз, Аверов поймал себя на том, что ему хочется петь.
Трам-тарам-тарам-та-та… Трам-тарам… Тата?
Нет. Там нет ничего. Это просто самовнушение, оптическая иллюзия, а на самом деле ничего нет. Надо закрыть глаза. Посидеть так. Успокоиться. Теперь можно открыть. Что там, на экранах? Ничего, конечно?
Оптический показывает тело.
Локатор идет с запозданием. Сейчас он даст расстояние, и окажется, что впереди – просто очередной камушек.
Локатор дал расстояние. Миллионы километров.
Гравителескоп: какова масса тела?
– Планета.
Аверов почувствовал, как дрожат губы. Минуты две сидел, закрыв лицо руками. Потом вызвал центральный пост.
– Здесь обсерватория. Планета в пределах зоны обитания.
Ему ответили.
– Вот и компьютер дает те же данные…
* * *
Подлетели. Расстояние до поверхности было – две тысячи километров. Над экватором плыли облака. Локаторы показывали: кряж. Равнина. Обширная. Снова хребет. Тут, видимо, море…
– Итак, друзья мои: снижайтесь осторожно. Пробы атмосферы, пород… Оглядитесь и попытайтесь вернуться побыстрее.
– Хорошо, – сказал Ульдемир. Он повернулся к Аверову: – Я полагаю, облака – это еще ничего не значит.
– Да, – хмуро согласился ученый. – Но температура на поверхности такова, что можно ожидать…
– Ладно, там видно будет. Рыцарь, прошу в катер.
Они быстро пробили облачный слой. Снизились. Голубые огоньки стекали с бортов.
Внизу шумели леса.
То есть шума не было слышно. Но, увидев такой лес, каждый сразу поймет, что он шумит. Не может не шуметь.
Уве-Йорген, первый пилот экспедиции, шел на бреющем. Свист двигателей глохнул в вершинах деревьев. Вершины покачивались: дул ветер.
– Здесь нам не сесть, – сказал Уве-Йорген.
– Сделаем еще виток-другой.
Рыцарь набрал высоту.
– Возьми градусов на тридцать вправо.
Уве-Йорген переложил рули.
Через сорок минут началась степь.
– Вот здесь можно сесть.
– Погоди, – сказал Ульдемир.
Аверов работал с камерой.
– Движется, – пробормотал он.
– Стада, – сказал Ульдемир. – Сотни тысяч голов. На Земле когда-то тоже было так. Питек помнит. И Рука тоже.
– Сядем, капитан?
– Нет. Уве, обожди.
– Чего ты ищешь?
– Ты знаешь.
Они сделали еще один виток.
– Нет, – сказал Уве-Йорген. – Людей здесь нет. Будь они – не было бы стад.
Прошло еще полчаса.
– Внимание! Внизу. Что это, по-вашему?
Голос Рыцаря был странно приглушен.
Аверов вгляделся.
– Возможно, это природная формация? В конце концов и на Марсе когда-то видели каналы…
Уве-Йорген Риттер фон Экк смотрел перед собой, твердо сжав челюсти. Он резко бросил машину вниз.
– Это дорога, – пробормотал он. – Пусть никто не говорит мне, что это не дорога…
Машина мчалась впритирку к поверхности.
– Воткнемся, – сказал Ульдемир.
– Нет, – уверенно ответил Рыцарь. – Эх, Ульдемир… – И сам перебил себя: – Смотрите! Вот они! Да вот же!
Это, несомненно, были люди – или очень похожие на них существа.
– Садимся?
– Не надо, Уве. Все ясно. Правь на корабль.
На обратном пути они молчали. Только перед самым кораблем Аверов пробормотал:
– Люди, настоящие люди… Что теперь делать?
Капитан и Уве-Йорген одновременно произнесли по нескольку слов. Но один говорил по-русски, другой по-немецки, и Аверов так ничего и не понял, и не понял бы, даже если бы ему перевели это на современный земной язык, поскольку в современном языке подобных оборотов речи просто не существовало.
