Глава 32

Людмила родила девочку. Фрол неожиданно без памяти полюбил дочь и стал делать жене еще более щедрые подарки. Когда Настеньке исполнилось четыре месяца, Маркин улетел с поп-группой в Германию, это были первые серьезные зарубежные гастроли «Слезы». Продюсер понимал, что в зал в основном придут русские эмигранты, но он лелеял надежду на контракт с европейскими импресарио, поэтому и отправился со своими певунами.

Через день после отлета супруга Людмила пригласила в гости Фису, подружки отлично провели время. Только не думайте, что они напились. Нет, ни Маркина, ни Заварская не увлекались алкоголем, они просто болтали, ужинали, сюсюкали с Настей, глотнули по рюмочке ликера и отправились на боковую. Анфиса легла в гостевой комнате. Ночью она слышала несколько раз отчаянный плач Насти и, натягивая одеяло на голову, думала: «Как хорошо, что не мне вставать к крикунье. Почему Фрол не хочет нанять няню? Что за дурацкие у него принципы: мол, ребенка должна воспитывать родная мать, а не чужая баба».

В девять утра Анфису разбудила Люда. Увидев позеленевшее лицо подруги, Заварская перепугалась.

– Что случилось?

– Настя, – прошептала Маркина, – она умерла.

Заварская вскочила с кровати.

– Ты с ума сошла? Вчера девочка здоровой была.

– Она так плакала ночью, – еле слышно продолжала Людмила, – никак не успокаивалась, я положила ее к себе в кровать, Настя заснула. А утром… не дышит.

Фиса ринулась в спальню хозяйки и поняла, что стряслось несчастье: молодая мать крепко заснула, навалилась на младенца и случайно придушила его.

– Что делать? – рыдала Людмила.

– Не знаю, – растерялась Фиса, – наверное, надо милицию вызвать.

– Нет! – закричала Маркина. – Тогда Фрол узнает, что Настя скончалась.

– Он непременно выяснит правду, – сказала Заварская. – Разве можно скрыть гибель ребенка?

Людмила заметалась по комнате.

– Нет, нет, нет! Фрол часто говорит: «Береги Настюшу, она моя единственная настоящая любовь. Если с дочкой что-то плохое случится, выгоню тебя, дуру, вон!» И правда выпрет! Фиса, я всего лишусь, опять стану нищей. Фрол меня никогда не простит! Никогда! Придумай что-нибудь!

Заварская попыталась образумить подругу, но та просто слетела с катушек, кинулась к телефону, позвонила кому-то, и вскоре в квартире появился симпатичный стройный мужчина невысокого роста по имени Генрих.

– После всего, что у нас было, ты обязан мне помочь, – налетела на него Людмила.

– Я уже здесь, – произнес Генрих, – успокойся и объясни, что случилось.

Но Маркина не могла сказать ничего внятного, изложить ситуацию пришлось Анфисе. Заварской показалось, что Генрих совсем не был шокирован, узнав правду. Он стал раздавать указания:

– Люду надо уложить в кровать, дай ей коньяку, выпьет и заснет.

– А что делать с Настей? – растерялась Заварская.

– Это моя проблема, – ответил Генрих, – забудь о ней, я все решу. Твоя задача сидеть тут, никого не впускать в дом, ни соседей, которые за солью-сахаром припрутся, ни подруг. Если начнут упорно названивать, говори, не открывая дверь: «Хозяева уехали, вернутся через неделю». К телефону не подходи. Ты с Фролом знакома?

– Конечно, – удивилась вопросу Заварская, – мы с ним в хороших отношениях, я часто тут в гостях бываю.

– Значит, Маркин не удивится, услышав твой голос, – обрадовался Генрих, – но лучше сама не отвечай. Определитель на телефоне есть?

– Фрол его купил, когда ему безумные фанатки группы досаждать стали, – объяснила Фиса.

– Вот и славно, – кивнул Генрих. – Если муж забеспокоится, буди Люду, пусть скажет: все ок. Жди моего возвращения. Может, тебе несколько дней тут провести придется. Я вечером забегу, продукты принесу. Можешь Людку покараулить? Или семью-работу имеешь?

Анфиса смутилась.

– Я живу одна, родители умерли, мужа нет, постоянной работы не имею.

– Догадалась трудовую книжку куда-нибудь пристроить? – неожиданно заботливо осведомился Генрих. – Нельзя стаж прерывать, иначе вместо пенсии копейки будут.

– До старости мне еще далеко, – возразила Анфиса, – я оформлена уборщицей в санатории «Лесное чудо».

– Фу! – воскликнул новый знакомый. – Поприличнее ничего не нашла?

– Больше нигде меня взять не соглашались, – вздохнула Заварская, – в доме отдыха я не бываю, кто мою зарплату получает, понятия не имею.

– Лады, – кивнул Генрих и ушел, унося с собой останки несчастной Настеньки.

Вечером Генрих приехал с пакетом еды и упаковкой сильного транквилизатора. Пара села ужинать и разговорилась. Анфиса хлебнула вина, и у нее развязался язык. Заварская рассказала о себе, потом принялась расспрашивать гостя. Тот тоже был откровенен. Угадайте, как и где закончился вечер? Утром, приняв душ и угостив Людмилу очередной порцией транквилизаторов, от которой та сразу заснула, Заварская спросила у Генриха:

– Что у тебя с Людмилой? Почему она тебе позвонила?

– Было когда-то, – махнул рукой Генрих, – но прошло. Мы расстались друзьями. Люда знает, что я любую неприятность разрулить могу, мозг хорошо заточен, руки-ноги на месте и много полезных знакомств имею, нужного человека найду и решу проблему.

– Маркиной уже не поможешь, – вздохнула Анфиса, – Настю не воскресишь. Куда ты ее дел?

– Похоронил, – спокойно объяснил Донелли, – на кладбище, подложил в одну могилку. Там точно труп искать не будут. Ты тут сиди, не рыпайся. Сказано, я все улажу.

– Как? – удивилась Анфиса.

– Увидишь, – сказал Генрих и ушел.

Вечером он опять принес продукты и остался на ночь.

На четвертый день Анфиса поймала себя на том, что ждет визита циркача. И он появился на сей раз не к ужину, а днем, пришел с большой спортивной сумкой, из которой достал… спящую девочку.

– Кто это? – обомлела Анфиса.

– Разве не видишь? Настя, – ответил Генрих. – Положи ее в кроватку, она еще часа два-три поспит, потом есть попросит. Чтобы не кричала в дороге, я дал ей микстуру. Вреда от нее нет, если разок ею угостить, ничего дурного не случится.

– Где ты взял крошку? – не успокаивалась Анфиса.

– На самом деле хочешь это знать? – прищурился Донелли. – Оно тебе надо?

– Да, – воскликнула Заварская, – немедленно рассказывай.

– Неразумное желание, – поморщился фокусник, – но раз ты настаиваешь… У меня есть хорошая знакомая. В свое время я выручил ее из очень большой беды, должок за бабой. Она пристроилась няней в семью, наняли ее с ребенком гулять. Мы разыграли похищение, вроде младенца не пойми кто из коляски украл. Девочка одного возраста с Настей. Конец истории.

– С ума сошел? – перепугалась Анфиса. – Тебя поймают.

– Кто? – усмехнулся Донелли.

– Милиция! – воскликнула Заварская. – Начнут прислугу трясти, та и проболтается.

Фокусник приложил палец к губам.

– Тсс. Не шуми. Нянька даже под страхом смерти не признается, понимает: если сдаст меня, я тут же ментам расскажу, что она раньше натворила. Поверь, язык у бабы навсегда завязан. Держи, это твоя доля.

Анфиса уставилась на пачку долларов, которую Генрих ей протянул.

– Это что?

– Деньги, – ответил Донелли, – десять штук.

– Почему ты мне их даешь? – испугалась Заварская.

– За помощь Людмиле, – вздохнул Генрих, – в благодарность. Или они тебе не нужны? Много тугриков имеешь, больше не надо? Бери и радуйся. Ты здесь работала, а всякий труд оплачивается. Ступай домой. Забудь про все. Твоя миссия окончена.

Заварская положила валюту в сумку и ушла. На следующий день к ней домой приехал Донелли с бутылочкой вина, начавшийся при более чем странных обстоятельствах роман продолжился. Генрих был симпатичный, моложе Фисы, и веселый, не требовал ничего от любовницы, отношения оказались необременительными, они приносили Заварской радость. На третий месяц знакомства Анфиса стала думать о браке и, не сказав ничего Донелли, перестала предохраняться.

Единственным недостатком Генриха была его скаредность. Он не любил делать подарков и всякий раз, когда Анфиса говорила: «Давай поужинаем в кафе», отвечал: «Там дорого и неизвестно, какие продукты на кухне. Лучше купим мяса на рынке и сами приготовим. Так дешевле и намного вкуснее получится». Но Фисе это даже нравилось, такой мужик не пустит по ветру семейные деньги. В общем, в личной жизни у Анфисы все шло отлично, а вот отношения с Людой замерзли. Нет, подруги не ссорились, но Фисе больше не хотелось забегать к Маркиной на огонек, а та не приглашала Заварскую. Но при встречах в разных местах женщины целовались-обнимались и нежно ворковали:

– Давно не виделись. Надо нам посидеть, поболтать.

На том все и заканчивалось.

Прошло около года после подмены Насти, когда Генрих сказал Анфисе:

– Ты должна мне помочь.

Заварская, не спросив, чего хочет любовник, воскликнула:

– Конечно.

Донелли улыбнулся:

– Молодец. Вот за это тебя люблю. Никогда не кривляешься. Завтра днем придешь к Маркиным и спрячешься в спальне Люды, в шкафу…

– Ничего не понимаю, – перебила его Анфиса. – Зачем прятаться в гардеробе?

Генрих пустился в объяснения. Позавчера его вызвала на встречу Маркина и вновь попросила о помощи. Фрол не заподозрил ничего плохого, когда жена продемонстрировала ему впервые чужую девочку. Мужчины менее внимательны, чем женщины, не обладают материнским инстинктом и проводят с новорожденными мало времени. А младенцы быстро меняются. Маркин, вернувшись через пару месяцев с гастролей, не усомнился, что в кроватке лежит Настенька. Крошечная девочка, давно позабыв родную маму, радостно смеялась, когда Людмила брала ее на руки.

Но время шло, крошка подрастала, ее волосы начали темнеть, кожа стала более смуглой, глаза из серо-голубых превратились в карие. После того как малышке стукнул год с небольшим, Фрол нанял для нее гувернантку, которой предписывалось два часа в день разговаривать с крошкой на английском.

– Какая хорошенькая, – умилилась воспитательница, впервые увидев подопечную. – Волосы кудрявиться начинают, будет шатенкой, совсем не похожа на родителей. Наверное, в дедушку-бабушку пошла?

Вероятно, гувернантка прекрасно владела английским языком, но вот с умом у нее было плохо. Разве можно в присутствии отца говорить, что ребенок не имеет с ним внешнего сходства?