По заросшей пожелтевшей травой лесной дороге медленно ехали две запряженные лошадьми повозки. На первой повозке сидели три вооруженных немецкими автоматами полицая с белыми повязками на рукавах. Полицаи постоянно курили длинные, похожие на толстые карандаши, самокрутки и изредка перебрасывались скупыми ничего не значащими словами. На второй повозке кроме возницы, древнего деда в тулупе и собачьем малахае, ехали еще три человека – одетый в порванную и забрызганную грязью шинель, немецкий унтер-офицер; молодой парень в полицейской форме с расстроенным и опухшим от слез лицом; и мужчина лет пятидесяти в резиновом дождевике и высоких болотных сапогах. За одним из поворотов дороги путь повозкам преградили вышедшие из леса вооруженные люди. Полицаи не проявили при этом ни малейшего беспокойства. Они дождались, пока повозки поравнялись с людьми, и поприветствовали их хриплыми прокуренными голосами:

– Здорово, Петро! Как сам?

– А это ты, Архип… Давненько тебя не видел. Ну что там нового в отряде?

– Привет служивые! Вы Андрюху Косого знаете? А то он кисет у меня неделю назад оставил.

Повозки остановились, но один из окруживших их людей, одетый в кожанку и, перетянутую красной ленточкой, папаху, властно приказал.

– А ну хватит, мужики, лясы точить! Еще успеете наговориться. Дед приказал вам, как можно быстрее в лагерь ехать. Там самолет из Москвы прилетел.

Повозки тронулись с места и, трясясь на корнях и рытвинах, быстро поехали дальше по дороге. Вскоре за стеной деревьев показались ряды брезентовых палаток и шалашей.

– Ну, вот и приехали! – радостно сказал один из полицаев. – Это и есть, первая украинская партизанская дивизия генерала Ковпака.

Пассажиры второй повозки стали с интересом оглядываться вокруг. Повозки миновали огороженные бревенчатой изгородью позиции артиллерии, на которых стояло десятка три разнокалиберных пушек и гаубиц немецкого и советского производства. Затем они проехали мимо лазарета – трех палаток с красными крестами на дверях. И, наконец, остановились перед большой палаткой, укрытой маскировочными сетями и свежее срезанными ветками деревьев. У входа в палатку повозки встречали три человека. В центре стоял пожилой мужчина с седой бородкой и в очках. На его плечи была накинута бекеша, а ноги обуты в потертые до колен валенки. Справа от него стоял одетый по уставу майор, но тоже с бородой и в папахе. А слева сверкающий начищенными сапогами полковник в фуражке с синим околышем.

– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался с приехавшими мужчина в бекеше. – Вы из Ровно прибыли?

Пассажиры второй повозки торопливо спрыгнули на землю, и подошли к нему.

– Это и есть Сидор Артемьевич Ковпак! – шепнул им вслед один из полицаев.

Ковпак по очереди протянул, всем троим, руки. Первым ее пожал немецкий унтер-офицер.

– Станислав Голицын, унтер-офицер разведывательно-диверсионной школы СД № 567 в городе Ровно. – представился тот.

– С возвращением в Россию, граф! – поприветствовал его Ковпак. – Спасибо за вашу бесценную информацию. Надеюсь, что теперь ваш путь и путь России не разойдутся.

– Дмитро Ковальчук… Брат Олеси Ковальчук. – назвал себя, одетый в полицейскую форму, молодой человек.

Ковпак крепко обнял его и поцеловал.

– Это тебе от всей дивизии! А сестру твою внесем навечно в ее ряды. Я уже подписал представление в Президиум Верховного Совета о награждении ее посмертно орденом Ленина.

– Алексей Иванович Черток, лодочник, – скромно произнес, одетый в дождевик и сапоги мужчина.

Ковпак тоже крепко обнял его.

– Спасибо вам Алексей Иванович за то, что, рискуя жизнью, выручили нас в трудный час. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении вас правительственной наградой.

– Так не за награды воюем, Сидор Артемьевич. – ответил Черток. – За то, чтобы духу фашистского не было на нашей земле.

– Ну а теперь товарищи отдыхайте, – распорядился Ковпак. – А вас, товарищ Голицын, ждут в Москве… – обратился он к унтер-офицеру. – Полковник Мартынов из Центрального штаба партизанского движения проводит вас к самолету.