— У французов есть поговорка: между часом собаки и волка лежит конец всех вещей.

— Имеется в виду какое-нибудь реальное время?

Мик Леонфорте улыбнулся:

— Конечно. Это время между закатом и наступлением темноты, когда солнце уже скрылось за горизонтом, ночь еще не вступила в свои права, когда овечьи пастухи в горах Луберона посылают своих собак пригнать с пастбищ их подопечных, пока их не зарезали волки. — Мик поджал губы. — Это час, когда все возможно.

Гиндзир Мачида, глава токийской прокуратуры, показал зубы, от курения приобретшие цвет старой слоновой кости.

— Конец...

— Или начало, — сказал Мик. — Изменчивость. Видите ли, все это взаимосвязано.

— Каким образом?

— История, — начал Мик, — постоянно переписывается настоящим. — Он нетерпеливо прошелся по ромбовидной формы комнате, двигаясь мягко, как запертое в клетку животное. — Великие умы ценятся за свою способность заново интерпретировать прошлое, отбрасывать в сторону ложь, обусловленную сговором так называемых историков, и извлекать скрытую под ней правду. В конце концов, что такое история, как не собрание устных и письменных источников. Но устные, по самому определению, крайне ненадежны, а письменные по большей мере неясны, не защищены от возможности интерпретации, а следовательно, и искажений.

Они сидели в токийском доме Мачиды. Это был памятник архитектуры, построенный в двадцатых годах под влиянием идей Франка Ллойда Райта полностью из бетонных блоков с фактурой, напоминающей барельефы культуры майя. В результате получилось нечто не от мира сего и в то же время крайне футуристическое, комбинация, которая большинству людей казалась запретной, действующей на нервы и чересчур вызывающей.

Мачида, однако, обожал свой дом. Для него, весьма сдержанного в других отношениях человека, он был единственной страстью в жизни, и поддержание дома в первоначальном состоянии стало для него счастливой обязанностью.

— Я деконструктивист, — ответил Мик. — Путем тщательного текстуального анализа я удаляю один кусок истории за другим, пока наконец, сняв слои неверной интерпретации, когда выдают желаемое за действительное и просто подтасовывают факты, не прихожу к истине.

Глядя на очаг из камня и полированной бронзы, Мачида думал над смыслом услышанного. У него было смуглое, плоское лицо, широкий рот, гладко зачесанные назад волосы и хищные манеры преуспевающего адвоката, которым он и был, до того, как занял свой пост в токийской прокуратуре. Его угольно-черные глаза, казалось, обладали способностью замечать все, что творится вокруг.

Наконец он повернулся к Мику, который в своем черном костюме от Иссеи Мияке смотрелся как пришелец с другой планеты.

— Вы отрицаете все, что было сделано до вас. Именно вы подтасовываете факты и, в результате, уничтожаете историю.

— Нет, нет. Как раз наоборот, — ответил Мик. — Я хочу по-новому взглянуть на факты, показать всем — на примере так называемого холокоста, — как исторические события могут неправильно интерпретироваться, а иногда, как в случае с евреями, систематически искажаться ради того, чтобы представить евреев жертвами преследований, которых на самом деле не было.

Мачида обладал той невозмутимостью, безмятежным спокойствием, которое ценилось в Японии превыше всего. Без этого невозможно было сделать карьеру ни в бизнесе, ни в государственном аппарате.

— Значит, шесть миллионов евреев не погибли от рук нацистов. Таков смысл ваших слов?

— Да.

— И все документы...

— Подделаны, переписаны, сфабрикованы. — Мик взмахнул рукой, разрубив ладонью воздух. — Я же сказал вам, что систематическая подтасовка исторических фактов — болезнь нашего времени. История как наука только начинает поднимать свой голос. Но ее время придет. Уверяю вас, это неизбежно.

Мачида слегка улыбнулся и подошел к бару, отделанному черным мрамором с серебром, его украшал фриз, изображающий борзых и тощих, как борзые, женщин.

— Да, ваша философия весьма динамична и, надо сказать... действует неотразимо. — Он рассмеялся. — Вы завоевали меня с первой же встречи, а все эти люди... что ж, чтобы не быть к ним несправедливым, скажу только, что они предрасположены к подобному образу мыслей.

«Но и ты не исключение», — подумал Мик, подходя к Мачиде поближе. Приблизив лицо вплотную к генеральному прокурору, он сказал:

— Вы видели когда-нибудь мишени в тире? Точно так же и тут. Ваша забота только свести меня с этими типами, остальное — мое дело.

Мачида, которого подобный жест нисколько не обеспокоил, не отодвинулся ни на миллиметр.

— Вы знаете, частенько я сомневаюсь в том, что поступил умно, связавшись с вами.

— Тогда можете убираться к черту, — отрезал Мик. — Мне не нужны партнеры, которые сомневаются.

Мачида наполнил бокалы виски, протянул один из них Мику и ответил:

— Я уже не могу убраться. Слишком поздно. Мне потребовались большие усилия, чтобы найти и идентифицировать всех членов «Денва партнерз», которые могли бы... откликнуться на ваше предложение. Были даны обещания, заключены сделки, уплачены деньги. Вы достаточно долго пробыли в Азии и должны понимать подобные вещи.

Мик из вежливости отпил глоток и отставил свой бокал.

— Да, я понимаю. — Он был невысокого Мнения о японском виски.

— Прекрасно. — Мачида не шелохнулся, но что-то внутри него сдвинулось, отталкивая Мика как отрицательный заряд, и он почувствовал, как по коже пробежал неприятный холодок. — Я не могу убраться еще и потому, что мне известно о ваших прошлых партнерах. Кажется, ни один из них не остался в живых. Неприятное совпадение. — Хотя собеседник Мика не двинул ни одним плечом, казалось, что он пожал ими. — Меня это не волнует. Я создал себе репутацию и положение именно на неприятных ситуациях. Они, если можно так выразиться, мой хлеб.

— Это угроза?

В уголке широкого рта Мачиды вновь появилась тень улыбки.

— Когда вы узнаете меня получше, то увидите, что я никогда не угрожаю. Я всего лишь предупреждаю.

Мик действительно достаточно долго пробыл в Азии, чтобы понять эту игру. Японцы всегда стремятся определить, как далеко вы позволяете себе отступить, прежде чем окончательно упереться. И только после этого определяют, насколько вас можно уважать.

— Повсюду вокруг себя, — продолжил Мачида, — я вижу угрюмые лица людей, которые боятся перемен, производимых так называемыми реформаторами. Один я не боюсь этих реформаторов, потому что у них нет власти. Она есть у меня. Я покупаю и продаю сделки, покупаю людей, как другие покупают рис. Так было в Японии начиная с тихоокеанской войны, и так оно и останется. Реформаторы не только бессильны, они к тому же еще и наивны. Их так называемая «коалиция» — просто-напросто фикция. Она уже столько раз распадалась, что после всего, что произошло, лицо этой «коалиции» стало неопределенным. Вопрос в конце концов состоит в том, что сможет заставить Японию двигаться вперед подобно хорошо смазанному механизму. Старая Япония подождет — я подожду, — несмотря на все неэффективные попытки этих реформаторов, неважно политических или иного рода, сделать что-то в этой стране.

Мик, конечно, отлично знал это. Именно поэтому он и пришел к Мачиде.

— Ницше говорил: «Если узы не рвутся сами — попробуй раскусить их зубами». И если ни один из моих прежних партнеров не смог пережить связь со мной, это значит, что ни у кого из них недостало воли — или смелости — употребить зубы.

Мачида сжал челюсти. Возможно, он был поражен, хотя даже Мик не смог бы утверждать это наверняка. Тут неожиданно зазвенел дверной колокольчик, и Мачида, не шевельнувшись, сказал:

— Не вовремя, но придется сделать паузу. — Он махнул рукой. — Там, в библиотеке, есть широкий выбор довольно любопытных книг. Некоторые из них даже на английском.

— Я читаю по-японски, — сказал Мик и тут же пожалел об этом. Никогда не знаешь, не пригодится ли когда-нибудь подобное преимущество, неважно с другом или с врагом имеешь дело.

Кивнув своему собеседнику, он скрылся в глубине холла. Убедившись, что Мик ушел, Мачида подошел к входной двери и открыл ее.

— Мое почтение, господин генеральный прокурор, — сказал Такуо Хатта с глубоким поклоном.

Мачида впустил его внутрь. Хатта был небольшого роста, плотный с седыми волосами, так коротко подстриженными, что под ними был виден череп. На его носу сидели очки в стальной оправе, толстые линзы которых сильно увеличивали водянистые глаза. В руках он держал потрепанный кейс, держал так крепко, как будто он был набит государственными секретами.

— Мне кажется, я просил вас купить новый дипломат, — с некоторым неудовольствием проговорил Мачида. — Этот выглядит так, как будто его грызли собаки.

— Разумеется, господин генеральный прокурор, — ответил Хатта, не перестававший непрерывно кланяться. — У меня просто не было времени...

— Вы хотите сказать, что слишком загружены работой?

— Никак нет, господин генеральный прокурор.

— Я оказал вам большую честь, назначив вас своим помощником по административной части. Провала в деле Ногучи было бы вполне достаточно, чтобы сделать далеко идущие выводы. До сих пор не могу понять, как вы умудрились так бездарно провести допросы и не смогли установить нелегальные связи Ногучи с Торой. Вы хороший администратор, но когда дело касается людей... Пшик!

При этом возгласе недовольства Хатта мигнул, следя глазами за боссом, который, подойдя к бару, сделал большой глоток виски. Там же стоял второй бокал, и он заодно почти осушил и его.

— При виде вас меня каждый раз тошнит, — брезгливым тоном произнес Мачида. — Ногучи до сих пор смеется над вашей некомпетентностью. Вы опозорили всю прокуратуру. — Мачида повернулся. — И я непременно понизил бы вас в должности, если бы моего прежнего помощника не отозвали в Киото как раз в тот день, когда обнаружился ваш провал. Мне нужен был помощник, а под рукой никого не было. Так что вам повезло настолько, насколько не повезло мне. — Он вернулся назад. — Поэтому, когда я вам что-нибудь говорю, делайте это. Завтра же в обеденный перерыв купите себе новый дипломат.

— Непременно, господин генеральный прокурор.

— А теперь к делу. Вы отыскали докладную записку Танаки Джина по делу Тецуо Акинаги?

Хатта нырнул в открытый дипломат.

— Пожалуйста, господин генеральный прокурор.

Мачида взял у помощника папку и, начав читать, пробормотал:

— Может быть, я и не так уж ошибся в вас, Хатта-сан. Вы не так уж глупы. Кроме того, вы — холостяк, и это позволяет вам работать в вечернее время.

Хатта поклонился.

— Я не заслуживаю подобной похвалы, господин генеральный прокурор, — сказал он, наблюдая за тем, как Мачида читает докладную, которую нужно было предоставить к следующему утру. Мачида был печально известен тем, что придирался к докладным запискам до тех пор, пока они не становились абсолютно надежными на судебном процессе.

Мачида нахмурился:

— Я прочитал всего лишь две страницы и обнаружил существенные недостатки. Здесь, здесь и вот здесь. Отсутствуют необходимые подписи, письменных показаний нет или они неполны. — Генеральный прокурор оторвался от документа. — При таком состоянии дела мы не можем вызывать Акинагу в суд. Чем занят Танака Джин?

— Он работает над делом об убийстве Куртца, господин генеральный прокурор.

— Ах да. Джин-сан не имеет обыкновения прохлаждаться, не правда ли, Хатта-сан?

— Да, господин генеральный прокурор.

— Дело Куртца имеет первостепенную важность. Этот человек был итеки — иностранцем, и к тому же очень богатым иностранцем, ведущим дела по всей Азии. Мне нужно, чтобы именно Танака Джин вел это дело, я никем не могу заменить его. — Мачида опять постучал пальцем по документу. — У меня появилась идея, Хатта-сан. — Он сунул папку в руки помощника. — Вы переработаете записку по делу Акинаги, приложите недостающий материал. Я отметил сомнительные места. Потом я снова просмотрю ее вместе с вами. — Решив все для себя окончательно, он кивнул. — А пока подайте в суд прошение об отсрочке разбирательства.

— Адвокаты Акинаги-сан постараются выжать из этого все, что возможно, — ответил Хатта. — Джин-сан уже использовал две отсрочки, чтобы довести записку хотя бы до такого состояния.

— Подайте прошение, — сказал Мачида тоном, не допускающим возражений, — и сообщите мне, если у вас возникнут неприятности.

Но по тону Мачиды Хатта понял, что тот собирается обратить отсрочку на пользу себе.

— Конечно, господин генеральный прокурор. Сразу же завтра утром.

Хозяин дома проводил Хатта и закрыл за ним дверь. Когда он обернулся, Мик был уже в гостиной.

— Неприятности, господин генеральный прокурор?

— Ничего такого, чего нельзя было бы поправить с помощью нескольких миллиардов иен, — вздохнул Мачида, наливая себе еще виски. — Этот спад становится уже утомительным.

— Я полагаю, даже для Дай-Року, — сказал Мик, возвращая разговор к тому месту, на котором их прервали.

Мачида повернулся.

— Мне кажется, что не стоит произносить это слово вслух.

— Даже здесь? — Мик громко расхохотался. — Бог мой, да это же ваш собственный дом. Чего вы боитесь? Просветите меня. Мы говорили о группе людей.

Мачида сморщился, как будто проглотил ломтик лимона.

— Дай-Року скорее идеал, чем группа людей, — ответил он. — Никаких собраний, письменных документов, разговоры только с глазу на глаз, ни в коем случае никаких электронных средств связи. Дай-Року — это стиль жизни, продолжение традиций силы и достоинства, превалировавших в самурайской Японии до того, как реставрация династии Мейджи в девятнадцатом веке положила конец их силе и влиянию.

Мик пожал плечами:

— Группа или идеал, для меня в этом нет никакой разницы. Я пришел к вам, поскольку мне сказали, что вы можете установить контакт с Дай-Року и идентифицировать среди них тех, кто одновременно стоит за «Денва партнерз» в Трансокеанической киберсети «Сато Интернэшнл». Что вы и выполнили с достойной восхищения эффективностью.

Мачида с достоинством поклонился и сказал доверительным тоном:

— Вы поступили совершенно правильно. Дай-Року не слишком хорошо относится к гайдзинам — европейцам. Если бы вы сделали такую глупость и попробовали бы сами вступить с ними в контакт, то наткнулись бы на каменную стену. Люди, которые проповедуют принципы Дай-Року, обладают силой, властью и видением того, как будет развиваться мир завтра и послезавтра. И они полностью мне верят. Что ж, сколько услуг я им оказал, а сколько они мне. — Он хихикнул. — Благодаря моему посредничеству они с вами встретятся. Что же касается остального... — Он пожал плечами, показывая, что остальное будет зависеть от Мика.

— Именно поэтому они идеально подходят для моего плана, — ответил Мик. — Мне нужны провидцы, люди, которых будущее беспокоит в не меньшей степени, чем настоящее.

Они пришли к чему-то вроде взаимопонимания, по крайней мере к равновесию. Но Мик ни на мгновение не поверил заверениям Мачиды о незначительности своей роли в этом деле. Он знал, что это просто японская манера общения, чертова общеазиатская конфуцианская доктрина смирения, обычай говорить «можно», когда на самом деле имеется в виду «нельзя» или «невыполнимо». В Азии возможно все, если вы достаточно глупы, чтобы поверить этому.

Мик подозревал, что Мачида для Дай-Року не тот мальчик на побегушках, каким он старался себя перед ним представить. Он полагал, что прокурор является одним из тех людей, которых он хотел расположить к себе, которым желал продать фирменную марку деконструктивизма.

Если, как утверждает Мачида, Дай-Року есть своего рода философия самурайской чистоты, это сообщество должно представлять собой тесный союз бизнесменов и политиков, которые не только верят в эту почти мифическую чистоту помыслов, но, говоря более практическим языком, собрались вместе благодаря насущной необходимости.

Недавние перемены в японской политике показали, что бизнес не мог дальше двигаться по накатанному пути — старая практика манипулирования политическими деятелями перестала приносить плоды в виде принятия благоприятных законов, предоставления финансовых льгот или финансового стимулирования, которые смогли бы дать преимущества одной компании над другими.

Если те, кто верил в Дай-Року, намеревались удержать свои позиции и продолжать наращивать богатство и власть, им требовались более изощренные формы влияния на политику. Эти люди — либо капитаны кайрецу с капиталами в многие миллиарды долларов, либо высокопоставленные служащие соответствующих бюрократических структур — были сродни феодальным лордам Японии семнадцатого столетия. У каждого имелось свое поле деятельности, которое давало ему власть и положение в обществе. Именно поэтому сохранение этих владений было для них насущной необходимостью.

Мик знал, что, несмотря на все хваленое влияние, этими людьми двигал глубоко запрятанный страх. Но все же они как-то ухитрялись сдерживать лавину на месте. Перемены, если они вообще происходили, шли бесконечно медленно, да и то только после титанической борьбы.

Последние шесть лет торговли политическим и экономическим влиянием, незаконных поборов и скандальных взяток, которые привели к гибели компаний, брокерских фирм и наконец к падению так долго правившей Либерально-демократической партии, потрясли их. Во всевозрастающем подозрительном интересе к ним не только официальных лиц, но и обычно спокойного и ко всему безразличного населения они увидели угрозу своим мини-империям.

Эти люди никак не хотели примириться с неизбежностью перемен. Мик и Мачида вступили в партнерство для того, чтобы играть на страхе этих людей, использовать их власть и влияние так, как им даже не пришло бы в голову, эксплуатировать их так, как они всю свою жизнь эксплуатировали тех, кто находился ниже их по социальному положению.

Мачида, казалось, охотно принял участие в этом плане, возможно, потому, что для того чтобы быть принятым членами Дай-Року на равных, ему недоставало того самого приносящего доход владения. Мик также полагал, что Мачида чувствовал, но не хотел себе в этом признаться, что остальные терпят его только из-за его должности. Будучи генеральным прокурором, он занимал идеальную позицию для того, чтобы держать их в курсе всех проводимых расследований, предупреждать о провалах, рейдах и облавах — об этой всерасширяющейся сети, в которую могли попасть эти люди, их друзья, партнеры и те, которых они втайне оплачивали.

Теперь, согласно плану, настала очередь Мика, он должен был убедить Дай-Року, что перемены не только неизбежны, но, как это неудивительно, их можно использовать для увеличения их богатства и влияния. Конечно, можно было сказать, что Леонфорте просто торгует воздухом, что с его стороны все это является просто-напросто изощренным жульничеством. Но Мик с этим не согласился бы. Потому что его страсть была столь же сильна, а может быть, даже сильнее, чем их. Леонфорте стремился ни больше ни меньше как к тому, чтобы изменить историю, внедрить в двадцать первый век философию Ницше — полный контроль над экономикой и мышлением. Это было его правом и долгом — как ницшеанского Сверхчеловека. Кто же еще призван определять судьбы мира? И подумать только, что самая прогрессивная технология наступающего века дает ему эту возможность. По мере того как все новые и новые японские компании начнут привыкать к удобствам, которые предоставят им цифровые средства коммуникации, они все больше и больше будут использовать передачу данных по Киберсети, которую разрекламируют как абсолютно секретную. И прямо в руки Мика свалятся неисчислимые сокровища: новейшие разработки «Сони» в области цифровой электроники, технология производства помещающейся в оправе очков мини-видеокамеры фирмы «Мацусита», сведения о том, какие из компаний состоят в приоритетном списке МВТП, и даже о предполагаемых изменениях, в курсе иены. Столько возможностей делать деньги, получить решающее преимущество перед конкурентом! Такая обширная область деятельности, а у него так мало времени.

Однако Леонфорте ни на минуту не сомневался, что сумеет выполнить свой честолюбивый план — прибрать к рукам международную коммерцию — при условии, конечно, что у него будут деньги, рычаги власти и нужные люди. Он уже потратил несколько лет на то, чтобы из своей бывшей базы в Плавучем городе раскинуть подпольную сеть торговли наркотиками и оружием по всей Юго-Восточной Азии. Теперь настало время заняться легальным бизнесом. Это он собирался сделать здесь, в Токио, где воинственный дух времени и раболепный темперамент населения показались ему идеально подходящими для его целей. И, разумеется, именно в Токио базировалась «Сато Интернэшнл» со своей Трансокеанической киберсетью. Если все пойдет как задумано, через несколько недель он внедрится в «Сато» — если, конечно, сможет убедить «Денва партнерз» поддержать его. И они, несомненно, сделают это, потому что он как следует выполнил свое домашнее задание — досконально изучил этих людей и знает, чего они боятся. Они не смогут отказаться от того, что он им предложит. Эти люди больше всего боятся перемен, потому что именно статус-кво в Японии обеспечивал им их положение. Они видели, как начинает трещать по швам их власть, о чем свидетельствовали постоянные политические скандалы, взяточничество, коррупция, мощная, всевозрастающая реакция средств массовой информации, — они боялись гнева народа и инстинктивно пытались противостоять надвигающейся угрозе.

Мик мог дать им то, в чем они нуждались, чтобы рассеять эти страхи, — установление нового статус-кво, обеспечивающего их власть. Как же эти люди могут отказаться? А когда они примут это решение, он сумеет прибрать их к рукам. Они будут его ключом к «Сато Интернэшнл». Проникнув туда, он расширит свое влияние — быстро, решительно, в истинно ницшеанской манере — и уничтожит человека, привидевшегося ему его Немезидой, своего двойника — Николаса Линнера.

Маргарита проснулась на заднем сиденье своего автомобиля, все тело у нее онемело, глаза были заспанные. Она вышла из машины и потянулась. День уже перевалил за первую половину, что, впрочем, было неудивительно, поскольку она уснула не раньше четырех-пяти утра. Она села за руль, съехала со стоянки и остановилась у первой попавшейся закусочной.

За чашкой дымящегося кофе и кексом женщина попыталась оценить ситуацию. Может быть, у нее просто мания преследования, и ей надо было остановиться в одном из многочисленных безымянных отелей, понатыканных вдоль Лонг-Айлендского шоссе, но она не хотела рисковать. Маргарита выпила еще глоток пережаренного кофе и помассировала затекшую шею.

Прошлым вечером она была уже в нескольких километрах от своего особняка в Олд Вестбери, когда ей пришла в голову мысль, что она чуть было не сделала страшную глупость. Разве не логично было предположить, что люди, пытавшиеся убить ее, устроят засаду перед домом? Конечно. Она покинула место неудавшегося нападения в такой спешке, что ей некогда было все обдумать. Совершенно ясно, ей следует все просчитать. Первым делом нужно связаться с Тони, решила Маргарита и сказала в телефон, вделанный в переднюю панель своего автомобиля:

— Позвони Тони.

Затем она взглянула на часы и вскрикнула: циферблат был в крови водителя Фрэнки. Стрелки показывали полвосьмого вечера. Тони должен был уже закончить с массажем и вновь вернуться к работе — наступало время для переговоров с 3ападным побережьем.

— Алло. Кто у телефона?

Голос на другом конце линии звучал как-то странно. Когда она назвалась, мужчина грубовато проговорил:

— Подождите, не отключайтесь.

Маргарита могла слышать приглушенные голоса, прозвучало что-то вроде фамилии — Лью Теннант, — и она машинально вспомнила о Лью Кроукере. «Боже мой, как мне его сейчас не хватает! Он знал бы, что делать».

— Миссис де Камилло? Это вы? — раздался другой голос, хриплый баритон.

Когда она ответила, он сказал:

— Меня зовут Джек Барнет, миссис де Камилло. Я лейтенант Нью-йоркского полицейского управления. — «Вот оно что, — подумала женщина. — Лью Теннант. Лейтенант». — Боюсь, что у меня плохие новости о вашем муже.

Маргарита вся похолодела и, свернув с автострады на обочину, остановилась, глядя на свои трясущиеся руки.

— Он мертв?

— Боюсь, что да, миссис де Камилло. Убит в своем офисе.

Бэд Клэмс! На нее нахлынула волна эмоций. Тони мертв. Маргарита почувствовала себя голой и беззащитной. Она несколько раз глубоко вздохнула и постаралась успокоиться, чтобы задать необходимые вопросы.

— Миссис де Камилло? Вы слушаете меня?

— Когда это произошло? — спросила она, взяв себя в руки.

— Простите, что вы сказали?

— В какое время был убит Тони? — разозлилась Маргарита, потому что эта информация была для нее жизненно важной.

— Я не совсем уверен, Но прошло не больше часа, потому что кровь еще не успела полностью свернуться.

— Понятно.

Последовала небольшая пауза.

— Миссис де Камилло, я хочу знать, где вы находитесь. После такого потрясения вам лучше не оставаться одной. Кроме того, я хотел бы с вами поговорить.

— Боюсь, что это невозможно, лейтенант...

— Барнет, мадам. Джек Барнет.

— Я сейчас в пути и смогу вернуться в город только спустя некоторое время. — Пока на другом конце линии длилось молчание, она наблюдала за проносящимися мимо машинами.

— Вам не кажется, что это неразумно, миссис де Камилло. Поймите, ваш муж убит. Люди, сделавшие это, могут охотиться за вами. Вы по меньшей мере нуждаетесь в защите.

«В этом он прав, — подумала Маргарита. Мимо нее, неясные и расплывчатые, подобно косякам рыб, проносились машины, в которых сидели люди, каждый со своей судьбой. — Эта кавалькада из металла и плоти совершенно безразлична к тому, что происходит в моей жизни. Сначала меня предал партнер, продав без моего ведома мою компанию, затем пристрелили водителя и телохранителя, напали на меня и примерно в то же самое время убили Тони».

— Миссис де Камилло? — Голос лейтенанта Барнета прервал мысли женщины. — Если вы что-нибудь знаете об обстоятельствах убийства вашего мужа или полагаете, что имеете информацию о преступнике или преступниках, в ваших же интересах рассказать мне об этом. Не говоря уже о том, что это поможет предупредить возможное кровопролитие.

— Что, черт побери, вы хотите этим сказать?

— Для человека калибра вашего мужа, со столь многочисленными деловыми интересами, вполне естественно иметь весьма могущественных врагов. Миссис де Камилло, можем мы встретиться?

— Идите к дьяволу.

— Вы очень расстроены, и я вам сочувствую. Но поймите меня правильно, миссис де Камилло. Мне необходимо встретиться с вами. Не кажется ли вам, что не мешало бы сделать шаг в мою сторону?

Маргарита, сидя на обочине автострады в машине с растрескавшимся ветровым стеклом, вдруг почувствовала себя очень уязвимой и подумала: «Надо отсюда выбираться».

— Если вы хотите узнать, кто убил моего мужа, поговорите с Чезаре Леонфорте, — сказала она и отключилась.

Только теперь Маргарита испугалась по-настоящему и, вместо того чтобы поехать в мотель, остановилась у придорожных телефонов-автоматов. Она наблюдала за ухаживающими друг за другом гомосексуалистами и старалась не думать о противоестественных совокуплениях на задних сиденьях их потрепанных автомобилей.

По тому, как систематически из-под нее вышибали опоры, было понятно, что это не простое совпадение. Все действия были продуманы и разработаны, как военная кампания. Кем, черт побери, были люди, которым продался Рич? Какая же он все-таки сволочь! Бэд Клэмс сыграл на нем как на пианино. Маргарита почти не сомневалась в том, что Чезаре владел или по крайней мере контролировал компанию, которой Рич продал свою половину акций. Она вся дрожала от ярости и страха.

«Я должна еще раз попытаться дозвониться до Лью и Веспер», — подумала Маргарита, выезжая на автостраду. Прошлой ночью она безуспешно пыталась сделать это. Но в первую очередь надо связаться с Фрэнси. Дочь была для нее дороже всего на свете, и сейчас, когда ее со всех сторон окружала опасность, она инстинктивно чувствовала, что должна добраться до нее как можно скорее. Маргарита пробовала звонить ей прошлой ночью, но услышала только автоответчик. Сверившись с записной книжкой, она обнаружила, что Фрэнси должна возвратиться со скачек именно сегодня.

Маргарита развернулась и направилась в сторону моста Трог Нек. Она включила проигрыватель компакт-дисков, ей нужно было успокоиться, но этого не произошло. Тогда она переключилась на радиостанцию, передающую классическую музыку.

Последние девять месяцев Фрэнси жила с Джули Лонгэкр, подругой матери. Джули фанатично любила лошадей, была первоклассной наездницей, и Фрэнси с удовольствием осталась с ней. По совету Лью Маргарита решила в первую очередь оградить дочь от семейных неурядиц, из-за которых девочка очень страдала.

Она никому не сказала о том, где находится ее дочь, даже Тони не знал об этом. А разведенная Джули, любительница лошадей, охотничьих собак и всего того, что с ними связано, свято хранила тайну.

Теперь Маргарита понимала, что была не права, решив попробовать скрыть от Фрэнси проблемы, возникшие между ней и Тони. Дети обычно гораздо умнее, чем полагают родители. И это делает их более уязвимыми, если в семье неладно. Маргарита до сих пор не могла понять, почему влюбилась в Тони. Он был красив, умен и, самое главное, вхож в те слои общества, которые ей были недоступны. Все голливудские знаменитости знали адвоката де Камилло, и многие из них были его клиентами. Через Тони она с ними и познакомилась. Ей никогда не забыть, как она в первый раз попала на церемонию присуждения Оскаров. Как будто смерч перенес ее, как Дороти, в волшебную страну Оз. Неудивительно, что у нее закружилась голова. Она смотрела на Тони как на Бога. И, конечно же, вышла за него замуж. И тут начался весь этот кошмар.

Заплатив пошлину, Маргарита переехала через мост и свернула на 95-е шоссе.

Тони нужна была машина для производства детей. Во время свадебного путешествия он сказал ей, что рассчитывает каждый год иметь по ребенку. И обязательно сыновей. Боже мой, в какой он был ярости, когда родилась Фрэнси! С момента рождения дочери он совершенно переменился, избегал ребенка и физически наказывал жену, которая, по его разумению, предала его, лишив сыновей, наследников и продолжателей рода де Камилло.

Маргарита пронеслась мимо Пелхамса. Ровно гудел мотор, и ветер посвистывал в разбитом стекле.

Что она чувствовала теперь, когда Тони был мертв? Жалеет ли она его? Пожалуй, нет. По правде сказать, она чувствовала сильное облегчение, как будто исчезла куда-то привычная ноющая боль. Она поразилась, как легко ей стало дышать, как приятен был каждый глоток воздуха. От этого ощущения легкости у нее закружилась голова. Но глубоко внутри шевелился червячок тревоги по поводу столь массированной атаки на семью Гольдони и на нее лично.

Маргарита была уверена, что за всем этим стоит Бэд Клэмс. Неудивительно, что он так долго выжидал, прежде чем нанести сокрушительный удар. Ему понадобилось время, чтобы скоординировать все стадии атаки, нужно было, чтобы она решила, что он больше не станет пытаться взять под контроль Семьи Восточного побережья, территории Доминика.

До сих пор Бэд Клэмс действовал успешно, если не считать того, что с ней ему пока не удалось расправиться. Но Маргарита понимала, что ее спасение можно рассматривать как чудо. Провидение оказалось на ее стороне. Но сейчас, когда она приехала в штат Коннектикут, страх за себя и за Фрэнси усилился. Кому можно доверять? Маргарита этого уже не знала. Ясно, что как бы ни силен был Бэд Клэмс, он не мог обойтись без помощи кого-то из членов ее собственной семьи. Кто предал ее и Тони? Возможно, один из капо семьи, которому Леонфорте обещал предоставить большую территорию.

Неожиданно она резко затормозила, свернув на обочину, и несколько мгновений сидела, вцепившись в руль, безуспешно стараясь успокоить дыхание. «О Боже мой, — подумала она. — Боже мой!»

Маргарита долго смотрела в зеркало заднего обзора, внимательно изучая улицу позади себя. Что если за ней следили? Это вполне вероятно. Она ехала в своем отделанном золотом темно-красном автомобиле, со своей водительской лицензией. Выследить ее было пара пустяков. Маргарита порылась в сумочке, нашла пистолет, вытащила обойму, проверила патроны, мысленно поблагодарив Дома за то, что он когда-то настоял на том, чтобы она брала уроки стрельбы. Неужели она выстрелила всего один раз? Ей казалось, что она выпустила в громилу, пытавшегося ее убить, всю обойму. Маргарита вставила ее обратно и взвесила пистолет на ладони. Ее охватил новый приступ страха. Неужели Доминик всю жизнь прожил в таком состоянии? Как бы там ни было, женщина сейчас боялась только одного — того, что привела преследователей прямо к порогу дома, где жила ее дочь. Она не собирается повторять ошибку Тони, недооценивая Бэда Клэмса. Он был достаточно умен, чтобы понимать, что Фрэнси была слабым местом Маргариты. Наверняка Чезаре разработал запасной план: если не удастся покончить с матерью, он возьмется за ее дочь.

Если, конечно, сможет отыскать Фрэнси. Но черта с два она предоставит ему эту возможность. Все еще рассматривая улицу, Маргарита приказала телефону:

— Соединись с Джули. — Аппарат набрал номер. Пока он звонил, Маргарита молила Бога, чтобы Фрэнси ответила. Но вместо дочери снова прозвучал голос автоответчика, и ее сердце упало. Выждав, пока замолкнут гудки, она сказала:

— Фрэнси, дорогая, это я. Надеюсь, ты прекрасно провела время на скачках. Буду рада, если ты позвонишь мне, когда вернешься. Я в машине и пробуду тут допоздна. Очень хочу услышать тебя, крошка. — Она разъединилась, надеясь, что по голосу дочь не заметит охвативший ее ужас. Потом она снова приказала телефону позвонить Лью, пытаясь соединиться с карманным сотовым аппаратом Кроукера, но услышала только длинные гудки.

Что дальше, черт побери? В эту субботу ее ждали в качестве почетного гостя на свадьбе Джое Инфанте и Кейт Делларко. Она понимала, что, если хочет сохранить хоть какую-нибудь надежду удержать в своих руках владения Доминика, она должна там появиться, что бы ни случилось. Сицилианская семья Инфанте и неаполитанская Делларко давно враждовали друг с другом, их все более ожесточенная борьба дестабилизировала обстановку по всему Восточному побережью и предоставляла для служащих криминальной полиции вдоволь трупов, которых частенько находили в районах Восточного Нью-Йорка и Озон-парка.

Как раз первым серьезным испытанием для Маргариты была попытка как-то разобраться в этой огнеопасной ситуации. Она узнала, что Джое и Кейт тайком, как Ромео и Джульетта, встречаются друг с другом. Но в отличие от Шекспира Маргарита решила, что эта любовь должна иметь счастливый конец.

Она и Тони устроили встречу глав двух семей, и прямо на ней представила любовников. Последовавший обмен оскорбительными замечаниями чуть не окончился дракой. Тони достаточно быстро погасил страсти, а потом, спокойно и постепенно, Маргарита обрисовала перспективу того, как любовь, возникшая между членами двух семей, может помочь залечить старые раны. Она привела эмоциональные аргументы в пользу заключения мира, а потом Тони с неумолимой логикой законника подвел под это практическую базу.

Теперь, после месяцев, ушедших на дипломатические переговоры и торговлю, дело было практически слажено. На свадьбе Джое и Кейт семьи Инфанте и Делларко должны были наконец покончить с вендеттой, которая сокращала их ряды и ослабляла союз семей Восточного побережья.

Маргарита решила, что ей непременно нужно присутствовать на свадьбе, ведь это событие должно стать краеугольным камнем нового правления. Если она не состоится, то доверенное ей Домиником наследство может выскользнуть из ее рук. Она и так уже не знала, как будет управлять сугубо мужским миром мафии без мужа в качестве прикрытия. Формально наследником Доминика был Тони, но только она была в курсе всех секретов Дома и выносила окончательные решения; Сейчас, когда муж был мертв, Маргарита почувствовала себя страшно беспомощной и беззащитной. Кто из глав семей пойдет за ней, женщиной? Никто. Именно поэтому ее истинная роль держалась в такой тайне. О ней знал только Тони, и Маргарита подозревала, что муж ненавидел ее за то, что она узурпировала власть и дело, которые он считал по праву своими.

Однако Доминик, со своим блестящим умом, видел вещи совершенно в другом свете. Маргарита и по сей день не понимала, почему он настоял на том, чтобы она унаследовала его положение главы всех семей Восточного побережья. Должен же он был понимать, какую невыполнимую задачу ставит перед ней?! И все же настоял на своем. И она, отчасти из чувства сестринской преданности, отчасти из любопытства неофита, уступила. И к чему же она в результате пришла? Ее преследуют, по существу, загнали в тупик, она абсолютно беспомощна и одинока. Вряд ли Дом мог предвидеть подобное.

От жалости к самой себе Маргарита заплакала, уткнувшись лицом в ладони. Выплакавшись, взглянула на телефон, но он был нем как рыба.

«Фрэнси, где ты? Боже, молю тебя, спаси и сохрани ее от беды».

Внезапно раздался телефонный звонок. Женщина вздрогнула, но потом, решив, что на связь вышла ее дочь, вздохнула с облегчением и включила линию.

— Алло?

— Привет, дорогая. — Сердце у нее сжалось.

— Кто это?

— Они тебя упустили, Маргарита. Увы, в наши дни все труднее становится найти компетентных исполнителей.

— Чезаре?

— В другое время и в другом месте мы могли бы стать друзьями, — сказал Леонфорте. — А может быть, даже нечто большим. Жаль.

Маргарита закрыла глаза.

— Чего ты хочешь, моей смерти?

— Не только смерти, дорогая. Мне нужно все. Все, что создал Доминик, все, что принадлежит тебе. — Он хмыкнул. — На данный момент это не так уж и много. Но я получу все.

— Если тебя интересует мой ответ, я говорю «нет».

— Можешь говорить все, что хочешь. Ты больше никто — просто юбка, женщина. Теперь, когда Тони нет, вы оказались без главы. Из Гольдони осталась только ты. А с тобой я покончил.

Она сжала рукоятку пистолета:

— Я пустила пулю в лоб одному из твоих убийц и сделаю то же самое с тобой.

— О, я охотно верю тебе, дорогая. Хотя ты и женщина, ты чертовски хороший стрелок. Я не могу позволить, чтобы ты бегала, размахивая пистолетом. Поэтому приказываю тебе вылезти из своей дыры.

— Ты никогда не сможешь приказать мне сделать что-либо.

— Никогда не говори «никогда», Маргарита. Доминик должен был научить тебя этому.

— Не смей упоминать имя моего брата.

— Приезжай, Маргарита. Обещаю, что тебе не причинят вреда. Сейчас я скажу тебе куда...

— Пошел ты в задницу!

— Как утонченно. Ну что ж, дорогая, ты вынуждаешь меня прибегать к пошлым угрозам. Тебя не удивляет, почему не работает твой проигрыватель компакт-дисков? Потому, что мы установили в твоей машине подслушивающее устройство. Твоя дочь у Джули, не так ли? Мы проверили номер Джули через телефонную компанию и установили адрес. Хочешь услышать?

Маргарита похолодела. Фрэнси!

— Ублюдок.

— 3837, улица Фокс Холлоу, Нью-Канаан.

Женщина вскрикнула.

— С тобой все в порядке, дорогая? Мне послышался какой-то шум.

Маргарита нагнулась над телефоном:

— Чезаре, если ты причинишь дочке хоть какой-нибудь вред, я обещаю, что буду преследовать тебя, где бы ты ни находился и сколько бы времени мне на это ни потребовалось.

— Уверен, что ты сдержишь слово, — ответил Чезаре, — поэтому я не собираюсь делать ей ничего плохого. Пока не собираюсь... У тебя в распоряжении час. — Он дал ей адрес. — Если тебя не будет по этому адресу в назначенное время, я не отвечаю за то, что может случиться с твоей дочерью.

Несмотря на то, что она закусила губу, ей не удалось сдержать слезы.

— Чезаре, она ведь всего лишь невинный ребенок.

Ответом было молчание, и она стиснула зубы. Ее душили слезы.

— Ты привезешь ее, или я не приеду.

— Забудь об этом.

— Мне нужны доказательства.

— Война есть война, Маргарита. Я не пощажу никого.

— Я тоже.

— Слушай, ты, чертова ведьма, если будешь продолжать действовать мне на нервы, я привезу на встречу ее палец, тебе ясно?

— Попробуй сделать это, и я собственноручно выдавлю тебе глаза и заставлю съесть их.

Может быть, его заставил смягчиться тон ее голоса, а может быть, он с самого начала решил выполнить ее условие и только мучил ее.

— Ладно, ладно. Когда приедешь, она будет здесь. Довольна?

— Целая и невредимая?

— Разумеется, целая и невредимая.

В мыслях Маргариты отчаяние сменялось надеждой и наоборот.

— Мне нужно больше времени.

— Нет, не нужно.

— Я не успею, здесь сильное движение, мосты, к тому же надо заправить машину и заехать в аптеку.

— В аптеку? Зачем?

— Как ты думаешь, идиот? У меня начались месячные. Мне нужно...

— Хватит! Не хочу ничего слышать.

— Бога ради, Чезаре, ведь мы говорим о жизни моего ребенка.

Последовала короткая пауза, во время которой Маргарита про себя вознесла Богу короткую молитву.

— Хорошо, дорогая, я дам тебе три часа, — сказал наконец он. — Но это все время, которое осталось у Фрэнси.

Обычная токийская морось сменилась дождем, который с одинаковой монотонностью барабанил по неоновым рекламам и по крышам ворот синтоистских храмов. Николас встретился с Танакой Джином в районе храма Асакуса. Танака стоял перед частным домом конической формы, под одиноким кедром. Это был худой, смуглолицый человек, обладающий той едва приметной грацией, которую можно увидеть у киноактеров, играющих роли японских полицейских и самураев. В нем ощущалась какая-то загадочность, как будто мозг Танаки был сейфом, набитым секретами. Его глубоко посаженные глаза вводили людей в заблуждение. Он казался полусонным, и Николас чувствовал, что, если бы ему пришлось изо всех сил кого-нибудь преследовать или допрашивать, он делал бы это все с тем же видом.

— Линнер-сан, — сказал Танака Джин с вежливым поклоном, — для меня большая честь познакомиться с вами.

— Уверяю вас, для меня это тоже не меньшая честь, — ответил Николас, возвращая поклон. Он сложил свой «Ками». Как всегда исполнительный Т'Рин передал ему информацию о примерно десяти членах «Денва партнерз». Информация поступала в «Ками» в виде комбинаций нулей и единиц, устройство же перевело их в японский алфавит. — Ваша репутация общеизвестна — особенно по делам Тецуо Акинаги и Ёсинори. — Один из упомянутых им людей был известным оябуном якудзы, главой японской преступной семьи, другой — самым влиятельным независимым политическим деятелем, о котором говорили, что он сделал или свалил восемь последних премьер-министров. — Вы имеете прочную репутацию современного реформатора.

Успех обвинения в деле Акинаги имел для Николаса особенное значение. Тецуо Акинага был оябуном могущественного и кровожадного токийского клана Сикей. Члены якудзы с гордостью считали себя находящимися вне японского общества и предпочитали называть свои кланы иронически-фаталистическими именами. Сикей по-японски означало смертная казнь. Акинага был членом внутреннего круга кайсё, называл себя другом и учеником Оками, но на самом деле был его злейшим врагом. Все остальные, кто ненавидел Оками, были смыты кровавой волной, исчезли. Остался только Тецуо Акинага.

— У меня превосходные и преданные сотрудники, — сказал Танака Джин. Он стоял под дождем без зонта. Единственной его защитой был воротник переливчатого зеленого плаща, который он поднял вверх, чтобы вода не попала ему за шиворот. — Очень любезно с вашей стороны, что вы сразу согласились встретиться со мной.

— Я так же, как и вы, заинтересован в том, чтобы найти людей, участвовавших в краже секретов Киберсети.

Танака Джин ключом открыл покрытую патиной бронзовую дверь, сорвав при этом три куска ярко-оранжевой липкой ленты, употребляемой в полиции. На каждой из них было написано: «ВНИМАНИЕ! МЕСТО СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ! ВХОД ЗАПРЕЩЕН!» Он вошел в прихожую, и Николас последовал за ним. Они оказались внутри виллы, которая была выдержана в стиле колониального Сайгона. Сквозь жалюзи окон просачивался белесый, с примесью неонового свет. В воздухе чувствовался запах ладана и аниса. Но ощущение чего-то похожего на висящую сеть гигантского паука заставило Николаса непроизвольно вздрогнуть.

Танака Джин закрыл за ним дверь.

— Давайте откровенно, Линнер-сан. Я согласился помочь в вашем расследовании только потому, что меня об этом просил Тандзан Нанги. Я очень уважаю этого человека. — Он подошел к стоящему у стенки длинному столу и зажег две бронзовые лампы. — Дело в том, что у меня сейчас много работы. Я расследую дело об убийстве немецкого бизнесмена Родни Куртца и причины гибели его жены — вьетнамки Джай. Ее сбила автомашина. — Он развел руками: — Неизвестно, намеренно это было сделано или нет. А мистер Куртц был убит именно здесь.

Николас кивнул:

— Если уж честно, прокурор, я позволю себе сказать, что не просил о помощи и, собственно говоря, предпочитаю работать один.

— В Токио это может быть опасным. Как официальное лицо, я не стал бы вам этого советовать.

— А неофициальное?

Танака Джин улыбнулся:

— Я кое-что знаю о вас, Линнер-сан. Нанги-сан относится к вам как к своему родственнику. Это говорит о многом. — Он помолчал. — Если вам понадобится помощь, я, по мере своих сил, окажу ее. Однако будет очень... жаль, если ваше расследование доставит мне или моей организации какое-либо беспокойство.

— Я вас понял, прокурор, — сказал Николас. — И приму к сведению ваш совет.

Николас чувствовал, что Танака Джин из-под опущенных ресниц внимательно рассматривает его.

— Да, — наконец произнес прокурор, — я вам верю.

Достав мощный карманный фонарь, Танака одну за другой осмотрел стены комнаты. Луч задержался на одной из панелей, испачканной чем-то похожим на засохшую кровь.

— Я вам больше не нужен, Танака-сан?

Не отводя луча от кровавых пятен, прокурор ответил:

— Вы, кажется, были знакомы с убитым?

Так вот что означала его фраза: «Я кое-что знаю о вас, Линнер-сан».

— Я видел этого человека один или два раза, — ответил Николас, — и совсем не знаю его.

Танака повернулся и впился взглядом в своего собеседника.

— Нет? Но он являлся вашим партнером по Трансокеанической киберсети.

«К черту этого Т'Рина и его навязчивое стремление как можно скорее запустить Киберсеть в работу», — подумал Николас. Прокурор больше осведомлен об этом партнерстве, чем он сам.

— Если так, то для меня это новость, — ответил Николас. — Если вы так хорошо подготовились к разговору, господин прокурор, то должны знать, что я к этому партнерству не имею никакого отношения.

Танака Джин слегка приподнял брови.

— Странно! Вся технология Киберсети была разработана вашими американскими специалистами. Как получилось, что вы оказались в неведении?

«Спроси Т'Рина», — подумал Николас, а прокурору сказал:

— Нанги-сан принял это решение в тот момент, когда я по своим делам находился за границей. Насколько я понимаю, сложившаяся экономическая ситуация требовала того, чтобы Киберсеть была запущена в эксплуатацию как можно скорей. Поскольку «Сато» оказалась неспособной в одиночку так быстро вложить в дело необходимый капитал, Нанги-сан решил обратиться к сторонним партнерам. Мне кажется, что это была хорошая идея. Именно сейчас кайрецу не могут позволить себе таких огромных затрат, которые требуются для запуска Киберсети.

Танака Джин ничего не ответил и подошел к стене.

— Интересно, произошло ли это здесь, возле бара? В таком случае лезвие, которым были нанесены раны, причем многочисленные, было совершенно необычным, мы никогда не встречались ни с чем подобным.

— Может быть, шпага.

Не оборачиваясь, прокурор вытащил из кармана несколько фотографий и протянул их Николасу. При свете одной из ламп он увидел снимки трупа Родни Куртца, сделанные там, где его обнаружили.

— Где вы обнаружили труп?

— Не здесь, — ответил Танака. — Его утопили возле Цукиджи. — Он имел в виду гигантский токийский рыбный рынок. — Насколько я знаю, холодное оружие — ваша специальность, Линнер-сан. Не можете ли вы сказать мне, что использовал убийца, штык или...

— Не по этим фотографиям, — сказал Николас. — Тело слишком разложилось. Но если вы дадите указание вашим людям следить за всеми похожими новыми убийствами...

— Договорились, — сказал Танака Джин, делая пометку в маленькой записной книжке. — Может быть, все-таки не шпага. У него на лбу вырезан знак.

Действительно, знак был.

— Вертикальный полумесяц, — сказал Николас, внимательно вглядываясь в фотографию.

— Совершенно верно.

В нижнем правом углу одной из фотографий, на груди трупа, Николас заметил странное темное пятно. Что это могло быть? Еще одна рана?

Он поднял голову и увидел, что Танака Джин наблюдает за ним. На лице прокурора было написано выражение крайнего любопытства.

— Мне сказали, что даже перед лицом смерти вы не позволяете себе проявлять никаких эмоций, — сказал Танака, наклонив голову набок. — Интересно, правда ли это?

— А почему это вас так интересует?

— Прежде чем вступить с вами в какие-либо отношения, Линнер-сан, хотелось бы найти для них общую почву, — сказал прокурор и сделал жест, который можно было трактовать как жест примирения. — Я думаю, вы согласитесь с тем, что в этом случае наши контакты значительно облегчатся.

— Хорошо, я отвечу на ваш вопрос. Это правда, исключая, пожалуй, отношений с женщинами, — сказал Николас.

— Вы так читаете? Я бы сказал наоборот, особенно с женщинами.

— Вижу, вы отнюдь не романтик, Танака-сан, — ответил Николас и подошел к прокурору. — Когда дело касается любви, часто важнее всего как раз не знать, что вас ждет впереди.

— А, я понимаю, в чем разница, — сказал Танака Джин. — Вы говорите о любви, а я имел в виду секс. — Он пробежался лучом света фонаря по стенам комнаты. — Эти два понятия редко бывают совместимы.

Николас огляделся вокруг и спросил:

— Джин-сан, не позволите ли вы мне осмотреть дом?

— Если вам угодно. Все уже сфотографировано, отпечатки пальцев сняты.

Николас прошелся по дому. В комнатах было очень тихо, но ему показалось, что он слышит крики. Возможно, это звучало эхо боли, когда-то наполнившей этот дом. Стараясь обнаружить что-нибудь необычное, он открыл глаз тандзяна. Повсюду, как сажа из камина с плохой вытяжкой, здесь был рассыпан порошок для снятия отпечатков пальцев. Он осмотрел столовую, кабинет Куртца, все спальни. Отделанная мрамором ванная комната была великолепна. Там был душ, ванна из японского кедра и унитаз из стеклопластика. Подобное сочетание традиции и модерна подействовало на него раздражающе.

Вдруг его внимание привлекла панель за унитазом. Что-то в ней показалось ему странным. Наклонившись поближе, он внимательно осмотрел один из четырех винтов, крепящих панель к стене. Что там возле одного из винтов — царапина? Нет. Он открутил винт и увидел человеческий волос, аккуратно обмотанный вокруг резьбы. Именно его конец, слегка высовывавшийся из-под головки винта, и напоминал царапину. Не было никакого сомнения в том, что волос оставили здесь не случайно. Но зачем? Чтобы дать кому-то знать, что панель трогали?

Он открутил панель и отложил ее в сторону. Под ней он обнаружил дорогой, закаленной стали сейф с наборным замком. Это объясняло наличие волоса. Николас попытался открыть дверцу и обнаружил, что она не заперта. Сейф был пуст. Очищен убийцей Родни Куртца? Похоже, что так. И, кем бы ни являлся этот человек, было ясно: здесь работал профессионал, у которого хватило ума заметить волос и после проведенной операции оставить его на прежнем месте.

Когда Николас вернулся в гостиную, то увидел, что Танака Джин стоит на прежнем месте.

— На обеденном столе, — сказал он, — в столовой и на письменном столе в кабинете Куртца мы обнаружили волосы с женского лобка. Любопытно, не правда ли?

— Секс и смерть. Для определенного типа людей связь между этими двумя вещами очень сильна, почти непреодолима.

Прокурор обернулся.

— Определенного типа? — Он медленно кивнул, словно ища в словах Николаса некий скрытый смысл. — Представьте себе этого человека, который держит Куртца и всаживает в него лезвие, методично, раз за разом. Он, конечно, был возбужден, но мне кажется, что действовал он не в состоянии аффекта, а все хорошо продумал.

— Он убил Куртца до или после того, как забавлялся с его женой в столовой и кабинете? — спросил Николас.

Танака Джин пересчитал пятна крови, потом тяжело вздохнул.

— Все зависит от обстоятельств, не так ли?

— От каких?

— Была или не была эта женщина замешана в убийстве, — Его взгляд вновь остановился на Николасе. — Свидетели смерти Джай Куртц заявили, что она была с мужчиной. С европейцем. После того как женщину сбил черный «мерседес», ее спутник побежал за ним, и больше его никто не видел.

Именно в этот момент Николас понял, каким хорошим детективом был Танака Джин.

— Вы уверены, что это был именно черный «мерседес»?

— Абсолютно. Мы нашли его на следующее утро на стройке в Сибуйа, брошенным и обгоревшим. — Он выключил фонарь. — Кстати, медицинский эксперт определил, что Куртц был убит за десять или двенадцать часов до того, как на его жену налетел этот «мерседес».

— Вы думаете, это не был просто несчастный случай? — спросил Николас.

— В этом городе наезды не такая уж обыденная вещь, — ответил Танака Джин. — Но, возможно, в данном случае имел место именно наезд. — Он пожал плечами, контуры его худой фигуры очерчивались светом лампы. — Однако у меня уже есть рабочая версия.

Двое мужчин стояли рядом в полутьме комнаты, вдыхая едва заметные запахи секса и смерти.

— Скажите, Линнер-сан, вам о чем-нибудь говорит символ вертикального полумесяца?

Николас помедлил. Он уже встречался с этим символом. Это был Нго-мей-ют, что на одном из редких диалектов китайского языка означало «полумесяц». Это также был Джим, Обоюдоострый Меч, культовый символ посвящения. Он был элементом татуировки вьетнамского племени нанг, которую он видел на мессулете, До Дук Фудзиру, человеке, который пытался убить Микио Оками. Мессулеты были устрашающими психомагами, и древние предания утверждали, что они происходят от титанов. Говорили также, что их магия была предшественницей тау-тау.

Но Оками не имел никакого отношения к данному расследованию, и Николас не желал его ни во что впутывать. К тому же он убил До Дука на японской территории, и ему не хотелось, чтобы по этому делу было возбуждено расследование. Поэтому он сказал:

— Не знаю.

— Мне кажется, что человек, уничтоживший семейство Куртцев, чрезвычайно опасен. — Танака Джин повернул голову, и его глаза сверкнули в свете ламп. — Вы сказали бы мне, если бы этот знак действительно что-нибудь значил для вас?

Прокурор превосходно ведет допрос, подумал Николас.

— Разумеется. Мне нечего скрывать. — Но он никак не мог избавиться от кошмарного ощущения, которое, как запах склепа, навалилось на него как только он переступил порог дома Куртцев, — ему показалось, что в мир явился еще один мессулет.

Николас стоял очень близко к запятнанной кровью стене и чувствовал, что, помимо своей воли, погружается в себя, движется по направлению к кокоро. Что-то темное и необъяснимое, похожее на эхо в глубине озера, казалось, звало и тянуло его.

— Интересно. А я думал, что у человека, поклявшегося защищать кайсё, должно быть много секретов. — Прокурор пожал плечами. — Но, возможно, я ошибаюсь. В конце концов что я, правительственный служащий, могу знать о таких вещах?

Николас почувствовал, что на него напало нечто вроде приступа шизофрении. Часть его мозга охватил страх, вызванный тем, что Танака Джин знает о его отношениях с Микио Оками. Это могло оказаться опасным. Но другая его часть уже вышла за приделы времени и пространства.

Он приложил ладонь к стене. Слегка изогнутые на концах пальцы служили точками контакта, как оптоволоконный кабель служит для передачи информации. Мир покачнулся, съеживаясь в Акшаре, казалось, он удалялся от берега в сторону моря. Время сместилось, он оказался в той же комнате за день до этого и вскоре убедился, что прокурор, по крайней мере частично, оказался прав в своей гипотезе.

— Он был здесь, — шепнул Николас.

Танака Джин подался вперед всем корпусом и спросил:

— Кто? Кто был здесь с Джай Куртц? Ее муж?

— Сначала да. Потом, позднее...

Прокурор затаил дыхание. Он много слышал о тайной силе Линнера, но не хотел верить этим россказням. Однако теперь, глядя на искаженное лицо Николаса, понял, что это отнюдь не дешевый трюк, не жульнический спектакль. На его глазах происходил настоящий сеанс ясновидения, который мог принести большую пользу в расследовании преступления.

— Ну, и что произошло дальше?

— Куртц был убит здесь.

— Вы имеете в виду в этом доме?

— Прямо здесь. — Николас провел рукой по стене. Его лицо странно изменилось, как будто было освещено снизу. — Кто-то еще. Кто... — Внезапно он замолчал. Лицо его стало белым как мел.

— Линнер-сан, — сказал Танака Джин, — что с вами? Что вы увидели?

— Я...

— Кто был с Джай Куртц?

— Тот человек, который убил ее мужа.

Танака Джин разочарованно вздохнул:

— Вы его видели?

У Николаса опять возникло то же самое, знакомое поле в мозгу, которое ассоциировалось у него с Миком Леонфорте. Это ощущение можно было назвать дурным предчувствием. Но объяснить, что с ним происходит, Линнер не мог.

— Я видел... нечто.

— Что это было, призрак? — «Он все еще не в себе, — подумал Танака Джин. — Что с ним произошло?» — Линнер-сан, вы должны мне все рассказать.

Николас посмотрел на прокурора долгим взглядом, но его глаза были как-то странно сфокусированы, как будто он смотрел на что-то внутри тела Танаки Джина. С улицы раздавалось шипение шин проносящихся автомобилей и рев моторов грузовиков, развозящих по вечерам товары.

— Вы можете доверять мне. Клянусь вам в этом.

Николас судорожно кивнул головой.

— Расскажите мне, что открыло вам ваше тау-тау. Мы поймем друг друга, вы и я, потому что, как мне кажется, можем помочь друг другу.

Николас смотрел сквозь жалюзи на реку, в которой отражались и плясали огни города.

— Как я могу помочь вам?

Танака Джин подал Линнеру руку:

— Может быть, мы на минуту присядем?

Они расположились на ратановой софе, свет Золотого Пламени по ту сторону реки Сумиды проникал в комнату сквозь жалюзи. Однако Николас сразу же вскочил.

— Это место насилия, — сказал он, — оно излучает ненависть и гнев.

— Мне кое-что говорили об этом. Ходили слухи, что мистер Куртц бил свою жену.

— У вас зарегистрированы ее жалобы?

— Нет. Но, к несчастью, это обычное дело, когда супруги плохо относятся друг к другу.

Николас, на которого падал свет ламп, казался одиноким и немного потерянным. Танака Джин мог понять его чувства. Прошел всего месяц со дня смерти Усибы. Такая дружба не должна обрываться так внезапно, и Линнер не смог до сих пор оправиться от этого удара.

— Мне хотелось бы доверять вам, — сказал Николас. — Сейчас как раз такой момент, когда я должен довериться кому-нибудь.

— Кстати, о Куртце, — отозвался Танака Джин. — Я не все сказал вам о состоянии трупа. — Он невозмутимо рассматривал Николаса. — Некоторые его органы отсутствуют — сердце, поджелудочная железа, печень. — «Значит, вот как объяснялось наличие темного пятна на одной из фотографий, — подумал Николас. — Это была часть дыры, через которую удаляли органы». — Медицинский эксперт заверил меня, что они были удалены с искусством хирурга. — Вертикальный полумесяц, исчезнувшие органы — это ни о чем вам не говорит?

«Конечно, говорит», — подумал Николас. Когда тот мессулет убил Доминика Гольдони, его сердце тоже оказалось вырезанным, но он опять-таки не собирался рассказывать об этом Танаке Джину.

— Нет, но я собираюсь прояснить этот вопрос.

— Это, без сомнения, принесет большую пользу, — заметил Танака Джин.

Николас хотел бы знать, насколько серьезно нужно было воспринимать эти слова. У него опять возникло впечатление, что прокурор знает больше, чем говорит. Но у него не было времени задерживаться на этом, ему предстояло заняться более важным делом. И каким бы усталым ни чувствовал себя Николас, он был обязан разрешить эту проблему, чтобы очистить мысли, постараться забыть то, что предстало перед ним во время контакта со стеной смерти. У него появилась как будто новая рана, ноющая где-то в мозгу.

«Мы поймем друг друга, вы и я, потому что, как мне кажется, можем помочь друг другу» — так сказал Танака Джин, и Николас понимал, что он имел в виду: инстинкт прокурора подсказывал ему, что это убийство было необычным. Очевидно, он кое-что знал о тау-тау, знал, что некие интенсивные сигналы, оставшиеся там, где, как он предполагал, было совершено преступление, могут вызвать смещение времени и пространства, в результате которого Николас сможет «увидеть» произошедшее здесь. Именно потому он и попросил Николаса встретиться с ним в доме Куртца, а не в своем офисе, что было бы вполне естественно. «Ему, должно быть, позарез нужна моя помощь», — подумал Николас.

Двое мужчин некоторое время молчали, Николас потому, что хотел обдумать сложившееся положение, а прокурор потому, что хотел дать Линнеру время, чтобы восстановить внутреннее равновесие.

Наконец Танака Джин шевельнулся и сказал:

— Я взял под арест оябуна, Тецуо Акинагу, на людях. Из-за этого он потерял лицо. Может быть, это было тактической ошибкой с моей стороны. Акинага-сан и без того достаточно сильный противник, и не стоило приводить его в бешенство. Но я сам был очень зол, потому что в некотором роде на Акинаге лежала вина за смерть честного человека и хорошего друга.

Танака Джин посмотрел на стену с маленьким созвездием кровяных пятен.

— Во всяком случае, он меня предупредил: «Внутри вашего родного департамента есть средства, чтобы уничтожить вас». Вот его точные слова. Я не забыл их, так же как и выражение, с которым он произнес.

— Стараясь сохранить лицо, он проговорился.

Танака Джин кивнул головой.

— Именно так я и подумал, Линнер-сан. К тому же Акира Тёса, еще один оябун якудзы, сказал мне почти то же самое: «Если вас интересует коррупция, пошарьте в своем собственном департаменте». Как вы уже заметили, я создал себе некоторую репутацию реформатора. И, естественно, нажил гораздо больше врагов, чем друзей. Некоторые из них занимают очень высокое положение и в весьма неожиданных местах. — Танака Джин деликатно кашлянул. — Кто-то мешает мне вести дело Акинаги, я только никак не могу понять кто.

— И надеетесь, что я смогу? — Наконец стало ясно, почему Джин откликнулся на просьбу Нанги, разрешил осмотреть место преступления, намеренно оставил улики. Теперь прокурор выложил карты на стол.

— Я знаю это, Линнер-сан. — Глаза Танаки загорелись. — Все дело в тау-тау. Вы смогли увидеть царившие здесь насилие, ярость, которые скрывались брачными узами.

— Может быть, Родни и Джай Куртц действительно смертельно ненавидели друг друга, — ответил Николас, — но та ненависть, которую я почувствовал здесь, гораздо сильнее. И исходит она от другого человека.

— От убийцы, Линнер-сан!

— Да, может быть.

Танака Джин с горящими глазами подался вперед.

— Вы видели его, да? Скажите мне, кто он.

— Я не знаю. Никак не могу поверить, что я... — Николас перешел на шепот, он почти хрипел, как будто психическая рана, полученная им возле стены смерти, подорвала его силы. — Джин-сан, с помощью тау-тау я мысленно постарался увидеть убийцу Родни Куртца и, может быть, также Джай Куртц и... как будто заглянул в темное зеркало. — Линкер сжал ладонями виски. — Я увидел самого себя.