Услышав выстрел, Маргарита вскрикнула и выпрыгнула из кресла. Она была все еще в той самой комнате, где Пол Чьярамонте привязал ее к кровати. После первого допроса Чезаре она проспала несколько часов беспокойным сном, то пробуждаясь, то вновь погружаясь в забытье. Леонфорте развязал ее и позволил сколько угодно пользоваться ванной и туалетом, даже разрешил принять душ. Боже, как ужасно от нее пахло! Этот запах страха казался ей унизительным, тошнотворным, и Маргарита яростно намыливала свое тело, подобно Офелии, старавшейся смыть со своих рук несуществующую кровь. Но затем допрос был продолжен. На этот раз, слава Богу, обошлось без кровати и веревок, врезавшихся в руки и ноги женщины. Как она ни умоляла Чезаре, он не разрешил ей взглянуть на Фрэнси даже одним глазком. Сердце Маргариты переполняла боль: что с ее девочкой? Женщина знала, что, если дело дойдет до выбора между ее дочерью и секретами сети нишики, она не выдержит. Конечно, можно протянуть еще какое-то время, но потом терпение Чезаре лопнет, он приведет в комнату Фрэнси и приставит к ее виску дуло пистолета. Вот тогда-то она не выдержит и все ему расскажет.

Маргарита заплакала. Наверное, Доминик поступил бы в этой ситуации иначе. Наверняка он бы нашел выход из этого тупика, но она была матерью, и ее главной и единственной целью было спасти жизнь дочери.

Ночью она куталась в одежду, которую Чезаре принес ей после душа. Это была не новая одежда, она принадлежала какой-то женщине. Уж не его ли любовнице? Вот было бы забавно! Но что-то в этой одежде показалось ей знакомым — нет, не сама одежда, которая больше подошла бы блондинке, чем брюнетке, но что-то другое.

Ее ноздри затрепетали и расширились. Запах. Запах духов. Но чьих? Она, должно быть, знала эту женщину, близко знала. Кто же это? Маргарита долго ломала голову, но ничего не могла вспомнить. Ее мозг занят одним — страхом за жизнь дочери. Утром сам Леонфорте принес завтрак и кофе, и она, остро ощущая свое унижение, съела все, как голодное животное, в которое ее постепенно превращали. Женщина чувствовала, что он смотрит на нее, как укротитель в зоопарке.

Бэд Клэмс не стал ее связывать и, усадив в кресло, снова начал допрашивать. Очень скоро его терпение лопнуло, и он вскочил, запустив кофейником в дальний угол комнаты, и выбежал из нее, ругаясь.

И тут она услышала одиночный выстрел.

Подскочив на месте, женщина с безумной яростью, как неистовая горилла, затрясла запертую дверь. Она сразу же решила, что этим выстрелом была убита ее дочь. С диким криком: «Нет! Нет! Нет!» — она стала бить в дверь плечом, содрогаясь при каждом ударе, но не обращая внимания на эту боль. И тут услышала, как в замке двери повернулся ключ. Маргарита тут же отступила назад и снова села на прежнее место, в кресло, где он ее оставил. Плечо и ребра болели, но все тело свернулось в тугую пружину.

Когда в двери появился Чезаре с пистолетом в руке, она рванулась из кресла с такой силой и яростью, что он не смог ее удержать. Безоружная, она на полной скорости врезалась в него, и они вместе ввалились в гостиную. Женщина вцепилась в него и начала бить. Наконец ее колено попало между его ног, и она ударила изо всех сил. У Чезаре перехватило дыхание от боли. Она вскочила и с криком: «Фрэнси! Фрэнси!» — побежала искать свою дочь, распахивая двери в каждую комнату и не находя ее там. Наконец, вся в поту, едва дыша, Маргарита снова очутилась в гостиной. Чезаре, весь растрепанный и растерзанный, одной рукой держался за спинку кресла, а другую прижимал к паху.

«Ублюдок!» — хотела она закричать, но у нее уже не было сил. Адреналин, выброшенный в кровь страхом за жизнь дочери, прекратил свое действие, и Маргарита почувствовала невероятную слабость и дрожь во всем теле. Обхватив руками голову, она рухнула на софу.

— Боже, Боже ты мой, — шептала она.

— Ты ведешь не ту игру, — сказал Чезаре. — Ну и дура же ты, если думаешь, что после того, что я сделал с Тони, сумеешь сохранить свою власть. Тебе стоило выкинуть белый флаг.

— И когда мне лучше было это сделать? — спросила она, не глядя в его сторону. — До того, как твои парни убили моего шофера на моих глазах, или после этого?

— Что ты плетешь? Это ты вызвала полицию! К тому же Пол сказал мне, что ты собственноручно пришила одного из моих парней.

Маргарита вскинула голову, и Чезаре на секунду испугался злобной решимости, пылавшей в ее глазах.

— Хватит пудрить мне мозги! Ты давно задумал войну против меня, украл у меня компанию!

— Это бизнес, — пожал он плечами. — Я увидел хорошую возможность и воспользовался ею в своих интересах.

— Чушь собачья! — Маргарита убрала с лица прядь волос. — Ведь ты прекрасно знал, как много значила для меня эта компания. Я создавала ее с нуля!

Он развел руками:

— Побойся Бога, ведь это всего лишь компания, и ничего больше.

— Она была моей опорой, идиот несчастный! — Руки женщины сжались в кулаки. — Это она сделала меня такой, какая я есть сейчас. Моя дочь и эта компания — единственное, чем я могу гордиться в этой жизни! — Маргарита махнула рукой. — И зачем я все это тебе говорю? Тебе этого никогда не понять.

Однако Чезаре прекрасно ее понимал. И он уважал ее гораздо больше, чем Тони. Эта женщина до конца стояла за мужа горой, несмотря на все его фокусы. Ее хотели убить, но она не струсила, а выстрелила в нападавших, вызвала полицию и, если бы не Пол Чьярамонте, непременно удрала бы от них. А потом сумела стоически вынести и моральные мучения.

Но теперь, глядя на сжавшуюся в комочек фигуру на софе, он знал, что одержал верх. Стоило ему только притащить в комнату девчонку и пригрозить расправиться с ней, Маргарита сломается. Пора было приказать, чтобы Пол притащил Фрэнси из гостевого домика сюда, в комнату. Кривясь от боли, Чезаре подошел, к устройству внутренней связи.

Прозвучали три сигнала, но Пол почему-то не ответил на вызов, тогда он позвал двух стражей и приказал им выяснить, в чем там дело.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем запищало устройство внутренней связи. Нажав на кнопку рукояткой пистолета, Леонфорте рявкнул:

— Да!

— Они сбежали, — раздался металлический голос.

— Что за черт, что ты мелешь?

— Мы искали их везде, — снова раздался скрипучий, лишенный эмоций голос. — В доме, на территории, везде. Чьярамонте с девчонкой как в воду канули.

— Как же так, прах тебя побери?

— Не знаю, босс, они...

Чезаре направил свой пистолет на устройство внутренней связи и с яростным ревом выстрелил в него.

— Он убьет мою мамочку!

Пол Чьярамонте посмотрел в умные, проницательные глаза девочки и сказал, придав своему голосу как можно больше искренности:

— Нет, не убьет.

— Неправда! — крикнула Фрэнси. Она сидела у окна, наблюдая за людьми, которые прохаживались по бульвару.

— Почему неправда? — спросил Пол. — Ты была средством достижения цели, и твоя мамочка сделает все для твоего блага — даже предаст своих друзей. Бэд Клэмс очень хорошо это понимает. — Он хлопнул в ладоши. — И давай слезай с подоконника! Нечего демонстрировать всем свои прелести. — Он встряхнул волосами. — Говорил же я, если бы не ты...

— Без меня она ему не нужна. — Фрэнси отошла в глубь гостиничного номера. — Не надо было нам уходить без нее.

— Нам выпала такая возможность, и мы ею воспользовались, — сказал Пол. — Такова жизнь!

Девочка покачала головой:

— Нельзя бросать в беде людей, которых ты любишь, ни по какой причине!

— Сказала бы ты это моему папочке, — мрачно отозвался Пол. — Он бросил нас с матерью, бросил... вот так-то.

— Поэтому ты делаешь то же самое по отношению к членам семьи Абриола, которые относились к тебе как к сыну?

Он сжал руки в кулаки, но ничего не сказал.

Фрэнси вскинула голову.

— Неужели ты не понимаешь? — тихо спросила она. — Без меня мама ничего не скажет Чезаре, и он накинется на нее. Он запросто убьет ее!

Проклиная ее на все лады и посылая ко всем чертям, Пол озадаченно посмотрел на девочку.

— Да ты свою мамочку ни в грош не ставишь! Ты же ее недооцениваешь!

— Может, и так. А если ты ошибаешься? — Фрэнси не сводила с него глаз. — Мне кажется, Чезаре не принадлежит к числу ее поклонников.

Пол продолжал раздумывать, права она или нет, когда девочка сказала:

— Мы должны вернуться.

— Чего? — Он затряс головой. — Воском мне что ли залепило уши, не понимаю! Кажется, ты сказала, что нам надо вернуться?

— Да, — кивнула Фрэнси. — Мы должны вернуться за моей мамой.

Пол гоготнул:

— Да нас там тут же пристрелят! И твою мамочку тоже.

Девочка покачала головой:

— Нет, не пристрелят. Я нужна Чезаре.

— Ну конечно, кто же в этом сомневается! — Пол закатил глаза и тихо, отчетливо произнес: — Но мы же не хотим, чтобы ты попалась ему в лапы, а если мы вернемся, знаешь, что будет? — Он беспомощно развел руками, как бы говоря: «Ох уж мне эти детки-конфетки!»

— Не обязательно!

— Чего? — Пол так быстро повернул голову, что хрустнули шейные позвонки.

— Послушай, — сказала Фрэнси, подходя к нему ближе, — у меня есть идея.

— Ни о чем не хочу слышать. Ты же собиралась сразу ехать в аэропорт. Тогда Бэд Клэмс наверняка не сможет нас выследить.

— Ну да, это я сгоряча так решила, но потом хорошенько обдумала, как нам вернуться.

— Да ты просто свихнулась! Там же полно вооруженных бандитов! Как мы прорвемся в дом?

— Не проблема. Они сами нас пропустят. — Фрэнси заулыбалась. — Приставишь мне к виску пистолет и скажешь, что я сбежала, а ты меня поймал и теперь ведешь назад.

Пол уперся руками в бока.

— Ну-ну, умница, а дальше что?

— Дальше мы найдем мою мамочку и сбежим с ней вместе.

Пол вздохнул:

— Ну конечно, а Бэд Клэмс будет спокойненько сидеть и смотреть, как мы улепетываем...

— Конечно же, нет. Но если он попытается нам помешать, ты пристрелишь его.

Пол рассмеялся:

— Детка, ты слишком хорошо обо мне думаешь.

Фрэнси вскинула подбородок:

— Что, кишка тонка, да?

Чьярамонте так и подпрыгнул на месте:

— Ради Бога, перестань говорить так со мной...

— Как так? — В голосе девочки прозвучали металлические нотки.

Он замахал руками.

— Ну вот, заговорила как мужик, черт бы тебя побрал! Веди себя естественно!

— А Джеки тоже так делала?

Пол поджал губы и со свистом втянул воздух.

— Делала что?

— Она вела себя как девушка?

— Конечно, как девушка!

Это было ложью, и они оба это знали. Пол провел руками по волосам и сел на кровать.

— Черт побери! — Он взглянул на Фрэнси. — Вся моя жизнь пошла наперекосяк с того момента, когда я тебя увидел.

— Она уже давно шла наперекосяк. — Девочка подошла к мини-бару и открыла его. — Хочешь что-нибудь выпить?

— Не-а... ты цены-то видишь? Шесть баксов за банку кока-колы? Да пошли они...

— А тебе-то что? — Она бросила своему спутнику банку обычной кока-колы, а себе взяла диетической. — Ты же не собираешься платить за все это.

Пол засмеялся и отпил глоток. Напиток был почти так же приятен, как и пиво. Он не хотел пить при ней. Может, это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. Чьярамонте относился к Фрэнси, как если бы она была его собственной дочерью.

— И откуда ты взялась такая умная?

— Не такая уж я и умная. Просто очень быстро повзрослела, впрочем, я стала такой мудрой не без посторонней помощи, — брала пример с мамы, дяди Лью, сестры Мэри Роуз, то есть Джеки. — Она положила ногу на ногу и стала тихонько покачивать кончиком туфли. — Когда-то я просто ненавидела ее, называла маленьким фюрером. Правила, дисциплина, закон Божий. Однажды я сказала ей: «Тебе надо было быть часовым мастером или репетитором». Знаешь, что она мне ответила? «Наконец-то я слышу от тебя комплимент». — Фрэнси в задумчивости покачала головой. — Кажется, я тогда что-то швырнула на пол — гипсовую статую Девы Марии или что-то в этом роде. Она разлетелась на тысячу осколков.

— Ну и ну, не очень-то это здорово, — укоризненно произнес Пол.

Фрэнси отпила еще несколько глотков из своей банки.

— Ну да. Но сестра Мэри Роуз никогда не сердилась на меня, что бы я ни выкинула. Теперь-то я понимаю, как это было умно с ее стороны. Помнится, я все пыталась вывести ее из себя, а когда поняла, что это мне не удастся, потеряла всякий интерес к выходкам и перестала безобразничать. — Она сделала еще глоток кока-колы. — А знаешь, что было потом? Повзрослев, я узнала, что Джеки никогда на меня не жаловалась. Однажды мама сказала мне: «Сестра Мэри Роуз говорит, что ты просто ангел. Хотела бы я знать, как она этого добивается». — Фрэнси допила банку и отставила ее в сторону. — Вот тогда-то я и поняла, что сестра Мэри Роуз всегда на моей стороне, несмотря ни на что. Первый раз я увидела ее, когда мне было восемь лет, и с тех пор мы стали регулярно встречаться. Потом, когда появилась эта булимия и всякое такое... ты понимаешь меня?.. Мне нужен был человек, который не стал бы меня судить.

— Ага, а как же тогда все те правила, которым она заставляла тебя подчиняться?

— Но это были не ее правила, Божьи! — Фрэнси молитвенно сложила руки перед грудью. — Потом я нашла в ней родственную душу и полюбила ее. — Девочка засмеялась, но смех прозвучал несколько смущенно. — Представляешь, пока не появился дядя Лью, она, монашка, была единственным человеком, с которым я могла говорить обо всем на свете.

— Дядя Лью? Должно быть, ты говоришь о Лью Кроукере, бывшем полицейском, — сказал Пол.

— Ты знаешь его?

Чьярамонте отрицательно покачал головой:

— Я знаю о нем только то, что слышал от Бэда Клэмса. — Он помолчал немного, — Ты считаешь, он хороший парень?

— Да! — Глаза Фрэнси загорелись.

Пол поставил свою недопитую банку на мини-бар, потом вытер руки о собственные штаны. Вынув пистолет, проверил патроны. Потом убрал пистолет на прежнее место и повернулся к Фрэнси.

— Должно быть, я и сам с тобой совсем сошел с ума, но... — Он криво улыбнулся и покачал головой. — Ладно, давай вернемся и вытащим твою мамочку из этого бандитского гнезда.

— Ты так прекрасен.

Николас улыбнулся хрупкому мужчине европейского типа с короткой стрижкой и чувственными губами.

— Хочешь пойти со мной? Тут как раз неподалеку за углом есть отель любви...

— Извини, — сказал Линнер, — но у меня уже назначена встреча.

— Что ж, может, когда-нибудь в другой раз. — И европеец направился навстречу другому кандидату в спутники до отеля любви.

Николас прошел в бар для гомосексуалистов под названием «Двадцать одна роза» и заказал виски с содовой. Немало глаз было направлено в его сторону, но он не чувствовал себя в опасности. Нансёку, идея любовной страсти между мужчинами, имела в Японии весьма давнюю историю. Среди самураев проявление хоть малейшего интереса и любовной привязанности к женщинам считалось признаком слабости. Иметь в качестве любовника молодого мужчину или даже совсем юного мальчика — эта идея уходила корнями в культуру Древней Греции, где обожествлялись мужские формы и достоинства. В Японии гомосексуализм приписывался влиянию буддистских монахов, выходцев из Китая.

Николас заплатил за виски, повернулся лицом к залу и стал искать Такуо Хатту. О нем шла дурная слава, говорили, что пару раз в неделю он бывает то в одном, то в другом баре для гомосексуалистов, расположенном в этом районе. Жена Хатты сказала Николасу, что мужа нет дома, и он отправился его разыскивать, побывал в нескольких барах и наконец заглянул в «Двадцать одну розу». Мужские пары медленно танцевали на маленькой и тесной площадке. Многие прильнули друг к другу в сладострастном порыве. В помещении было темно и накурено.

Еще дважды Николас получал недвусмысленное предложение, кто-то даже попытался приобнять его, и он уже начинал потихоньку злиться, когда из мужского туалета вышел человек, чем-то похожий на Хатту. Не без труда Николас стал протискиваться сквозь потную толпу переминавшихся с ноги на ногу людей. В это время кто-то успел щипнуть его за ягодицы, а один молодой японец, по виду простой служащий, с обручальным кольцом на пальце, крепко поцеловал в губы.

Вытерпев все это, Линнер пробрался на другой край толпы и увидел, что это был действительно Такуо Хатта. К несчастью, Хатта тоже заметил его. Скрытые стеклами очков глаза его расширились. Расталкивая обнимавшиеся парочки, он пустился наутек; как скользкий угорь, успел пробраться к входной двери и с силой распахнул створки. Николасу казалось, что он действует словно во сне, медленно протискивается сквозь толпу, так медленно, будто ноги его погрузились в зыбучий песок. Отчаянно работая локтями, он все-таки добрался до двери, выскочил на улицу и увидел, как Хатта открыл заднюю дверцу большого черного «мерседеса», стоявшего у обочины. Закричав, Линнер со скоростью спринтера бросился к машине. Хатта быстро оглянулся, его глаза стали огромными от страха, нырнул на заднее сиденье «мерседеса», и водитель рванул машину с места. Раздался пронзительный визг шин, «мерседес» съехал с обочины и тут же врезался в переднее крыло проходившего мимо такси. От удара машина чуть не перевернулась, ее сильно отбросило в сторону.

Воспользовавшись мгновенной задержкой, Николас бросился вперед как раз в то мгновение, когда водитель уже нажимал на газ, прыгнул на машину и вцепился в опущенное стекло дверцы. «Мерседес» помчался по скользкой от дождя улице.

За рулем сидел один из крепких и жилистых кобунов якудзы. Он резко повернул руль, и машина чуть не врезалась на полной скорости во встречный огромный грузовик. Николас больно ударился всем телом о крыло автомобиля, но продолжал висеть на дверце. «Мерседес» как ракета мчался вперед, провожаемый нестройной какофонией автомобильных гудков возмущенных водителей. Кобун уверенной рукой вел машину, с бешеной скоростью мчавшуюся по улицам, заставлял ее резко вилять то в одну, то в другую сторону, пытаясь сбросить Николаса. Каждый раз, когда машина резко кренилась вправо, ботинки Николаса чиркали по гудронированному шоссе. Когда же машина кренилась влево, Николаса резко бросало на противоположную дверцу.

Линнеру удалось просунуть руку в окно машины и покрепче уцепиться за дверцу изнутри, и тут он боковым зрением увидел неясные очертания чего-то темного, быстро надвигавшегося на автомобиль. Повернув голову, он увидел, что это был узкий проход между домами. Именно туда мчался теперь «мерседес», водитель хотел размазать висевшее на дверце тело Николаса о стены домов. Проход был настолько узок, что любая машина могла проехать по нему только впритирку к стенам.

Внезапно передняя фара машины, воткнувшись в покрытую сажей и копотью стену, с грохотом разбилась на множество осколков. Не теряя времени, Линнер опустил ноги, больно ударившись о покрытие дороги, и, оттолкнувшись изо всех сил, перебросил тело на крышу автомобиля. «Мерседес» на огромной скорости мчался по узкому проходу. Его металлический кузов время от времени задевал за стены, и тогда тьма освещалась снопами голубоватых искр и оглашалась скрежетом металла о камень. Лежа на животе на крыше машины, Николас скрюченными до боли пальцами изо всех сил цеплялся за какое-то декоративное ограждение над лобовым стеклом.

Совсем рядом с ним прогремел выстрел, и Линнер чуть было не разжал руки. Затем прогремел еще один, и Николас увидел дыру в крыше. «Ублюдок, он стреляет в меня!» — пронеслось в его голове. Он успел перекатиться на другую сторону крыши, прежде чем грохнул третий выстрел.

Водитель положил пистолет на сиденье рядом с собой и с радостью увидел, что Николас слетел с крыши и упал на дорогу прямо перед машиной. Кобун протянул руку к пистолету, но Николас уже бежал к «мерседесу». Водитель нажал на газ. Проход был так узок, что Линнеру просто некуда было деться, и кобун был уверен, что раздавит врага. Он уже слышал лязг металла и хруст человеческих костей... Однако Николас послал тело вперед и ударил ногами в лобовое стекло. Оно было сделано из безопасного материала и поэтому только растрескалось и провалилось внутрь машины вместе с Николасом. Кобун услышал крик Хатты на заднем сиденье, и тут Линнер ударил по стеклу еще раз. От второго удара защитная пленка нарушилась, и стекло рассыпалось на мелкие осколки, обдав ими людей в машине. Схватив пистолет, кобун выстрелил прямо в надвигающуюся на него фигуру.

Николас слегка оглох от грохота выстрела и даже ощутил горячее пороховое дыхание смерти, услышал треск разрываемой ткани, как будто зацепился за куст рукавом, и почувствовал жгучую боль в плече. Кобун нажал на тормоза, и Николас всем телом сильно ударился о приборный щиток, врезался затылком в проигрыватель лазерных дисков, а ноги его уперлись в коробку передач.

Грудная клетка взорвалась болью, Линнер застонал. Во рту он почувствовал металлический привкус крови, ослепленный болью, услышал второй выстрел и постарался от него уклониться. Глаза кобуна горели лихорадочным огнем. Он был молод, чуть больше двадцати лет, на его обритой наголо голове отчетливо проступали вздувшиеся вены. Глядя в его расширенные зрачки, Николас понял, что водитель был в состоянии наркотического опьянения, что придавало ему нечеловеческие силы.

Кобун ударил Николаса по позвоночнику, намереваясь сломать его. Вместо того чтобы попытаться уклониться от удара, Линнер устремился вперед и перехватил руку кобуна. В пылу драки рукав куртки кобуна задрался вверх, оголив предплечье, покрытое сложной татуировкой ирезуми, которую так любили почти все члены якудзы. Если бы Николас мог увидеть ее всю, он бы определил, к какому клану принадлежал кобун. Однако сейчас ему было не до того. Кобун с силой прижал Николаса спиной к переднему сиденью. Он давил все сильнее в полной уверенности, что теперь-то расправится с непрошеным гостем. Каково же было его удивление, когда Линнеру удалось нанести ему удар ногой прямо в ребра. Раздался громкий хруст. Удивление на лице кобуна сменилось недоверием, а потом разочарованием, граничившим с изумлением, когда он понял, что ему сломали ребра.

Наркотик приглушал чувство боли, и ярость вспыхнула в кобуне с новой силой. Выхватив из-за пояса нож с выбрасывающимся лезвием, он полоснул Николаса по плечу, но тут же получил удар локтем в кадык. Задыхаясь от боли, кобун отчаянно размахивал ножом во все стороны, пока лезвие со звоном не выпало у него из рук на блестящую кожаную поверхность заднего сиденья. Линнер снова ударил кобуна и тут же понял, что совершил ошибку. Нога парня соскользнула с тормозов и судорожным движением вдавила в пол педаль газа. «Мерседес» рванулся вперед, оставляя за собой снопы бело-голубых искр, поочередно чиркая боками о каменные стены. Наконец машина на чудовищной скорости вырвалась из узкого прохода.

На заднем сиденье не переставая кричал Хатта. Николас изо всех сил пытался взять руль в свои руки. Тем временем кобун, изловчившись, достал с дальнего сиденья нож и снова попытался ударить Николаса. Но в тот момент почти неуправляемый «мерседес» врезался в кузов «ниссана», затем, виляя из стороны в сторону, выскочил на тротуар и, подпрыгивая, помчался по нему вперед. Прохожие с криком разбежались врассыпную.

Нож был так близко от шеи Николаса, что он уже почувствовал дыхание смерти, но сумел неожиданным рывком сломать кобуну руку. Тот взвыл от боли, и тут же Линкер нанес ему сильный удар локтем в нос. Заливаясь кровью, кобун откинулся на сиденье и начал постепенно сползать вниз.

Николас оттолкнул парня назад, пытаясь сбросить его ногу с педали газа, сумел вырулить с тротуара на проезжую часть, и «мерседес» оказался на встречной полосе, что было очень опасно.

Лицо Николаса заливал холодный пот, голова кружилась, в ушах шумело. «Нет, — кричал он беззвучно. — Нет, только не теперь!» Он боролся с надвигавшимся приступом Кширы, и ему показалось, что на какое-то мгновение он потерял сознание. Очнувшись, увидел прямо перед собой стремительно надвигавшийся на них огромный трейлер и, отчаявшись добраться до педалей, заглушил двигатель машины.

Сила инерции была столь велика, что и с остановившимся двигателем машина продолжала нестись навстречу грузовику с огромной скоростью. В голове у Николаса гудело, но он старался удерживать руль в правильном положении. Хатта на заднем сиденье продолжал издавать нечеловеческие вопли. Все вокруг слилось в одно яркое пятно, и весь мир стал каким-то новым и странным образом возбуждающим — мимо проносились разноцветные пятна, образы удлинялись и сливались в один стремительно исчезающий росчерк. Это ощущение длилось десятую долю секунды, но принесло удивительное чувство освобождения от всего. Николас слышал, что сердце его бешено билось в груди, но чувства опасности или страха смерти он не испытывал.

В следующее мгновение им чудом удалось избежать столкновения лоб в лоб — грузовик лишь слегка задел «мерседес». Их машину развернуло задом наперед, и, хотя удар был несильным, этого оказалось достаточно, чтобы у Николаса клацнули зубы, а Хатта сильно ударился о спинку переднего сиденья. Теперь, после удара и с заглушенным двигателем, машина двигалась вперед не так быстро, и Линнеру удалось наконец остановить «мерседес» у обочины, когда инерция движения сошла на нет.

В салоне машины воняло кислятиной. До них донесся вой сирен и топот множества ног. Сделав над собой усилие, Николас обернулся и увидел скрюченного на заднем сиденье и тяжело дышащего Хатту. Все заднее сиденье было заблевано.

Вой сирен приближался. Линнер вынул нож и разрезал им куртку и рубашку кобуна, чтобы разглядеть его фантастическую татуировку. Определив его клановую принадлежность, Николас выбрался из машины и открыл заднюю дверцу. Когда к «мерседесу» подъехали полицейские, он предъявил им удостоверение Танаки Джина и вытащил с заднего сиденья трясущегося Хатту.

Невесомый, как поцелуй ангела, дождь падал на лицо Николаса; освежая голову. Огни полицейских машин вспыхивали карнавально-веселым светом, и вокруг них начала собираться толпа зевак. Несколько полицейских принялись разгонять толпу и восстанавливать уличное движение. Остальные молча ждали, что скажет Николас. Подъехала машина скорой медицинской помощи, но никому в голову не пришло предложить помощь Линнеру. Бригада спасателей пыталась извлечь бесчувственное тело кобуна из машины.

На гудронированном покрытии шоссе Николас заметил следы отчаянного торможения, похожие на шрамы, и до него постепенно дошло, что эти следы принадлежат «мерседесу». Он понемногу стал приходить в себя, его мозг заработал с полной ясностью. Николас вдохнул свежий ночной воздух, потом наклонился к Хатте и прошептал:

— Теперь ты в моих руках, предатель. И если не хочешь, чтобы я сию же минуту передал тебя в руки правосудия, будешь делать и говорить сейчас только то, что я тебе прикажу. Понятно?

Хатта кивнул. Его лицо было смертельно бледным и совершенно опустошенным. Николас обернулся к терпеливо ждавшим полицейским и сказал:

— Я готов сделать заявление.