— Все в порядке?

— Мама уснула, — ответила Франсина Гольдони де Камилло.

— Да, я знаю, — сказал Пол Чьярамонте. — Я дал ей кое-что, чтобы она смогла отдохнуть.

В салоне частного самолета было темно и холодно. Они сидели на скамьях напротив друг друга, а за маленькими поцарапанными стеклами проплывали жутковато выглядевшие при свете луны облака. Фрэнси постаралась приободриться, успокоить болезненно сжимающееся сердце. Потихоньку передвигаясь по скамейке, девочка наконец почувствовала тепло материнского плеча и немного успокоилась.

— Куда ты нас везешь?

Глаза Пола сверкнули в полутьме салона.

— На юг, — сказал он. — Там тепло. Тебе понравится. Плавай сколько влезет, а может быть, и серфингом займешься.

— Кого ты хочешь обмануть? — спросила Фрэнси. — Ты везешь нас к Бэду Клэмсу.

Пол некоторое время молча смотрел на нее.

— Ты умненькая девочка.

— Не разговаривай со мной так, — ответила она. — Мне давно не семь лет.

— Вижу. — Он посмотрел на нее оценивающим взглядом. — Ты, кажется, уже выбросила свой детский лифчик?

— Они тебе нравятся? — Она слегка выпятила груди.

Он пожал плечами:

— Почему бы и нет?

Фрэнси улыбнулась:

— Хочешь потрогать?

Пол подскочил, как будто она ткнула его горящей сигаретой.

— Господи Иисусе, девочка, что за вопросы ты задаешь?

— Там, на Шипсхед Бэй, ты вел себя по-другому.

Он отмахнулся:

— Я вышел из себя. Разве не было от чего? Твоя мать виновата в смерти двух моих людей.

— Они хотели увезти нас.

— И заставила убить фараона. Понимаешь ли ты это? Теперь я засветился в Нью-Йорке. Если убьешь чертова фараона и попадешься, ты человек конченый. Они запрут тебя и выкинут ключ подальше.

— Он только хотел защитить нас.

Пол взглянул на нее с выражением, которое можно было бы назвать невольным уважением.

— Сколько тебе лет, семнадцать?

— Почти.

Пол фыркнул:

— Хочешь выглядеть на двадцать восемь? Послушай моего совета, девочка, охолонись немножко. У тебя масса времени для того, чтобы вырасти, не обязательно делать это за один день.

Фрэнси задумалась на некоторое время.

— Почему ты усыпил мать, а не меня?

— Знаешь что, с тобой надо держать ухо востро.

— Почему ты хотел поговорить со мной наедине?

Пол отгрыз кусок ногтя.

— Ты мне нравишься. Ты задаешь прямые вопросы, не мямлишь, поэтому я отвечу тебе откровенно. Понимаешь, твоя мать, должно быть, ненавидит меня за все, что случилось. Кроме того, я с ней немного грубо обошелся, просто рассвирепел, и теперь жалею об этом. Поэтому я знал, что она меня не станет слушать; что бы я ей ни сказал, она пошлет меня к дьяволу и, полагаю, будет права. И я подумал, что с тобой может получиться по-другому. Тебе все-таки уже почти семнадцать, и ты, может быть, выслушаешь меня.

— Я выслушаю тебя, — сказала Фрэнси, — если ты не будешь врать. А иначе можешь убираться к черту.

— Ну что ж, это я тоже уважаю. — Он опять закусил ноготь. — Ты когда-нибудь встречалась с Бэдом Клэмсом?

— Нет.

— Ну ладно. — Он огляделся вокруг, как будто хотел спросить еще что-то. — Эй! — Он вдруг вскочил с места, заставив ее вздрогнуть. — Ты голодна? Если хочешь, я приготовлю спагетти.

Фрэнси огляделась:

— Разве на самолете есть кухня?

— Конечно, а ты как думала? Только она называется камбузом, как на корабле. — Он прошел в конец салона и зажег свет в нише, в которой был устроен отделанный нержавеющей сталью камбуз.

— А разве здесь нет других пассажиров?

— Нет. Сама понимаешь, этот рейс особый.

Пол достал пачку спагетти и поставил кипятиться воду на двухконфорочную электрическую печь. Потом занялся приготовлением соуса из томатной пасты, тушеных помидоров, петрушки и лука.

— Добавить немного лука и перца, и все будет в порядке, — сказал он и поставил кастрюлю с соусом на вторую конфорку.

— А что с твоей ногой? — спросила Фрэнси.

Пол машинально посмотрел вниз, на свою искалеченную ногу.

— Я попал под машину, давно, когда был еще мальчишкой. В 1962 году в Астории, где я тогда жил. — Он помешал соус и покачал головой. — Знаешь, все произошло как-то странно, как во сне. Если бы не моя нога, я точно решил бы, что это был сон. Я увидел машину, мчавшуюся по улице, и сразу понял, что сейчас произойдет что-то ужасное. Она ехала прямо на ту девушку. Я как раз смотрел на нее, потому что, Бог мой, как она была красива! Я крикнул, и девушка обернулась, потом как в кино бросился с тротуара, надеясь спасти ее, но машина сломала мне бедро и лодыжку.

— А что случилось с девушкой?

— Она умерла, — сказал Пол. — Я долго пробыл в госпитале. Мне сделали три операции, но так и не смогли вылечить до конца. Сказали, что я еще счастливчик, потому что вышел на двух ногах. Пытался выяснить, что случилось с девушкой, но мне сказали, что она не выжила. Ее уже похоронили. — Он показал на плиту: — Эй, взгляни, спагетти готовы. Знаешь, самое главное их не переварить.

— Да, — ответила она, — я знаю.

Он только махнул рукой:

— Так все говорят. Но самый большой секрет заключается в том, как приготовить настоящий соус. — Он взглянул на нее и был разочарован, увидев, что она даже не улыбнулась. — Ты боишься?

Она помедлила с ответом.

— Наверное, немного боюсь. Я много слышала о Бэде Клэмсе.

Пол фыркнул:

— Кто же о нем не слышал? — Он покачал головой. — А ты знаешь, как он получил это прозвище?

Фрэнси отрицательно мотнула головой.

— После того, как он убил первого своего парня — работа на заказ, понимаешь? Парень обедал в ресторане, а Чезаре вошел, прицелился и — пух! — прикончил его. Потом, как будто у него совсем не было нервов, посмотрел на парня, который уткнулся лицом в тарелку спагетти под белым соусом из морских моллюсков, и сказал: «Должно быть, моллюски тухлые». — Пол рассмеялся. — Господи Иисусе, представляешь себе картинку? После этого он и получил прозвище «Тухлые моллюски». Вот что значит «Бэд Клэмс». Смешно, правда?

Однако Фрэнси даже не улыбнулась.

— Ты немного испугана, это естественно. Но послушай, девочка, с тобой не случится ничего плохого.

— Откуда ты можешь знать?

— Просто знаю, и все тут. — Пол опрокинул содержимое кастрюли в дуршлаг, который держал над маленькой раковиной. — Я много чего знаю. — Он вытряхнул спагетти обратно в кастрюлю, добавил соус и перемешал.

— Прекрасно, — прокомментировал он. — Хорошо приготовить спагетти — это искусство. — Он выложил еду в две тарелки. — Ничто лучше этого не восстанавливает силы. Так всегда говорила моя мать. — Он подал девочке одну тарелку вместе с вилкой и столовой ложкой. — Жаль, что у меня нет свежевыпеченного хлеба.

— И так хорошо. — Запах был божественный, и Фрэнси внезапно почувствовала, что страшно проголодалась.

Они снова уселись друг против друга и с удовольствием начали есть. Он включил над головой маленькую лампу, и ее лучи гротескно, как в комнате смеха, освещали их лица.

— Это единственное, что я умею готовить действительно хорошо, — признался Пол. — Научился от матери.

— А кем была твоя мать?

— Она была красивая, — сказал Пол голосом, в котором чувствовалось напряжение. — Вот и все, что тебе нужно знать о ней.

Фрэнси бросила на него быстрый взгляд и вернулась к спагетти. Пол посмотрел на ее склоненную голову и отложил вилку, на которую уже намотал хорошую порцию пропитанных соусом спагетти.

— Понимаешь, я не очень люблю говорить о ней, потому что она была еврейка — не принадлежала ни к одной из семей. Но мне кажется, что моего старика как раз это и устраивало. Иметь любовницу-итальянку было бы гораздо сложнее, понимаешь? А еврейка — это не так зазорно, верно? Я хочу сказать, что ее никогда не приняли бы в семье, так что даже если бы Фэйс — ну, знаешь, твоя, как там ее, вроде как неродная бабка; тогда она была замужем за моим отцом — узнала об этом, ничего страшного не произошло. Ну повалялись немного, с кем не бывает.

Фрэнси рискнула взглянуть на Пола. У него был такой грустный вид, что у нее возникло желание приласкать его. Она лучше многих знала, что значить проблемы с родителями.

— Фэйс узнала об этом, так ведь?

— Дело даже не в этом. — Он отодвинул тарелку, закинул руки за голову и уставился в темный потолок салона. — Просто она вдруг обнаружила, что для моего отца это было не просто маленькое развлечение. Он испытывал какие-то чувства к этой женщине, еврейке, Фэйс решила положить этому конец. Отлично зная, что отец из религиозных соображений никогда не разведется с ней, его жена заявила: «Или я, или она». — Пол многозначительно взглянул на Фрэнси. — Католицизм, верно? Если хочешь знать мое мнение, чертовски вредная штука.

— Я в этом мало разбираюсь, — ответила Фрэнси.

— Вижу. Так о чем я говорил? — Он снова уставился в потолок. — Мой старик, может быть, и наводил ужас на улицах Астории, но был при этом ревностным католиком. Ходил в церковь, вносил пожертвования, занимался делами епархии и даже питался по пятницам рыбой, хотя ненавидел ее. Вечно потом блевал в туалете, но до следующего утра не ел ничего другого.

— Так что, видишь ли, он воспринял слова Фэйс как Евангелие. Церковь говорила, что разводиться грешно, значит, так оно и было.

— И что случилось потом?

— Фэйс сказала ему: «В конце концов, ничего особенного не произошло. Она же еврейка. Знала, на что шла, когда соблазняла тебя, так что переживет». Вся беда была в том, что все было как раз наоборот. Это мой отец соблазнил мать и как раз не знал, на что идет.

— Так, значит, он продолжал встречаться с ней? — спросила Фрэнси, надеясь на счастливый конец.

— По правде сказать, не знаю. — Пол поморгал, как будто что-то попало ему в глаз. — Мать вышла замуж за Джона Чьярамонте, профессора истории городского колледжа, где училась по вечерам два раза в неделю. Она давно знала его, и он уже делал ей предложение. Я думаю, мама торопилась, так как ждала ребенка. Она была очень практичной женщиной и всегда знала что делает, — сказал Пол с оттенком восхищения. — Поэтому, когда спустя шесть месяцев родился я, Джон даже не поинтересовался, кем был мой отец. По словам матери, он просто принял меня как родного.

Он глубоко вздохнул.

— Джон ее любил... — Пол на минуту замолчал, потом взглянул на Фрэнси. — Любил так же, как Черный Пол Маттачино. — Он опять засунул в рот обкусанный ноготь. — Может быть, Маттачино и встречался с ней когда-то, потому что она регулярно получала от него деньги. — Он коснулся искалеченной ноги. — Мое содержание в госпитале, операции, потом реабилитация — на все это мать получала деньги от Черного Пола.

— Скажи, а почему ты работаешь на Бэда Клэмса? — спросила Фрэнси. — Почему так ненавидишь мою мать?

— Теперь я ее ненавижу гораздо меньше и совсем не испытываю ненависти к тебе, — сказал Пол. — Ты веришь мне?

Девочка пожала плечами.

— Это действительно так. Эй, помнишь, что ты там сказала насчет вранья? Так вот, это не вранье, честное слово. Все случившееся — просто борьба между Леонфорте и Гольдони, Ты и твоя мать просто-напросто попали между двух огней. Она должна была держаться от этой схватки подальше, как и полагается женщине.

— И они убили бы ее, как убили отца, — горячо возразила Фрэнси.

— Я в этом не участвовал, клянусь тебе. — Пол выплюнул кусок ногтя в темноту. — Это работа заезжих талантов, меня же держали в тени. — Он махнул рукой. — Между нами говоря, я считаю, что решение убить твою мать было неправильным. Она крепкий орешек, как и ты. — Он улыбнулся. — Но теперь она здорово мне подгадила.

— Профессиональный риск.

Пол уставился на Фрэнси широко открытыми глазами, затем изумленно фыркнул:

— Ну и язычок у тебя, девочка.

Она пристально посмотрела, на него:

— А может быть, дело не только в семейных счетах. Ты ведь ненавидел Фэйс, я знаю.

— Конечно, я ненавидел эту стерву. Она убила человека, которого я любил как отца — Черного Пола.

— А правда ли это?

Он поднял руку:

— Клянусь душой своей матери. — Он скривился. — Надеюсь, что Фэйс получила по заслугам и сейчас горит в аду.

— Тут попахивает местью.

— Откуда ты набралась этого, девочка, из дурацких фильмов?

Фрэнси посмотрела на мать, лежавшую в темноте:

— Как ты думаешь, с ней все в порядке?

— Конечно.

Пол успокаивающе похлопал ее по руке, и она опять уселась на скамейку.

— Девочка, скажи мне одну вещь. Мать когда-нибудь брала тебя в Святую Марию в Астории?

— Ты имеешь в виду монастырь?

Во взгляде Пола промелькнуло какое-то непонятное выражение.

— Да, монастырь. Святого Сердца Девы Марии.

Фрэнси утвердительно кивнула:

— Много раз.

— Ты видела там старую леди, настоятельницу?

— Каждый раз как приезжала туда.

— а о чем вы говорили? О религии или о чем-либо еще?

— Да, — ответила Фрэнси. — О религии.

Но глаза ее при этом скользнули куда-то в сторону, и он понял, что она лжет. Это не имело значения, их разговоры его не интересовали. Он наклонился к ней поближе:

— А ты встречала там кого-нибудь еще?

Фрэнси увидела, как напряглось его лицо, возле глаз собрались морщины, линия рта обозначилась жестче, стала определенней.

— Конечно, массу других людей. Монахинь, конечно. Кто еще может быть в монастыре?

— Разумеется. Кто же еще? — сказал он так тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его слова.

— Скажи мне, не встречала ли ты там монахиню, которую я тебе опишу?

— А зачем тебе это?

Он наклонился еще ближе:

— Это очень важно, девочка, поверь мне.

Его голос звучал не громче, чем шепот, которым Фрэнси разговаривала с друзьями в библиотеке.

Она поверила ему и ответила:

— Ладно.

— Так вот, она довольно высокая, стройная, с длинными ногами. — Тут Пол махнул рукой, как бы отбрасывая все сказанное до этого. — Ну, да это ничего не значит, потому что она ведь носит одеяние, верно? Но она должна быть очень красива, с темными волнистыми волосами. У нее очень необычный цвет глаз, зеленый, каким бывает океан, не у берега, нет, а дальше, там где глубоко. — Он резко откинулся назад, как будто сообразив, что сказал лишнее. — Ты не видела никого похожего в Святой Марии?

— Нет.

Он искоса взглянул на нее:

— Ты уверена, девочка? Ты говоришь мне правду?

— Да.

— Действительно?

— Ей-богу.

— О Боже, — прошептал он. «Ей-богу» — так говорила Джеки!

Он долго молча смотрел на Фрэнси, пока ее лицо не начало расплываться. Даже несмотря на царящую в салоне полутьму, девочка поняла, что задела его за живое и что она должна иметь это в виду. Наконец, когда вокруг него все снова стало резким. Пол вдруг хлопнул ладонью по ее ноге.

— Ладно, Фрэнси, — сказал он совсем другим тоном. — Давай посмотрим, что там с твоей матерью.

— Будешь ложиться?

— Нет еще, — ответил Николас.

Коуи, которая спала обнаженной, завернулась в простыню и встала с кровати. Коснувшись ногой паркетного пола, она поежилась.

— Холодный. — Потом прижалась к любимому. — А тебе не холодно?

— Только здесь, — сказал Николас, похлопав по своей голове. — Сегодня Кшира два раза неожиданно прорывала сознание, сдвигая пространство и время. Я не мог контролировать свой мозг, как будто им управлял кто-то другой.

— А как ты чувствуешь себя сейчас?

— Прекрасно. Совершенно нормально.

В огромных, темных и полных жизни глазах женщины, казалось, отражался весь блеск ночного Токио.

— Оками-сан тебе поможет.

Коуи прижалась к Николасу, и он еще раз осознал, как эта женщина нужна ему.

— Сегодня вечером он пытался помочь мне, но с ним стало плохо. Оками стар, Коуи. Его ум еще достаточно остер, но он вынужден тратить его на то, чтобы противостоять многочисленным политиканам, пожирающим страну, и боюсь, что в нем не хватает той внутренней силы, которая нужна, чтобы помочь мне в моей борьбе.

Николас надолго замолчал, глядя в окно на огни ночного Токио. Они находились высоко над центром города в ультрасовременном небоскребе со скульптурным фасадом. Николас купил там двухуровневую квартиру, гигантскую по токийским масштабам, и нанял архитектора, спроектировавшего здание, чтобы тот перепланировал интерьер. В результате получилась комбинация поверхностей из розового, серого и черного гранита, смягченная обширными панелями из светлого дерева вишни и более темного, с витой поверхностью дерева кеки.

— Я приготовлю чай, — сказала Коуи, освобождаясь из его объятий.

Николас смотрел на Модульную башню Наигаи. Казалось, она стоит так близко, что можно прыгнуть на ее крышу.

Башня представляла собой паутину опорных лесов и лифтовых шахт, среди которых, как коробочки из-под шоколадных конфет, располагались полностью готовые жилые модули разнообразных размеров, чтобы люди могли менять их по мере изменения своего экономического статуса. То, что двадцать лет казалось эксцентричным, теперь стало анахронизмом — непрактичные и неуютные конструкции метаболистов были обречены на вымирание. Сейчас очень немногие люди решались жить в башне, и Николас удивлялся, почему ее до сих пор не снесли, чтобы освободить место для воплощения в жизнь новых архитектурных идей.

Немного помедлив, он последовал за Коуи вниз по широкой лестнице с перилами из нержавеющей стали, которая вела со второго этажа. На нем располагались две спальни и ванные комнаты в традиционном японском стиле. Нижний этаж был отделан на западный манер, если не считать почти музейной коллекции изделий, собранных Николасом в Юго-Восточной Азии и Китае, заполнявшей стены и остекленные шкафы и все свободные места на мраморных и гранитных крышках кофейных столиков, буфетов и комодов.

Следя за проворными и точными движениями любимой, он вдруг спросил ее:

— Ты когда-нибудь думаешь о нем?

Этот лаконичный вопрос мог бы озадачить любую женщину, но только не Коуи. Она обладала интуицией, острым, реагирующим на все нюансы умом и прекрасно знала человека, с которым жила.

— Я почти никогда не вспоминаю о Мике Леонфорте. — Узким бамбуковым черпаком она отмерила порции зеленого чая, на ее прекрасной формы руке сверкнули бриллианты. — Слишком много горя я испытала с этим человеком. — Она взглянула на Николаса светящимися от счастья глазами. — Поэтому никогда не забуду, как я счастлива, что снова обрела тебя.

Николас наблюдал за тем, как она заканчивала процедуру приготовления чая, двигаясь по отделанной фарфором и деревом кеки кухне. В ее движениях чувствовалась уверенность, которая приходит от ощущения счастья, покоя внутреннего мира и самопонимания. Как она теперь отличается от той почти девочки, в которую он влюбился много лет назад, — как день и ночь! Так же как эта кухня отличается от большой кухни его бывшего дома в предместье города. Эту оживляло и согревало присутствие Коуи, тогда как в той было темно и холодно, как в склепе.

— Ты скучаешь по тому дому? — спросила Коуи, проявив присущую ей проницательность.

— Я вырос там, — ответил Николас, принимая наполненную чаем чашку из обожженной глины. — С ним связано столько воспоминаний. С этим трудно расстаться.

— Ты жалеешь, что продал его?

Он вздохнул:

— Да нет, пожалуй. Но в нем случилось и много плохого. Жюстина была несчастна в нем. А уж когда она погибла в этом дорожном инциденте... — Он помолчал и отхлебнул чай. — Она так и не смогла привыкнуть к жизни в этом доме и очень хотела вернуться в Нью-Йорк.

Коуи взглянула на него поверх края чашки.

— Как и ты, кажется.

— Я не знаю.

— Конечно, хочешь, — шепнула она. — Эта мысль все время у тебя на уме, просто ты сам боишься себе признаться в этом.

— Япония — моя родина.

Эта все понимающая и спокойная женщина казалась ему единственной опорой в этом безумном, безумном мире.

— Возможно, — сказала, она. — Но, может быть, ты не создан для того, чтобы иметь только одну родину. Это не для всех.

— Сейчас я не могу вернуться.

— Там будет видно, — возразила Коуи. — Может быть, ты вернешься скорее, чем предполагаешь.

Он заглянул ей в глаза.

— Я действительно должен буду вернуться, и очень скоро. Американское отделение все еще без президента. Терренс Мак-Нотон, защищающий мои интересы в Вашингтоне, уже провел предварительные переговоры с претендентами, но я собираюсь лично провести решающие встречи. Но откуда ты об этом узнала?

Она рассмеялась, как ребенок.

— Я просто хорошо тебя знаю.

— Да, но как я могу уехать в Нью-Йорк, когда потерял контроль над тем, что творится в «Сато»? Этот человек, Канда Т'Рин, втерся в компанию и в доверие к Нанги-сан.

Они перешли в гостиную. Коуи отдернула шторы, открылся потрясающий вид на охваченный звездным огнем город. Они сели рядом обнявшись.

— Я чувствую, ты не доверяешь ему.

— Если честно, я еще не знаю, что о нем думать, — сказал Николас. — Что-то внутри компании не так, и в этом я подозреваю Канда, Но недоверие к нему понимают превратно. Считают, что я просто ревную его к Нанги-сан.

— Ну так поговори со своим другом еще раз.

— Последствия сердечного заболевания Нанги гораздо тяжелее, чем он пытается это представить. — Николас допил чаи и крепко сжал чашку в руках. — Мне сказали, что для того чтобы окончательно поправиться, ему нужно время. Кроме того, он просил меня не осложнять отношений с Т'Рином. Нанги верит ему и хочет, чтобы я испытывал те же чувства к молодому человеку.

— Тогда поделись своими сомнениями с обоими.

Николас покачал головой:

— В теории это звучит хорошо, но на практике... — Он посмотрел на Коуи. — У меня такое чувство, что происходит нечто, чего я не понимаю.

Коуи нежно коснулась кончиком указательного пальца середины его лба.

— Ты чувствуешь это здесь, своим глазом тандзяна?

— Да.

— Тогда, может быть, ты и прав. — Она вздохнула. — С другой стороны, чем люди становятся старше, тем драгоценнее для них время, дорогой. Мне кажется, ты должен дать Нанги-сан это время. — Она разгладила морщины на лбу любимого и поцеловала его. — Не беспокойся так. Ты уже знаешь, что будешь делать. Следуй своему сердцу, и ты достигнешь цели.

Николас резко отвернулся от Коуи, и она почувствовала, что он сейчас мысленно не с ней. Это было не в первый и не в последний раз. Она не обижалась и не беспокоилась, потому что знала, в эти моменты он думает о своей бывшей жене и излечить его может только время.

— Это хорошо, что ты вспоминаешь о ней, — тихо сказала Коуи. — Это естественно и справедливо.

Николас повернулся к ней с выражением такой боли на лице, что у нее сжалось сердце.

— Дело не в том, что она умерла, с этим я смирился, — ответил Николас. — Дело в чувстве вины. Я оставил ее одинокой и несчастной. Она умоляла меня не уезжать. Жюстина ненавидела Японию, тосковала здесь, но я старался не замечать ее состояния.

— Но ты ведь не виноват в том, что произошел этот несчастный случай. Они с подругой ехали на машине из Токио домой, а ты был в Венеции с Микио Оками.

Он кивнул.

— Я старался дозвониться до нее. Дважды, глубокой ночью, но она так и не подошла к телефону. Разозлилась на меня и, вероятно, просто не хотела разговаривать.

— Дело не в этом, — сказала Коуи. — Даже если бы ты и был в это время в Токио, то все равно не смог бы спасти ее. Такова была ее карма.

Николас крепко обнял Коуи и поцеловал. Как всегда, она была права. Пора проститься с прошлым.

— Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, — прошептал он. — Карма в том, что мы с тобой снова встретились. — Он ласкал ее, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, как его охватывает спокойствие. — Я так счастлив, что нашел тебя!

Подземные торговые залы гигантских токийских супермаркетов в рабочие часы были забиты людьми. Но после пяти часов, когда магазины закрывались, они были пустынны. Зал отделения «Тамаямы» в Гинзе, на улице Харуми, представлял собой огромное торговое помещение, спроектированное на манер английского садового лабиринта — все было устроено так, чтобы как можно более облегчить процесс покупок в разнообразных секциях.

Этот подземный этаж ночью производил странное впечатление. Ушли даже уборщики, и тускло поблескивающие при дежурном освещении прилавки и полки были лишены товаров, а следовательно, и смысла. Но за этим торговым залом находилось другое, гораздо более укромное место. Днем оно обычно пустовало, его использовали по ночам, что было очень полезно Мику. Дело в том, что он — и ряд его корейских партнеров — два года назад купили «Тамаяму». Снижение оборота во время кризиса исчерпало все резервы торгового дома, специализирующегося на снабжении японского потребителя товарами всемирно известных фирм по весьма высоким ценам. За крайне короткий период преуспевающая прежде компания подошла к грани банкротства. Когда пришли Мик и его партнеры, они выкинули девять десятых товаров со всемирно известными ярлыками и заменили их импортом из Тайваня, Малайзии и Китая.

Результат оказался потрясающим. Люди, которые раньше покупали престижные вещи, были рады, что цены на них снизились вдвое и оборот торгового дома резко пошел вверх. Новое руководство «Тамаямы» собиралось применить этот же принцип к товарам длительного пользования и бытовой электронике, изготовленной в Юго-Восточной Азии, в основном на предприятиях, принадлежащих Мику Леонфорте.

Сегодня Мик прибыл рано, чтобы лично проследить за всеми стадиями подготовки к обеду, который был устроен генеральным прокурором Гиндзиром Мачидой в честь членов фирмы «Денва партнерз». В отличие от большинства других деловых встреч еда на этом обеде имела не меньшее значение, чем сами переговоры.

Когда Мик появился из подсобных помещений, то увидел, что отделанная деревянными панелями комната была декорирована, в приглушенных тонах, как он и приказал. Под гигантской хрустальной люстрой сиял своим великолепием длинный стол из дерева вишни. Столовые приборы и посуда сверкали, как бриллианты в витрине ювелирного магазина, а возле каждого прибора стояла написанная каллиграфическим почерком карточка с именем одного из гостей.

В комнате находилось двенадцать человек, включая Мачиду. Генеральный прокурор одного за другим, на японский манер, представил гостей, в то время как официантки, одетые в кимоно и оби, обносили их шампанским «Луи Роджер», малосольной белужьей икрой и излюбленным японцами торо. В комнате было уже накурено, и под потолком повис похожий на городской смог дым, который колебался в струях холодного воздуха кондиционеров.

Вскоре Мачида пригласил всех гостей к столу, и приглашенные, сверяясь с карточками, заняли предназначенные им места. Одно место осталось незанятым. Мик уселся во главе стола, а Мачида — напротив него, по другую сторону. Это послужило сигналом обслуживающему персоналу откупорить бутылки с вином. Мик, обладавший несомненным обаянием, взирал на присутствующих с видом великодушного диктатора, который благосклонно рассматривает своих сатрапов. Золотистое французское вино лилось, как вода в фонтанах Парижа. Все присутствующие были в превосходном и благожелательном настроении. Мик не ошибся. Экономический спад только усилил почти маниакальную любовь этих людей ко всему редкому и дорогостоящему.

— Добрый вечер, джентльмены, — произнес он, заглядывая в глаза всем по очереди. — Я польщен тем, что вы согласились прибыть на нашу небольшую встречу. И, если мне будет позволено это сказать, был весьма рад познакомиться с каждым из вас в отдельности, — Прекратив расточать любезности, Мик опустился на свой стул.

Официантки поставили перед каждым гостем по маленькой тарелочке с салатом. Из двери кухни появилась Хоннико, она толкала перед собой тележку с огромной, чеканного серебра супницей и большим половником. Каждому из приглашенных она положила на тарелку с салатом по кучке каких-то черно-желтых бобов в прозрачной желеобразной массе. Гости с удивлением смотрели на незнакомое блюдо, пытаясь определить, что это такое.

— Наша первая перемена ведет свое происхождение из Китая, — объявил Мик, — собственно говоря, прямо из Запретного города. — Он горделиво улыбнулся и воздел вверх руки. — Сегодня, джентльмены, мы едим, как императоры!

Гости взяли свои вилки и принялись за нечто, похожее на бобы, а Леонфорте продолжил:

— На сегодняшний вечер я приготовил было речь, но вчера мне посчастливилось в парке подслушать разговор двух пожилых мужчин, которые достаточно хорошо представляют себе теперешнее положение в мире. Один заявил, что массы обречены поклоняться любой идеологии, которая потакает их примитивным инстинктам. Что он хотел этим сказать? Скорее всего, он говорил о том, что люди хотят иметь жилище, здоровье и пищу. Вот элементарные человеческие инстинкты — и мы должны признать, что это хорошие инстинкты, не правда ли? Но сколько расовых и этнических войн в мире, сказал первый собеседник, начинается и ведется под лозунгами сохранения жилищ, здоровья и самой жизни! И это не случайность. После краха мировой коммунистической системы снова возродилась идея фашизма. Это происходит в Германии. В Италии избиратели привели к власти коалицию, которую возглавляют люди, считающие кумиром Муссолини. В России, где царит хаос, вызванный рыночной экономикой, на политическую арену выдвинулся человек, провозгласивший: «Россия превыше всего. К черту всех остальных!» Он заявил, что надо начать войну с Соединенными Штатами и отнять у них Аляску. И миллионы людей называют подобного авантюриста великим! Разве это не безобразие? Второй пожилой мужчина отнюдь не возмутился тем, что в ряде стран возник неофашизм. Он спросил: «А разве нет величия в тех, кто готов рискнуть всем, чтобы уничтожить старые порядки, сложившиеся группировки, покончить с всепроникающей коррупцией? Для этого нужны чрезвычайные меры и незаурядные люди. Разве можно иначе избавиться от этой заразы? Разве цель не оправдывает средства?»

Мик поднял руку и, сделав паузу, заговорил с еще большей страстью:

— Подумайте, можно ли отвергать этих харизматических личностей, способных воспламенить огромные массы людей, чтобы воплотить в жизнь свои идеи? Можно ли отвергать их методы — иногда безжалостные, но направленные на то, чтобы выполнить желания миллионов простых людей? И должны ли мы — признанные лидеры, элита общества — стоять в стороне, спокойно наблюдая за тем, как общество, подобно взбесившемуся псу, пожирает само себя? Или, быть может, мы существуем для того, чтобы управлять массами и направлять их? Значит, мы должны взять общество за глотку и установить свои жесткие правила! Эта дилемма стара как мир. Веками ее пытались разрешить философы, политики, генералы и теологи и не пришли к сколько-нибудь определенным выводам.

Официантки начали убирать тарелочки из-под салата, а Мик широко развел руки, как бы пытаясь обнять всю комнату.

— Надеюсь, вам понравилась эта закуска императоров. А сейчас, в перерыве между переменами, мне хочется спросить каждого из вас, к какому из двух лагерей он примкнет. — И Мик почтительно поклонился седому человеку, сидящему слева. Он возглавлял известную фирму, которая специализировалась на торговле электроникой. — Может быть, мы сможем начать с вас, Асада-сан?

— Мне ответ кажется совершенно ясным, — сказал Асада. — Сразу после войны, по нашему общему молчаливому согласию, мы создали Либерально-демократическую партию. Она правила безо всякой альтернативы и до недавнего времени полностью контролировала политику и экономику нашей страны. Без ЛДП и тщательно подобранных ею премьер-министров Япония не достигла бы того, что назвали «великим экономическим чудом», которое побежденную страну, находящуюся на грани обвальной инфляции и безработицы, превратило в экономического колосса. — Он кивнул. — Да, временами методы, которыми пользовалась ЛДП, чтобы обеспечить контроль над страной, были безжалостными — по некоторым стандартам даже жестокими. Но все мы должны согласиться с тем, что это было необходимо и делалось в интересах Японии. Факты говорят сами за себя. Поэтому я бы сказал, что в данном случае цель действительно оправдала средства.

Один за одним сидящие за столом люди почти одинаково отвечали на поставленный вопрос.

Когда они закончили, Мик сказал:

— Я поздравляю вас всех — вы понимаете природу истинного величия.

— Но что это дает? — спросил Асада. — Так было в прошлом, а все мы понимаем, что прошлого не вернуть. ЛДП отстранили от власти, и мы остались с правящей коалицией, настолько слабой и раздираемой противоречиями, что каждые шесть месяцев имеем нового премьер-министра. Кто в этом зале сможет сказать, куда приведет эта политика постоянного компромисса? Никуда. Ах, если бы мы могли вернуть старое!

Мик наклонился вперед, в его глазах зажегся фанатичный огонек.

— Вы не правы, мои друг, — сказал он. — Вспомните еще раз разговор между двумя пожилыми мужчинами в парке. Первый живет в прошлом. Для него хорошо то, что прошло. Может быть, и для вас тоже. И, напротив, старик, который оправдывает человека, воскликнувшего: «Моя страна превыше всего!», живет в будущем. Но вот что я вам скажу, джентльмены: ни у того, ни у другого нет настоящего, и поэтому они обречены остаться на обочине магистрального исторического процесса.

Леонфорте немного помолчал, словно наслаждаясь повисшим в воздухе напряженным ожиданием, и заговорил снова:

— То же самое ожидает и вас, если не проникнетесь верой в то, что вам необходимо изменить свои взгляды на жизнь и на мир. Если не объединитесь со мной в моем наиболее смелом — и доходном — начинании!

Мик опять широко развел руки, но теперь этот жест производил впечатление, будто он хочет заключить всех в свои объятия. Дверь на кухню открылась, и вошли официантки, возглавляемые Хоннико. Оратор прекратил пророчествовать и сказал более спокойным тоном:

— Джентльмены, я пока что остановлюсь на этом, весьма важном пункте, чтобы дать вам насладиться главным блюдом нашего меню. Приятного аппетита!

Разлили по бокалам новую перемену вин — на этот раз это было густое, темно-красное Петрус урожая 1960 года. Затем принесли главное блюдо — тушеное мясо темного цвета с острым ароматическим уксусом и луком соте. Гарниром служили, разумеется, японский рис и тонкие стебли молодой спаржи.

Мик высоко поднял свой бокал, произнес тост за здоровье гостей и заговорил снова:

— Посмотрите на массы, этих рабов телевидения, радио и газет. И взгляните на себя — людей, обладающих таким умом и силой воли, которые возвышают вас над всеми остальными. Вы не являетесь ничьими рабами. — Леонфорте вещал, как баптистский священник или экзальтированный телевизионный проповедник, который старается загипнотизировать своих слушателей: — Вы — суперэлита. — Он, подобно политическому демагогу, играл на потаенных свойствах человеческого характера, которые не зависят от расы, происхождения или религии, а прячутся где-то в глубине души каждого, свернувшись, как змеи, готовые в любой момент выползти наружу.

— Терпимость к культурному и философскому разнообразию, характерная для политических систем стран вроде Соединенных Штатов, является идеальной средой для возникновения такой суперэлиты, — продолжил он. — В атмосфере открытости и созидания каждый человек может стать сильнее и богаче, чем при деспотическом режиме. Предвзятые мнения — проклятие политически лояльного индивидуума — могут остановить развитие суперэлиты в зародыше. Университеты, готовящие ее потенциальные кадры, сейчас платят огромные гонорары проповедникам терпимости и свободы слова, противникам расовой ненависти. Именно в такой атмосфере суперэлита развивается особенно бурно. — Но кого я называю суперэлитой? Тех людей, кому суждено править массами... — Леонфорте вытянул руку и театральным жестом начал указывать поочередно на каждого сидящего за столом. — Вас, Асада-сан... вас, Моримото-сан... вас... и вас... и вас.

Его выставленный вперед указательный палец рассекал воздух, как хлыст.

— Элитой я считаю всех, кто здесь присутствует, кто в корне отличается от других, живет по другим правилам, поступает, как хочет, и легко забирает власть в свои руки, как это делает император, подхватывая свою горностаевую мантию. Мы видим грядущее, видим то, что простой человек, заключенный в жесткие рамки своего жалкого существования, даже не может себе представить. А японцы мы или европейцы — не имеет значения, потому что мы говорим на одном языке.

Мик театрально понизил голос почти до шепота, и все наклонились вперед, не желая упустить ни единого его слова.

— У нас есть право — нет, нет, у нас есть долг извлечь преимущества из той свободы, которую предоставляет нам политически правильно функционирующее общество, — оратор поднял палец вверх, — и мы можем начать это делать прямо здесь. — Он указал на стол: — То, что мы едим, как императоры, не случайное совпадение, джентльмены. Происходит нечто вроде посвящения, магического ритуала. — Мик победно улыбнулся. — Вы знаете, в джунглях Вьетнама и во всех примитивных обществах существует поверие, что для того, чтобы действительно уничтожить своего врага, нужно съесть его!

— Что за чушь? — сказал Исе Икудзо, сидевший справа от Николаса толстяк, глава металлургической корпорации, который, если Мика правильно проинформировали, был известен своими сомнительными связями с якудзой — кланом Сикей. — Вы сказали, что первое блюдо китайского происхождения. И оно было достаточно вкусным!

— Да, конечно, — сказал Мик, улыбаясь еще шире. — Нашей закуской были императорские пчелы зажаренные в собственном меду и соку. Разве не деликатес?

— Без сомнения, — сказал Асада с легким поклоном. — Редко когда представитель западной цивилизации вроде вас проявляет столь изощренный вкус. Лично я ожидал типично европейского стола.

Раздался общий смех, гости одобрительно закивали головами. «Всем, конечно, понравились китайские императорские пчелы. Этого можно было ожидать», — подумал Мик.

— А как насчет главного блюда? — спросил Икудзо.

— Разве оно вам не понравилось, Икудзо-сан? — поинтересовался через стол Асада. — Тоже весьма необычное, не правда ли?

Икудзо пожал плечами.

— Я бывал в Венеции и пробовал их фегато — особо приготовленную печень.

— Да, печень, которую вам подали, приготовлена по вьетнамскому рецепту, — сказал Мик. — Но чья печень! Мы все помним покойного Родни Куртца. Какая печальная история! — Он указал на пустое кресло. — В память о нем мы оставили для него свободное место. — Леонфорте опять заговорил тоном проповедника: — Ив память о его попытке подчинить «Денва партнерз» своим целям мы только что съели его печень.

Наслаждаясь произведенным эффектом, он отступил назад. Поднялся ропот голосов, вызванный его неожиданным сообщением.

— Это неслыханно, чудовищно! — вскричал Икудзо, а Асада побагровел, как будто его должно было вот-вот вырвать. И он был в этом не одинок. Все двенадцать человек, бледные как привидения, вскочили на ноги крича и потрясая кулаками. Один Мачида сидел посреди этого хаоса как статуя, не отвечая на гневные вопросы и не глядя на своих коллег.

Наконец он отодвинул свои стул и тоже встал.

— В этом нет ничего чудовищного! — Его властный голос прорезал поднявшийся шум. — И я предлагаю выслушать мистера Леонфорте.

Постепенно все уселись обратно на свои места. Большинство отодвинули свои тарелки поближе к середине стола, а некоторые даже отвернулись от них.

— Теперь мы все являемся одним целым! — выкрикнул Мик, и все головы повернулись в его сторону. — Мы отведали власти и теперь связаны своего рода кровавой клятвой! — Он нанизал на вилку кусок темного мяса, положил его в рот и начал жевать с видимым удовольствием. Проглотив его, он продолжил: — Мы уничтожили своего врага. Теперь мы должны воссоединиться, чтобы использовать «Денва партнерз» так, как нам это необходимо.

Икудзо швырнул на стол вилку.

— Хватит с меня этой чертовщины! Не делайте из нас дураков. — Он вскочил на ноги. — Вы злоупотребили обязанностями и правами хозяина. У меня нет перед вами никаких обязательств.

— Мне кажется, было бы лучше, если бы вы остались и выслушали меня, — спокойно сказал Мик. — После этого вы, разумеется, можете уйти.

— Я уйду сию же минуту! — вскипел Икудзо. — Кто вы такой, чтобы ставить мне условия? Вы итеки — иностранец и не имеете на меня никакого влияния.

— Икудзо-сан, мне больно, что между нами возникло подобное несогласие, — ответил Мик. — Разумеется, если вы хотите, то можете уйти хоть сейчас.

— Да, хочу, — тяжело пыхтя, фыркнул толстяк. Он оглядел стол и сделал формальный прощальный поклон.

Мик подождал, пока глава металлургической корпорации приблизился к двери, и сказал:

— Икудзо-сан, буду вам очень признателен, если вы ответите на один мой вопрос.

Толстяк повернулся к Леонфорте:

— И о чем вы хотите меня спросить?

— Вы ведь были неафишируемым компаньоном в «Стернголд ассошиэйтс», не так ли?

— Зачем вы спрашиваете о том, что наверняка знаете? — отрезал Икудзо. — «Стернголд» принадлежала Родни Куртцу.

— А знаете ли вы, что мистер Куртц планировал выжить вас из «Стернголд» так же, как и из «Денва партнерз»?

На лице Икудзо появилось выражение, похожее на страх.

— Что вы хотите этим сказать?

— Родни желал избавиться от вас как от партнера, поэтому согласился обменять ваш пакет акций «Стернголд» на половину его доли в «Денва партнерз». Но вы не произвели последней выплаты, следовательно, чисто технически нарушили контракт. Куртц отдал определенные указания на случай его смерти и смерти своей жены. «Стернголд» находится сейчас в ведении американской юридической фирмы «Батс энд Батс». Согласно завещанию Куртца все интересы «Стернголд» в «Денва партнерз» были переданы «Вордтел инкорпорэйтед», корпорации, которую я только что купил.

— Что? Но это ведь невозможно! — прошипел Икудзо. — Родни не мог этого сделать. Он знал, что у меня были денежные затруднения. Я встречался с ним на прошлой неделе. Он определенно обещал мне, что у меня есть еще шесть недель для того, чтобы выплатить ему остаток долга. Мы договорились.

— Вы так полагаете? — усмехнулся Мик, выкладывая на стол пачку документов. — Родни солгал вам. Знаете, как говорили о Куртце в Германии? Нельзя стоять по ветру, когда Родни мочится. — Леонфорте увидел, что глаза Икудзо помимо его воли потянулись к документам. — Ну, чего же вы ждете, Икудзо-сан? Вы вольны уйти. — Мик сделал паузу. — Или можете вернуться за стол, и мы переоформим ваше участие в «Денва партнерз». — На лице Леонфорте снова появилась широкая улыбка победителя. — Уверяю вас, я гораздо более надежный партнер, чем Куртц.

Все внимание сидящих за столом гостей было приковано к толстяку, который медленно подошел к своему креслу и плюхнулся в него. Мик любезно пододвинул ему документы.

Затем он вновь повысил голос:

— Асада-сан сделал совершенно правильное замечание. Старые времена ушли безвозвратно, джентльмены. Как сказал Ницше, их лебединой песней был Моцарт. Или, в нашем случае, сегун Ияэсу Токугава. Когда в 1800 году правительство Мейджи лишило самураев их статуса и привилегий, оно лишило Японию ее истории — самой ее души. Именно поэтому Трансокеаническая киберсеть жизненно важна для будущего Японии. Сейчас ваше общество компьютерно неграмотно. Ваши дети оканчивают школу, так и не научившись владеть тем единственным инструментом, который будет им необходим в двадцать первом столетии. Япония должна уметь передавать все виды информации по Киберсети, как это делают американцы и европейцы. И наша страна сделает это по-своему. Должна будет сделать, потому что это имеет первостепенное значение, если, конечно, Япония хочет повысить эффективность своего производства и в будущем успешно конкурировать с другими державами. Киберсеть — первая подобная суперсеть мирового значения в Японии и, следовательно, будет принята в качестве всеяпонской компьютерной сети. Более того, в сочетании с цифровой видеотехникой, могу вас заверить, она очень скоро станет обладать монополией на передачу и распространение информации. Честно говоря, я предпочел бы организовать свою собственную Киберсеть, но, как вы знаете, технология цифровой передачи изображения Трансокеанической защищена патентами, что надежно предохраняет ее от воровства.

— Да, если бы появилась подобная конкурирующая сеть, мы подали бы на ее владельцев в суд и выиграли бы дело, доведя их до банкротства, — заявил Асада-сан.

— Совершенно верно, — ответил Мик. — Именно поэтому я и вступил в «Денва партнерз». Технология цифровой передачи изображения в ближайшие десятилетия принесет миллиарды и миллиарды долларов — не только сама Киберсеть, но и неизбежно последующая за этим продажа лицензий. Но дело в том, что Киберсеть еще не используется на все сто процентов своих возможностей, и именно потому мы сегодня собрались здесь. Распространение информации. Вдумайтесь на минуту в эти слова. Киберсеть должна неизбежно превратиться в единственное мощное средство, с помощью которого люди в Японии и по всему Тихоокеанскому побережью смогут обмениваться информацией. Но она также может быть использована для того, чтобы влиять на людей, бизнес и тому подобное. Это следующее поколение коммуникационных систем после спутникового телевидения. Оно имеет перед ним огромное преимущество, потому что спутниковое ТВ, как мы все знаем, не в состоянии беспрепятственно пересекать любые международные границы. — Мик оглядел сидящих за столом. — Вряд ли мне надо напоминать вам пример «Стар ТиВи» Руперта Мердока, которое должно было прекратить трансляцию новостей Би-би-си на Китай, потому что эти программы критиковали позицию китайского правительства в области прав человека. Для Киберсети такой проблемы не существует, потому что передача по ней не регулируется никакими договоренностями. Никто не сможет определить, какая именно информация распространяется по задействованной компьютерной сети. Мы с вами станем создателями — властителями, если хотите, — собственной информационной магистрали.

Он немного помолчал, чтобы дать гостям время проникнуться сказанным.

— Для нас перестанут существовать любые тайны, мы будем в курсе всех событий, всей деловой деятельности. Владея этой системой, мы сможем промывать мозги пользователям. Представьте себе возможности круглосуточной рекламы. Если, к примеру, нам понадобится опять возродить сильную Либерально-демократическую партию, нужно будет только начать передачу по Киберсети ежедневных дискуссий, представляющих политику ЛДП в выгодном свете. Запуская их день за днем, ночь за ночью, мы достигнем желаемого эффекта — в значительной мере нейтрализуем другие средства массовой информации, настроенные против ЛДП.

Он опять помолчал, давая собравшимся время для размышлений.

— Рассмотрим другую возможность. Например, нам понадобится узнать, чем занимаются противники корпорации «Мицуи», в министерстве иностранных дел или в главном полицейском управлении. Неужели вы думаете, что по прошествии года какое-нибудь кайрецу или министерство сможет эффективно работать без Киберсети? Конечно же, нет, если они захотят действовать на международной арене! Только представьте себе! Вы будете иметь ту же — да нет, гораздо большую — власть, что и в прошлом, не говоря уже о той, за которую вы цепляетесь сейчас, по-старому подкупая полицию и все же опасаясь ее, действуя, под пристальным вниманием общественности и средств массовой информации. Контролируя Киберсеть, вы сможете отказаться от старых методов, ведь они из-за участившихся расследований прессы и полиции становятся все опаснее и опаснее. Паутина, которую вы так искусно плели весь послевоенный период, стала анахронизмом и требует для обеспечения своей жизнедеятельности больше времени и ресурсов, чем вы в состоянии ей уделить. — Он развел руками. — Все это — и даже гораздо большее — вы сможете получить с помощью электроники; все операции будут проводиться быстро, просто, эффективно, и, что самое важное, их будет абсолютно невозможно проследить.

— Ваша концепция, без сомнения, революционна. Но какой бы энтузиазм она ни вызывала, хочется знать, насколько возможно ее воплотить в жизнь? — спросил Асада. — Вместе с технологией приходит опыт. Компании не начнут передавать свои секретные данные по Киберсети, пока не будут уверены в том, что передача действительно конфиденциальна. В настоящий момент эти передачи не засекречены, каждый может воспользоваться данными другого.

— Асада-сан и прав и не прав. — С ловкостью фокусника Леонфорте разжал руку. В центре ладони лежала, поблескивая как платина, небольшая микросхема. — Джентльмены, позвольте представить вам Литиевый Чип с Алгоритмом Кирона. ЛЧАК представляет собой улучшенную версию американской микросхемы с алгоритмом Слипджек — это так называемое защищенное кодирующее устройство, которое сделает невозможным подслушивание в Киберсети, по крайней мере все так будут считать. Мы выдадим его всем компаниям, которые подключатся к нам в течение первых шести месяцев. Это послужит как бы стимулом, побудительным мотивом для подключения к Киберсети.

По лицу оратора медленно расплылась улыбка.

— Но мы, конечно, не скажем им, что ЛЧАК может также и дешифровать любой код, как бы сложен он ни был. Он является идеальным подслушивающим устройством, потому что способен расшифровывать как аудио, так и видеосигналы.

Леонфорте достал из-под стола два электронных устройства и указал на тот, что стоял слева от него.

— Вот это аппарат, на котором записан разговор, зашифрованный с помощью американского алгоритма Слипджек. — Мик произнес слово «играй» и из устройства послышались совершенно неразборчивые звуки.

— Может ли кто-нибудь сказать, что за разговор записан на пленке?

Все молчали.

Мик включил обратную перемотку и взглянул на присутствующих.

— У меня нет ни малейшего сомнения в том, что если любой из вас возьмет эту пленку и попытается расшифровать ее существующими методами, то провозится до конца года, но так и не сможет раскрыть алгоритм Слипджек. Это действительно мощное средство.

Теперь он подключил аппарат, стоящий справа, к первому.

— В этом устройстве установлен ЛЧАК. Сейчас я пропущу сигнал через него. — Мик включил устройство и снова сказал: «Играй». Послышались первые фразы разговора американцев.

— Пока мы не проявляли такой инициативы, господин президент.

— Значит, это нужно сделать.

Мик увидел, что все сидящие за столом непроизвольно наклонились вперед, узнав голос президента Соединенных Штатов Америки. Он говорил слегка в нос.

— Скажите Митчесону из Торговой палаты, что он совершает политическую ошибку, и мне это не нравится. Японцы должны покупать у нас больше риса. Такова генеральная линия.

— Но Митчесон хотел бы знать, какими полномочиями он обладает?

— Мне не важно, какими методами он этого добьется. С японцами надо придерживаться жесткой политики, это дает свои плоды. Я хочу, чтобы они покупали больше риса. Вы поняли?

— Разумеется, сэр.

Мик выключил аппаратуру. В комнате воцарилось напряженное молчание.

Наконец Моримото, глава отдела Стратегического бюро МВТП, прокашлявшись, произнес:

— Основным партнером в Киберсети является «Сато Интернэшнл». — Он оглядел комнату. — Я знаю Тандзана Нанги, как, впрочем, и каждый из присутствующих. Он не позволит, чтобы подобное оборудование было вмонтировано в аппаратуру Киберсети. Если даже мы вас поддержим, Нанги-сан этого не сделает.

— Нанги-сан — старый человек, — ответил Мик. — Кроме того, он болен. Его недавний сердечный приступ...

— Нас заверили, что его болезнь несерьезна, — сказал Асада.

— Да, так же как мы будем заверять, что микросхема ЛЧАК сделает невозможным электронное подслушивание. Разве от этого данное заявление станет правдивым? — Леонфорте помолчал. — Да, его сердечный приступ был легким, так, во всяком случае, нам сказали. Но что если дело обстоит хуже, чем мы думаем? Что если умственные способности Нанги-сан постепенно ослабляются? — осторожно спросил он. — Хотели бы вы, чтобы такой человек возглавлял «Сато Интернэшнл»?

— Вам известно что-то, чего мы не знаем? — спросил Асада. Мик, казалось, подумал минуту и сказал, подчеркивая свои слова театральным жестом:

— Сердечный приступ случился с ним примерно...

— Шесть месяцев тому назад, — вставил Моримото.

— Он уже вернулся за свой рабочий стол? — с невинным видом спросил Мик.

— Нет, — задумчиво произнес Асада. — Вероятно, он действительно себя плохо чувствует, если не смог прибыть на презентацию Киберсети.

— Но если Нанги-сан так плох, — сказал Моримото, который не мог упустить возможности, чтобы не вставить слово, — он не должен возглавлять такое могущественное и влиятельное кайрецу, как «Сато Интернэшнл».

Все согласно закивали головами. Каждый из находившихся в комнате знал, как Моримото относится к Нанги. Он считал, что Тандзан обладает чересчур большой властью, хотя, возможно, говорил это просто из ревности. До того как уйти в большой бизнес, Нанги был высокопоставленным сотрудником МВТП. И хотя он и оставил достаточно заметный след в Министерстве внешней торговли и промышленности, гораздо большую известность Нанги приобрел, возглавляя «Сато Интернэшнл».

— Тут мы с вами подошли к ключевому моменту, — сказал Мик. — К контролю над материнской компанией, «Сато Интернэшнл». До тех пор пока «Сато» являлась кайрецу, которую возглавлял один человек, захватить контроль над ней было не под силу даже такой могущественной группе, какую представляем собой мы. — Глаза Леонфорте сверкали, теперь он говорил быстро и эмоционально. — Но с появлением Киберсети и «Денва партнерз» ситуация коренным образом изменилась. «Сато» оказалась в настолько стесненном финансовом положении, что, для того чтобы запустить в действие Киберсеть, была вынуждена искать поддержки на стороне.

— Но мы только младшие партнеры, — возразил Асада. — Основной капитал все равно остался у «Сато».

— Только на определенных условиях, — ответил Мик. — По заключенному соглашению, кредит, который «Денва партнерз» оказала «Сато Интернэшнл», должен быть возвращен в течение девяноста дней. Если этого не случится, мы получим возможность просочиться в компанию. Я прослежу за тем, чтобы кредит не был возвращен. Фактически я могу это гарантировать. В ответ на эту услугу я хочу, чтобы вы выбрали меня председателем правления «Денва партнерз». В этом качестве, опять же согласно одному из пунктов соглашения с «Сато», если они не смогут вовремя вернуть кредит, я автоматически оказываюсь членом совета директоров. Это все, что мне нужно, для того чтобы впоследствии обрести полный контроль над «Сато Интернэшнл» и Киберсетью. Попав в совет директоров, я получу возможность проводить индивидуальную обработку каждого из членов, пока не наберу большинства, которое проголосует за отставку Нанги и выберет меня в качестве нового президента.

В комнате опять воцарилось молчание. Глядя на выражения лиц присутствующих, Мик понял, что он выиграл свою партию. Он ставил на то, что эти люди — Дай-Року — не могут испытывать теплых чувств к известному либералу Нанги, завидуют его могуществу и боятся партнера Нанги, Николаса Линнера.

Все, что он им сказал, было правдой — вернее, почти правдой. Но у него был и другой, скрытый стимул. Ему нужен был контроль над «Сато Интернэшнл». Несмотря на нынешние финансовые затруднения, компания оставалась самой влиятельной кайрецу как в самой Японии, так и во всем мире, и ее мощь могла сотворить чудеса и открыть для Мика дверь в легальный бизнес. «Сато» была его билетом в реальный мир, он хотел его потрясти, стать его движущей силой. Слишком долго он дергал за ниточки тайно, спрятавшись в джунглях Вьетнама. А то, что совладельцем «Сато Интернэшнл» был Николас Линнер, его темный близнец, его Немезида, только обостряло это желание. Быть инициатором уничтожения Линнера — в этом таился непреодолимый соблазн.

Когда, по его мнению, прошло достаточно времени, Мик сказал:

— Это и есть наш шанс начать определять настоящее Японии и воспрепятствовать теперешней «Сато Интернэшнл» влиять на ее будущее.

— А как же Линнер-сан? — Неприкрытый страх на лице Асада говорил о том, что они сдаются. Все присутствующие желали этого, хотели, чтобы Леонфорте вел их, они увидели за ним будущее и решили присоединиться к нему.

Мик усмехнулся и спокойно сказал:

— Оставьте Линнера мне. Я знаю, как справиться с ним. Обещаю вам, Николас не помешает нашим планам. — Он наклонился вперед. — А теперь скажите мне, кто из вас хочет пойти за мной? Подумайте. Не будет преувеличением сказать, что этот выбор жизненно важен. Используем ли мы «Денва партнерз», чтобы захватить контроль над «Сато Интернэшнл»? — Он оглядел стол. Один за другим все молча закивали. Отказавшихся не было.

Позднее, когда все, включая Мачиду, ушли, Леонфорте, сидя в кресле и куря сигару, невидящим взором смотрел на потолок. Стол был пуст, его деревянная полированная поверхность издавала приятный запах лимонного воска. На кухне Хоннико наблюдала за уборкой помещения.

В такие минуты Мик часто думал о Коуи. Шесть месяцев, проведенных с ней, были трудными, в некотором роде даже болезненными. Ему казалось, что он находится в тюрьме. Но забыть это время он не мог. Коуи, несомненно, презирала его, и одного этого было достаточно, чтобы выгнать ее. Родственные связи, конечно, были весьма полезными, но зачем нужна женщина, которая вот-вот плюнет в тебя, когда лезешь к ней в постель? И все-таки именно эта ненависть и привлекала его к ней. Когда Коуи исчезла, ему стало недоставать именно этого, а вернее, того небольшого набора унижений и оскорблений, который он использовал, чтобы ненависть в ней не утихала. В душе остался какой-то осадок — как горечь во рту, как пепел в мусоросжигательной машине.

От этих неприятных воспоминаний Мика отвлекла вновь появившаяся из кухни Хоннико, сменившая кимоно и оби на элегантный пепельно-серый костюм от Армани. Косметики на ее лице почти не было, и это особо подчеркивало восточный разрез ее глаз — в этом контексте светлые волосы выглядели еще более необычно.

— Великолепный спектакль, — сказала она.

— Ты думаешь? — Мик выпустил облачко ароматного дыма и утвердительно кивнул. — Да, презентация прошла прекрасно, но я только сказал им то, чего они больше всего хотели услышать. Я опустил у них перед носом крючок и поводил немного, но они уже достаточно созрели, чтобы схватить его. Им не нравится неопределенность настоящего, они тоскуют по прошлому и боятся будущего.

Он покатал сигару во рту с каким-то непристойным видом, потом пососал ее и медленно выпустил дым.

— Но, кроме того, мне еще повезло. — Мик двумя пальцами поднял мини-диск, который подала ему Хоннико. — Задуманный мной план похищения этого диска из научно-исследовательского отдела «Сато Интернэшнл» мог проколоться во многих местах.

— Я не вижу где. Ты все предусмотрел, — сказала Хоннико.

— Предусмотрительностью люди обычно оправдывают свои неудачи. — Мик покрутил диск между пальцами. — Одного этого недостаточно.

Хоннико подошла, села рядом и потрепала его по голове.

— Какое это имеет значение? Ты получил то, что тебе было нужно.

— Я получил технологические секреты Киберсети, но хотел совсем другого, секреты мне не нужны. Эта кража является просто уловкой, призванной отвлечь их внимание от реальной угрозы, которая таится в контракте, подписанном «Сато» с «Денва партнерз». Я не хочу, чтобы кто-нибудь в «Сато» задумывался над этим соглашением. Пусть они теряются в догадках, пытаясь найти того, кто украл их драгоценные данные и почему. Бог им в помощь!

Мик опять пососал сигару и выпустил облачко голубоватого дыма.

— Но того, что мне нужно, я не получил, — продолжил он. — Не получил головы Линнера. Пока еще нет. — Внезапно он улыбнулся хорошо знакомой ей мальчишеской улыбкой. — Хочешь взглянуть на плоды наших трудов?

— Спрашиваешь! — Она пододвинула кресло поближе.

Мик вытащил из дипломата компьютер класса ноутбук с мультимедиа и дисководом на оптических дисках. Запустив компьютер, он перешел на этот дисковод.

— Готово, — сказал он, поднося палец к клавише «Ввод». — Стоит мне нажать сюда, и данные Киберсети появятся на экране. — Мик вдохнул сигарный дым, наслаждаясь горьким вкусом, а затем, медленно выпуская его из полуоткрытых губ, нажал на клавишу. Светодиод на дисководе зажегся, и данные начали с диска загружаться в оперативную память.

Почти мгновенно экран заполнился расположенными в кажущемся беспорядке сложными формулами, командами операционной системы и данными в шестнадцатиричной записи — массив данных Киберсети и список файлов.

— Ага! — облегченно вздохнул Мик, постранично просматривая данные. Вдруг он так стиснул зубами свою сигару, что чуть было не перекусил ее пополам. — Что за черт?

Данные начали пропадать с экрана. Пальцы Мика забегали по клавиатуре, он делал все возможное для того, чтобы перенести данные на жесткий диск до того, как они будут потеряны. Прежде чем экран окончательно очистился, он ухитрился спасти почти две трети.

Леонфорте попробовал загрузить остальные данные с оптического диска и получил сообщение об ошибке. Потом попытался физически считать их непосредственно с диска и, к своему изумлению, увидел, что диск не содержит никаких данных. Мик попробовал получить доступ к данным еще одним способом, результат был прежним. Он выключил компьютер, перезапустил его и проделал всю процедуру сначала.

На этот раз Мик не только не смог загрузить данные с оптического диска, но и сам компьютер начал барахлить. Он перешел на жесткий диск, запустил диагностическую программу и обнаружил, что записанное на нем программное обеспечение заражено вирусом. Леонфорте попытался запустить антивирусную программу, но вирус уже успел разрушить ее.

— Что происходит? — спросила Хоннико.

— Не знаю, — ответил сгорбившийся над клавиатурой Мик. — Каким-то образом в компьютер попал вирус, стерший все данные на моем жестком диске.

— Даже данные Киберсети?

Мик кивнул, и в это время на экране появилось одно-единственное слово, которое он не смог стереть, как ни пытался: «УЛЫБНИСЬ».

Леонфорте уставился на компьютер, потом с проклятием сбросил его со стола. Тот грохнулся на пол. Мик вскочил на ноги.

— Пойдем, — сказал он. — Пора домой.

В этот момент зазвонил его сотовый телефон.

— Что такое? — рявкнул он в трубку.

— Я нахожусь возле Кейджи, — услышал он голос своего помощника Джи Чи. Кейджи Хукубуцукан — так назывался Музей криминалистики, расположенный в Канда, районе Токио, где были и престижные кварталы, и жилища бедняков.

— Что ты там делаешь?

— Приедешь и сам все увидишь.

Мик хотел было сделать замечание помощнику по поводу подобной таинственности, но обратил внимание на то, что голос его был крайне возбужденным. Джи Чи знал, что канал был защищен и они могли разговаривать свободно. Следовательно, произошло что-то из ряда вон выходящее.

— Мы только что закончили в «Тамаяме», — сказал Леонфорте. — Сейчас приедем. Кстати, груз моему брату отправлен по расписанию?

— Точно в срок. Этот новый грузоотправитель просто замечательный.

Мик отключился и на вопросительный взгляд Хоннико ответил:

— Джи Чи обнаружил что-то возле Музея криминалистики.

— В такое время? Музей уже несколько часов как закрыт.

— Пойдем, — сказал Мик и взял свой длинный плащ. — Там случилось что-то серьезное.

«В ночном Токио есть нечто волшебное», — думал он, проезжая по мокрым от дождя улицам. Поток легковых машин исчез, вместо него появились громыхающие грузовики, которым по закону разрешалось возить товары только по ночам. Кроме них, было много молодежи на мотоциклах — все в черных кожаных куртках, со вздыбленными волосами и плотью, проколотой различными предметами. Леонфорте подумал, что может понять их стремление уродовать себя. Во всем мире чувствовалась неустойчивость. Молодежь в Брюсселе, Санкт-Петербурге, Сайгоне или Питсбурге была одной и той же. Они носили одну и ту же одежду, играли в одни и те же компьютерные игры, смотрели MTV. Человеку необходимо как-то самоопределиться, а чем больше он торчит у телевизора, долбит компьютер или играет по мультимедиа в видеоигры с партнером, находящимся в Тибукту или еще где-нибудь у черта на куличках, тем труднее ему это сделать. И тем больше причин, чтобы найти способы, с помощью которых можно стать непохожим на других.

«Я не просто один из многих. Я свободный человек». Вот откуда идет мода на татуировки, проколы, на выжигание клейм. И все ради того, чтобы казаться личностью, хотя бы и внешне.

В район Канда они въехали под отдаленный рев мотоциклов. Джи Чи появился из темной улочки, которая проходила возле Музея криминалистики. Он внимательно осмотрел пустынные тротуары и поманил Мика. Тот вышел из автомобиля и последовал за ним, держа Хоннико за руку. В темноте и тишине улочки каблуки ее туфель стучали неестественно громко.

Джи Чи включил мощный электрический фонарь и повел их в глубь улицы. Они миновали два гигантских мусорных бака, выглядевших так, как будто их не опустошали уже годами. Между баками раскинулся небольшой лагерь бездомных, под металлической решеткой горел костер. Бездомные — по крайней мере те из них, кто не спал на своих лохмотьях, — взглянули на прибывших воспаленными, безразличными глазами. От бездомных исходил стойкий дух алкоголя и немытых человеческих тел.

Мик не поспешил пройти мимо этой компании, заткнув нос и задержав дыхание, как поступило бы большинство других людей на его месте. Наоборот, он замедлил движение, пытаясь получше их рассмотреть. Леонфорте скорее перерезал бы себе глотку, чем признался в этом, но бродяги были ему ближе и роднее, чем члены Дай-Року. Те были жителями престижных кварталов города, той его части, которой когда-то правили сёгуны и их даймио. Мик же был выходцем из кварталов бедноты, тех темных, безобразных уголков, где слово «человечность» являлось пустым звуком. Эти кварталы были язвами на теле города, а дети там росли без света и какого-либо присмотра.

— Мик, пойдем! — поторопил его Джи Чи. — Сейчас не время для социологических исследований.

Они двинулись дальше, пока не дошли до тупика. Дорогу загораживала примыкающая к музею, покрытая грязью и копотью бетонная стена. Направив на нее луч фонаря, помощник Леонфорте осветил фигуру человека, который сидел, прислонившись спиной к стене. Поза его выглядела очень естественно, и сперва Мику показалось, что он просто спит. Но, присмотревшись повнимательней, Мик заметил что конечности у мужчины окоченели, а пальцы распухли. Потом, когда луч фонаря упал на его лицо, все увидели, что он неестественно бледен.

— Боже мой, — выдохнул Леонфорте. — Да это Нгуен!

Помощник кивнул:

— Да, правильно, это Ван Трак, человек, который взял у американца Мак-Найта мини-диск с данными Киберсети. — Джи Чи по-прежнему направлял луч фонаря на труп. — Мы искали его с того времени, как он передал диск Хоннико.

— Как он тебе тогда показался, в порядке? — спросил Мик, осторожно обходя тело, от которого уже шел запах разложения.

— По-моему, да, — ответила Хоннико. — Он казался вполне спокойным. Пожалуй, даже хладнокровным, но ведь я до того не знала его.

— Ты, кажется, был единственным, кто знал его, — сказал Джи Чи, обращаясь к Мику.

— Это верно. Я завербовал Нгуена в Сайгоне. Он был идеальной кандидатурой — продажный, за деньги мог сделать все, что угодно. — Он посмотрел на Джи Чи: — Как его убили?

— Откуда я знаю. Когда мы нашли его, я тут же позвонил тебе. Его никто не трогал.

Леонфорте подошел поближе и носком ботинка свалил тело на землю. Поднялась волна страшного зловония.

— М-м! — вырвалось у Хоннико, однако она не двинулась с места.

Мик взглянул на нее. Вроде бы Хоннико была не из тех женщин, которых могло бы стошнить при виде трупа. Она повидала виды. Хотя, конечно, не такие, как он, воевавший во Вьетнаме, где чудовищная жестокость вошла в норму.

Леонфорте ногой переваливал труп, пока не осмотрел его со всех сторон.

— Он погиб не от пули, ножа или удавки.

— Его могли задушить просто руками, — сказала Хоннико.

— Только не его, — ответил Мик. — Он никогда никого не подпустил бы к себе так близко.

— Даже женщину?

— Особенно женщину, — ответил Мик. — Старина Нгуен не менял объектов своих сексуальных привязанностей. Они у него были одними и теми же — юные мальчики. И, уж конечно, он не позволил бы никому из них себя задушить.

Мик еще раз перевернул труп так, чтобы тот лег лицом вверх. Потом знаком указал Джи Чи посветить получше и присел на корточки. Чувствуя, как к горлу подкатывает комок, он старался дышать через рот. Внимательно осмотрев лицо убитого, он сказал:

— Знаете, мне кажется, нашего приятеля утопили. Видишь, здесь и вот здесь следы вздутости, как будто он некоторое время пробыл в воде.

— Ты хочешь сказать, что кто-то утопил его, а потом притащил сюда? — спросила Хоннико. — Но зачем?

Леонфорте повидал в своей жизни столько смертей, что, казалось бы, еще одна не должна была для него ничего значить — одной больше, одной меньше. Но значила. Это не то, что смерть в кино — облагороженная и обезличенная. Настоящая смерть заставляет сжиматься твой желудок, заглянуть в глубь себя, задуматься о смысле жизни. Может быть, она и не унижает человека, как об этом пишут в книгах, но, несомненно, что-то меняет в нем.

— Я вижу только одну причину, — сказал он, вставая. — Посмотрите, куда его принесли. К Музею криминалистики.

Понимаете, в чем тут дело? Те, кто его убил, хотели, чтобы мы его нашли.

— Но никто не знал, что Нгуен работал на тебя, — возразил Джи Чи.

Только тут Мик вспомнил про компьютерный вирус. Он находился на оптическом диске и проник в компьютер вместе с данными Киберсети. Это могло означать одно из двух: либо Каппа Ватанабе, программист научно-исследовательского отдела «Сато Интернэшнл», с которым Мик имел дело, надул его, в чем он, зная Ватанабе, сильно сомневался, либо диск был где-то по дороге перехвачен и подменен другим.

— Черт! — Леонфорте в ярости сжал кулаки. Есть только один человек, у которого была необходимость и возможность сделать это, — Николас Линнер!

Глядя невидящими глазами в небо, Мик растянул крепко сжатые губы в усмешке. Он давно уже понял, что в жизни бывают моменты, когда сочетание определенных обстоятельств и эмоций вызывает изменение жизненной линии. Так было в тот вечер, когда он находился с Джеки на крыше и когда убили его отца. Второй раз в джунглях Лаоса, когда его принимали в члены племени Нанг и на тыльной стороне запястья у него появился темно-синий вертикальный полумесяц. Сегодня это произошло в третий раз.

Вокруг, куда бы он ни посмотрел, были видны неестественно правильные, безжалостно острые углы зданий. Мик втянул в себя сырой воздух Токио, напомнивший ему холод гималайских ночей, и на него снизошло знание. Значит, они наконец-то столкнулись лицом к лицу. Но разве он не хотел именно этого? Арены для столкновения со своей тенью, своим двойником, с человеком, имеющим с ним столько общего?!

Значит, Линнер устроил этот фокус, написал вирус на экране компьютера: «Улыбнись», — а он так и не смог стереть это слово. Значит, Николас подбирается к нему так же, как он к Николасу. Пляска смерти, двое на заранее определенных орбитах, двигающиеся из света во тьму и наоборот, связанные загадочными узами, проходящими через их прошлое.

Теперь, казалось, реальность растворилась в туманной дали. Леонфорте почувствовал себя в каком-то подвешенном состоянии, весь мир, казалось, двигался путем света и тьмы. Как будто он и Николас Линнер, полярные противоположности — протон и нейтрон, составляющие последний оставшийся во Вселенной атом, — все быстрее и быстрее обращались друг вокруг друга, одновременно отталкиваясь и притягиваясь, но неумолимо приближаясь к точке неизбежного столкновения, которое означало жизнь для одного и гибель для другого.