Утро 21 августа было таким же ясным и светлым, как и в предыдущие четырнадцать жарких летних дней. Окружающие замок холмы дышали покоем и тишиной, не давая и намека на суету полицейского расследования, захлестнувшую находящийся в восемнадцати километрах Эгльтон. Как и в другие три дня, проведенные в замке, Шакал стоял у окна в кабинете барона, ожидая, пока его соединят с Парижем. Баронессу он оставил спящей наверху, после еще одной страстной ночи.

Когда наконец дали Париж, он начал с обычного: «Говорит Шакал».

— Говорит Вальми, — ответил хриплый голос на другом конце провода. — Ситуация изменилась. Они нашли машину…

Он слушал еще две минуты, лишь однажды задав короткий вопрос. Произнеся завершающее «благодарю», он полез в карман за сигаретами и зажигалкой. Он уже понял, что услышанное им меняло его планы, хотел он этого или нет. Он собирался задержаться в замке еще на два дня, но должен уехать сегодня же, и чем быстрее, тем лучше. Но по ходу телефонного разговора в трубке раздался какой-то посторонний звук.

Сначала он не придал этому значения, но с первой затяжкой в голову закралась тревожная мысль. Когда же он докурил сигарету и бросил окурок в открытое окно, все стало на свои места. Теперь он знал, что означал тихий щелчок, который он услышал впервые за четыре дня. В спальне стоял параллельный телефон, но Колетт крепко спала, когда он покинул ее. Но спала ли… Он повернулся, взлетел по ступенькам и ворвался в спальню.

Телефонная трубка покоилась на рычаге. У распахнутых дверей шкафа лежали три чемодана с открытыми замками. Тут же валялось его кольцо с ключами. Баронесса, стоя на коленях среди разбросанных вещей, подняла голову, ее глаза широко раскрылись. Она уже вынула из чемодана стальные трубки, достала их из мешочков. Из одной торчал телескопический прицел, из другой — кончик глушителя. В руке она держала ствол и казенную часть ружья.

Спустя несколько секунд Шакал нарушил молчание.

— Ты подслушивала.

— Я… я хотела узнать, кому ты звонишь каждое утро.

— Я думал, ты спишь.

— Нет, я всегда просыпалась, когда ты вставал с кровати. Это… это ружье, ружье убийцы.

Полувопрос, полуутверждение, в надежде на то, что он все объяснит и содержимое трубок окажется сущей безделицей, никому не приносящей вреда. Он смотрел на нее сверху вниз, и впервые она увидела, как его глаза подернулись серым туманом, из них исчезли все чувства, словно теперь они принадлежали мертвецу или роботу.

Баронесса медленно поднялась на ноги, выпустив из руки ружейный ствол.

— Ты хочешь его убить, — прошептала она. — Ты — один из них, из OAC. Ты хочешь застрелить де Голля из этого ружья.

Ответом послужило молчание Шакала. Она метнулась к двери. Он легко настиг ее и швырнул на кровать, в три быстрых шага оказался рядом. Ее рот раскрылся в крике, но удар ребром ладони по сонной артерии заглушил его в зародыше. Затем левой рукой Шакал схватил ее за волосы и потянул к себе. Голова баронессы свесилась над краем кровати, она еще увидела рисунок ковра, и тут же ребро ладони Шакала с размаху опустилось на ее шею.

Он подошел к двери, но снаружи не доносилось ни звука. Эрнестина, должно быть, пекла рогалики и варила кофе на кухне в дальнем конце дома, а Луизон собирался на рынок. К счастью, они оба были глуховаты.

Шакал разложил компоненты ружья по трубкам и убрал их в чемодан с шинелью и поношенными вещами Андре Мартина, прощупал подкладку, чтобы убедиться, что документы на месте, запер чемодан. Второй чемодан, с вещами пастора из Дании Пера Иенсена, баронесса открыла, но не успела перетряхнуть.

Пять минут Шакал умывался и брился в ванной комнате, примыкающей к спальне. Затем достал ножницы и еще десять минут зачесывал волосы назад и подстригал на два дюйма. После чего покрасил их в серо-стальной цвет. Краска для волос смочила волосы, и он смог уложить их так, как носил пастор на фотографии в паспорте. Паспорт стоял перед ним, на полочке под зеркалом. Наконец, он вставил в глаза синие контактные линзы.

Тщательно смыл следы краски и волосы с раковины, собрал умывальные и бритвенные принадлежности и вернулся в спальню, не бросив и взгляда на обнаженное тело баронессы. Надел нижнее белье, носки, рубашку, купленные в Копенгагене. Закрепил на груди манишку, за ней последовали высокий жесткий воротник, черный костюм, недорогие туфли. Очки в золотой оправе он положил в нагрудный карман, датскую книгу о французских церквах — в саквояж. Во внутренний карман сунул паспорт датчанина и пачку денег.

Его собственная одежда вернулась в тот чемодан, где лежала раньше, после чего Шакал запер и его.

Все приготовления он завершил к восьми часам, и с минуты на минуту Эрнестина должна была принести кофе. Баронесса пыталась скрыть их отношения от преданных барону слуг, которые до безумия любили его и когда он был ребенком, и когда стал хозяином замка.

Из окна он увидел, как Луизон на велосипеде покатил к воротам, с корзинкой для покупок на багажнике. Мгновением позже Эрнестина постучала в дверь. Он не ответил. Эрнестина постучала вновь.

— Ваш кофе, мадам, — прокричала она.

Приняв решение, Шакал ответил по-французски, полусонным голосом:

— Оставьте у двери. Мы возьмем его, когда встанем.

Рот Эрнестины превратился в букву «О». Скандал! Вот до чего дошло дело. И где, в спальне господина барона. Она поспешила вниз, чтобы поделиться новостью с Луизоном, но тот уже уехал, и с длинным монологом о падении нравов в нынешнем обществе ей пришлось обратиться к раковине на кухне. Поэтому она не услышала, как три чемодана и саквояж, спущенные на петле из простыни, мягко легли на клумбу под окном спальни.

Затем Шакал запер дверь спальни изнутри, уложил тело баронессы в постель, придал ей позу спящей и укрыл простыней до подбородка, вылез на подоконник, притворил за собой окно и спрыгнул вниз.

Эрнестина услышала, как заурчал мотор «рено» мадам, стоящего в переоборудованной под гараж конюшне, увидела, как машина вырулила к воротам.

— Что это она еще задумала? — пробормотала Эрнестина и поспешила наверх.

Поднос с уже остывшим кофе остался нетронутым перед дверью. Постучав несколько раз, она толкнула дверь, но та не открывалась. Запертой оказалась и спальня приезжего господина. Она позвала. Ей никто не ответил. Она решила, что они уехали, но, никто не уезжал из замка подобным образом, разве что боши, которые долго мучили старого барона вопросами о сыне.

Оставалось только одно — посоветоваться с Луизоном. Он поехал на рынок, и кто-нибудь в кафе на площади мог найти его и подозвать к телефону. Она не понимала принципа действия телефонной связи, но знала, что стоило снять трубку, как на другом конце провода люди начинали говорить с тобой, а затем шли и искали того, кто тебе нужен. Она сняла трубку и держала ее у уха десять минут, но никто с ней не заговорил. Она, естественно, не подозревала, что провод аккуратно перерезан.

Клод Лебель, также на вертолете, вернулся в Париж после завтрака. Как он позднее объяснял Карону, Валентин добился блестящего успеха, несмотря на противодействие овернских крестьян. К утру он проследил путь Шакала до кафе в Эгльтоне, где тот позавтракал и куда за ним приехало такси. Затем он распорядился, чтобы к полудню на всех дорогах, ведущих в город, на расстоянии двадцати километров от него, были установлены заграждения и организована проверка документов пассажиров проезжающих машин. Учитывая важный пост Валентина, Лебель намекнул ему, кто такой Шакал, и комиссар Оверни обещал, что из Эгльтона не выскочит и мышка.

Миновав От Шалоньер, маленький «рено» помчался на юг, к городу Тюль. Шакал рассчитал, что полиция, с вечера начав поиски от того места, где он оставил машину, к утру должна добраться до Эгльтона. Бармен кафе заговорит, затем таксист, и в замке они будут до полудня, если только ему не улыбнется удача.

Но искать-то они будут светловолосого англичанина, ибо он позаботился о том, чтобы никто не знал, что он стал седым священником. Тем не менее, кольцо вокруг него сжималось. И он гнал «рено» по горным дорогам, пока не выскочил на шоссе RN89 в восемнадцати километрах к юго-западу от Эгльтона. До Тюля оставалось чуть больше двадцати километров. Часы показывали 9.40.

Едва он скрылся за поворотом, миновав довольно длинный прямой участок, из Эгльтона показался конвой, состоящий из патрульной машины и двух фургонов. Проехав половину прямого участка, конвой свернул на обочину, и шестеро полицейских начали устанавливать передвижное заграждение из металлических труб.

— Что значит «его нет»? — ревел Валентин, нависнув над плачущей женой таксиста в Эгльтоне. — Куда он уехал?

— Я не знаю, месье. Я не знаю. Каждое утро он ждет на привокзальной площади до прихода поезда из Юселя. Если пассажиров нет, он возвращается в гараж и возится с машинами. Раз он не приехал домой, значит, кого-то повез.

Валентин мрачно огляделся. Кричать на женщину бессмысленно. Ее муж — владелец единственного в городке такси, он же ремонтирует машины соседей.

— Он отвозил кого-нибудь в пятницу утром? — спросил комиссар, более сдержанно.

— Да, месье. Он вернулся со станции, потому что пассажиров не было, а вскоре позвонили из кафе. Кому-то понадобилось такси. А он как раз снял колесо и очень волновался, что заказчик уедет или найдет другое такси. Он ругался все двадцать минут, пока ставил колесо, а затем умчался. Пассажир никуда не делся, но муж не сказал мне, куда он его отвез, — женщина вздохнула. — Он вообще неразговорчив со мной.

Валентин похлопал ее по плечу:

— Хорошо, мадам. Не расстраивайтесь. Мы подождем, пока он вернется, — и повернулся к сержанту: — Поставьте одного человека на вокзале, а второго — на площади, у кафе. Номер такси вы знаете. Как только он появится, немедленно пришлите его ко мне.

И зашагал к своей машине.

— Комиссариат, — коротко бросил он шоферу.

Свою штаб-квартиру он перенес в Эгльтон, много лет не знавший такого нашествия полицейских.

Не доехав шести километров до Тюля, Шакал выбросил в лощину чемодан с вещами Александра Даггэна и его паспортом. Они верно послужили ему. Чемодан перевалился через парапет моста и исчез в густом подлеске, растущем на дне лощины.

В Тюле он нашел вокзал, а затем поставил машину в боковой улочке в полумиле от него и вернулся пешком с двумя чемоданами и саквояжем, прямиком направившись в кассу.

— Один билет до Парижа, второй класс, пожалуйста, — обратился он к кассиру. — Сколько с меня? — И поверх очков, через маленькое зарешеченное оконце, оглядел каморку, в которой работал кассир.

— Девяносто семь новых франков, месье.

— А не подскажете ли вы мне, когда следующий поезд?

— В двенадцать пятьдесят. Вам придется подождать почти час. В конце платформы есть ресторан. Поезда на Париж отходят с платформы номер один.

Шакал поднял чемоданы и подошел к контролеру, стоящему у барьера при входе на платформу. Тот прокомпостировал билет. Шакал вновь подхватил чемоданы, но не сделал и пяти шагов, как его остановили:

— Предъявите документы, пожалуйста.

Юноша в синей форме КРС старался выглядеть старше своих лет. За плечом у него висел автоматический карабин. Шакал снова поставил вещи на землю и протянул ему датский паспорт. Юноша пролистал его, не поняв ни слова.

— Вы датчанин?

— Простите?

— Вы датчанин? — Он постучал пальцем по корочке паспорта.

Шакал просиял, поняв, что от него хотят:

— Датчанин, да, да.

Юноша вернул паспорт и кивком головы предложил Шакалу пройти на платформу. И тут же остановил следующего пассажира, только что миновавшего контролера.

Луизон вернулся около часа дня, успев пропустить в кафе, пару стаканов красного вина. Эрнестина тут же поделилась с ним своими заботами. Решение ее муж принял быстро.

— Я должен подняться к окну и заглянуть в спальню.

Но прежде ему пришлось повоевать с лестницей. Она никак не хотела его слушаться, но в конце концов Луизон установил ее под окном спальни и с трудом забрался наверх. Пять минут спустя он спустился на землю.

— Мадам спит, — объявил он.

— Но она никогда не спит так поздно, — запротестовала Эрнестина.

— А сегодня спит, — возразил Луизон, — и никто не должен ее будить.

Парижский поезд чуть опоздал и прибыл в Тюль ровно в час дня. Среди поднявшихся в вагоны пассажиров был седовласый протестантский пастор. Он сел в уголке купе, в котором уже находились две женщины средних лет, надел очки в золотой оправе, достал из саквояжа толстую книгу о церквах и кафедральных соборах Франции и углубился в чтение. Как он выяснил ранее, поезд прибывал в Париж в 8.10 вечера.

Шарль Бобе стоял на обочине рядом со своей машиной, смотрел на часы и ругался. Половина первого, время ленча, а он застрял на пустынной дороге между Эгльтоном и деревушкой Ламазьер. Со сломанной полуосью. Не жизнь, а дерьмо, куча дерьма. Он мог бросить машину, дойти пешком до ближайшей деревни, на автобусе добраться до Эгльтона и к вечеру вернуться с тягачом. Такое путешествие обошлось бы ему в недельный заработок. Но опять же, на дверцах не было замков, а все его благополучие зиждилось на этом стареньком такси. Лучше не оставлять машину на милость деревенской ребятни, которая растащит все, что только можно. Надо набраться терпения и дождаться грузовика, который возьмет его на буксир (за вознаграждение) и дотащит до Эгльтона. Еды у него не было, но в ящичке на приборном щитке лежала початая бутылка вина. Допив ее, Бобе залез на заднее сиденье. В такую пору не приходилось рассчитывать на появление грузовика. Крестьяне отдыхали после ленча. Он устроился поудобнее и крепко заснул.

— Что значит «его все еще нет»? Где же этот подонок? — бушевал у телефона Валентин.

Он звонил из комиссариата Эгльтона и разговаривал с полицейским, оставленным в доме таксиста. На другом конце провода что-то пролепетали, и Валентин швырнул трубку на рычаг. Все утро и день в комиссариат по рации поступали доклады полицейских застав, перекрывших дороги. Никто из уехавших из Эгльтона даже отдаленно не напоминал высокого светловолосого англичанина. И в полуденную жару городок блаженно дремал, словно двести полицейских, съехавшихся из Юселя и Клермон-Феррана, и не появлялись на его улочках.

Лишь в четыре часа Эрнестине удалось добиться своего.

— Ты должен снова залезть на лестницу и разбудить мадам, — твердо заявила она.

Старик Луизон придерживался другого мнения, но по выражению лица Эрнестины понял, что спорить с ней бесполезно. Он поднялся по лестнице, на этот раз более уверенно, открыл окно и исчез в спальне. Эрнестина ждала внизу.

Несколько минут спустя голова старика появилась вновь.

— Эрнестина, — он внезапно осип, — кажется, мадам умерла.

Он уже собрался вновь спуститься по лестнице, но Эрнестина закричала, чтобы он открыл изнутри дверь спальни. Вместе они долго смотрели на глаза баронессы, уставившиеся в подушку, на укрытое до подбородка тело.

Первой пришла в себя Эрнестина.

— Луизон.

— Да, дорогая.

— Скоренько отправляйся в деревню и привези доктора Матье.

Пару минут спустя Луизон уже катил на велосипеде вниз, с силой нажимая на педали. Доктор Матье, уже сорок лет пользовавший жителей От Шалоньер от всех болезней, спал в своем саду под абрикосовым деревом. Луизон разбудил его, и старый доктор тут же согласился поехать с ним. В 4.30 его машина подъехала к замку, а еще через пятнадцать минут он разогнулся и посмотрел на двух слуг, ждущих у порога спальни.

— Мадам мертва. У нее сломана шея. — По его телу пробежала дрожь. — Мы должны вызвать полицию.

Жандарм Кебу был педантом. Он понимал, сколь серьезны обязанности слуги закона и как важно учесть весь фактический материал, особенно при расследовании тяжкого преступления. Часто слюнявя карандаш, он записал показания Эрнестины, Луизона и доктора Матье, сидящих за столом в кухне замка.

— Нет сомнений в том, что совершено убийство, — заключил он, когда доктор подписал свои показания. — Скорее всего, это дело рук светловолосого англичанина, который жил здесь несколько дней, а затем уехал на машине мадам. Я доложу о случившемся в Эгльтон.

И на велосипеде покатил в деревню.

В половине седьмого Клод Лебель позвонил в Эгльтон комиссару Валентину.

— Что нового, Валентин?

— Пока ничего, — ответил тот. — Мы перекрыли все дороги в окрестностях Эгльтона. Должно быть, он неподалеку от города, если только не успел уехать раньше. И никак не объявится этот чертов таксист, который вез его в пятницу утром. Его повсюду ищут… Подождите минуту, еще одно донесение.

До Лебеля долетали звуки разговора Валентина по другому телефону. Затем он вернулся на связь с Парижем.

— Ну и дела здесь творятся. Совершено убийство.

— Где? — оживился Лебель.

— В замке неподалеку. Позвонил местный жандарм.

— Кого убили?

— Женщину. Жену владельца замка. Одну секунду. Баронессу де ла Шалоньер.

Карон заметил, как побледнел Лебель.

— Валентин, слушайте меня, это он. Он уже уехал из замка?

Последовала пауза, Валентин спросил об этом у жандарма.

— Да, еще утром, на машине баронессы. Маленьком «рено». Садовник обнаружил тело еще в полдень, но решил, что баронесса спит. Только около четырех он залез в спальню через окно и понял, что она мертва.

— У вас есть описание и номерной знак машины? — спросил Лебель.

— Да.

— Тогда объявите общий розыск. Секретностью можно пренебречь. Теперь мы ищем убийцу баронессы де ла Шалоньер. Мы организуем поиск по всей стране, но постарайтесь взять его след с места преступления. Важно определить, куда он направился.

— Хорошо, комиссар. Теперь-то мы знаем, что нужно делать.

Лебель положил трубку.

— Мой бог, я старею. Баронесса де ла Шалоньер находилась в отеле «Серф» в ночь, когда там был Шакал.

В 7.30 полицейский, обходивший свой участок, нашел машину баронессы, стоящую у тротуара на тихой улочке Тюля. В 7.45 он вернулся в комиссариат города, в 7.55 из Тюля позвонили Валентину, чтобы сообщить о находке. В 8.05 комиссар Оверни связался с Лебелем.

— В пятистах метрах от железнодорожной станции, — доложил он.

— У вас есть расписание поездов?

— Да, где-то было.

— Скажите мне время отправления из Тюля парижского поезда и время его прибытия на Аустерлицкий вокзал. Ради бога, поторопитесь.

До него донеслись приглушенные голоса.

— Два поезда в день, — наконец ответил Валентин. — Первый отходит около часа и должен быть в Париже… ага, в десять минут девятого.

Лебель бросил трубку и метнулся к двери, на ходу крикнув Карону, чтобы тот следовал за ним.

Экспресс прибыл на Аустерлицкий вокзал точно по расписанию, в 8.10. Едва он остановился, как раскрылись двери купе. Пассажиры высыпали на платформу. Одни обнимались с встречающими друзьями и родственниками, другие сразу потянулись к стоянке такси. Среди них был и седовласый пастор. Одним из первых он достиг стоянки и поставил два чемодана и саквояж в багажник «мерседеса».

Водитель включил счетчик, и такси тронулось с места. На привокзальной площади дорога образовывала полукруг, оканчивающийся двумя воротами. Одни служили для въезда, другие — для выезда. У самых выездных ворот водитель и пассажир услышали вой полицейских сирен, приближающихся с каждой секундой. Когда они проехали ворота и водитель затормозил у поворота на улицу, ожидая просвета в транспортном потоке, к зданию вокзала подкатили три патрульные машины и два черных автобуса с решетками на окнах.

— Похоже, сегодня эти засранцы решили потрудиться, — буркнул водитель — Куда ехать, господин аббат?

Пастор дал ему адрес небольшого отеля на набережной Гранд Огюстен.

Клод Лебель вернулся в свой кабинет в девять часов. На столе лежала записка с просьбой позвонить комиссару Валентину в Тюль. Он связался с ним через пять минут. Пока Валентин говорил, Лебель делал пометки в блокноте.

— Вы сняли отпечатки пальцев в машине? — спросил Лебель.

— Конечно, и в комнате замка. Их сотни, одни и те же.

— Переправьте их в Париж как можно быстрее.

— Сделаем. Вы хотите, чтобы я прислал и того парня из КРС, что дежурил на железнодорожной платформе в Тюле?

— Нет, благодарю, едва ли он что-то добавит к тому, что уже рассказал. Спасибо за помощь, Валентин. Можете отозвать своих ребят. Он теперь на нашей территории. Тут уж мы разберемся сами.

— Вы уверены, что это датский пастор? — спросил Валентин. — Возможно, совпадение.

— Нет, — ответил Лебель, — это он. Он выбросил один из чемоданов, наверное, вы найдете его в какой-нибудь реке или ложбине между От Шалоньер и Тюлем. Но описание остальных вещей совпадает с тем, что у нас есть. Это он, можете не сомневаться, — и положил трубку.

— Пастор, — с горечью пожаловался он Карону. — Датский пастор. Фамилия неизвестна, этот парень из КРС, которому он предъявил паспорт, не запомнил ее. Человеческий фактор, всегда человеческий фактор. Водитель такси спит на обочине дороги, садовник боится побеспокоить хозяйку, которая целый день не встает с кровати, полицейский не может запомнить фамилию в паспорте. Одно я знаю наверняка, Люсьен, это мое последнее дело. Я слишком стар. Стар и медлителен. Вызовите мне машину, пожалуйста. Пора ехать на вечернюю экзекуцию.

Совещание в министерстве внутренних дел проходило напряженно. Лебель доложил о перипетиях прошедших суток: поисках, приведших в Эгльтон, пропавшем водителе такси, убийстве в замке, высоком седовласом пасторе, севшем в Тюле на парижский поезд.

— Короче говоря, — едко заметил Сен-Клер, когда Лебель закончил, — убийца уже в Париже, с новой фамилией и внешностью. Похоже, вы опять потерпели неудачу, мой дорогой комиссар.

— Давайте подождем с упреками, — вмешался министр. — Сколько в Париже датчан?

— Вероятно, несколько сот, господин министр.

— Мы можем их проверить?

— Только утром, когда гостевые карточки привезут в префектуру полиции, — ответил Лебель.

— Я могу организовать сбор карточек в полночь, в два и четыре часа утра. — подал голос префект полиции. — В графе «профессия» он должен написать «священнослужитель», иначе у портье возникнут подозрения.

Вокруг стола замелькали улыбки.

— Скорее всего, он прикроет жесткий воротник шарфом или снимет его, так что в графе «профессия» будет указано совсем другое, — эти слова Лебеля стоили ему нескольких мрачных взглядов.

— В таком случае остается только одно, — министр встал. — Я еще раз попытаюсь встретиться с президентом и попрошу его отменить все появления на публике до тех пор, пока мы не найдем и не обезвредим этого человека. А пока позаботимся о том, чтобы с утра проверили каждого датчанина, зарегистрировавшегося в отелях Парижа этим вечером и ночью. Я могу положиться в этом на вас, комиссар? Господин префект полиции?

Лебель и Карон кивнули.

— На сегодня все, господа.

— Более всего меня бесит, — жаловался Лебель Карону, вернувшись в кабинет после совещания, — их нежелание признать, что дело не только в его удачливости и нашей глупости. Да, ему везет, но он и чертовски умен. А от нас постоянно отворачивается удача, и мы допускаем ошибки. В том числе и я. Но одного обстоятельства они не учитывают. Дважды мы разминулись с ним на самую малость. Сначала он уехал из Гапа на перекрашенной машине. Затем покинул замок, убив любовницу, сразу после того, как мы нашли машину. И каждый раз это происходило утром, после того как я заявлял в министерстве, что он у нас в руках и мы надеемся схватить его в ближайшие двенадцать часов. Люсьен, мой дорогой друг, я думаю, пора воспользоваться моей неограниченной властью и организовать прослушивание телефонных разговоров.

Он стоял у окна и смотрел на другой берег лениво текущей Сены, на Латинский квартал, где ярко горели окна и громко смеялись парижане.

В трехстах ярдах от него высокий мужчина всматривался сквозь летнюю ночь в громаду здания Полис Жюдисер, слева от подсвеченных шпилей Нотр-Дам. Он был в черных брюках и ботинках, шелковая водолазка скрывала белую рубашку и манишку. Он курил длинную английскую сигарету с фильтром, и его лицо казалось слишком молодым для седых волос.

Не подозревая об этом, они смотрели друг на друга с разных берегов Сены, а в это время часы на церквах Парижа возвестили о приходе 22 августа.