Часть вторая
ДАРЫ
ВАН ДАЛЬ
Мы идем быстро. Несбиту, наверное, лет тридцать с небольшим. Он в хорошей форме и явно неплохой боец, но мне приходится сбавлять шаг, чтобы он не отстал, останавливаться, когда он хочет отдохнуть. Я-то могу бежать весь день, всю ночь и еще весь следующий день, даже если я мало спал накануне. И вообще я могу спать хоть на бегу.
Несбит не говорит, куда мы идем, но, когда горы и лес остаются позади, мы оказываемся на тропе между полями — она ведет в направлении города, который лежит чуть ниже. Я вижу железную дорогу и спрашиваю, как мы поедем — на поезде? Он отвечает:
— Общественный транспорт? Для нас? Нет, брат, нам надо найти машину.
— Любую машину или твою машину?
Он не отвечает, но даже слегка подпрыгивает от восторга, замечая сверкающий серый седан. И говорит мне:
— Нравятся мне новые «Ауди». Да и ключи у них… — он вытаскивает пипку электронного ключа и трясет им у меня перед носом, продолжая идти спиной вперед, — … эти, сенсорные, куда проще старых.
Он подходит к водительской дверце и прижимает ключ к замку. Дверца открывается. Мы садимся, Несбит потирает руки.
— Кожаные сиденья, кондер, автоматический контроль курса. Роскошь.
— Но она же не твоя.
Несбит хохочет.
— Собственность — вот истинная кража. Разве не так говорят фейны?
— Что-то я не слышал. — Я беру ключ в руки. Я мало что знаю о машинах, но вижу, что этот от «БМВ», а не от «Ауди».
— Ван наложила на него свои чары, и он теперь открывает любую машину, которая окажется с тобой рядом. — Несбит выруливает с парковки и с жутким скрежетом срывается с места. Я пристегиваюсь. — Через пару часов будем дома. Местечко что надо.
— Дом Ван Даль?
— Не совсем. Кругом полно пустых домов, грех не воспользоваться. Мы максимизируем уровень использования ресурсов, вот как с этими машинами, которые стоят повсюду, никому не нужные.
— Вряд ли вы спрашиваете владельцев, согласны они на такую максимизацию или нет.
Несбит ухмыляется.
— Точно, парень. Хотя, когда Ван Даль просит, люди обычно соглашаются. У нее есть для этого специальное снадобье. У нее найдется снадобье на любой случай.
Несбит прав. Дом что надо — современный, большой, под стать какому-нибудь наркобарону. Его окружает трехметровая кирпичная стена с железными воротами — судя по их виду, они вполне могут выдержать ракетный удар; открываются они при помощи электроники, которой управляет, наверное, тот, кто следит за изображениями с видеокамер, установленных над въездом. Но Ван Даль, судя по всему, нашла способ обмануть систему безопасности. Вряд ли это можно сделать при помощи снадобий; скорее, тут в ходу заклятия вроде тех, что помогают открывать чужие машины без ключа.
Мы бросаем «Ауди» и проходим последние мили две пешком.
— Ее найдут. Целую и невредимую, разве что бензина чуть меньше станет, — говорит Несбит.
— А тебя это разве беспокоит? — спрашиваю я.
— На некоторых машинах установлены системы спутникового оповещения. Так что поматросить и бросить — вот мой совет.
У ворот мы встаем под камерами и ждем. Несбит уже нажал кнопку звонка и теперь говорит в переговорное устройство.
— Эй! Это я. А это Натан. Помнишь, я думал, что он умер? Так вот, — Несбит пожимает плечами, — оказывается, нет.
Я бросаю на него злобный взгляд.
— Он хороший мальчик. — Несбит поднимает голову и, глядя прямо в камеру, громким и членораздельным сценическим шепотом сообщает: — Письма у него.
Все тихо, даже система входа не издает никаких звуков.
Солнце жарит во всю, асфальт у нас под ногами раскалился, как духовка. Железные ворота, похоже, вибрируют от жары, но оказывается, они просто начали тихо отъезжать в сторону, и вскоре мы уже идем к дому по длинной и прямой подъездной дорожке. Я оборачиваюсь, ворота закрываются. На земле по внутреннему периметру стены и под воротами положена толстая колючая проволока. Этот дом не только крепость, но и тюрьма. Впереди из-за высоких сосен виднеется строение из стекла и камня.
Из него выходит какой-то мужчина и стоит, следя за нашим приближением. На нем безукоризненный бледно-голубой костюм. Такой бледный, что кажется почти белым. Брюки широкие, под пиджаком жилет, того же бледно-голубого цвета. Подойдя ближе, я вижу, что сорочка на нем белая, галстук светло-розовый, а из нагрудного кармана пиджака высовывается уголок носового платка в тон галстуку. Мужчина поворачивается к нам спиной и входит в дом. Он высок, выше, чем я, и строен. Его волосы напоминают мне Сола О’Брайена — того же льняного оттенка, так же гладко зализаны и ровно подстрижены над шеей. Только тут мне приходит в голову, что до сих пор я считал, будто в доме будут только Габриэль и Ван Даль, а тут, оказывается, есть кто-то еще.
— Кто это? Кто здесь еще есть? — спрашиваю я у Несбита.
Глянув на меня, он вдруг начинает кружиться и, похлопывая себя по бокам руками, приговаривать:
— Никого здесь нет, только мы, цыплятки, никого, только мы, ребятки… — И так, смеясь, напевая, хлопая руками и кудахча, он входит в дом.
Через просторный прохладный холл мы попадаем в гостиную, целую стену которой занимает панорамное окно, а за ним спускается прямо к Женевскому озеру огромный гладкий газон. Комната просторная, в самый раз для хорошей вечеринки или даже бала, но сейчас она разделена на три части диванами, сгруппированными вокруг низких столов.
У одного из них спиной ко мне стоит тот самый мужчина. Он берет со стола серебряную зажигалку и закуривает сигарету, повернувшись ко мне в профиль. У него чистая бледная кожа, которая прямо сияет здоровьем, а когда он затягивается и выпускает струйку дыма, я понимаю, что это не он, а она. Это и есть Ван Даль.
Она поворачивается, глядит на нас обоих, и меня поражает ее красота. Она похожа на мальчика и в то же время на девушку лет примерно двадцати.
— Итак? — Она обращается к Несбиту. Ее голос совершенно не соответствует ее наружности, зато соответствует привычке курить. Судя по тому, как он звучит, за день она выкуривает сигарет шестьдесят, не меньше.
— Итак. Здравствуй, Ван. Рад тебя видеть, рад возвращению. Это Натан.
Ван глубоко затягивается сигаретой и медленно выпускает тонкую струйку дыма. Подходит ко мне ближе и говорит:
— Счастлива познакомиться. Просто счастлива. — Глаза у нее светло-голубые, такие же, как ее костюм. До сих пор я видел глаза только двух Черных: Меркури и моего отца. У обоих они были разные, но при этом совершенно не похожие на глаза Белых Ведьм, — у тех в глазах, по крайней мере, на мой взгляд, то и дело словно мелкие серебристые кристаллы взвихряются и опадают. Но у Ван в глазах сапфиры — они вращаются, уменьшаясь, а при столкновении рассыпаются снопами искр, из которых возникают новые сапфиры. Красивее глаз я еще не видел.
— Письма Габриэля у тебя? — спрашивает она меня. Я обращаю внимание на то, что дым, выходящий из ее рта, не серый, а нежно-розовый, как ее галстук. Словно живой, он оборачивается вокруг шеи Ван, а потом поднимается, смешиваясь с воздухом, отчего ее глаза становятся еще темнее.
Я смутно понимаю, что отвечаю на ее вопрос, но не знаю, что именно.
По-прежнему глядя своими сапфирами прямо мне в глаза, Ван говорит:
— Несбит, я же приказала тебе забрать их. — И смотрит на него.
Я делаю шаг назад, но это трудно. Мне приходится заставлять себя отвести взгляд от Ван.
Несбит отвечает:
— Я должен был доставить их сюда, я это сделал. Конечно, я мог бы изъять их у Натана, при необходимости, но пришлось бы применить силу, а этого лучше было избежать. Он прилично дерется, этот малыш, хотя и нетрадиционным способом — будит в себе зверя. Но он сам здесь, письма при нем, и он ждет не дождется увидеть своего дружка Габби.
— Значит… — говорит она. И подходит ко мне совсем близко, еще ближе, чем раньше, так близко, что я чувствую ее дыхание на своем лице. Оно пахнет не дымом, а земляникой.
— Значит… — повторяю я.
Земляничный запах едва ощутим, и я вдыхаю глубже, чтобы насладиться им. Удивительная женщина, второй такой я не видел. Я делаю еще один вдох и говорю:
— Мой друг Габриэль… Несбит говорит, что ты спасла ему жизнь. Спасибо. Я хочу его увидеть.
— Конечно, хочешь, — отвечает Ван. — Как и он хочет увидеть тебя. А мы хотим увидеть письма.
Письма лежат в той же коробке, где хранил их Габриэль; я открывал ее только раз — в тот день, когда нашел их в женевской квартире Меркури. А теперь меня так и подмывает вынуть коробку из рюкзака. Но когда я нагибаюсь к нему, то вдыхаю другого воздуха, который не пахнет земляникой. И снова выпрямляюсь, держа в руках рюкзак, но не письма.
Ван улыбается мне, и я чувствую, как у меня слегка подгибаются колени. Анна-Лиза красавица, но в Ван Даль есть что-то гипнотическое. Она по-настоящему оглушает. Надо держать ее на расстоянии.
— Мне надо на воздух, — говорю я, подхожу к окну и открываю скользящую стеклянную дверь. — Давай поговорим на улице.
Воздух там чистый. Без земляники. Хотя очень жарко.
Ван идет за мной и жестом приглашает меня в патио, где можно посидеть в тени. Я подхожу к низкому дивану, но не сажусь, а жду, пока усядется она, и встаю напротив.
Она зовет Несбита.
— Попроси прийти Габриэля и принеси лимонада и чаю на четверых. — Она жестом показывает мне сесть: — Садись, пожалуйста. Габриэль сейчас выйдет.
— Несбит говорил мне, что в Габриэля стреляли, но он поправился. Это правда?
— В него попали дважды, а пули Охотников — опасная вещь. Но да, Габриэль прошел через это. — Она стряхивает пепел со своей сигареты, снова глубоко затягивается и добавляет: — Он еще не совсем поправился. Он очень любит тебя, Натан, и я боюсь, что Несбит, мой идиот-помощник…
— Деловой партнер, — поправляет тот, появляясь в патио с кувшином лимонада в руках, который он ставит на стол между нами.
Ван продолжает:
— Несбит, мой идиот-помощник, сказал нам, что ты мертв. Как я уже говорила, Габриэль очень любит тебя. Он…
Справа от меня какое-то движение. Я оборачиваюсь и вижу Габриэля, который, пристально глядя на меня, медленно входит в патио. Я вижу, что он не верит своим глазам. Он сильно исхудал и говорит что-то очень тихим голосом.
Я встаю, не зная, что сказать. Слова тут неуместны. Мне хочется сказать, что я обязан ему жизнью, но он и так это знает.
Я делаю к нему шаг, он бросается ко мне и обнимает меня, а я его. Он опять говорит что-то очень тихо, по-моему, то же, что и в первый раз, только это по-французски, и я не понимаю.
Он отводит голову назад и заглядывает мне в глаза. Он не улыбается, лицо у него худое и серое. Глаза все те же, фейнские, карие, белки подернуты красной сосудистой сеткой.
Я по-прежнему не знаю, что сказать, и выпаливаю первое, что приходит в голову.
— Я ждал в пещере. Благодаря тебе я смог выбраться из Женевы. Я так надеялся, что ты жив. Я бы умер, если бы не ты.
Раньше он ответил бы на это каким-нибудь едким комментарием, но сейчас он только прислоняется ко мне и снова говорит что-то по-французски.
Так мы и стоим. Я обнимаю его, чувствуя, как он исхудал, как у него торчат ребра. Я не отпускаю его, пока он сам не разжимает объятия.
Он говорит:
— Я думал, что ты умер. — И я соображаю, что именно это он и говорил по-французски. — Несбит сказал, что видел твое тело.
— Несбит дурак, — чирикает Ван за нашими спинами.
Несбит входит с подносом, заставленным чайными принадлежностями, и говорит:
— Это оскорбительно. Если бы вы сами его видели… — Он опускает поднос на стол и снимает с него фарфоровый чайник, молочник, чашки, блюдца и сахарницу, не переставая бормотать про то, какой я был весь серый и холодный, и про мои закаченные глаза.
Закончив, Несбит садится и берется за чайник.
— Значит, я буду мамочкой, ладно?
Следующие полчаса мы рассказываем друг другу о том, что с нами приключилось. Начинает Ван, она говорит мне:
— Натан, ну, расскажи нам о том, что было после того, как вы расстались с Габриэлем.
Я пожимаю плечами. Я не знаю, что стоит говорить, а о чем лучше помолчать, не знаю, что ей уже известно.
— Давай я тебе подскажу. Вы, точнее, Роза, похитили некий нож из одного дома в Женеве. И не просто какой-нибудь старый ножик, а Фэйрборн. И не из какого-нибудь дома, а с базы Охотников, и не у какого-то Охотника, а у самого Клея, их вожака. Роза была по-настоящему талантливой ведьмой. Однако план был не продуман, и Роза заплатила за это жизнью. А тебя ранили. — Ван затягивается сигаретой и выдыхает длинную струю дыма в направлении меня. Я ощущаю легкий аромат земляники. — Расскажи нам, что было потом, Натан.
Я смотрю на Габриэля, он кивает.
— В меня стреляли и ранили, я не мог бежать. Габриэль спас меня, он отвлек Охотников. — Я пытаюсь свернуть разговор опять на нее и спрашиваю: — А вы спасли Габриэля, только что вы делали в Женеве той ночью? Я думал, что все Черные Ведьмы сбежали. В городе было полно Охотников.
— Давай сначала дослушаем твою историю до конца, — говорит она, с каждым словом выпуская изо рта клуб дыма. — Ты был ранен, но у тебя был Фэйрборн. Ты бежал из Женевы через лес…
Габриэль перебивает.
— Но как ты оказался в лесу? Почему не вернулся в коттедж Меркури через квартиру?
— От яда, который был в пуле, мне стало плохо. Я заблудился. Пока вышел на квартиру, там было уже полно Охотников. Тогда я пошел пешком, — решил, что до моего дня рождения еще много времени и я успею добраться до Меркури вовремя. По дороге я украл еду, одежду и деньги. Сначала от еды мне становилось лучше, но я все слабел и слабел, пока не упал. Тогда я вырезал из себя яд и отключился. Не умер, конечно, но был очень близко к тому. Тогда-то Несбит меня и увидел. Потом я очнулся и опять пошел к Меркури.
Ван глубоко затягивается.
— И разумеется, у всех у нас на уме один вопрос: ты успел?
— Успел. Но церемонию Дарения провела не Меркури.
— А. Потому что у тебя не было Фэйрборна?
— Нет, потому, что она была занята — отбивалась от Охотников.
Все ждут, что я скажу дальше.
Я говорю:
— Три подарка дал мне мой отец.
Ван моргает.
— Наверняка это была необычная церемония.
— Да.
Я замечаю взгляд Ван, брошенный на мое кольцо и мою руку. Я спрашивающее:
— Вы его знаете? Маркуса?
— Мы пару раз встречались, года два назад, очень коротко. Он больше не приходит на собрания Черных Ведьм. Давно не приходил.
— Вы знаете, где он живет?
Она качает головой.
— Этого не знает никто.
Секунду-другую мы все молчим, потом Ван произносит:
— И твой Дар, насколько я могу судить по оговорке Несбита, такой же, как у твоего отца. Очень редкий Дар.
Она смотрит на меня, я пытаюсь сохранить выражение безразличия. Не хочется думать о звере. С тех пор как я убил Киерана сегодня утром, он не подавал признаков жизни.
— А что было потом? — спросил Габриэль.
— Отец ушел. Долина кишела Охотниками. Меркури была в ярости. Она сказала мне, что Анна-Лиза у нее и что она освободит ее только в обмен на сердце или голову моего отца. Тут нас нашли Охотники, и я побежал. Примерно через неделю мне удалось от них оторваться. Тогда я вернулся назад, в пещеру, и стал ждать тебя.
— Ты долго ждал.
Я трясу головой, но я не могу сказать ему, что чуть не сдался.
Ван добавляет:
— Да, нам всем повезло, что Натан такой терпеливый.
Рот Габриэля слегка подрагивает.
— Я всегда так о нем и думал: Натан — терпеливый человек.
— И все это вместе чудесным образом приводит нас к настоящему, — продолжает Ван. — Несбит нашел тебя в пещере, когда пошел забирать письма. А! Кстати, о письмах: не будешь ли ты так любезен отдать их сейчас мне?
Я спрашиваю Габриэля:
— Как ты хочешь, чтобы я с ними поступил?
— Я обещал, что отдам их Ван.
— И ты хочешь сдержать свое обещание?
— Она спасла мне жизнь.
Я смотрю на Ван. На ее лице торжество безмятежности.
И я торжественным тоном говорю:
— Конечно, Габриэль, они ведь твои, и я возвращаю их тебе, так же как Ван должна вернуть мне Фэйрборн, потому что он мой.
Ван улыбается, так же безмятежно.
— Твой? Ты украл его у Клея. Точнее, его украла Роза.
— А Охотники украли его у Массимо, моего прадеда. Он принадлежит моей семье.
Она пьет чай и говорит Несбиту:
— Как, по-твоему, вернуть ему Фэйрборн? Тебе решать, ведь это ты его достал.
Несбит скалится, точно злая собака, и встряхивает головой один раз.
— Я вынуждена согласиться с Несбитом. Ты небрежно обращался с ножом в первый раз. Если уж Несбит смог забрать его у тебя… то смог бы и ребенок. А его нужно хранить в надежном месте. Это опасный и могущественный предмет. Так что, думаю, пока я пригляжу за ним сама.
— Он мой!
— Вообще-то, мой дорогой мальчик… — Ван смотрит на меня, и в ее глазах горит драматический синий огонь, — я с тобой согласна. Однако — говорю это, питая к тебе одни лишь добрые чувства, — не надо, чтобы он был у тебя. Пока. Это неприятная вещь, полная злого волшебства. Уверяю тебя, у меня он будет в безопасности. — Она тянется к чайнику. — Еще чаю?
Все молчат. Разливая чай, она говорит:
— Натан, письма принадлежат Габриэлю. Пожалуйста, верни их ему.
Я смотрю на Габриэля, он кивает.
