© Серова М., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

– Это ужас!! Ужас!!!

– Лена, успокойся…

– Да как я могу успокоиться?! Нет, ты не понимаешь… Ведь все они сошли с ума!! А ее убили!!!

Все было бесполезно. Если уж мою подругу Лену, учительницу французского языка, что-то трогало до глубины души, то эмоции у нее всегда били через край, и успокоить ее было просто нереально. Разве что какой-нибудь учитель немецкого мог бы тут… Впрочем, чего не знаю, о том не говорю.

Разговор наш происходил по телефону, и показать свое участие, то, что мне тоже не безразлично событие, так взволновавшее Лену, я могла только одним способом – пригласив ее к себе и попросив изложить все в личной беседе.

Думаю, именно этого она и добивалась.

Что-то подсказывало мне, что не просто так она решила вылить свои эмоции именно на мою голову. Слишком уж часто в ее сумбурной речи, изобилующей междометиями и восклицательными знаками, звучало слово «убийство».

Поскольку из нас двоих расследованиями всевозможных убийств занималась именно я, то не нужно было и к гадалке идти, чтобы догадаться, зачем позвонила Лена. Ставлю десять против одного, что сейчас она приедет и, вытаращив на меня круглые глаза, начнет вопить, что мой долг, моя святая обязанность и предназначение в том, чтобы тут же, сейчас же, не отходя от кассы, немедленно начать выяснять, кто и кого там убил. И, разумеется, ни словом не упомянет при этом о материальном вознаграждении.

Имея все это в виду, я в ожидании приезда Лены мысленно подбирала наиболее мягкие и корректные речевые обороты, которые обычно используются, когда кто-то кому-то хочет вежливо отказать.

Конечно, Лена была моей подругой, и в другой ситуации я, возможно, помогла бы ей безвозмездно, но только не сейчас. Сейчас я была очень жестко на мели, а главное – с головой погружена в одно странное расследование, которое занимало все мое время.

«Не разорваться же мне, – думала я, готовя для своей подруги кофе и доставая шоколад. – И потом, еще неизвестно, что это за история, которая так завела ее. Кто там сошел с ума? Может, просто пустяк какой-нибудь. Знаю я эту Ленку… На пустом месте трагедию выдумает, всех на уши поставит, а потом окажется, что дело выеденного яйца не стоит. Правда, она что-то говорила там об убийстве… Кто ее знает, может, и не пустяк… Ну, если не пустяк, я ее к Кире пошлю. Пускай официальное заявление напишет. Полиция тоже работать должна. Не все же мне одной… И что это они как с цепи сорвались, все с ума сходят?»

Факты загадочных сумасшествий действительно что-то уж слишком часто стали возникать в моей жизни в последнее время. А все из-за этого расследования…

Дело, которым я занималась сейчас, и впрямь было довольно странным. Если бы не глубочайший финансовый кризис, в котором я находилась, думаю, я ни за что не взялась бы за это расследование. Но кризис грозил перейти в катастрофу, а других предложений не было.

Расследование заказал некий желчный господин по имени Станислав Брониславович Зеленский. В этом имени, да и во всей внешности и манерах господина Зеленского явно чувствовалось присутствие польских корней, что, впрочем, отнюдь не делало ни имя его более удобопроизносимым, ни общение с ним более приятным.

Характер у моего клиента оказался капризный и заносчивый, отношение к окружающим высокомерное, и в дополнение ко всем этим прекрасным качествам он был еще и скуповат. Но в тот момент выбирать мне не приходилось.

Проблема же, с которой он ко мне обратился, вообще поначалу заставила меня сомневаться в его умственном здравии.

Зеленский утверждал, что некая особа, желая остаться единственной наследницей некоего состояния, довела до сумасшествия всех остальных претендентов, в результате чего те бесславно закончили свои дни в специальном учреждении, а особа в настоящее время живет себе преспокойненько в полученном таким подлым способом элитном коттедже и в ус не дует.

Расспросив о подробностях, я выяснила, что эта самая особа состояла в весьма далеком родстве с людьми, которых она якобы свела с ума, и даже не общалась с ними. Более того, выяснилось, что некоторые из членов семьи, о которой шла речь, страдали психическим заболеванием, которое могло передаваться по наследству. Заболевание это протекало в скрытой форме, но нет-нет да и появлялся в роду кто-нибудь, кто нуждался в помощи специалистов.

Зеленский утверждал, что подозреваемая им особа, зная это обстоятельство, каким-то образом провоцировала обострение болезни, и человек, до этого вполне нормальный, начинал постепенно «съезжать с катушек» и попадал сначала в психушку, а потом и вовсе в мир иной. Болезнь была такова, что после того, как она проявлялась в острой форме, пациенты долго не жили.

Вся эта история выглядела весьма подозрительно. Каким образом может спровоцировать обострение психического заболевания человек, который даже не знаком с носителем этого заболевания? Ведь для того чтобы знать, что именно может «зацепить» клиента, нужно постоянно общаться с ним, понимать все особенности его характера, да и вообще быть довольно тонким психологом. Но даже и в таком случае результат никто не гарантирует. Кто сможет сказать, какая попытка окажется удачной и сколько времени придется экспериментировать?

И вообще, что это за странный способ получения наследства? Если уж человек задается подобной целью и хочет убрать с дороги всех, кто ему мешает, он гораздо тщательнее продумывает свои действия и уж наверняка выбирает более надежный способ устранения конкурентов, чем призрачное: «выйдет – не выйдет». Даже если выбирается такой экстравагантный способ устранения наследников, как сведение их с ума, то и здесь существуют гораздо более надежные средства. Некоторые препараты, например.

Но когда я спросила об этом Зеленского, он выразил сомнение. Почему-то ему больше нравилась версия о том, что обострение болезни было спровоцировано именно путем морального воздействия, а никак не с помощью лекарств. Причем каким образом могла вышеназванная особа осуществить это воздействие, даже не будучи знакомой с пациентами, он предоставлял выяснить мне.

В общем, чем дольше продолжалась наша беседа, тем больше я сомневалась во вменяемости самого Зеленского.

Однако напоследок он сообщил мне одну небольшую деталь, которая сразу очень многое сделала понятным. Еще в самом начале своего рассказа Зеленский говорил, что судьба распорядилась так, что в настоящее время в семье, о которой идет речь, не осталось никого, кто имел бы прямое право на наследство. Как-то получалось так, что все постепенно друг за другом умирали, и наследниками имущества, представленного уже упомянутым домом и прилегающим к нему небольшим поместьем, становились все более и более дальние родственники. Документы были составлены так, что дом в любом случае должен был оставаться в семье и, если не оказывалось прямых наследников, должен был переходить к ближайшему из родственников.

На данный момент ближайшей родственницей оказывалась та самая особа, которую мой клиент подозревал в столь коварных действиях. Так что сама процедура оформления на нее наследства была совершенно законной. Но пути, которыми она добилась этой процедуры, представлялись пану Зеленскому весьма криминальными.

Самым интересным здесь было то, что следующим наследником после особы оказывался сам Зеленский. Именно он был самым близким из всех дальних родственников, которые еще остались в живых и могли претендовать на дом.

Узнав об этом, я сразу поняла, в чем заключается основной мотив действий моего клиента. Поскольку сам он, по всей видимости, не знал способа, как свести человека с ума на расстоянии, то решил прибегнуть к более реальным методам. Думаю, заказывая мне это расследование, он рассуждал приблизительно так: «Пускай покопается. Нароет чего-нибудь – преступники получат заслуженное наказание, а я – законное наследство. Не нароет, так хоть нервы этой заразе потреплет, и то хлеб».

Впрочем, сам Зеленский, разумеется, тут же оговорился, что человек он обеспеченный и деньги ему ни к чему, а руководствуется он исключительно чувством справедливости.

В общем, дело, которым я сейчас занималась, было странным и даже несколько дурно пахнущим, но когда ко мне пришел Зеленский, я сидела без копейки и выбирать не приходилось. Клиент соглашался платить, я соглашалась делать для него работу.

Самой мне казалось, что результаты этой работы я знаю заранее, но тем не менее я, как всегда, тщательно отрабатывала все возможные версии.

В первую очередь я занялась наиболее вероятной, на мой взгляд, версией. А именно предположением, что случаи сумасшествия (которые, кстати сказать, действительно имели место) были обусловлены вполне естественными, так сказать, генетическими причинами. Если члены семьи, о которой шла речь, были носителями гена психического заболевания, то не было ничего странного в том, что в какой-то момент это заболевание дало о себе знать.

Руководствуясь этими соображениями, я посетила некоторые медицинские учреждения нашего города и действительно выяснила, что интересующие меня граждане время от времени обращались к специалистам по поводу различных нервных срывов и даже, как люди обеспеченные, пользовались услугами личного психолога.

Но по словам врачей, срывы эти были вполне рядовыми и не являлись проявлением наследственной психической болезни. Сама болезнь если уж давала о себе знать, то не имела обратного развития, а с течением времени только прогрессировала, приводя в конце концов к летальному исходу. Причем очень быстро приводя.

Таким образом, все происшедшее вполне можно было объяснить естественными причинами. Регулярные нервные срывы, постепенно накапливающееся раздражение, которое в один прекрасный (или ужасный) момент и провоцировало развитие скрытого до поры до времени недуга. Но как профессионал, я должна была выяснить все до конца, поэтому не преминула затронуть тему провоцирующих факторов и то, насколько они обязательны для обострения болезни.

На это, как и ожидала, я получила ответ, что провоцирующие факторы возможны, но вовсе не обязательны. Недуг, заложенный в генах, гораздо чаще проявляет себя в результате сбоя в каких-то физиологических процессах, чем в результате моральных воздействий. Не говоря уже о том, что это самое воздействие должно ударить именно в нужную точку, чтобы вызвать недуг.

В общем, то, что сказали мне врачи, вполне соответствовало и моим собственным представлениям. Но, разумеется, одними словами я не удовольствовалась, а всеми правдами и неправдами вырвала из цепких лап медперсонала копии всех нужных мне справок и документов. Клиент всегда хочет знать, за что он платит деньги, а уж такой клиент, как Зеленский, и подавно.

Материалов, которыми я располагала на данный момент, в общем-то было вполне достаточно, чтобы убедить кого угодно в том, что случаи сумасшествия обусловлены врожденным недугом. Но я пообщалась с господином Зеленским уже достаточно, чтобы понять, что ему этого не хватит. Очень уж он был рассержен на девушку, которая стояла сейчас между ним и одним, как я догадывалась, очень недешевым объектом недвижимости, обладателем которого он мог бы стать, если бы не она.

Поэтому, заручившись, с одной стороны, справками из больниц, я должна была, с другой стороны, убедиться в непричастности ко всему происшедшему этой самой особы. Мне необходимо было получить настолько неопровержимые доказательства ее алиби, чтобы сам Зеленский не нашел там к чему придраться. Либо… либо мне предстояло обнаружить ее причастность и убедиться в том, что все фантастические доводы моего клиента имеют под собой реальную почву.

Впрочем, такой вариант развития событий представлялся мне весьма сомнительным.

В общем, я как раз собиралась вплотную заняться отработкой девушки, которая, похоже, сама того не подозревая, перешла дорогу одному желчному господину с польскими корнями, когда мне позвонила Ленка и начала вопить в трубку о каком-то убийстве.

– …и главное, за что?! Что она кому сделала? Мухи не обидела!

Уже минут двадцать Лена сидела у меня на кухне и, нервно отламывая кусочки шоколада, испытывала меня на прочность возмущенными восклицаниями.

– Да ты толком расскажи. Полчаса уже сидишь, а хоть бы два слова связно произнесла.

– Так я же тебе и рассказываю. Работает у нас девочка… то есть работала… Да… ну вот. Наташа. Наталья Александровна. Она историю вела. Ну вот. Хорошая очень девочка… ну, впрочем… это… ладно. Так вот. Приходит она однажды в учительскую, радостная такая, возбужденная. Мы спрашиваем, что да как, все шутили, что, мол, Пашка, что ли, тебе предложение сделал… Пашка – это парень ее. А она, нет, говорит, не сделал, да и не нужен мне теперь Пашка, я, говорит, теперь богатая невеста, я себе получше найду. Ну, шутила, конечно… Ну вот. И рассказывает нам, что позвонили ей из юридической фирмы и сообщили, что теперь она наследница какого-то большого состояния, поскольку все остальные родственники умерли. Представляешь?! Прямо как в кино. Ну вот. Ну мы, конечно, порадовались за нее, стали расспрашивать, сколько миллионов на ее голову свалилось. А она говорит, что наследство не в деньгах, а в недвижимости. Что она приходится какой-то дальней родственницей какой-то богатой семье, и в этой семье родовое поместье не может быть отчуждено, а всегда должно оставаться у кого-то из представителей фамилии. Ну, знаешь, как раньше в Европе был… этот… как его… майорат, по-моему, назывался. Только там прямо такой закон имелся и всякие юридические нюансы были установлены, а у нас так… как бы… ну, как это сказать… В общем, завещание, что ли, там или документы на дом так были составлены, что в любом случае он оставался у кого-нибудь из членов семьи. В первую очередь, разумеется, у старших, а потом, если случалось что-нибудь, например кто-то умирал и не оставлял наследников, то переходил по старшинству к ближайшим родственникам…

Я с большим интересом выслушала рассуждения школьной учительницы из провинциального Тарасова о нюансах европейского законодательства и не удержалась, чтобы не спросить:

– Лена, а вот про этот… как ты назвала?.. кажется, майорат? Да? Про него ты прямо в Европе узнавала? Или из каких-нибудь других источников?

– Я… читала… – не понимая иронии, ответила подруга. – Чего ты ухмыляешься-то? Да, читала в книгах. Возьми любой французский роман. Там, как только речь о наследстве, так на каждой странице майорат да майорат… Да хватит тебе ржать, сейчас вообще уйду. Я ей про убийство, а она ржет…

– Ладно, ладно, не буду. Только ты пока про убийство ни слова не сказала, а все больше… про майорат.

– Танька! Я сейчас точно уйду. И больше никогда разговаривать с тобой не буду. И вообще…

– Ну все, не дуйся. На вот шоколадку еще. Так ты говоришь, дом переходил по старшинству?

– Ну да. Наташа даже специально все это узнавала. Она ведь историк. Так, просто даже ради интереса… оказалось, что эта семья – в прошлом очень богатые помещики. Их род дворянский и еще при крепостном праве они владели здесь у нас, в Тарасове, большими угодьями и… как это… душами. Ну то есть крестьянами. Крепостными. Ну вот. У них были земли и в других местах, но главное гнездо было здесь. И поэтому тогдашний глава семейства решил закрепить дом и поместье за семьей навсегда. Составили документы, оформили все как полагается. И там было указано, что деньги и другое имущество могут быть разделены, а дом и поместье всегда должны оставаться за старшим в семье. Но самое интересное, что им удалось сохранить все это даже во времена революции и нашего долбаного социализма. Представляешь?! Конечно, на блюдечке с голубой каемочкой им тоже никто ничего не принес, но тогда в нашей местности это были весьма заметные люди, они имели связи, знакомства… а главное, сумели вовремя перестроиться. Конечно, большую часть владений у них отобрали, но используя некие рычаги, им удалось оставить за собой дом и прилегающий к нему земельный участок. Уж что там они врали, можно сейчас только догадываться. Представились, например, сочувствующими… или вообще… крестьянами какими-нибудь… неимущими. При их связях – ничего удивительного. Наверняка кто-нибудь из родственников к местной большевистской верхушке был близок. Впрочем, это все лирика, но факт остается фактом: дом и усадьбу они сохранили. Согнали в этот деревенский дом всех имеющихся родственников (семейство тогда было довольно многочисленным) да и засели в нем в ожидании лучших времен. И колхозы пересидели, и совхозы… и войну. Хорошо все-таки, когда большая семья… кто-нибудь да останется. А у Наташки, у нее ведь никого не было. Родители погибли, когда она еще совсем маленькой была… а теперь и ее…

Я видела, что подруга моя уже готова расплакаться. Нужно было срочно менять тему.

– Но если у нее не было родственников, то как же получилось, что она стала обладательницей этого самого наследства? – спросила я.

– А потому что все умерли.

– Как это?

– А так. Основных, прямых наследников, из еще тех, давних помещиков, после войны осталось в живых двое – брат и сестра. Сестра эта как-то затерялась, то ли в Германии осталась после войны, то ли еще где-то за границей, а брат вернулся, стал добра наживать. Нарожал троих детей погодков, и после его смерти дом унаследовал уже его старший сын. Но тот многодетную семью создавать, по-видимому, не планировал, больше бизнесом занимался, и ребенок у него один был. Тоже мальчик. Ну и, конечно же, для этого мальчика были открыты все дороги. И учеба в Москве, и работа у папы, и прочее, и прочее. Ну и дом, соответственно, рано или поздно к нему должен был перейти. Только судьба иначе распорядилась… Прямо рок какой-то над этой семьей. Эти в катастрофе погибли – представляешь? Только в автомобильной. Хотя… кажется, там какой-то поезд был, Наташка говорила что-то, но я как-то не уловила. Главное, факт в том, что отправилась на тот свет вся семья в одночасье. Ужас… Ну вот. А после этого остались младшие брат и сестра, те уж без семей. По возрасту следующим был брат, и дом перешел к нему. Он пожил в нем немного и… сошел с ума. И потом быстро умер. После него дом перешел к сестре. Она тоже сошла с ума. И тоже умерла. На этом прямые наследники закончились, и юридическая фирма, которая на тот момент занималась делами семьи, стала искать непрямых. А из непрямых ближайшей по родству оказалась Наташка… если бы она могла знать, чем это для нее закончится! Но нет, никаких дурных предчувствий у нее не было. Даже несмотря на два этих странных случая…

– Каких случая?

– Да вот, с сумасшествиями этими… Сама подумай – два человека друг за другом заселились в один и тот же дом и друг за другом сошли с ума. Разве это не странно? А Наташку, бедную, вообще убили… Задушили веревкой, представляешь? Во сне… Нет, это просто ужас! Ужас!

Чем дольше я слушала свою подругу, тем сильнее беспокоила меня мысль о некоем удивительном совпадении… Наследница богатого дома… дома, который при любых условиях должен оставаться в семье… предыдущие наследники сошли с ума… а нынешнюю, убиенную, наследницу зовут Наташей…

– Послушай, а у этой твоей подруги, Натальи, у нее какая фамилия?

– Скобелева, а что?

– А дом, который она получила в наследство, он находится на Речной?

– Да… а ты откуда знаешь? – удивленно воззрилась на меня подруга.

Что ж, дело становилось совершенно ясным. Точнее, окончательно запутывалось.

Подтвердившаяся догадка о том, что убитая подруга Лены и есть та самая особа, которую я собиралась не далее как сегодня начать отрабатывать, направила мои мысли одновременно по нескольким разным путям.

«Зеленский? – было первым и самым очевидным, что пришло в голову. – Вздор! Если бы он хотел убить эту девушку, то за каким дьяволом стал бы светиться, заказывая мне это расследование? Хотя мотив у него просто железобетонный. Какая-нибудь хитроумная комбинация? Заказал расследование, обеспечил себе алиби, нанял киллера да и сидит потихоньку, поджидает результатов…

А если не Зеленский? Тогда кто? Кому понадобилась жизнь нищей школьной учительницы, не имеющей ни родственников богатых, ни доходов астрономических? Месть? Или неосведомленность? Увидели, что в большом доме живет, и решили, что денег куры не клюют? Ведь убили-то ее в доме…

Интересно, к кому бы перешел дом, если бы убили самого Зеленского? Остаются ли еще какие-то наследники после него? И если нет, то куда отходит дом? В пользу государства? Или в чью-нибудь еще пользу?»

И в завершение, как итог всех этих беспорядочных размышлений, в моей голове возник безнадежный и отчаянный вопль:

«Кто заплатит мне?!!»

Многолетняя привычка профессионала заставила меня анализировать только что полученную информацию так, как будто бы само дело уже находилось у меня в разработке. Но реальное положение вещей было очень далеко от этого.

Реальное положение заключалось в том, что теперь, учитывая изменившиеся обстоятельства, я не только нового дела не получу, а и старого могу лишиться. А следовательно, и сопутствующего ему гонорара. Действительно, если ситуация разрешилась сама собой и доступу пана Зеленского к вожделенному наследству уже ничто не препятствует, зачем ему мои услуги? Навряд ли его чувство справедливости окажется настолько обостренным, что он станет добиваться доказательств виновности уже мертвой девушки.

В общем, положение мое было весьма пикантным. За отсутствием у погибшей Натальи Скобелевой близких родственников ее смерть никого, кроме подруг типа Ленки, не волнует, а эти подруги не в состоянии оплатить услуги частного детектива Татьяны Ивановой и апеллируют все больше к совести и сознательности.

Заставить же заплатить за новое расследование пана Зеленского – вообще нереально. Если он битых полчаса морщился и корчил рожи, прежде чем подписать соглашение на оплату расследования, выгодного ему, представляю его физиономию, когда он услышит, что ему предлагается оплатить услуги по поиску убийцы человека, которого сам он хотел представить как убийцу. В особенности если к убийству девушки причастен он сам…

Все эти мысли одна за другой проносились в моей голове, между тем как Лена в ярких красках описывала тот самый коттедж, который и явился первопричиной всех этих интересных событий. Занятая своими мыслями, я пропустила начало и так и не поняла, набралась ли она впечатлений, побывав в гостях у своей подруги, или на нее повлияли рассказы последней, но глаза у нее снова восхищенно блестели, и опять она говорила про Европу.

– …это знаешь, типа как умный дом. Может, слышала? Первый такой дом сделали, кажется, в Англии. Там не нужна ни домработница, ни прачка, никто. Все делает сам дом. Сам стирает, сам готовит, сам тебя спать укладывает. Конечно, все это дорого очень, электроникой начинено… Но у богатых свои причуды, и разработчики, видимо, надеялись, что такие дома будут иметь в определенной среде спрос. Ну вот. А эти, бывшие владельцы… то есть не те, которые с ума сошли, а тот, самый старший брат с семьей, который бизнесом занимался. Ну вот. Они были людьми богатыми и тоже захотели себе такой дом сделать. Но на весь дом у них не хватило, и они сделали так кухню. Впечатление – незабываемое! Представляешь, подходишь ты к холодильнику и даже кнопочку никакую не нажимаешь, а он тебе тут же приятным женским голосом докладывает, какие имеются внутри него продукты и какие блюда из этих продуктов может сию же минуту приготовить для тебя умная микроволновка…

Слушая эту болтовню, я вдруг поймала себя на несколько иронической, но в сущности верной мысли о том, что, может быть, пан Зеленский и не был так уж не прав, предполагая, что случаи сумасшествия произошли при некотором внешнем воздействии. Шутки шутками, но если бы со мной, например, с утречка да на больную голову заговорил приятным женским голосом холодильник… Не знаю, не знаю… А у меня, между прочим, душевнобольных в роду нет.

Впрочем, сейчас было неподходящее время для сарказма. Гораздо важнее было другое. Пан Зеленский, уже изначально произведший на меня отрицательное впечатление, сейчас, в свете новых данных, оказывался в положении еще более двусмысленном. Если выяснится, что он причастен к убийству, а я пропущу этот факт мимо своего внимания, я себе этого не прощу.

Конечно, делом займутся (или уже занялись) официальные следственные органы, конечно, они отработают и Зеленского как главного претендента на наследство. Но если он сам заказал расследование мне, то, разумеется, все очень хорошо продумал и учел, что после убийства девушки его персоной заинтересуются. Как знать, может быть, это заказанное мне расследование – не что иное, как часть заранее спланированного алиби. А значит, тылы себе он подготовил непробиваемые, и найти брешь в этих продуманных тылах под силу разве что такому гениальному частному сыщику, как Татьяна Иванова. Реальных фактов у меня почти наверняка не будет, а о предположениях мои коллеги во главе с подполковником Кирьяновым, разумеется, даже слышать не захотят. Следовательно, и отрабатывать эти предположения не будут.

В общем, все шло к тому, что хочется ли, нет ли, а заняться убийством учительницы истории Натальи Александровны Скобелевой мне все-таки придется. А если так, то главная задача на ближайшие полчаса – вытянуть как можно больше информации из ее и моей подруги, учительницы французского языка, увлеченно болтающей сейчас о разных европейских технических диковинах на моей – увы! – совершенно обычной кухне.

– Значит, электроника, говоришь?

– Ну да. Везде фотоэлементы, к мойке подойдешь – вода сама включается, если слишком горячо тебе или, наоборот, холодно, ничего не нажимаешь, никаких кранов не крутишь, просто говоришь – теплее или холоднее, представляешь?!

– Ну да. Только вот что меня удивляет. Ты ведь, кажется, сказала, что убили ее в доме?

– Да, в доме. В кровати прямо, когда спала… Ужас!

– Ну да. Только как же они проникли-то в дом, убийцы, если там все электроникой начинено и наверняка есть серьезные охранные системы, которые не на одну только кухню распространяются?

– Да в том-то и дело!!

– В чем?

– А в том, что ничего не взломано, ничего не вскрыто, а все охранные системы как работали, так и работают. Если бы не было так очевидно, что ее задушили, наверняка решили бы, что это самоубийство. В общем, это такое дело, такое дело… просто… головоломное. Поэтому я и хотела тебе…

Видя, что с языка Лены уже готова сорваться фраза типа: «А не заняться ли тебе расследованием этого головоломного дела, подруга?» – я поспешила ее перебить.

– А может быть, она в тот вечер была не одна? Пригласила к себе кого-нибудь? Друга какого-нибудь… Ты ведь говорила, кажется, что у нее был какой-то… Паша, что ли?

– Хм… – задумалась Лена. – А что, вполне возможно… – Но тут же тряхнула головой и заговорила совсем другим тоном: – Ой! Да что ты мне голову морочишь! Паша! Хе! Тоже мне, гангстер! Да он тихоня, еще хуже, чем Наташка. Та хоть иногда выскажется… и то, если уж что-то… ну совсем уж из ряда вон. А этот… Нет, Пашка даже если и был у нее, то… нет. Скорее, его там же рядышком задушенного бы нашли.

– Но тогда как же убийца проник в дом?

– Да не знаю я, Тань! Главное – она меня спрашивает! Кто из нас сыщик, ты или я? Поэтому я и хотела тебе…

Но я снова не позволила прозвучать ненужной фразе.

– А почему вообще ее убили, как ты думаешь? У нее были какие-нибудь враги?

– Здрасте! – возмущению моей француженки не было предела. – Я ей, значит, битый час уже рассказываю про наследство, а она – на тебе! Почему убили… А сама не догадываешься?

– Думаешь, из-за этого дома? – с большим трудом догадалась я.

– Ну а из-за чего же еще? Думаешь, мало сейчас такой коттедж стоит? Это же целое состояние!

– Но ведь ты сама говорила, что продать его нельзя? Майорат и все такое…

– Смейся, смейся… Ну и что, что продать нельзя? Его в аренду можно сдать, под офис, или гостиницу там устроить. Там знаешь какой домина!.. Это он раньше, при крепостном праве да при коммунистах, когда выделяться нельзя было, тогда да, тогда действительно… там и посмотреть не на что было. Так себе, сарай деревянный. А потом его перестраивали несколько раз, и теперь он знаешь какой… Да если просто часть его жильцам сдавать, и то всю жизнь безбедно прожить можно. Продать нельзя… нашла тоже… проблему.

В общем, моя подруга так же, как и я, склонялась к мысли, что девушку убили из-за наследства, и в этом не было ничего удивительного. Удивительным было поведение самого наследника и предполагаемого убийцы, то есть господина Зеленского. Лена не знала о его существовании, и убийца представлялся ей некоей гипотетической личностью, которая в своем стремлении овладеть вожделенным наследством не останавливается ни перед чем. Но я-то была знакома с Зеленским лично, и более того, знала даже о некоторых предварительных движениях, которые он предпринял еще до того, как девушку убили. Поэтому меня больше всего интересовал вопрос о том, были ли эти движения некой хитроумной комбинацией, направленной на то, чтобы замаскировать его причастность к убийству, или, обращаясь ко мне, он действовал без всякой задней мысли.

Впрочем, Лену я посвящать во все это не планировала. Ни к чему это. Высказаться по делу она все равно не сможет, а только разволнуется опять и наговорит с три короба всякой эмоциональной ерунды. Гораздо полезнее будет побеседовать с ней на темы, в которых она может оказаться компетентной и по которым сумеет сообщить мне интересную информацию.

– Послушай, а вообще ты не замечала чего-нибудь странного, общаясь в последнее время с этой своей Наташей? Может быть, она нервничала или боялась чего-то? Не думаешь, что ей могли угрожать?

Надо было видеть ту серьезнейшую работу мысли, которая сразу отобразилась на лице моей подруги. Тщательно все обдумав и взвесив, она наконец-то вынесла резолюцию:

– Нет, не думаю. Не нервничала, общалась со всеми как обычно. Не думаю… нет.

– Что ж, значит происшедшее было для всех полной неожиданностью.

– Еще какой! Вот поэтому-то я и хотела тебе сказать, не возьмешься ли ты за поиски убийцы?

На этот раз я не успела опередить свою подругу, и она произнесла-таки роковую фразу. Приходилось что-то отвечать. Но так просто сдаваться я не собиралась.

– Но ведь расследованием наверняка уже занялась полиция…

– У-у-у! Полиция… это когда еще они… А ты у нас умница, работаешь оперативно. Ты его в минуту расколешь. А, Тань? Ну, сама подумай, кто еще сможет восстановить справедливость? Ведь Наташка – сирота, никого у нее нету… кто там, в этой полиции твоей, будет надрываться, чтобы ее обидчиков наказать?

Как я и предполагала, Лена давила на мои гражданские чувства, нимало не заботясь о том, что я, собственно, такая же посторонняя этой «сироте Наташке», как и «эта моя полиция». Я-то почему должна надрываться? И главное – бесплатно.

Впрочем, не желая обидеть свою подругу, я не стала затрагивать вопросы финансирования. Просто сказала, что сейчас занимаюсь одним делом и совсем не имею времени, а как только закончу…

– А когда ты закончишь? – немедленно поинтересовалась Лена.

– Да вот буквально… дня три-четыре еще… Мне там совсем немного осталось. А тогда уж…

– Ну ты давай, не тяни. Убийца, он ведь тоже ждать не будет. Заметет следы, ищи потом его, свищи.

Снабдив меня этим ободряющим напутствием и пообещав через неделю позвонить, подруга допила последний глоток кофе и удалилась.

Она ушла, а я осталась, причем осталась в положении таком неопределенном и двусмысленном, в какое давно уже не попадала.

«Шустрая, прямо как мотоцикл, – с досадой думала я, злясь почему-то на Ленку, которая в общем-то меньше всего была здесь виновата. – Пришла, значит, озадачила и убралась восвояси! Сейчас идет, наверное, и с чувством выполненного долга думает, какая она молодец – позаботилась об убитой подруге. А вот о моем гонораре, интересно, кто позаботится? И, главное, указывает еще… Тяни, не тяни… как будто я в бирюльки здесь играю. Черт бы их всех побрал!»

Я уже знала, что мне предстоит сейчас сделать, но поскольку это самое «делание», на мой взгляд, заранее было обречено на провал, то и сама я заранее же злилась и досадовала.

Из двух человек, которым небезразлична была судьба Натальи Скобелевой, а именно Ленки-француженки, преисполненной сострадания, и пана Зеленского, преисполненного корысти, материальными средствами обладал только Зеленский. Следовательно, именно его мне сейчас предстояло склонить к тому, чтобы он оплатил расследование убийства девушки. Проблема была в том, что все обстоятельства дела и личность самого Зеленского, – все говорило о том, что достижение поставленной цели невозможно в принципе.

Если Зеленский непричастен к убийству, то он будет расценивать происшедшее как неожиданный удачный случай, убравший с его пути все препятствия для получения наследства. О существовании Натальи Скобелевой он завтра же просто забудет и, разумеется, ни копейки не даст на то, чтобы начать поиск никому не интересного убийцы никому не интересной школьной учительницы.

Если же Зеленский к убийству причастен, тогда тем более ему нет смысла оплачивать расследование, которое в результате может вывести на него как на главного обвиняемого.

И хуже всего было то, что в сложившейся ситуации я даже не могла пойти на принцип и провести расследование, так сказать, за свой счет. Денег у меня просто не было. От Зеленского я получила только аванс, и большая часть его была уже потрачена. А до встречи с Зеленским я вообще сидела на мели, следовательно, и резервов никаких в своем распоряжении не имела.

Положение было безвыходным.

Проходив весь вечер из угла в угол и так и не найдя альтернативных вариантов, на следующее утро я позвонила своему клиенту и договорилась с ним о встрече, сообщив, что у меня есть новая информация.

«Выйдет ли, нет ли, а попытаться надо, – собирая остатки оптимизма, думала я. – В конце концов, если ничего не делать, а просто сидеть и переживать, уж точно ничего не выйдет».

Тому, что мой оптимизм улетучился не полностью, а оставил после себя некие остатки, была своя причина. Очень маленький, почти незаметный нюанс, который все же давал мне какую-то надежду на успех.

Я подозревала, что пан Зеленский с присущим ему высокомерием и привычкой считать всех окружающих низшими по сравнению с собой существами, был не очень-то высокого мнения о моих мыслительных способностях. То, как он излагал мне информацию по своему делу, говорило о том, что он ловил «на дурачка». Строго говоря, в истории, которую он рассказал мне, не было даже намека на какой-либо состав преступления, и он не мог этого не понимать.

Но, несмотря на это, я за дело взялась и не исключаю, что из этого он сделал вывод о том, что я либо новичок, либо просто некомпетентна в каких-то вопросах. Сама я, разумеется, не стала сообщать, что единственным движущим мной мотивом было вопиющее безденежье, следовательно, ничто не помешало клиенту трактовать мой поступок так, как ему приятнее.

А если так, если Зеленский думает, что девушка я недалекая, то почему бы мне не сыграть на этом? Ведь независимо от того, причастен ли он к убийству Натальи Скобелевой или нет, сам он будет утверждать, что непричастен, а я, в свою очередь, как девушка недалекая и доверчивая, конечно же, этому сразу поверю. Вот из этого мы и будем исходить.

Мой уважаемый клиент к убийству непричастен, а между тем полиция выводит его в главные подозреваемые как единственного наследника имущества, оставшегося после Натальи. Можно ли сомневаться в том, что основной его интерес сейчас – это как можно быстрее найти настоящего убийцу и снять с себя подозрения?

Это был крючок, на который я собиралась поймать Зеленского, впрочем, я понимала и то, что при желании он сможет возразить мне и найти контраргументы ему будет не так уж сложно. Но это – единственный шанс, который был у меня, чтобы получить деньги на расследование, и я не собиралась его упускать.

– То есть невероятно, – презрительно фыркнув, отрезал Зеленский, едва я заикнулась о его возможной причастности к убийству.

Как всегда, он очень четко проговаривал каждую букву и по старой польской привычке употреблял «то» вместо «это».

– Но ведь вы – главный претендент на наследство, и полиция…

– Да, я – главный претендент. И, конечно, я получу то, что мне полагается. А полиция пускай ищет убийц. Я здесь ни при чем.

– Но это необходимо будет доказать, а между тем…

– Пускай доказывают.

– Боюсь, мы не совсем понимаем друг друга. В полиции никто не будет заинтересован в том, чтобы доказать именно вашу невиновность. Они работают с подозреваемыми, а наиболее вероятный и, так сказать, естественный подозреваемый по этому делу – вы. И мотив у вас был, и возможность… Так что, скорее всего, не полиции придется доказывать кому-то вашу невиновность, а вам необходимо будет доказать свою непричастность следственным органам. А иначе ситуация может обернуться для вас очень неприятно. Я не исключаю даже, что вас могут задержать как главного подозреваемого до выяснения обстоятельств, и вам придется провести в камере, возможно, очень длительное время. Ведь неизвестно, как пойдет расследование. А что, если поиски убийцы затянутся?

Наконец-то на деревянном лице моего собеседника промелькнуло что-то похожее на человеческие эмоции. Похоже, перспектива попасть в кутузку его не очень привлекала. Но, конечно, так просто он не сдался.

– Они не имеют права, – задрав подбородок к самому потолку, произнес он.

– Очень даже имеют. Особенно если узнают, что вы питали неприязнь к потерпевшей… А ведь вы питали к ней неприязнь, и даже такую сильную, что заказали частное расследование с целью обвинить ее в преднамеренном нанесении вреда… Если меня вызовут на допрос, я не смогу скрыть эту информацию от следствия.

Согласна, это был запрещенный прием, но что мне оставалось делать? Однако эффект, вызванный моими словами, несколько отличался от того, которого я ожидала. Вместо того чтобы испугаться, Зеленский усугубил презрительное выражение своей физиономии и язвительно поинтересовался:

– То и есть конфиденциальность, которую вы обещали?

Теперь уже выкручиваться пришлось мне. Что я и сделала.

– Вы, наверное, не поняли меня. Разумеется, я не побегу сейчас в полицию и не стану докладывать, что вот такой-то господин заказал мне такое-то расследование. Но я собирала для вас информацию, беседовала со многими людьми, с которыми рано или поздно придется побеседовать и следователям. Нет ничего невероятного в том, что эти люди запомнили меня и расскажут о наших встречах. И если следователи посчитают необходимым вызвать меня и задать мне тот или иной конкретный вопрос, мне, разумеется, придется на него ответить.

Теперь сквозь презрение на лице моего клиента явственно просвечивала досада. Я поняла, что, заказывая мне расследование, он предполагал, что все будет шито-крыто, и ему не приходило в голову, что, кроме меня, обещавшей ему конфиденциальность, к процессу окажутся подключены многие люди, которые таких обещаний не давали.

Но и за всем тем крепость не пала.

– Пускай они узнают, – немного подумав, сказал Зеленский. – Тогда они узнают, что я заказал расследование, а не убийство. Вот все и выяснится.

– Выяснится, что вы выдвигали против девушки весьма странные и неправдоподобные обвинения, выяснится, что все эти случаи обострения болезни, о которых вы говорили, могли произойти от естественных причин, выяснится, что вы так ненавидели бедную девочку (или так хотели заполучить наследство), что готовы были платить весьма немаленькие деньги, чтобы найти хоть что-то, компрометирующее ее.

– Какой вздор! Для чего вы мне говорите все то?

– Для того чтобы вы поняли наконец, что как можно быстрее найти настоящего убийцу – в ваших интересах.

– Пускай ищут.

– Да они-то будут искать. Только вы в это время, скорее всего, уже будете находиться в камере предварительного заключения. Для верности. Чтобы не потерялись, если окажется, что убийца все-таки вы.

– То есть невероятно.

Чем дольше продолжался наш разговор, тем больше я сомневалась, что мне удастся пробить эту стену. В очередной раз я начинала свою сказку про белого бычка и снова и снова натыкалась на тупое и непрошибаемое упрямство.

«Вот погоди, попадешь ты к Кире в оборот, – начиная злиться, думала я. – Там-то цацкаться с тобой не будут».

Но как бы я ни злилась, а перспектива финансирования нового расследования уходила все дальше за горизонт. Едва только я пыталась заговорить о том, чтобы продолжить расследование, несколько изменив его первоначальную цель, как тут же слышала язвительное: «А! Так вам просто нужны деньги!» – и все начиналось по новой.

Разумеется, продолжаться бесконечно наш разговор не мог. Я поняла, что аргументы мои недостаточны и что Зеленский не считает свое положение в чем-то ненадежным, а следовательно, и не видит необходимости предпринимать какие-то шаги для его укрепления.

При всей досаде, которую я испытывала, я не могла не отметить то, как держится мой собеседник. Впрочем, если он действительно невиновен и просто не понимает, что ему грозит, это спокойствие еще можно как-то объяснить, но если он причастен к убийству, то приходится признать – выдержка у него просто феноменальная.