7
Вечером следующего дня Юзиков прощался с Киевом. Провожало его человек двадцать. Правда, не его одного. В этом поезде с ним до Москвы ехали Петухов и Никишин. Вещи были уложены, билеты спрятаны, в ларьке на вокзале куплены подорожники. Дело оставалось за стрелкой на огромном светящемся циферблате. Она же точно смеялась над людьми: когда на нее не смотрели, неслась будто угорелая, когда же начинали смотреть — замирала неподвижно… Петухов на всякий случай вошел в тамбур, Юзиков на перроне докуривал «последнюю»…
В это время кто-то громко сказал:
— Юзиков, где ты?!
— Здесь! — не своим голосом крикнул Ефим Гордеевич, и сердце его снова заколотилось неровно и торопливо.
Подбежал Григорий Степанович, взволнованный, запыхавшийся, взяв Юзикова за локоть, отвел в сторонку.
— Понимаешь, какое дело, Ефим! Я вчера после вас еще долго по кладбищу ходил… Там, на самом краю, почти у дороги… вторая плита слева…
— Hy!! — воскликнул Юзиков неестественно тонким голосом.
— В общем, они там, Ефим! — сказал Лапин.
Как тогда в парке, у Юзикова мелко-мелко задрожали руки, потемнело в глазах, Лапин, не спускавший с него глаз, вовремя подставил чей-то чемодан…
— Сколько? — спросил Юзиков.
— Из тех фамилий, что ты называл, трое. А вообще много…
— Кто именно?
Григорий Степанович вынул блокнот.
— Сержант Якимов И. Д., рядовой Савушкин С. И…
— Что же ты замолчал? — спросил Юзиков. — Кто третий?
— Третий Костя Лапин.
Стрелка на циферблате наконец-то шагнула к заданной черте. Проводники подняли зеленые флажки, последние пассажиры, подталкивая друг друга, полезли в тамбур, а Юзиков, словно не понимая, что делает, двинулся по перрону совсем в другую сторону…
Растерявшийся Лапин шел за ним следом.